Все это вполне увязывается с "системой". Но где хоть тень обоснования исходной позиции, т. е. идеалистической позиции? Ее нет и в помине: наоборот, Гегель настаивает, что начало должно быть непосредственным. Можно, конечно, как делает это Куно Фишер в своей "Истории Новой Философии" ((Фишер К. История новой философии. Пер. с нем. Юбилейн. Изд. СПб. Д. Е. Жуковский. 1901-1909. ТТ. 1-8. Т.8. Гегель, его жизнь, сочинения, учение.)) (т. VIII: Гегель, его жизнь, сочинения и учение), считать, что это непосредственное само возникло, и что оно опосредствовано всей "Феноменологией Духа". Но на это можно справедливо возразить, а почему же начинать надо было с феноменологии Духа? Ясно, что философия не может возникнуть до всякого знания вообще. Она, следовательно, обречена на то, чтобы опираться на "положительную науку". Но где же в этой науке основание для того, чтобы a limine отвергнуть материалистическую точку зрения?
Вот почему Марксу пришлось, взяв революционную сторону Гегелева метода, отвергнув и разгромив его идеалистическую систему, создавать свою материалистическую, диалектику, в которой Гегелева диалектика имеется лишь в "снятом виде". Марксова диалектика есть снятие гегелевской диалектики (ее сохранение, отрицание, возведение на высшую ступень, Aufhebung ((Aufhebung – (нем. Подъем))), содержащее conservare, negare, elevare, ибо Марксова философия есть диалектический материализм: материализм – против идеализма всех видов, диалектический против "глупого" (Ленин), "вульгарного", механистического материализма, который должен быть точно так же преодолен как и "умный" гегелевский идеализм.
Глава XVI. О ГРЕХАХ МЕХАНИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА
История материализма должна быть еще написана. Большая заслуга Плеханова заключается, между прочим, в том, что он опрокинул многие искажения, которым подвергся материализм со стороны своих идеалистических противников (например, Ф. А Ланге, кантианца), – таковы его "Beiträge zur Geschichte des Materialismus". ((Beiträge zur Geschichte des Materialismus – (нем."Вклад в историю материализма"). Правильный перевод: «К истории материализма» – прим. СРС)) Как злобствовал идеализм, даже в лице его самых высоких, авторитетных и гениальных представителей, видно на примере Гегеля. Он отделывается от Левкиппа, Демокрита; он вытравляет все материалистические элементы у гиганта древнегреческой мысли, Аристотеля. Он ругательски ругает Эпикура, мыслителя, который за 2 тысячи с лишком лет до нашего времени защищал атомистическую теорию, предугадал движение атомов по кривым, построил гипотезу об излучении мельчайших частиц, создал за три века до так называемой нашей эры локковское учение о первичных и вторичных качествах, изгнав из философии всякую телеологию и по словам самого Гегеля, "открыл эмпирическое естествознание, эмпирическую психологию". Тот же Гегель пренебрежительно похлопывает по плечу всех их материалистов XVIII века, похваливая их больше за французское остроумие и защищая их революционное просветительство от слишком вульгарных нападок (порядки-де мол были во Франции невыносимо-свинские!). Характерно то, что во всех этих нападках Гегель берет под обстрел не столько антидиалектичность старого материала, сколько именно его материализм: "плоско", "банально", "тривиально", "пусто", "скудно", "не-мысли", "отсутствие мыслей", "скука" и т. д., – вот характерные отзывы Гегеля о материалистах: все они не доросли до "спекулятивной" мысли, до "высшей" мысли etc. Но зато какой почет и сколько страниц отводится Якову Бвме, совершенно дурацкому мистику и юродивому. Нечего и говорить, что для своего времени Демокрит, Эпикур, Лукреций Кар были крупнейшими философами; что настоящий, а не средневековый схоластизированный, Аристотель часто вплотную подходил к материализму; что в Англии Гоббс и Бэкон были крупнейшими мыслителями; что плеяда энциклопедистов в истории мысли останется навсегда, как сверкающее созвездие. Много ниже их стоит "вульгарный материализм" Бюхнера-Молешотта: не даром Энгельс обозначал их "болванами" по сравнению с идеалистом Гегелем, да и Ленин предпочитал (логически) умных идеалистов глупым материалистам (см. "Философские тетрадки"). Но. ради исторической справедливости, вспомним, какую роль сыграл даже этот вульгарный материализм в Германии, и у нас, в России: недаром в "Отцах и детях" фигурирует "Kraft und Stoff" ((Kraft und Stoff – нем. "Сила и материя". Название пользовавшейся большим успехом у демократической молодежи 60-х гг. в России книги нем. популяризатора естественно-научных знаний вульгарного материализма Л.Бюхнера (1824-1899). У Тургенева в "Отцах и детях" – "Третьего дня, я смотрю, он Пушкина читает – продолжал между тем Базаров. – Растолкуй ему, пожалуйста, что это никуда не годится... Дай ему что-нибудь дельное почитать... Я думаю, Бюхнерово "Stoff und Kraft" на первый случай.)), недаром такие люди, как Д. И. Писарев, были восторженными почитателями и пропагандистами бюхнеровского материализма, недаром под его влиянием находились такие огромные умы, как Сеченов, автор "Рефлексов головного мозга" ((Сеченов И.М. "Рефлексы головного мозга"(1863, напечатана в 1866))), который проложил дорогу одному из корифеев русской науки, И. П. Павлову и положил начало т. н. "русской физиологической школе". Да и сам Ленин утверждает, что марксисты критиковали Маха-Авенариуса по-бюхнеровски...
Но, разумеется, было бы глупой ограниченностью не видеть ограниченность всего старого материализма; который в целом (несмотря на крупные различия его разнообразных течений), был все же механическим материализмом. Его ограниченность и его недостатки были вскрыты с исчерпывающей полнотой Марксом и Энгельсом именно потому, что они прочно объединили материализм с диалектикой, создав диалектический материализм.
Чрезвычайно полезно еще раз остановиться на этом вопросе, хотя бы суммарно и коротко: это потому, что наиболее сложные проблемы современной науки и философии невозможно решить с точки зрения механического материализма, и он только питает идеалистические течения, вроде так называемой "идеалистической физики" и витализма в биологии, не говоря уже об их философской покрышке.
Старый материализм был антидиалектичен: этим, в сущности, сказано все. Но сие подлежит развитию.
Здесь, прежде всего, выдвигается проблема количества-качества. Механический материализм носил ярко выраженный количественный характер. Бескачественный атом, тождество атомов. Их количество и количественные определенности (число, скорости и т. д.) лежат в основе всего. Закономерности движения их суть закономерности механического движения, то есть простого перемещения в пространстве. Сами неделимые, являющиеся кирпичами мироздания, неизменны. Их различные количества дают чувственное разнообразие вещей для субъекта. Качество есть, таким образом, вообще скорее субъективная категория. Задача познания – свести качественные разнообразия к истинным, т. е. количественным соотношениям. Единственным типом связи является механическая причинность, все остальное должно быть отброшено. Качественная целостность это сумма своих частей (или нечто вроде этого), подлежит разложению и должна быть выражена в количественной формуле. И т.д.
Нетрудно видеть, что здесь был настоящий пафос механо-математической окраски. В благородном стремлении изгнать теологию и телеологию из царства науки и философии, этот материализм крайне упрощал действительность, вытягивая его по струнке голой механики. Исторически, в известное время, в этом напоре была глубоко прогрессивная черта; но она быстро превратилась в свою диалектическую противоположность, создав непреодолимые затруднения для движения познания вперед.
Уже в самых "предельных" понятиях механического материализма видна его ограниченность. Его бескачественный и неизменный атом, "неделимое" в действительности оказывается качественной, делимой и подвижной величиной. Атомы различны по своим качественным свойствам: атом водорода — не то, что атом кислорода и обладает целым рядом специфических, особых свойств и "ведет" себя в соотношении с другими совсем иначе, чем атом кислорода. Следовательно, уже в этом исходном пункте виден порок бескачественности. Гегель обнаружил свое отрицательное "качество", когда, как идеалист, протестовал в разных местах своих трудов, протестовал упорно, настойчиво и с руганью, против самого понятия атомов, считая их пустяковой иллюзией. Современные идеалисты и агностики, еще недавно отрицавшие атом или считавшие его только "символом", "моделью" и т. д., посрамлены в этом пункте совместно с Гегелем. Но, как диалектик, Гегель оказался целиком прав, утверждая невозможность неделимости, неизменности, бескачественности. Механический материализм все качественное стремился перевести в субъективное (хотя и непоследовательно!) и, во всяком случае, растворить качественное в количественном. Между тем качественное многообразие есть объективная категория, качество есть качество бытия, оно ему имманентно так же как и количество, с переходом одного в другое. Из этой ограниченности проистекала трактовка всего органического, живого, и мыслящего живого по типу механического, к которому оно "сводилось" (проблема так называемой "редукции"): "l'homme machine" ((L'homme machine – (лат. человек-машина) Название трактата 1748 г. Ж. О. Ламетри.)) – есть символическое обозначение означенной тенденции. Переход от физики к химии, от химии к биологии, от биологии к социологии и т. д. с применением категории меры, т. е. скачка к новому качеству, к новой целокупности, к новому типу движения, к новой закономерности; всеэто оказывалось недоступным механическому материализму.
Всякое целое, совокупность, "Totalität", он имел тенденцию рассматривать, как механический агрегат, который отличается от любого другого агрегата числом и пространственным положением составляющих его атомов. При этом упускалось из виду, что на самом деле целое не есть агрегат, и не равняется куче своих составных частей, его сумме. Даже солнечная система не есть сумма тел, а при наличии особого типа связи, специфическое единство. В живом, органическом, теле разъединение его на части превращает это целое в труп, и еще Аристотель прекрасно выяснил этот вопрос, хотя и подвел его под крышу идеалистической "энтелехии" (об этом позднее). В органическом мире, следовательно, налицо новое качество и новая целостность. Точно также и общество, есть нечто отличное от вида "человек", отличается от него специфическими свойствами, качествами, закономерностями. Это все совершенно объективные, независимо от субъекта существующие качества и особые качественно различные "целокупности".
Если материя качественно различна, то и ее движение, "законы движения", тоже различны и не разложимы просто на моменты механического движения. Здесь несколько нужно задержаться. Обычно при обсуждении вопроса о "редукции" обнаруживаются такого рода контроверзы: одна сторона говорит, что у другой, протестующей против сводимости, остается мистический осадок, неразложимый residuum ((Residium – (лат. Здесь. осадок) Residuum – лат. остаток – прим СРС)), который, например, в биологии и есть "энтелехия", мистическая vis vitalis, "жизненная сила" и т. д.; другая – упрекнет своих противников в отрицании качественной специфичности, т. е. в основном грехе механического материализма. В действительности вопрос разрешается довольно просто. Новое качество вовсе не есть прибавка к свойствам прежних элементов, взятых в новой связи; оно не рядоположно с ними; оно не может быть поставлено в одну шеренгу. Оно есть функция особым образом связанных моментов. Если эта связь разрушается, разрушается и эта функция, ни для какого residuuma места здесь нет. "Составные" моменты существуют в новой целокупности, но в снятом виде, выражаясь гегельским языком: они стали превращенными моментами нового целого, а не просто втиснутыми в него, как картошка в мешок.
Даже в столь излюбленной механическим материализмом области, как математика, качество играет и в весьма высоких областях огромную роль: например, переход от конечных величин к бесконечным, к которым уже неприменим целый ряд понятий, превосходно приложимых к величинам конечным.
В связи с этим стоит и другой вопиющий недостаток механического материализма: он не видит развития, он антиисторичен. В самом деле, если любое единство есть механическое плоское единство, а не диалектическое, не противоречивое, не переходящее в новое качество (онтологически, в действительном бытии), то тем самым делается невозможным истинное понимание развития, которое и состоит в становлении "нового" и исчезновении "старого". Поэтому, например, в утонченном варианте или проявлении механического материализма, в пресловутой "теории равновесия" дана, например, грубо-механическая трактовка производственных отношений (координация материальных "живых машин" на трудовом поле – точно общественная материя, это то же самое, что материя в физике!), а с другой — исходным пунктом взято равновесие (хотя и подвижное!), тогда как равновесие вообще можно рассматривать лишь как частный случай движения. Французский материализм XVIII века был рационалистичен, связан с представлением об "естественном состоянии", об "общественном договоре", совершенно не. понимал действительных движущих сил истории и трактовал грехи настоящего, как результат злоупотреблений или "непонимания" естественных и вечных законов (loi naturelle). Законы природы и законы общества у него были не историческими, меняющими, преходящими, выражающими (в разных масштабах времени и пространства) преходящие процессы, а вечными и неизменными соотношениями наподобие геометрических теорем в обычной их трактовке. Натуралистическая трактовка общественного закона, неизбежно связанная с рационалистически-статическим, т. е. метафизическим, т. е. антидиалектическим, его пониманием, вытекала, как это очевидно после вышеизложенного, из всей концепции механического материализма.
В обсуждении волнующей проблемы души и тела "вульгарный материализм" XIX века оказался ниже материализма XVIII века. Ряд французских материалистов выдвигали правильное положение, что мышление есть свойство особым образом организованной материи, тогда как вульгарный механический материализм Бюхнера-Молешотта сколонялся к тезису, что мозг выделяет мысль, как печень выделяет желчь, т. е. крайне упрощая всю проблему, грубо "сводя" ее к процессам с другой спецификой.
Таким образом, механический материализм как бы спроецировал все многообразие движущегося трехмерного мира на плоскость одного измерения механики, – упрощение и усерение, тривиализация мира, которая так отпугивала полнокровно-богатую и чувственно-артистическую натуру Гете.
Но Маркс отмечал еще одну черту, один "недостаток старого материализма", до Фейербаха включительно. Старый материализм был пассивен (теоретически); человека он рассматривал почти исключительно, как продукт, только объективно, в то время, как – это и отмечает Маркс в "Тезисах о Фейербахе" – деятельную сторону развивал больше идеализм. Мы уже мимоходом касались этого вопроса и повторяться здесь не будем. Марксу принадлежит и здесь честь крутого поворота руля, т. е. рассмотрения объекта, как объекта практики, субъекта – как субъекта практики, а не только теоретического мышления; введения категория практики в теорию познания, в самый ее центр и, наконец, трактовки самого субъекта познания не как "я", "я вообще", "человека вообще", а как общественно-исторического человека, категория неизвестная ни старому материализму, ни Фейербаху, ни философии вообще.... Старый материализм разделял здесь общий грех, и его "субъект" был той же самой односторонней внеисторической и внеобщественной абстракцией интеллекта, какой он был и у философов других направлений, да еще с коэффициентом меньшей активности.
Все эти недостатки, односторонность, антидиалектичность старого материализма были преодолены диалектическим материализмом, этим гениальным созданием гениальных Маркса и Энгельса. В развитии философской мысли вообще отсюда начинается в буквальном смысле слова новая эпоха.
Механический материализм был материализмом, но он был в теоретическом рассмотрении субъекта пассивен. Активным был идеализм, отрицание материализма. Диалектический материализм есть материализм, но активный материализм.
Механический материализм был антиисторичен, но революционен. Последовавшая за ним эволюционная теория (в истории – историческая школа, учение о постепенной эволюции в геологии, биологии и т. д.) была исторична, но антиреволюционна. Диалектический материализм и историчен, и революционен одновременно.
Механический материализм – материализм, но антидиалектический. Гегелевская диалектика идеалистична. Диалектический материализм объединяет эти противоположности в замечательном единстве.
По поводу соотношений между Марксом и Гегелем написано много вздору, при чем на ряду с Пленге особо отличался на этом поприще не кто иной, как седовласый маэстро, господин Вернер Зомбарт, от симпатий к марксизму перешедший к приносящей прибыль (gewinnbringende Sympathie ((Gewinbringende Sympathie – (нем. Симпатия, приносящая прибыль))), как сказали бы немцы) симпатии по адресу башибузуков и янычар фашизма. Из всего сонма квалифицированной немецкой ученой братии один лишь Трельч признает, что Маркс сохранил и развил ценное диалектическое наследство Гегеля. Но зато тот же Трельч в своем "Historismus" ((Неизвестно, какую работу имеет в виду Н.И.Бухарин: "Der Historismus und seine Probleme" ("Историзм и его проблемы"). В., 1922; или "Der Historismus und seine Überwindung" ("Историзм и его преодоление", В., 1924, опубл. посм.))) тут же сообщает, что у Маркса ничего не осталось от материализма. "Он (т. е. марксизм. Авт.) есть крайний реализм и эмпиризм на диалектической основе, т. е. на основе логики, которая, по собственному признанию Маркса, объясняет жизненную действительность (Erlebniswirklichkeit) не так, как французский рационалистический (reflexionsmäßiger) непосредствованный и абстрактный материализм, не из материальных элементов и их сложных комплексов (Zusammensetzungen), а как конкретная, опосредствующая (vermittelnde) диалектическая философия, из закона все постоянно расщепляющего и примиряющего, все единичное растворяющего в целом движения". Это пишет один из самих умных, знающих и добросовестных. Что же сказать о других?...
Глава XVII. ОБ ОБЩИХ ЗАКОНАХ И СВЯЗЯХ БЫТИЯ
В "Философских тетрадках" Ленина есть одно замечательное место, которое мы приведем здесь целиком:
"Когда читаешь Гегеля о каузальности, – пишет Владимир Ильич ((Владимир Ильич – речь идет о В. И. Ленине.))– то кажется на первый взгляд странным, почему он так сравнительно мало останавливается на этой излюбленной кантианцами теме. Почему? Да потому, что для него каузальность есть лишь одно из определений универсальной связи, которую он гораздо глубже и всесторонне охватил уже раньше, во всем своем изложении, всегда и о самого начала подчеркивая эту связь, взаимоперехода etc, etc". ((Ленин В. И. ПСС. – М. – Л.: Полит. лит. 1977, изд. 5. Т.29. С. 146.))
У Канта в "Критике чистого разума" налицо в категории отношения три понятия: субстанции, причины, взаимодействия. Гегель, конечно, несравненно богаче: его диалектика развитее диалектики Канта. Но как понять Ленина с точки зрения всего состояния современной науки? Дает ли вся совокупность научных знаний право сделать ленинский вывод? Подтверждает ли она этот вывод?
Блестяще подтверждает. И вышесказаннным положением Ленин действительно открывает новый этап, переворачивает совершенно новую страницу в истории философии вообще, в истории диалектического материализма – в частности и в особенности. Ибо не только одни кантианцы выдвигали причинность в качестве чуть ли не единого типа связи. Эта точка зрения безусловно доминировала и во всей марксистской литературе. Это – факт, который можно подтвердить бесчисленным множеством примеров. Да и что же тут удивительного? Ведь и сам Ленин пишет, что уже в XX веке марксисты критиковали махистов ((См. примечание 25.)) по-бюхнеровски больше, чем по-марксистски в строгом смысле слова. И это верно, и Ленин не стыдится это признать.
Но что же все-таки означает положение Владимира Ильича с точки зрения того гигантского моря упорядоченных эмпирических данных, которые составляют "хозяйство" современной науки? Причину мы выделяем из всего комплекса связей и опосредствований, как нечто, что воздействуя на другое, переходит в него. Причина – активное начало; "другое" – пассивное. Цепь причин бесконечна: всегда можно спрашивать "почему?" В этом смысле Гегель говорит: "Причина сама есть нечто, для чего следует искать причину, переходя таким образом от одного к другому – в дурную бесконечность, которая означает неспособность мыслить и представлять всеобщее, основание, простое, состоящее из единства противоположностей и поэтому неподвижное, хотя и приводящее в движение" (Философия Природы) ((Гегель Г. Сочинения. Под ред. и с вступ статьей А. А. Максимова. – М.-Л.. 1934. T. II. C.459)). Критическая часть продиктована поисками Абсолюта, покоя. Но тип связи здесь все же дан: Взаимодействие есть другой тип связи, который состоит в том, что здесь налицо и активная, и пассивная роль на обеих сторонах отношения. В "Науке Логики" Гегель определяет взаимодействие как причинность обусловленных одна другою субстанций. Этот тип связи принципиально не отличается от причинности. Однако, он предполагает, что за спиной взаимодействующих факторов стоит третья величина, моментом которой они являются. Исчерпываются ли, однако, этими понятиями действительные связи и отношения? Ни в малой степени. Когда, например, я нажимаю курок и происходит ружейный выстрел, то причиной его является нажим курка. Но, если бы не было пороха, дроби, патрона, уж не говоря о более общих условиях, то не было бы и выстрела. Связь здесь многообразна, и целый ряд условий обязательно должен быть, чтобы мог произойти выстрел. Отсюда, между прочим, в свое время сформировался так называемый "конвенционализм" ((Конвенционализм – (от лат. conventio соглашение), направление в философском истолковании науки, согласно которому в основе математической и естественнонаучной теорий лежат произвольные соглашения (условности, определения, конвенция между учеными), выбор которых регулируется лишь соображениями удобства, целесообразности, "принципом экономии мышления" и т. п.))(ср. например работы Макса Ферворна, который предлагал заменить вообще понятие казуальности понятием условий. Нетрудно, однако, видеть, что в данном хотя бы примере, факт нажима курка имеет специфический смысл и значение: тут была произведена работа (в физическом смысле), которая непосредственно обусловила превращение энергии, модифицировавшись сама.
Итак, необходимы определенные условия, чтобы причина привела к определенному результату. Если этих условий нет, то и следствие окажется другим. Мы уже приводили пример казалось бы "вечного" закона, по которому нагревание тела расширяет его (причина – нагревание, следствие – расширение); однако в звездной физике, астрофизике нагревание сжимает тело в силу совершенно других "окружающий условий", т. е. других связей и опосредствовании. Они, таким образом, не могут быть выброшены за борт. Здесь, следовательно, мы видим тип конвенциональной связи, которая отнюдь не исключает и не заменяет ни причинности, ни взаимодействия. Затем мы можем, например, упомянуть о математических связях, выражающих типичные действительные соотношения. Если, например, мы формулируем известную еще древним египтянам так называемую "Пифагорову теорему" – сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы", то это опять-таки особый тип связи, здесь одно не следует за другим, как в соотношении между причиной и следствием, но одно дано совместно с другим. Если мы берем теорию функций, то здесь нечто похожее, но динамическое. Значит, у нас еще два типа связи и соотношения, не укладывающиеся в рамки вышеприведенных категорий.
Возьмем, далее, соотношение между "мышлением", "бытием", "психическим" и "физическим", мыслью (или ощущением) и мозгом (или телесным организмом). Обозначение "физическое" здесь не точно, ибо субъектом является лишь живая материя, а не просто "физическое" тело, что, как мы видели, не одно и то же. Можно ли сказать здесь, что мозг есть причина мысли, что тут отношение казуального типа? Мы думаем, что, строго говоря, нельзя. Ибо здесь смешиваются два совершенно разных вопроса: вопрос о генезисе "духа" с вопросом о специфическом соотношении. Мыслящая материя произошла из материи неорганической. В этом смысле материя есть первичное, дух – вторичное. В этом смысле материя есть причина духа. Но нельзя отдирать дух от материи, ибо материя породила не просто "дух" в его изолированности, невозможной изолированности, а мыслящую материю через звено материи ощущающей. Отношение же между "телом" и "духом" субъекта не есть отношение причинности по той простой причине, что это не два разных предмета, один протяженный и другой – непротяженный, а это одно и тоже: мыслящее тело имеет свойство сознавать себя и других; сознание есть не объект, а инобытие мыслящего тела, функция сознания есть инобытие нервно-физиологических функций полушарий головного мозга, как части целого, вне которого мозг не есть мозг. Если бы когда-либо было доказано, что мозг "излучает" какую-нибудь специфическую энергию, то этим вопрос нисколько не изменился бы по существу, ибо тогда соответствующая энергия имела бы адекватное свое инобытие.
Теория "психо-физического параллелизма" тем неприемлема, что она устанавливает соотношение между двумя "субстанциями", их – нет. В описательной части она права: нервно-физиологическому процессу "соответствует" то-то и то-то на языке психологии. Но это не два процесса, а одно и то же. Здесь специфичность связи и соотношения то, что диалектические противоположности совпадают в своем непосредственном тождестве, как одно, семо себе равное.
Обычное ломанье голов в этом пункте происходит потому, что люди ищут либо наглядного представления (две стороны дуги например, чуть ли не со времен Спинозы), а наглядное представление, чувственный образ, здесь a limine исключен; либо люди хотят изложить этот особый и специфический тип связи, особую категорию отношений, категорию инобытия, в понятиях соответствующих других специфических категорий, что тоже невозможно. Между тем, здесь – ложная проблема: ибо это соотношение существует, как особое, оригинальное соотношение, как особый тип реальной связи, и его нужно мыслительно, т. е. "в понятии" и формулировать, как таковой, во всей его специфичности, оригинальности и относительной противоположности к другим формам и типам связи. Все это не исключает особого типа связей и в плоскости самого инобытия. таковы, например, закономерности ассоциаций и т. д.
Далее, возьмем тип связей, выражаемый так называемым метематическо-статистическим законом. Обычным примером здесь служит закон больших чисел, с иллюстрацией его на акте выбрасывания орла и решетки: чем больше число "опытов", т. а выбрасываний, тем больше выпадение орла (или решетки) приближается к половине всех выбрасываемых случаев (элементарная иллюстрация для начинающих изучать "теорию вероятностей"). Трактовать "математическо-статистический закон, как что-то внеопытное, не имеющее никакого отношения к реальной действительности; считать, что "чистая математика" есть нечто, никакого касательства к земной жизни не имеющее, это есть "чистый" вздор. Мы не говорим уже о понятии числа и т. д. Но здесь ясно видно, что за спиной "математического закона" стоит правильная чеканка монеты, ее симметричная форма. Если бы у нее центр тяжести был смещен, – и результаты были бы иные. Следовательно, и здесь схвачен определенный тип реальной связи, особый тип; те споры, которые имеются в современной теоретической физике относительно статистической закономерности, относительно "природы" закона в макрокосме, говорят о действительной проблеме. Во всяком случае мы здесь имеем вопрос о новом типе связи. Вот еще один пример, подтверждающий мысль Ленина.