В настоящее время в море философских и quasi -философских идей борются несколько потоков: рассудочное мышление, представленное большинством ученых-естественников: мышление диалектическое, представленное диалектическим материализмом и идеалистическим неогегельянством ((Неогегельянство – разнородное течение идеалистической философии к.19 – 1-й трети 20 вв., для которого характерно стремление к созданию целостного мировоззрения на основе возрождения учения Гегеля)), по сути дела являющимся суррогатом диалектики, прогорклым маргарином на капиталистическом рынке идей, и интуитивное созерцание, от более чистых его форм до истерически-галлюцинаторной мистики, представленное философствующими сикофантами ((Сикофант – (гр. sykophantes), в древних Афинах – профессиональный доносчик, клеветник и шантажист.)) фашизма в первую очередь, включая шарлатанов подозрительного типа. Они расплодились теперь под сенью свастики, как грибы после теплого дождя. Картина, напоминающая идеологию времен упадка и разложения Римской Империи, с мистическими культами, гороскопами, мистериями, процессиями, оргиями, знахарями и кликушами. Но довольно об этом. Рассудочное мышление, опирающееся непосредственно на так называемый здравый смысл, в общем величина почтенная и в определенных пределах вполне правомерная. Здесь царит формальная логика, со всеми ее как будто незыблемыми и абсолютными законами: тождества, противоречия, исключенного третьего. Оно образует понятия, копит факты, анализирует. Его излюбленным методом является индукция. Оно эмпирично, солидно, как будто бы прочно. На словах оно чуждо всякой метафизике и всегда кричит ей: Чур, не тронь меня! Оно рассекает вещество природы и органического мира. Мера и вес, количество, число – его стихия. Оно казалось долгое время – а многим кажется и сейчас – единственным воплощением рационального познания вообще. Его заслуги громадны. Это в значительной степени оно собрало грандиозное количество фактов, выделило классы, роды, виды, семейства, создало бесконечно многообразную классификацию, изолировало из общей связи мира бесчисленное множество вещей, взятых, как тождество с самим собой, фиксировало их в науке. Факты, вещи, изолирование, рассечение, анализ, индукция, мера, вес, число, эксперимент, инструмент, –это столь характерные признаки рассудочного познания, что простого перечисления их для понимающего достаточно.
Но довольно ли этого для процесса познания? И наоборот, является ли все, что сверх этого – от лукавого? Не являются ли всякие разговоры о диалектике злостным вывертом, логическими фокусами, до которых были, например, такие большие охотники древние греки, ходившие по площадям и показывавшие всем, что они за ловкие акробаты ума, что за отважные гимнасты мысли? Иные из них, как тысячелетия спустя футуристы в желтых кофтах, эпатировали своих остолбенелых современников неожиданными парадоксами и невероятными умозаключениями, и мы еще до сих пор смеемся над ними вместе со злым насмешником, Аристофаном. Вероятно, известное сопротивление публики чувствовал и Гегель, когда писал, вдруг переходя от абстрактнейшего языка (к нему нужно привыкнуть, чтоб вообще его понимать), от тяжелых мыслей, которые шествуют в своих свинцовых сапогах, к легкомысленному милому стилю:
"Философский способ изложения не есть дело произвола, капризное желание пройтись для перемены разочек на голове после того как долго ходили на ногах, или хоть разочек увидеть свое повседневное лицо раскрашенным" (Философия Природы). ((Гегель. "Философия Природы". T.II. C. 16.))
Но это не так. Рассудочное сознание не ухватывает ни движения, перехода одного в другое, противоречивости; ни тождества противоположности, единства их, целостности. Более того, оно превращает в непререкаемый догмат закон тождества, оно критерием любой "системы" считает исключение противоречий; оно изолированные части целого стремится рассматривать, как арифметические части: оно "в себе" механистично, и поэтому есть что-то мертвящее в его анализе Оно – великий вивисектор ((Вивисекция – (от лат. vivus – живой и sectio – рассечение), операция на живом животном с целью изучения функций организма, действия на него различных веществ, разработки методов лечения и т.п.)), вооруженный мощной измерительной аппаратурой, тонким инструментарием, чудом современной экспериментальной техники. Против такого ограниченного познания и восставали многие, в их числе и Гете, на которого con amore ((Con amore – (ит. С любовью, с сочувствием).)) ссылается Гегель:
Анализом природы как на смех.
Гордится химия, но полон ли успех?
Разбит у ней на части весь предмет,
К несчастью, в нем духовной связи нет. ((Гегель. Там же. С. 17.))
Да, Гете прекрасно видел всю ограниченность рассудочного познания. Но он в своей критике был часто гораздо дальше цели. Он протестовал против экспериментальной техники. Он бунтовал против разложения света, считая это посягательством на Его Величество. Он, превосходно видя ограниченность количественного, отрывал качество от количества. Видя рассудочность вивисеторов, отрывал часть от целого. Протестуя против механического материализма, нередко перескакивал в область пантеистического созерцания с тенденцией замены интеллектуального познания художественной эмоцией. В целом, несомненно, у него были уже значительные порции материалистической диалектики, но они прорастали побегами, тянувшими в сторону от рационального познания. Да не испортит эта ложка дегтя той бочки прекрасного душистого меда, которую оставил нам великий Поэт-Мыслитель!
Наш старый русский поэт, Е. Баратынский, в своем замечательном в художественном отношении стихотворении, написанном на смерть Гете ("и с ним говорила морская волна" ((Речь идет о стихотворении Е.Баратынского "На смерть поэта" (апрель-май 1832).))) уже прямо восставал против меры, веса, анализа, числа: то ли дело символические примеры, звери, птицы, трава, гадания, таинства и голоса природы-кудесницы! Белинский в свое время отметил реакционность такого мировоззрения, от которого Гeme был чрезвычайно далек.
А теперь нам нужно прямо сказать: да, рассудочное познание, формальная логика, ее законы, анализ необходимы, но недостаточны.Критика рассудочных определений, критика односторонности количественного, критика аналитически-вивисекционного метода, встречающаяся у таких философов, как А.Бергсон, бывает часто очень правильна и метка. Защищать односторонность и ограниченность рассудочного познания вообще, односторонность и ограниченность механического материализма в частности – не наше дело. Но все это было вскрыто блестяще еще Марксом и Энгельсом, без того, чтоб аппеллировать к энтелехии, интуиции, сверхразумному вздору. Итак, повторяем: рассудочное познание недостаточно. Оно высоко полезно, но его мало: им не исчерпывается процесс наиболее совершенного по своему методу познания: нужно выходить за его пределы. Куда?
В сторону разума, логики противоречий, движения, становления, целостности, всеобщей связи элементов мира, качественности, скачков, перехода противоположностей, одного в другое, раздвоения единого и снятия этого раздвоения и т. д. Разложение, анализ, фиксация тождественного, противопоставление, формальная логика, это – лишь первая ступень познания, которая может продолжаться исторически весьма долгое время (весь рационализм есть воплощение рассудочного познания). Но следующий момент, это – движение, переход к противоположному, к своему отрицанию. А дальше наступает третья ступень; когда противоположности объединяются и выступает целое, включающее все, добытое анализом, расчлененное целое, многообразное и конкретное, со своими законами, с совокупностью своих связей. Здесь единство противоположностей. Здесь восхождение к конкретному. Здесь рост содержания. Здесь синтез. Здесь снятие противоречий (и их преодоление, и их сохранение). Здесь – "отрицание отрицания". Здесь Разум. Здесь высшая стадия познания. Если диалектика взята в своей рациональной форме, т. е. материалистически, то в ней нет ни мистики, ни чуда, ни фокуса, ни выверта. Это – более глубокий и всеохватывающий метод познания, который иногда кажется фокусом ограниченному т.н. "здравому смыслу", как кажутся ему вздорными положения о бесконечности, формулы дифференциального и интегрального счисления, неевклидова геометрия, теория относительности и многое другое. Однако, уже Зенон в своих афоризмах о движении показал по сути дела недостаточность и ограниченность рассудочного мышления. С его точки зрения стрела не может полететь, Ахиллес не догонит черепахи. А скептики? А "антиномии" ((Антиномия – (гр. antinomia противоречие в законе), противоречие между положениями, каждое из которых признается логически доказуемым.)) Канта?А современные проблемы физики с противоречиями частицы-волны, прерывного и непрерывного? Если а limine ((A limine – (лат. С порога): сразу же, немедленно, решительно.)) отвергать противоречия или их не видеть вообще, нельзя до конца понять ничего текучего, ничего качественно нового; антиномии будут казаться вечной загадкой, пределом, его же не прейдеши, и никогда нельзя будет дойти до понимания целого в его "живой" подвижности и расчлененном многообразии взаимен связанных частей.
Односторонность рассудочного познания части имеет своей полной противоположностью "непосредственное созерцание целого", с выходом за рациональное познание вообще.
О нем Гегель в "Философии Природы" писал:
"Еще менее допустима ссылка на то, что получило название созерцание и что в самом деле обыкновенно являлось у прежних философов не чем иным, как способом действия представления и фантазии (а также сумасбродства) по аналогиям ". ((Гегель. Сочинения. – М.-Л. 1934. T.II. С.10. Курсив Бухарина.)) И в другом месте:
"Природное единство мышления и созерцания мы находим у ребенка, у животного, это единство, которое в лучшем случае можно назвать чувством (наш курсив. Авт .), но не духовностью... Нам следует не уходить в пустую абстракцию, не искать спасения в отсутствии знаний"... ((Бухарин цитирует по памяти. Правильно: "Природное единство мышления и созерцания есть единство, которое мы находим у ребенка, у животного, это – единство, которое в лучшем случае можно назвать чувством, но не духовностью..." Гегель. Сочинения. – М. Л. Т. II 1934. С. 13, 14.))
Это вежливо, но крайне зло. Здесь скрыта издевка над Шеллингом, который считал познанием высшего рода интуицию, все вещи – ощущениями, всю природу – "оцепеневшим" или "оканемевшим" мышлением. Ради справедливости, однако, нужно добавить, что, с одной стороны, у Шеллинга было много элементов, которые перешли в гегелеву систему, а, с другой, что у самого Гегеля, у исторического Гегеля, не только – объективный идеализм: он не "сухой" панлогист, но и мистик в самом настоящем смысле слова, и природа у него без идей – лишь гигантский труп. Но это – en passant, мимоходом.
Старая "натурфилософия" имела изрядное количество созерцательно-мистическо-интуитивных моментов. А в настоящее время философствующие кудесники и прорицатели возвели целую вавилонскую башню "теоретического" вздора, поистине достойного животных. "Непосредственное созерцание" выражает собою: либо художественно-эстетическое "погружение в природу", как ощущение связи с ней и переживание этого ощущения – как таковое, оно и естественно и правомерно, если оно не выражает претензии на замену мышления, интеллектуального познания, разума; либо религиозно-мистическое, т. е. сформированное в отношениях господства-подчинения воззрение, с признанием интуитивного высшим принципом познания. Именно в последнем качестве оно выступает теперь с нагло-назойливой претензией заменить собою все рациональное, рассудок и разум одновременно. Центральной идеей является при этом идея иерархической целокупности, целого, Totalität. Но это "целое" противопоставляется не только односторонне рассудочному умерщвленному целому из механически сложенных частей, но и диалектическому целому, являющемуся в мышлении, как "второе конкретное", которое отражает единую, и в то же время качественно многообразную действительность, целое, о котором как раз по отношению к природе Гегель писал:
"Разум стремился к познанию "всеобщего в природе – сил, законов, родов... Это всеобщее... не должно представлять собою только агрегат, а приведенное к порядкам, классам, организованное целое".
Это значит, что разумное мышление, в противоположность рассудочному, далеко от того, чтобы мыслить себе целое, как сборку частей, оно мыслит его, как реальное неразрывное единое с внутренними соотношениями противоположностей, где каждая выделенная часть немедленно разрушает целое и перестает быть тем, чем она является в связи этого целого. Рассудочное познание "в снятом виде" существует в разумном познании, как формальная логика в логике диалектической. Разумное познание ни на минуту не зачеркивает количественного, но оно видит его переход в качественное; не зачеркивает отдельное, но видит его в связи, не убивает противоположностей, но схватывает их во взаимных переходах и в единстве. Волхвы же кудесники современного мистицизма начисто отрицают рациональное познание, меру, вес, число, анализ, синтез, диалектику, рассудок, разум. Даже так называемому духу ("Geist") они противопоставляют душу ("Seele"), мышление отрывают от чувства и в интуиции, бессознательном, в чувственном погружении в объект, с его мистическими озарениями, ищут себе идейного подспорья в борьбе и с наследием эпохи Просвещения, и – в первую очередь – в борьбе с марксизмом, ставшим во всем мире ярчайшим знаменем интеллекта и рационального познания вообще. Кого Зевс хочет погубить, у того он отнимает разум. Разум заменен здесь частью мистикой, частью – лисьей хитростью. Мистическое "целое" оказывается космической иерархией фашистских социальных ценностей, универсализацией класса сословной фашистской лестницы. Гносеологическим ((Гносеология – (от гр. gnosis познание и...логия), то же, что теория познания.)) критерием истины – тезисы Гитлера как воплощения сверхразумной благодати. Тут уже исчезает почва для спора, ибо нельзя с разумной точки зрения оперировать категориями мистики: здесь царство веры и шарлатанского знахарства, солдатско-германской хлыстовщины, крупных буржуа, проспиртованных и кокаинизированных военных и грубо-скотских ландскнехтов. ((Ландскнехт – (нем. Landsknecht), немецкий наемный пехотинец в 15-17 вв.)) Даже скептицизм Освальда Шпенглера был в тысячу раз умнее той мистической отрыжки, которой провоняла вся фашистская Германия. Это – не преодоление рассудочной односторонности т. н. положительной науки, солидного английского эмпиризма, идеологии считающего и измеряющего пытливого изобретательного весовщика природы, который со времен Бэкона Веруламского прекрасно понимал, что scientia ((Scientia – (лат. знание), наука.)) и potentia humana ((Potentia humana – (лат. человеческая сила).)) совпадают, но у которого еще не было крыльев для полетов более высоких, для перехода от рассудочного мышления к осознанному диалектическому. Наоборот, у фашистских кликуш их "теория" эквивалентна проповеди кирки и лопаты, власти земли и голоса крови, средневековой цеховщины, деревянных классов-сословий, окаменевшей иерархии, идолов абсолютного. Это – не мещанская сентиментальность пресловутой Glaubens- und Gefühlsphilosophie ((Glaubens- und Gefulsphilosophie – (нем. Вера к чувственной философии). На самом деле: «философия веры и чувства» – прим. СРС)),творения Гамана, Якоби, Лафатера, с их "Schöne Seele", "прекрасной душой". В ней, в этой романтически-мистической идеологии "бурных гениев", выражался протест против феодальной ограниченности Германии. Там были и понятия Kraft-Mensch ((Kraft-Mensch – (нем. Энергичный человек, силач))), Kraft-Weil. ((Kraft-Mensch – (нем. Энергичный человек, силач))) Там были тоже протесты против разума во имя "сердца", "души", интуиции, чистосердечной веры. Но что общего имеет с этим бронированное "созерцание" иерархии истуканов, кровожадных, как карфагенский Молох ((Молох (гр.), Молех (евр.). До сер. 20 в. считалось в Палестине, Финикии и Карфагене божество, которому приносились человеческие жертвы, особенно детей.))? Чем напоминает "Schöne Seele", чувствительное прекраснодушие холодную "белокурую бестию", кровь которой поет о пожарищах? Ее надменное созерцание видит на дне того сосуда, в который когда-то смотрел ГенрихГейне вгостях у богини Гаммонии, ассирийскую иерархию, увенчанную свастикой, холодное чудовище, когти которого терзают тело всего живого. Это не теплый пантеизм, не наивное погружение в природу индусов с проповедью любви к зверям, птицам, солнцу, цветам; не художественный восторг и не эстетическое любование; это религиозно-окрашенное (с расчетцем!) созерцание мира по модели той табели о рангах, которую установил г-н Адольф Гитлер всвоей цезаристской империи. Мы хотим видеть "во всей цельности" Космос, но – ах! мы видим одни мундиры, чины, ордена, эполеты, пушки, клыки, "сословия". Иллюзорное царство фашизированного Универсума есть тот океан, в волны которого погружаются современные мистики крови и отравляющих газов. Они, так сказать, наслаждаются собой, глядясь в зеркало созданного ими мистического мира, где все распределяется по тем же сословно-классово-кнутобойским степеням; как в конституции фашистского государства. Эта мрачная окаменелость и окаменелая мрачность выражают длительное бесславное гниение современного капитализма, когда кончилась его беспокойная и неуемная прогрессивная работа, его движение, взлеты его мысли, смелость его рассудка, когда наступили сумерки богов, и сова Минервы из нового мира совершает свой таинственный полет в грядущее... Фауст буржуазии умер. Прежняя подвижность капиталистического мира, его величайший динамизм, который в мышлении дал такие вещи, как дифференциальное и интегральное счисление, теорию эволюции Дарвина, логику противоречий Гегеля, сменились гнилым "связанным Капитализмом" Шмаленбаха, связанным гнилым "мышлением", поисками элементарного неподвижного абсолюта, возвращением к вековечной иерархии "форм", как у блаженной памяти святого отца Фомы Аквинского.
В "Богословско-политическом трактате" ((Имеется в виду "Богословско-политический трактат". Спиноза Сочинения. Т.2.)) Б. Спинозы есть замечательное место, описывающее, как колеблется человек в критические для него времена между страхом и надеждой и как он впадает тогда в мистику, суеверие, в омут примет и гаданий. Таково теперь положение буржуа, который чувствует, что действительное движение капитализма есть движение к небытию. Отсюда новейшая теодицея. ((Теодицея – (фр. theodicee оправдание бога, от гр. Theos – бог и dike справедливость), общее обозначение религиозно-философских доктрин, стремящихся согласовать идею благого и всемогущего бога с наличием мирового зла, "оправдать" бога как творца и правителя мира вопреки существованию темных сторон бытия. Термин введен Г.Лейбницем (1710).)) Но эта теодицея (полная противоположность лейбницианской по своим "тонам"! И ее мистерии разыгрываются не в светлых эллинских храмах и даже не в готических соборах, а на задворках фашистской казармы, на конюшнях Авгия, которые ждут своего пролетарского Геркулеса: но он должен на этот раз не очистить их, а очистить от них зараженный их вонью мир. И тогда исчезнут навсегда эти пьяные, едва держащиеся на ногах, наглые фантазмы нового "созерцания", чтоб уступить место победному шествию человеческого разума...
"Нет ничего легче, как изобретать мистические причины, то есть фразы, лишенные здравого смысла" – писал К. Маркс в своем известном письме к П.Анненкову в связи с критикой Прудона. Но марксизм и марксистская материалистическая диалектика, сражаясь за разумное рациональное познание, отнюдь не рационалистичны. Разум не отрывается здесь ни от рассудка, ни от чувства, ни от воли; сознательное не отрывается от бессознательного, логическое мышление не исключает ни фантазии, ни интуиции. Но самая интуиция понимается не как мистический процесс, а – если мы говорим о науке и философии – скорее как отложившийся и выработанный культурой мышления научный инстинкт, отнюдь не отрицающий ни интеллекта, ни рационального познания. Поэтому например, Маркс писал о Рикардо: "Рикардо обладает... сильным логическим инстинктом" ("Капитал"). ((Маркс К. "Капитал", – М. 1988. Т. II С. 244.)) Ленин превосходно говорил и о "мечте", и о "фантазии" (в науке и в философии). Он отдавал им, как известно, должное. Но он находил поистине большие слова, в которых пелась настоящая торжественная ода человеческому разуму и разумному познанию. Мы уже не говорим здесь о грандиозном, первостепенном превалирующем значении практики в теории познания, что вообще было недоступно сухому и одностороннему рационализму. Вот почему диалектическое познание гораздо выше рассудочного и просто несравнимо с животнообразнным мистическим созерцанием. Еще у Шекспира в "Генрихе V" архиепископ говорит:
Пора чудес прошла, и нам
Подыскивать приходится причины
Всему, что совершается на свете. ((В указанном произведении цитата не обнаружена. Цитата обнаружена в указанном произведении, в Акте 1, сцена 1 – прим. СРС))
Каталепсические ((Каталепсия – (от гр. katalepsis захват, утверждение), двигательное расстройство – застывание человека в принятой им или приданной ему позе (т.н. "восковая гибкость").)) состояния, галлюцинаторный бред, летаргия, внушения и прочие явления гипноза, моменты действительно воздействия колдунов, и знахарей, факиров, индусских чародеев, – все сделалось объектом действительного познания. А это познание изгоняет, как старые варварские формы сознания, мистику всех и всяческих видов и оттенков, возводимую в онтологический ((Онтология – (от гр. ontos сущее и...логия), раздел философии, учение о бытии, в котором исследуются всеобщие основы, принципы бытия, его структура и закономерности.)) принцип, в принцип бытия.
Диалектика уничтожает аналитическую разорванность и природы, и человека, закостенелую изоляцию и абсолютизирование отдельных сторон материи и духа, метафизическую замкнутость изолированных "вещей".
Диалектика подымает на щит целостность и единство, но не сплоченное и безразличное единство, не элементарную целостность, а расчлененное, движущееся, противоречивое, многообразное бытие, с бесконечным количеством свойств сторон, связей, переходов, взаимозависимостей, с тождеством противоположного.
Нос signo vincis! (((In) hoc signo vinces (лат. "Сим (знамением) победиши") под этим знаменем победишь.))
Глава X. О ПРАКТИКЕ ВООБЩЕ И О ПРАКТИКЕ ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ
Выше мы покончили с наивной претензией агностиков рассуждать от "моих ощущений" и этим доказывать нереальность или непознаваемость внешнего мира.
Эта претензия оказалась ровно ни на чем не основанной смешной претензией. Вывод отсюда тот, что всякое философское рассуждение, оперируя с понятиями,которые суть продукт социальный, продукт тысячелетней работы мысли, должно оперировать тем самым на широком базисе всех достижений науки,оставив мышиную возню вздорных субъективистов.
Наука же говорит нам о том, что исторически первоначальным, исторически исходным пунктом было практически-активное отношение между человеком и природой. Не созерцание и не теория, а практика; не пассивное восприятие, а активное начало. В этом смысле гетеанское "В начале было Дело", "am Anfang war die Tat", противопоставленное евангельски-платоновско-гностическому: "В начале бе Слово", т. е. Разум, т. е. Логос, вполне точно выражает историческую действительность. Маркс неоднократно отмечал это: в замечаниях на книгу А. Вагнера, где он издевается над профессорски-кабинетным взглядом, по которому предметы пассивно "даны" человеку, в "Святом Семействе", в тезисах о Фейербахе, повсеместно в "Капитале" и – вместе с Энгельсом – в гениальных строках "Немецкой идеологии". Вопреки бредням идеалистической философии о том, что мысль делает миры, и что даже материя есть творение духа (например, творящее "Я" Фихте),именно человеческая практика творит новый мир, в действительности трансформируя "вещество природы" по своему. Исторически,общественный человек, общественно-исторический человек, а не абстракция интеллектуальной своей стороны, персонифицированная в субъекте философами, прежде всего производил, пил и ел; теоретическая деятельность лишь потом выделилась,а затем обособилась,при разделении труда, в качестве самостоятельной (относительно самостоятельной) функции и застыла в определенных категориях людей,"людей умственного труда", в различных социально-классовых модификациях этой категории. Из практики возникло и теоретическое познание. Активно-практическое отношение к внешнему миру, процесс материального производства, обуславливающий, по марксову выражению, "обмен веществ" между человеком и природой, есть основа воспроизводства всей жизни общественного человека. Болтовня всяких и всяческих "философов жизни", жрецов т. н. "философии жизни" ("Lebensphilosopie"), в том числе и Ницше, в том числе и ряда биологическо-мистических кликуш современности, проходит мимо этого основного факта, как проходили мимо него очень многие представители идеалистической классической философии. Еще бы! Ведь, простой акт пилки дров или сварки чугуна или выделки жидкого кислорода с точки зрения Канта есть тот самый прорыв в "трансцендентное", тот ужасный трансцензус, который "невозможен"! Что-то понаделает "практический" слон в фарфоровом магазине непознаваемых субтильных статуеток!...
К чести великого идеалиста Гегеля надо, однако, признать, что у него,у этого "Колоссального старого парня" (der Kollossale alte Kerl), как его любовно называл Энгельс,несмотря на то, что и ему вместе с Марксом приходилось вести отчаянную, страстную и победоносную борьбу с "пьяной спекуляцией" гегелевского идеализма – у него есть понимание практики, труда, орудия. Более того, у него действительно даны гениальные зародыши исторического материализма. В этом у нас будет еще случай убедиться...
Область практики или практического отношения к миру можно понимать в широком смысле, куда входят и такие процессы, как, например, дыхание,широкое предметное взаимодействие между обществом и природой; в более узком смысле слова сюда относится производство и потребление;наконец, сюда же относится воспроизводство людей (см. Энгельс: "Происхождение семьи" и т.д.), т. е. область сексуальных отношений, и внутриобщественная практика, т. е. практика изменения общественных отношений, реальных, материальных общественных отношений. Здесь мы будем касаться, прежде всего, практики, как области соотношений между человеком и природой, практики, как она проявляется в действительной трансформации материального мира, т. е. тех самых "вещей в себе", о которые ломали себе зубы и перед которыми отступали столь многие философы.
Знать предмет, это означает овладеть им, как таковым -замечает где-то Гегель. Эта точка зрения весьма плодотворна и должна быть развита. И в особенности она должна быть развита при обсуждении вопроса о практике. Именно здесь особенно ясно, что материя внешнего мира превращается для человека в материал, в объект целесообразного воздействия, в объект переработки, согласно поставленной цели. Здесь – как определяет Гегель – "самочувствие единичности" стоит "против неорганической природы, как против своего внешнего условия и материала "("Философия Природы"). Являясь материалом, т. е. объектом воздействия, вещество природы превращается "искусственно" в другое,вдругое качество, предмет непосредственной ассимиляции. В этом процессе обнаруживается реальная власть человека над природой. "Какие бы силы – пишет Гегель – ни развивала и ни пускала в ход природа против человека... он всегда находит средства против них и при этом он черпает эти средства из самой же природы, пользуется ею против нее же самой, хитрость его разума дает ему возможность направлять против одних естественных сил другие, заставлять их уничтожать последние и, стоя за этими силами, сохранять себя" (Философия Природы). ((Гегель. Сочинения. – М.-Л. 1934. T.II. C.8))