Мимо проезжал на манисе один из воинов клана.
– Костолом ждать тебя! Мутафаг отродье! – Воин презрительно и злобно сплюнул Самиру под ноги. – Нести все твое ему! – Он указал на девочку и поскакал дальше.
Судя по настроению воина, набег вышел неудачным. Видимо, добыча оказалась ничтожной, но соплеменников при этом погибло много. И все из‑за него, «приманки». Если бы он не остановил караван… Костолом будет в ярости.
Девочка попыталась вырваться. Самир держал крепко. Посмотрел на нее, потом на стоящего поодаль запряженного маниса с перекинутыми через хребет тюками – наверняка запасы еды. Если собирались к Буровой, туда два дня ходу…
Самир снова оказался на распутье. Вдруг вспомнилось то чувство, что он испытал, принимая решение выстрелить в первого маниса. Ощущение собственной значимости, некой свободы. В тот миг он не был просто «приманкой», от него зависело все. Из‑за его поступка жизнь приняла бы тот или иной оборот. И она приняла. Подчиняясь его действиям, следуя его решениям.
Сейчас Самир испытывал нечто схожее. Повиноваться или пойти наперекор?
От незнакомого волнения вдруг кровь зашумела в ушах. Взыграла гордость.
Самир вскинул голову и расправил плечи. Поразмыслив еще немного, решительно шагнул к манису. Взобрался на него, посадил перед собой девочку и сказал:
– Держись и не вздумай бежать. Убью.
С этими словами он развернул ящера и направил его прочь от утопающего в пыли и дыму каравана.
* * *
О том, что его будут преследовать, Самир не подумал. Когда место схватки превратилось в серое облако на краю видимости, он оглянулся и заметил две черные точки, которые медленно росли и по мере приближения стали похожи на двух всадников, мчащих во весь опор.
О том, чтобы убежать от них, не могло быть и речи. Под седлом у Самира был лишь тягловый манис, его же настигали наверняка на скаковых ящерах. Но он все равно попытался уйти. Петлял среди барханов в надежде, что манисы преследователей устанут от постоянных спусков‑подъемов, а его более выносливый, но медленный ящер еще сохранит силы. Девочка сидела молча, не проронив за все время ни слова, лишь крепко держалась за плетеную луку.
Самир просчитался: его ящер стал сдавать много раньше, чем он рассчитывал. И вскоре преследователи были уже рядом.
Поднявшись на очередной гребень, Самир заставил маниса чуть спуститься по другому склону, взял девчонку за шиворот и бросил на песок. Та безропотно приняла такое грубое обращение. Встала, отряхнулась. Самир тем временем зарядил свой самострел и ждал, пока не услышал за гребнем пыхтение манисов преследователей. Тогда он подстегнул своего ящера и въехал обратно на вершину бархана. Он хотел поговорить, прежде ему частенько удавалось разговорами добиться желаемого от сородичей, но сейчас ему не дали такой возможности. Едва завидев его, воины схватились за тесаки, блеснувшие на солнце полированной костью. Соплеменники с гиканьем, размахивая оружием, скакали по склону.
Самир не хотел убивать. Но ему не оставили выбора. Отбив первый удар тесака гетманской саблей, он выхватил самострел и пустил пулю в грудь сородичу. Тот замертво свалился на песок, а его манис, потерявший седока и напуганный близким выстрелом, помчался в пустыню.
Второй нападавший рубанул с плеча, но только попал ящеру Самира по шее. Ящер упал, увлекая за собой всадника. Воин развернулся для новой атаки и направил своего маниса на пытавшегося подняться Самира. Не успевая выбраться из‑под придавившей ногу туши, тот в отчаянии полоснул саблей по лапам вражеского маниса и сразу направил клинок острием вверх, чтобы хоть как‑то защититься от неминуемого удара тесака.
Воин наткнулся на саблю, когда его ящер повалился вперед. Лезвие скользнуло по нагрудному доспеху и вошло под подбородок. Занесенная для сокрушительного удара длинная мохнатая рука так и не закончила свое движение.
Воин издал булькающий звук и выпал из седла.
Самир наконец высвободил ногу, поднялся и, тяжело дыша, осмотрелся. Оба его сородича были мертвы. Один манис с раной на шее подергивал конечностями, медленно умирая, второй негромко мычал, безуспешно пытаясь встать на подрубленные лапы. Песок быстро впитывал пролитую кровь.
Девочка подошла, присела рядом с ящером Самира и стала снимать мешки с провизией. Будто ничего не произошло, будто Самир не убил только что двух своих соплеменников. И пусть они напали первыми. Такого не должно было случиться! А она вела себя так, словно и ни при чем. Ее спокойствие взбесило Самира. Он схватил девочку:
– Это все из‑за тебя! – и встряхнул так, что пучок волос на ее затылке распустился и темные пряди легли на плечи, закрыли лицо. – Пусть за тебя хорошо заплатят, иначе… Кто ты вообще такая?!
Она не ответила. Дунула вверх, разгоняя волосы, и посмотрела на Самира одним глазом. Прямо, холодно, спокойно.
– Что смотришь?! – Он отбросил девочку.
Та молча поднялась, отряхнула песок, снова подошла к манису и принялась стягивать тюки. Сил не хватило, и она встала, всем своим видом показывая, что ждет помощи. У Самира же все клокотало внутри. Самому принимать решения – это хорошо. Но кто сказал, что эти решения правильные?
Что теперь делать? Ведь если раньше у него было куда отступать, то теперь все пути назад отрезаны – в клан не вернуться. Остается только двигаться вперед. Надеяться, что все будет как пообещал умирающий гетман и за эту «говорливую» малявку дадут баснословную награду.
Он поднял голову: солнце только начало свой путь к закату. Зная нрав Костолома, Самир не удивился бы еще одной погоне, поэтому посчитал за лучшее уйти как можно дальше. Отпихнул девочку и сам снял мешки. Один вручил ей, второй повесил себе за спину. Мешок доставал девочке до голеней и заставлял прогибаться под тяжестью, но Самира это мало волновало. Обшарив тела сородичей и седельные сумки, он собрал заряды к самострелу, прикрепил на пояс саблю и, бросив: «Не отставай», – пошел вперед.
Очень скоро выяснилось, что его шаг намного шире шага девочки – она отставала. Самир выразил свое недовольство рычанием, но на девочку это не произвело ни малейшего впечатления.
Мутант постоянно уходил вперед, а потом сидел на песке и ждал, пока она его догонит. С каждым разом эти ожидания становились все дольше. Ближе к вечеру девочка еле переставляла ноги, мешок волочила за собой и едва не падала. Но за все время Самир так и не услышал от нее ни одной жалобы.
Как раз перед самой темнотой они наткнулись на ползун‑траву. Толстые серо‑желтые стебли подобно лучам звезды расползались от корневища. Их сплошь покрывали гибкие, размером с палец Самира иглы. Он выбрал самые длинные стебли и аккуратно, чтобы не задеть молодые побеги, отрубил их саблей, после чего смотал в большие клубки.
– Теперь у нас будет костер, – радостно сказал он девочке, наблюдавшей за его действиями с усталой безучастностью.
Выбрав место для ночлега, мутант поджег два клубка. Один оставил в предварительно вырытой ямке, а второй размотал и обложил стеблями стоянку.
Сочащиеся маслянистым соком иглы распрямились и горели неярким, но теплым пламенем. Довольный собой Самир устроился рядом с основным костром, напился, напоил девочку, потом достал из мешка полоски сушеного мяса, вручил одну своей спутнице, а другую принялся жевать сам.
Вдруг он почувствовал, что кто‑то легонько толкнул его в бок.
– Эй! А ну‑ка…
Девочка спала, привалившись к нему. В крохотном кулачке она сжимала так и недоеденную полоску сушеного мяса.
Сам не зная, почему так поступает, он осторожно, чтобы не разбудить, подложил ей под голову мешок, потом укрыл ее своей курткой и сам улегся неподалеку.
* * *
Проснулся Самир от того, что защекотало в ухе. Лениво отмахнувшись, он перевернулся на другой бок, но теперь стало щекотать в носу. Он поморщился, надеясь, что надоедливая муха улетит, фыркнул – щекотать не перестало. Сквозь полудрему мутант услышал тихий смешок и открыл один глаз. Девочка сидела рядом и с увлеченным видом дразнила его ноздри тонким отростком ползун‑травы.
Самир сразу разозлился, хотел заорать на нее, но тут щекотание стало нестерпимым, и он громко чихнул. Резко сел. Девчонка тут же отскочила от него и протянула руку с полоской мяса. С недовольным видом Самир взял еду и принялся жевать. Его спутница, устроившись на песке возле догорающего костра, с грустным видом глядя на огонь, тоже ела и запивала водой.
Через какое‑то время Самир понял, что продолжает хмуриться, хотя от злости не осталось и следа. Покончив с едой, он поднялся, взял свой мешок и сказал:
– Надо идти. Буровая не близко. Не отставай.
Не оглядываясь, мутант пошел вперед, но почти сразу понял, что следом за ним никто не идет. Удивившись, он вернулся назад. Девочка продолжала сидеть, уставившись на костер.
Самир поднял второй мешок и бросил рядом с ней. Не отводя взгляда от огня, она медленно отпихнула мешок ногой.
Самир пришел в бешенство, схватил девчонку за шкирку, поднял… Она не сопротивлялась, не брыкалась, как это сделал бы любой ребенок его клана, лишь смотрела на него большими карими глазами. Во взгляде смешались покорность, беззащитность и мольба, но вместе с этим чистота, открытость и ум.
Самир почувствовал что‑то необычное. Какое‑то щемящее, колкое чувство, заставившее его потупить взор, опустить девочку на песок, отвернуться и отойти. Он не знал, как называется то, что сейчас испытывал, но ему это не понравилось.
Самир взял ее мешок и пошел не оглядываясь. Какое‑то время боролся с собой, потом все же бросил взгляд через плечо. Маленькая попутчица завязала зачем‑то рукава у куртки, которой укрывалась ночью, подхватила ее и с улыбкой зашагала следом.
Недовольно фыркнув, Самир снова устремил взгляд вперед.
Как ни старался он идти помедленнее, девочка все равно отставала. Со временем это стало раздражать. Постоянные остановки, ожидание, смотреть, как она еле плетется, с трудом поднимаясь даже на невысокий бархан… Появилась мысль – а не бросить ли ее? Наплевать на награду, избавиться от обузы… В тот момент, когда Самира посетила эта идея, он опять сидел и ждал девочку. На этот раз она нагоняла его особенно долго. И вдруг странное беспокойство заставило его позабыть обо всем, из головы в один миг испарились злость, досада и раздражение. Он вскочил и чувствовал себя так, будто на него опрокинули котел с кипящей водой. Потому что девочки слишком долго не было! Побросав на песок мешки, Самир побежал назад по своим следам. Сердце колотилось в груди, и ему странно было осознавать, что это не от бега.
Девочка лежала без движения. Тревога, никогда ранее не посещавшая Самира, сейчас заполняла его, мешала думать, заставляла мчаться со всех ног к распростертому на песке телу.
Он подхватил девочку, повернул лицом к себе. Бледные, пересохшие губы, ввалившиеся глаза… Он бросился к мешкам. По пути чуть не упал, но не позволил себе выронить драгоценную ношу. Возле мешков уложил ее головой на свои колени, набрал в руку воды и омыл девочке лицо грубой ладонью, а когда она пришла в себя – напоил. Дал ей немного отдохнуть и, пока сидел, заметил, что она так и не выпустила из рук его куртку. Присмотревшись внимательнее, понял, что в куртку что‑то завернуто. С любопытством развязал рукава и увидел два клубка ползун‑травы, которые он приготовил вчера, но даже не подумал взять с собой. Перевел взгляд на девочку и в знак уважения покачал головой, отдавая должное ее сообразительности.
Когда она пришла в себя, Самир закинул мешки за спину, взял девочку за руку (в другой у нее была куртка с ползун‑травой) и зашагал дальше.
Так идти оказалось гораздо удобнее. Он смог наконец подстроиться под ее шаг.
Самир шел и думал о том, как поступки влияют на жизнь. Как много нового он испытал, всего лишь приняв решение. Даже то, что он чувствовал прямо сейчас, затрагивало что‑то у него внутри – ощущение маленькой нежной ладошки в своей грубой руке заставляло по‑иному биться сердце. И в этот момент Самир впервые в жизни пожалел о том, что не знает слов, которые могли бы это описать.
Ближе к вечеру у них появился неожиданный попутчик – тощий и облезлый пустынный волк. Самир пытался прогнать мутафага, с криком побежав на него, но волк лишь сделал большой крюк и снова вернулся на след.
Мутафаг был старый. Чешуя на его боках слиняла, и из‑под нее проглядывала тонкая ссохшаяся кожа. Самир не опасался одинокого хищника, но его постоянное присутствие тяготило и заставляло нервничать. К тому же такие отшельники иногда сбивались в стаи для последней охоты. К счастью, других волков поблизости не наблюдалось.
С наступлением темноты Самир снова выбрал место для привала – в низине между барханами. Пригодилась ползун‑трава, которую несла девочка. Он снова развел костер и окружил стоянку огненным барьером. Хоть и небольшое, пламя не подпустит к ним хищников. Как говорили старейшины его клана, боязнь огня досталась мутафагам от далеких предков, со времен до Погибели. Самир не понимал, как может напугать то, чего ты никогда не видел, но считал за лучшее не вдаваться в подробности. Тем более, когда у старейшин не находилось ответов на его вопросы, они приходили в ярость, и тогда Самиру крепко доставалось.
Наевшись и напившись, он устроился поближе к костру и уснул. Посреди ночи его разбудил протяжный вой. Поднявшись, он всмотрелся в темноту, сжимая в руке саблю. Силуэт сидевшего на вершине бархана старого мутафага отчетливо просматривался на фоне звездного неба.
Самир почувствовал, как тоненькие пальчики с тревогой сжались на его ладони.
– Он воет, потому что ему тоскливо. Он умирает. Мы можем не бояться, – сказал он, чтобы успокоить девочку. – Надо спать. Завтра много идти.
В этот раз Самир проснулся первым. Огляделся. Волка нигде не было. Девочка спала рядом, укрывшись курткой по шею. Осторожно двигаясь, чтобы не разбудить ее, Самир дотянулся до костра, отщипнул от куска несгоревшей травы стебелек и вернулся к девчонке.
Вытянув руку, он стал щекотать ей щеки. Одним движением она вырвала у него стебелек, бросила его в сторону и отвернулась, даже не проснувшись.
Самир опешил от такого поворота событий. Еще какое‑то время сидел замерев, а потом вдруг почувствовал такую жгучую обиду, что резко вскочил, гаркнул: «Вставать!» – и, отвернувшись, стал рыться в мешке.
Когда они собрались в дорогу, вернулся волк. Только теперь уже не один. Сразу три дряхлых мутафага наблюдали за ними с вершины бархана.
Самир знал, что это дурной признак. Волков больше, и значит, рано или поздно они нападут. Вряд ли днем, скорее всего дождутся ночи. И пусть отшельники не представляли такой серьезной опасности, как молодые, полные сил волки, но ведь и ползун‑травы больше не было, чтобы оградить стоянку.
Самир решил, что надо постараться дойти до Буровой к закату, поэтому сразу взял достаточно быстрый темп. Он держал девчонку за руку и тянул за собой. Но даже несмотря на это, она скоро выбилась из сил и еле переставляла ноги.
– Так не пойдет, – сказал Самир, в первую очередь самому себе.
Пришлось остановиться и задуматься, что же предпринять.
Девчонка виновато смотрела ему в глаза и уже буквально висла на его руке от усталости, хотя день только начался.
Пустынные волки разделились и теперь подбирались с разных сторон, видимо посчитав, что добыча измотана. Самир распрямился, оскалил зубы и издал боевой клич своего, теперь уже бывшего, клана. Мутафаги остановились.
Отмерив еды и воды на два дня, Самир с сожалением вывалил остальное на песок.
– Теперь меньше воды. Меньше еды. Поняла?
Девочка кивнула.
– Ладно, садись мне на шею. – Он присел, чтобы она смогла взобраться к нему на плечи.
Сначала идти так было непривычно. Самиру все время казалось, что его ноша вот‑вот свалится, но вскоре он понял, что это ему действительно только кажется, а на самом деле девчонка крепко держится и уверенно сидит. Тогда он прибавил ходу.
Мутафаги немного отстали – пировали выброшенной Самиром едой. Он даже подумал, что, возможно, они удовольствуются такой добычей, но после полудня волки появились вновь.
Устав сидеть в одной позе, девочка прилегла Самиру на голову, безвольно свесив руки. Он вздохнул, но стерпел.
Через какое‑то время он заметил, как одна ее ладошка вдруг начала медленно двигаться, следом за ней – другая. Маленькие пальчики, слабо шевелились и тянулись к его лицу.
Не понимая, что происходит, мутант хотел отпрянуть, но деваться ему было некуда, поэтому он с опаской ждал, что будет дальше, продолжая при этом идти.
Пальчики принялись ощупывать его лицо, прошлись по глазам, пощекотали уши, залезли в нос, заставив непроизвольно фыркнуть, сжали щеки и стали двигать ими так, что губы подались вперед и зашевелились. Самир напрягся, пребывая в полном недоумении, и только когда почувствовал, что его ноша трясется всем телом, догадался, что она смеется и издевается над ним.
– Ах, ты!.. – взревел он. Стянул девчонку с шеи и зло встряхнул.
Она привычно дунула, прогоняя волосы от лица, и посмотрела на него обиженно и виновато одновременно.
Самир не понимал, куда и почему улетучивается его злость, когда она так на него смотрит, но рассерженным себя уже не чувствовал.
– Пристрелю тебя – думаешь, сможешь так же смотреть?! – спросил он с напускным гневом.
Девчонка отрицательно мотнула головой.
– То‑то же!
В ответ – кивок.
Самир запыхтел, еще раз угрожающе оскалил клыки и посадил девчонку обратно. Воспользовавшись остановкой, оглянулся проверить, где мутафаги. Волки тоже остановились и ждали, что предпримет будущая добыча: проявит усталость, что послужит сигналом к нападению, либо отправится дальше, и преследование продолжится.
Самир уверенно пошел вперед.
Неожиданно для самого себя он осознал, что совершенно не думает о награде, которую ему дадут за девчонку. Если гетман не соврал, плата должна быть очень большой. Самир пытался представить, как это будет выглядеть в действительности: мешок с монетами, ящик со слитками серебра… на большее фантазии не хватало. У него никогда не было много добра. Особенно после того как он стал «приманкой». И вот сейчас он с трудом представлял, что можно будет сделать с тем богатством, которое ему посулили. Появлялись мысли о том, чтобы начать разводить манисов или обосноваться у подножия горы Крым, завести жену и хозяйство. Но Самир понимал, что все это не для него. Не представлял он себя владельцем фермы или, например, караванщиком… Хотя… караванщиком, может, и стоит попробовать. Он знает все уловки пустынных грабителей и сумеет придумать, как защититься от них.
«Караванщик Самир», – произнес он про себя.
Ему понравилось, как это звучало.
«Карав…»
Щелчок по уху оборвал его мысли. Второй щелчок по другому уху мгновенно привел в бешенство. Он в очередной раз схватил девчонку за шкирку, стянул с плеч и держал перед собой на вытянутой руке. В ярости скалил зубы, грудь вздымалась, воздух с хрипом вырывался из горла.
– Убью! – проговорил он сипло.
Девчонка согласно кивнула и указала пальцем на мешок с едой и водой.
– Что?!
Она закатила глаза.
– Есть? Пить?
Девчонка показала, что второе.
– Нет! – решительно сказал Самир и отправил ее на плечи, чтобы не видеть жалостливого взгляда, перед которым не мог устоять.
Она прилегла на его голову и обняла руками, с покорностью принимая отказ. Самир шел, а она сидела тихо, почти не шевелясь, изредка поглаживая его по щеке. И мутант не выдержал – злясь на самого себя, вытащил из мешка и отдал девчонке бурдюк с водой.
С каким‑то непонятным и чуждым волнением в груди он ждал, что девочка засмеется над ним, станет насмехаться над его слабостью. И она засмеялась. Но не так, как он думал. Обняла еще крепче, звонко чмокнула его губами возле уха и жадно напилась.
Самир догадался, что ее беззвучный смех был не издевкой, а благодарностью. Он не понимал эту странную, молчаливую девочку. Не понимал и не узнавал самого себя, будто у него появились новые чувства, ощущения. Ему казалось, что его вдруг стало намного больше, словно он вырос, раздался вширь, стал различать больше звуков и цветов.
Самир помотал головой, прогоняя морок.
До самого вечера он шел, не проронив ни звука, даже когда девчонка замолотила ладошками по его голове, снова требуя воды, он просто протянул бурдюк, никак не отреагировав на ее выходку. Она, наверное, почувствовала, что с ним что‑то не так, привстала, перегнулась через его голову и заглянула в глаза. Хлопала ресницами и смотрела так, будто спрашивала: «Что с тобой? Почему молчишь?» А потом надула щеки и выпустила ему в лицо струю воды, которую все это время держала во рту. От неожиданности Самир остановился. Девчонка так искренне, хотя и почти беззвучно смеялась, что подпрыгивала у него на плечах.
Он поморгал, потряс головой, сбрасывая с век капельки воды, а потом громко, басовито захохотал. Услышав его смех, пустынные волки на всякий случай отбежали подальше.
Добраться к закату до Буровой, как хотел Самир, не удалось. Теперь надо было думать, как продержаться ночь без огня. Оголодавшие мутафаги только и ждали, что их добыча остановится и покажет, что устала. С наступлением темноты глаза пустынных волков загорелись красным.
Самир объявил привал и проследил, чтобы девочка наелась и вдоволь напилась. Потом сам утолил жажду, но есть не стал. Разорвав полоски сушеного мяса на части, он бросил несколько в сторону мутафагов. Волки долго ходили вокруг, прежде чем добрались до еды. С рычанием и едва не передравшись, они сожрали мясо, а Самир сразу же подбросил им еще, но уже ближе к себе.
Волки были теперь на расстоянии шести‑семи локтей и, заглатывая очередной кусок, все чаще смотрели на живую добычу.
Когда мясо закончилось, мутафаги остались на месте. Самир почувствовал на себе голодные взгляды тварей. Но он не собирался сидеть и ждать, пока его превратят в еду. Выхватив спрятанный за спиной самострел, он направил его на волков и спустил курок. Грохот разорвал тишину, царившую над пустыней. Вспышка ослепила Самира, и он не смог рассмотреть, попал или нет. Но раздавшийся следом за выстрелом вой возвестил о том, что пуля не пропала даром.
Девочка испуганно схватила его за руку.
– Все хорошо, – успокоил он, – теперь их столько же сколько нас, и они не посмеют напасть.
Раненый мутафаг скулил еще полночи, пока не издох, а его сородичи выли до самого утра, держась на почтительном расстоянии от добычи.
Девочка сначала испуганно жалась к Самиру, обхватив его руками, но потом успокоилась и заснула. Он же перезарядил самострел, положил рядом с собой саблю и просидел всю ночь, не сомкнув глаз, слушая вой мутафагов и безмятежное дыхание своей маленькой спутницы.
На рассвете случилось то, чего Самир в тайне опасался, но о чем старался не думать. На вой отшельников пришли другие волки. Стая во главе с вожаком.
– Вставай! – Самир разбудил девочку, едва завидев приземистые черные силуэты, быстро и бесшумно скользящие по песку. – Скорее! Держись!
Она еще не до конца проснулась, а мутант уже усадил ее на плечи, подобрал саблю и побежал.
– Держись! – крикнул он и почувствовал, как маленькие пальчики вцепились в волосы. Больно, но не важно. Только бы не упала! Бежать было очень неудобно. Самир никак не мог выбрать подходящий ритм, чтобы девчонку не кидало из стороны в сторону и его вместе с ней. Наконец она сползла чуть ниже, обхватила его ногами за туловище, а руками за шею. Так стало легче. Самир пригнулся и помчался во весь опор, сжимая в руке саблю.
Он не оглядывался, но знал, что мутафаги сзади и настигают. Он чувствовал их затылком, спиной, всей шкурой…
Взошло солнце. Самир помнил, что пустынные волки не любят жару и предпочитают охотиться ночью. Может быть, поэтому его все еще не догнали, не сбили с ног, не впились в тело острыми зубами, не перегрызли горло… Поэтому или почему‑то еще – без разницы! Главное, что он еще бежит, что его драгоценная ноша цела. Он ощущал сжавшийся теплый комочек на своей спине, чувствовал, как бьется маленькое сердечко.
Но как долго еще он сможет бежать? Сколько времени понадобится мутафагам, чтобы запустить клыки в его ноги, а потом разорвать и сожрать его… и девочку? Он вдруг представил, как волки вонзают в нее зубы, дерут на части, а она кричит тихо, беззвучно… и закричал сам. Зло, гортанно, яростно.
Нет, он не позволит причинить ей боль. Если им суждено умереть, он сам убьет ее, быстро и безболезненно, а что будет с ним самим – уже перестанет иметь значение.
Песок стелился под ногами бесконечным покрывалом. В какой‑то миг Самир понял, что ненавидит его, каждую серо‑желтую песчинку – за то, что песок не может помочь спасти девочку. Его, Самира, девочку!
Вдруг он заметил, что маленький пальчик указывает на что‑то из‑под его подбородка. И поднял взгляд.
Ржаво‑черные фермы переплелись в странное, непонятное сооружение, стоящее посреди пустыни на четырех громадных опорах, будто его создатели боялись, что строение унесет ветром во время песчаной бури, и постарались закрепить его со всей возможной надежностью. Несколько вышек венчали эту конструкцию, а к двум из них были пришвартованы дирижабли небоходов.
Буровая!
Они добрались!
Но радоваться было рано. Самир скосил взгляд направо. Пара волков почти поравнялась с ним на расстоянии в десять локтей. Взгляд налево – там та же картина. Мутафаги брали добычу в кольцо. Еще чуть‑чуть, и оно замкнется. Самир чувствовал, что сил у него остается все меньше. До Буровой он, конечно, добежал бы, но волки не дадут ему это сделать.
В этот раз, принимая решение, он не сомневался и не колебался ни мгновения. Собравшись с силами, Самир пошел на рывок. Побежал так быстро, как только мог. За короткое время он оторвался от мутафагов, но при этом почти выдохся. Перетащил девочку со спины к себе на руки и бережно опустил ее на песок.
– Беги! – крикнул он, разворачиваясь. – Беги‑и!
Бросил лишь один короткий взгляд, чтобы убедиться, что она поняла его и послушалась. Девчонка бежала к Буровой.
Самир оскалил клыки. Вытащил самострел, крепче сжал саблю. И врубился в нагнавшую его стаю. Выстрелил и тут же рубанул, увернулся от клыков и снова взмахнул клинком. Оглянулся: все волки были вокруг него, за девочкой никто не гнался. Этот взгляд стоил ему прокушенной руки. Его чуть не свалили с ног, но он отбросил прыгнувшего на него мутафага. Ноги горели огнем от десятков укусов. Самир разрубил одну извивающуюся тушу, вторую… Когда боль стала нестерпимой и затмила разум сияющей красной пеленой, он отбросил оружие и стал рвать волков руками и зубами, раздирал пасти, грыз глотки. Вскоре он перестал воспринимать действительность. На фоне рычания, визга, клацанья клыков, треска рвущейся шкуры ему почудились странное стрекотание и хлопки. Он еще успел этому удивиться, прежде чем красная пелена превратилась в серый туман, который поглотил сознание Самира.
* * *
Боль привела его в чувство. Все тело горело огнем, но спина и затылок словно заледенели. Первая мысль, посетившая его: если он еще жив, значит, волки оставили его и погнались за девочкой! Он хотел зарычать, но получилось что‑то похожее на слабый стон.
– О, народ, мутант очнулся! – услышал Самир незнакомый голос.
За болью пришли и другие ощущения. Он понял, что лежит на чем‑то твердом, холодном и раскачивающемся.
– Девочка?! – просипел он.
– С ней все в порядке, – ответил другой незнакомец. – Как, думаю, и с тобой.
Красноватая пелена – последнее, что он помнил, перед тем как провалиться в серую мглу, – не исчезла. Самир не сразу сообразил, что он просто лежит с закрытыми глазами.
И открыл их. Резкий свет заставил зажмуриться. А когда зрение восстановилось, он увидел, что находится в каком‑то тесном помещении с маленькими оконцами, в лицо ему светит фонарь, а вокруг стоят люди.
– Девочка?! – требовательно повторил он и резко поднялся.
С десяток рук попытались уложить его назад, но он отбросил их.
– Держи его! Крепче! Здоровый гад!
Теперь у него получилось зарычать, хотя не так грозно, как он рассчитывал, но все же…
И вдруг он почувствовал знакомое касание. Маленькие прохладные ладони сжали его щеки и заставили губы выпятиться и зашевелиться. Самир резко обернулся.
Она сидела рядом, улыбалась. Потом подалась вперед и обняла его.
То, что испытал в этот момент Самир, невозможно было передать словами. И дело даже не в скудности его знаний и бедности языка. Есть вещи – и теперь он точно знал это, – которые невозможно описать. Можно только почувствовать.
Девочка встала, взяла его за руку, потом посмотрела на стоявшего рядом высокого мужчину в блестящей кожаной куртке, кивнула ему и вложила ладонь Самира в руки незнакомца, словно передавала заботу о нем.
Мужчина с почтением поклонился. Отпустил руку Самира и произнес:
– Меня зовут капитан Беринг. Ты сейчас на моем дирижабле. Ты сильно изранен, но выживешь. Когда поправишься, мы тебя высадим, где скажешь. Думаю, ты ждешь награду…
– Кто она? – перебил его Самир.
– Дочь атамана Всеволода, – нахмурившись, ответил капитан.
– Почему она так важна?