Но точно так же, как разделение старой психологией всех т. н. "душевных способностей" на самостоятельные "сущности": ум, волю и чувство должно быть преодолено в своей односторонности, так и три вида отношений между человеком и природой, о которых идет речь, отнюдь не являются разобщенными, а переходят один в другой и в целом составляют поток жизнедеятельности. В самом деле, возьмем область чувственного созерцания, художественно-эстетического наслаждения природой. Совершенно очевидно, что соответствующие переживания отнюдь не являются чистой эмоцией. Здесь соприсутствуют и понятия в самых разнообразных формах: когда, например, современный человек "любуется" звездным небом, у него могут быть – и бывают – и элементы научной картины мира (мысли о звездах, планетах, галактике, бесконечности миров, электронах, научных гипотезах и т. д.). Более того, в зависимости от общественной формы, от "способа представления" эпохи, определяемого "способом производства", формирование эмоций и мыслей соподчиняется некоторым идеям-доминантам, укладываясь в общие рамки "способа представления". Поэтому, например, в течение веков художественно-эстетические переживания сливались с религиозной формой, с мышлением о мире по типу господства-подчинения (Herrschafts- und Knechtschaftsverhältnis ((Herschafts und Khechtschaftsverhältnis — (нем. господство и кабальные условия) Правильнее: «отношения господства и подчинения» – прим. СРС)) у Маркса). Этот социоморфизм мышления был и социоморфическим началом в сфере эстетической. И не только у дикарей, первобытных анимистов ((Анимизм – (от лат. anima, animus душа, дух), вера в существование душ и духов, обязательный элемент всякой религии.)), "средних людей", так сказать филистеров своего времени, но и у самых "тонких" мыслителей. Поэтому, например, у Пифагора "музыка сфер", ритмика природы, выраженная в числах и художественно окрашенная, была божественным началом stricto sensu ((Stricto, strictissimo sensu – (лат. В строгом (узком) строжайшем смысле (слова)).)).
|
|
Но, с другой стороны, и эстетическо-художественный момент проникает в свою противоположность, в мышление. Стоит, например, прочитать, как описывает Гегель жизнь земли, особенно жизнь моря! Или взять научные творения Гете, не говоря уже о немецких натурфилософах, кончая Шеллингом,которому, как мы упоминали уже, Гейне рекомендовал быть поэтом, а не философом.
Таким образом, здесь мы видим взаимное проникновение противоположностей, переход одного в другое и их единство. Но сама сфера художественно-эстетического созерцания, стремясь воспроизвести самое себя, порождает активную деятельность, художественное творчество, искусство,музыку, поэзию, живопись и т. д. Это уже крайне сложное образование, гораздо более широкое, охватывающее все сферы жизни и имеющее многоразличное значение, в том числе и познавательное. Однако, в основном оно оперирует образами,и не случайно, что поэтический язык есть язык метафор,олицетворений: ибо корнем,глубочайшей основой, является симпатическое сопереживание ритмики природы и связи с нею. В искусстве, как художественном творчестве, пассивное начало становится в высокой степени активным,и сама эстетическая эмоция осложняется и обогащается активно-творческим моментом (переживанием ценности мастерства).Сфера симпатического сопереживания есть истинная сфера искусства и эстетики: именно поэтому любовь и эротика играют столь исключительную роль, – начало "сопереживания" здесь выражено особенно ярко и имеет чрезвычайно глубокие корни в подспудных низинах биологической природы человека.
|
|
Практическому, теоретическому, эстетическому началу соответствует старинная троица "Добро", "Истина, "Красота", как фетишизированных абстракций, взятых из трех основных сфер человеческой жизнедеятельности.
Под "Добром" ("блаженством", "благом", "идеалом") во всех системах понимается сгусток жизненных целей, представленных, как единство, центр тяготения, "истина добродетели". Так как практика сама раздваивается на практику преобразования природного мира и на практику внутричеловеческих отношений, практику общественных преобразований, то и соответствующее понятие "Добра", "блаженства", "идеала" в разных пропорциях включали ориентацию на полезные вещи и на добродетели; не нужно, однако, думать, что это – разъединенные части: в конечном счете, ведь, и производство материальных предметов есть производство потребительных ценностей, т. е. ценностей для человека; оценка "жизненных благ" входит поэтому в общую идеологию "ценностей", включаясь в различные системы морально-философской идеологии (гедонизм ((Гедонизм – (от гр. hedone удовольствие), направление в этике, утверждающее наслаждение, удовольствие как высшую цель и основной мотив человеческого поведения.)) – аскетизм ((Аскетизм — ограничение или подавление чувств, желаний, добровольное перенесение физической боли, одиночества и т. п., присущее практике философской школы (направление киников) и особенно различных религий (монашество и т.п.).)), как два полюса). "Добро" у древних греков носило довольно ярко выраженный интеллектуальный характер: и у Платона,и у Аристотеля, и у стоиков,и у Эпикура:"Добро" есть, следовательно, абстракция жизненной цели и координированных с ней норм поведения, их абстрактно выраженная доминанта, которая всегда определялась исторически, т. е. эпохой, формацией, классом.
|
|
Под Истиной обычно разумелось то или иное соответствие (вплоть до совпадения, т. е. тождества) с той или иной "данностью" (будь ли то сознание, материя или дух, бог и т. д.).
Под Красотой разумелся идеал внешнего, чувственного образа, причем в ряде философских систем он был чувственным выражением истины. В действительности истина, как это видно из всего предыдущего изложения есть правильное, т. е. соответствующее объекту, отображение этого последнего в понятиях; социальное, общественное значение "поисков истины" есть опосредствование материального процесса производства, расширение сферы познания и углубление его, рост человеческого сознания. Действительный смысл красоты заключается в повышении эмоционального жизненного тонуса. Но это – абстрактное положение, которое конкретно проявляется в самых разнообразных формах: идеал мужской и женской красоты есть наиболее яркое выражение внешних черт (черт чувственного образа), воплощающих идеальные характеры и качества (ум, мужество, благородство, нежность, сексуальные положительные черты и т. д.), частью биологически обусловленные, частью создаваемые и модифицируемые (а иногда и упраздняемые вовсе, например, в упадочные эпохи и упадочных классов) общественно-историческими условиями; природа воздействует своей пульсацией, которую, как мы видели, сопереживает человек, опять таки в определенной общественно-обусловленной форме; общественная жизнь вызывает образы искусства, которые тоже повышают тонус жизни, обобществляя развивающиеся эмоции через внешне-чувственное (в музыке ли, в поэзии). И т. д. Что для эстетики и эстетического отношения к миру характерна именно эта чувственная сторона, было хорошо известно еще Платону. Он говорил об определенности прекрасного, которое, в противоположность понятию, выступает, как вещь или как чувственное представление, т. е. в своей конкретности.
Классовые общества характеризуются разрывом людей; в разных категориях людей застывают различные стороны человеческой жизнедеятельности: таково, например, самое глубокое основание разделения труда, его раздвоения на умственный и физический труд, причем умственный труд стал одной из функций командующих эксплуататорских классов. В упадочных классовых обществах функции жизнедеятельности могут превратиться не только в антиобщественные функции, но и в функции саморазложения этого класса. Такова, например, "эстетика" смерти и тления. Таковы отбросы современного мистицизма в "философии".
Социализм здесь совершает коренной переворот, поистине всемирно-исторический. Поэтому мы можем говорить о новой эпохе, когда началась действительная история человечества после его мучительной предистории.
Здесь уничтожаются классы. Здесь вырастает целостный человек. Здесь, следовательно, отношения теории, практики, эстетики объединяются, и люди живут многосторонней жизнью. Здесь сбрасываются фетишистские смирительные рубашки: религиозные формы, формы "категорических императивов" внешнего характера, понимаемые, как божественный приказ; формы абсолютного "чистого" искусства, "чистой" науки и т. д. выражающие оторванность их и изоляцию из всего жизненного контекста и проч. Отдельные стороны жизни становятся сторонами жизни все большего количества многосторонне живущих людей.
Таким образом именно здесь находит свое наиболее яркое выражение единство теории, практики и эстетики. Если в (прогрессивных) классовых обществах это единство, во всех своих сторонах выражало подъем жизни (мощь производительных сил, мощь познания, повышение жизненного тонуса) в борьбе с многочисленными препятствиями и в условиях распадения человека на односторонних субъектов, то в действительной истории отпадают все преграды, весь процесс получает небывалое ускорение, уничтожается разорванность и общества, и личности, и единство жизнедеятельных функций празднует свой исторический триумф.
Нетрудно видеть, как преувеличенное понимание одной из сторон жизнедеятельности влечет за собой идеологическую фантазию:
обособление и изоляция мышления, отрыв его от практики, автономизация и сепаратизм "царства мысли" имеет тенденцию превратить эту мысль, "общее", "понятие", "абстракцию", "идею" – в самостоятельную сущность и субстанцию мира;
обособление практики от мышления приводит к грубому эмпиризму, а при отрыве практики от материальных объектов (практика торговая, общественная и т. д.) – к волюнтаризму, прагматизму и проч.;
обособление эстетики имеет тенденцию, замещая рациональное познание, превратить художественно-эстетическое переживание в переживание мистическое, т. е. привести к мистическо-интуитивному мировоззрению.
Это не трудно было бы показать и на действительном историческом развитии философской мысли. Но мы, ведь, не пишем истории философии, и да простит нас читатель за то, что мы здесь поставим точку и перейдем к другой теме.
Глава XII. ОБ ИСХОДНЫХ ПОЗИЦИЯХ МАТЕРИАЛИЗМА И ИДЕАЛИЗМА
После долгого промежутка вновь появляется демон иронии – "Вы покончили с "моими ощущениями"? Хорошо. Но разве это есть утверждение материализма?Или Вы так наивно интерпретируете положение Ленина,(что философское понятие материи, это понятие вне "меня" лежащего, и ничего более), "будто бы Ленин отрицал сознание всякого другого"? Или не понимал, что у объективного идеализма тот же бог вовсе не совпадает о "моим" сознанием? Или Вам неизвестно – если уж потакать Вашей любви к авторитетам Ваших святых отцов – что у того же Ленина в "Философских тетрадках" прямо говорится, как из "общего" идеализм образует особое "существо", т. е. вне "меня" находящееся?
Ну, а если Вы здесь не упрямитесь (упрямиться было бы не умно), то почему бы не взять за первооснову мира "духовное" начало? В самом деле, давайте-ка говорить откровенно и без предрассудков и позвольте сделать маленькое отступление. Вот ваши духовные предшественники травили знахарей и колдунов, кричали: "одно шарлатанство"!, отрицали случаи успешною лечения. А теперь сами признаете: только говорите "гипноз". Так и тут. Ну, так я продолжаю. Разрешите?
Сознание есть факт. Не станете Вы это отрицать? Ведь, не будете Вы утверждать, что существует только то, обо что можно расколотить себе лоб? Ведь, не будете Вы думать, что только вы один мыслите? Это, прежде всего, противоречило бы Вашему коллективизму, социализму и прочему.
Значит, сознание есть факт. В нем – чтоб Вы успокоились – нет ничего чудесного, мистического, сверхъестественного. Оно существует, да и только. Вот и все.. Сознание, далее, есть непосредственный факт. Отсюда декартовское: "Cogito ergo sum" ("мыслю, значит существую"). Факт "cogitandi", мышления, есть исходный факт.
Но если в самом моем бытии факт сознания есть исходный факт, то не есть ли внешняя "материя" (т. е. протяженное, начиная с моего тела) инобытие, проявление, внешность, пассивная форма ("форма" – не в аристотелевском активно-творческом смысле) моего сознания? Ваша, например, духовная сущность отражается в моем сознании, как нечто телесное, точно так же и я отражаюсь в вашем сознании, как внешнее тело. Но "в себе" мы "духовные существа". То же и с остальным миром. И с камнем, и со звездой, и с солнцем, и с Космосом.
Почему вам не нравится такая "картина мира"? Ее одобряли великие умы. Так ли?
И искуситель уставился своими насмешливыми глазами. Что у него есть своя логика, это видно. Отсюда, скажем, монадология Лейбница. В сознании отражается другое сознание, отражается, как нечто материальное. По сути дела, богдановский "эмпириомонизм" был чрезвычайно близок именно к этого типа идеализму, если вдуматься во всю его концепцию. У него, ведь, мир "в себе" – есть "хаос элементов"; в индивидуальном сознании эти элементы взяты в типе ассоциационных связей; в "специально-организованном опыте" они отражаются в более высоком типе связи, как "физический мир". То есть. "физический мир" есть отражение хаоса элементов, как своего рода рассеянных технических монад, хотя они и не обладают замкнутой целостностью и индивидуальностью, как у Лейбница, а суть только "элементы". Идя по путям такого идеализма, легко добраться и до бога. И он получатся, можно сказать, почти внечудесно, а именно: есть разные монады, разных ступеней, иерархия монад, с соответствующими степенями их материального инобытия: монада камня отражается как материальный камень; монада человека, как человеческий организм; но есть и звезда "в себе", т. е. "душа" звезды; есть и универсальная, всеохватывающая монада, всеобщая "душа" Космоса, бог, который materialiter ((Лат. Материальным образом, проявляясь в материи – прим. СРС)) есть мир в его материальном истолковании и переводе.
Довольно! Это уж и так сверх меры добросовестно, столь подробно излагать противника!
Заметим, что здесь налицо все пограничные пункты между объективным идеализмом, спинозизмом, материализмом; что здесь разверзаются все пропасти "последних глубин" мышления о мире, и переход от одного мировоззрения к другому с известной точки зрения необычайно легок: небольшой поворот руля – и все! Здесь мысль танцует на "узловых пунктах" гегелевской "меры", где совершаются скачки в новое качество: Бог, как существо; Мировой Дух Гегеля; монада Космоса Лейбница, "Душа Мира" Шеллинга (а раньше и Платон, и, в Средние Века, Фома Аквинский); безбожный "бог", Natura Naturans, Б. Спинозы; отрицание бога материализмом, – все позиции сгрудились на этом философском плацдарме!
Начнем с "первичности" факта сознания. Здесь позиция картезианства ((Картезианство – направление в философии и естествознании 17-18 вв., теоретическим источником которого были идеи Декарта. Ортодоксальное К. характеризуется дуализмом – разделением мира на две самостоятельные (независимые) субстанции – протяженную и мыслящую, при этом проблема их взаимодействия в мыслящем существе оказалась в принципе неразрешимой в К.)) слабее, чем позиция Беркли-Юма, ибо вместо "чистых ощущений" уже даны и понятия, то есть тем самым даны и другие люди, и внешний мир. Но если это все уже есть, и при том во все телесности, то почему же сознание "первично"? На это нет ровно никаких оснований. Вообще же, если мы исходим уже не из "я" (а здесь изолированное я сразу же исчезает, вместе с признанием понятий), то мы вступаем в область научного рассмотрения генезиса сознания; исторического рассмотрения, т. е. уже тем самым выходим целиком из сферы примитивных рассуждений о первоначальной девственной данности сознания, каковая "данность" в сущности тоже есть результат сложнейшего анализа, результат (ложного) опосредствованного знания. А в этом – громаднейшая разница: здесь угасает девственная чистота аргумента целиком.
Что же мы видим на самом деле?
1) Само "самосознание" у человеческого индивида приходит со временем. Сказать: "Cogito ergo sum" может только взрослый, только культурный, только философ. Недаром для этого потребовался Декарт.
2) Сознание "дано" вместе с его содержанием; нет бессодержательного сознания.
3) Содержание сознания на 999/1000 "дано" внешним миром.
4) Этот мир воздействует на человека, "аффицирует" ((Аффицирование – (от лат. afficio – причиняю, влияю, действую), понятие философии Канта, означающее воздействие внешнего объекта ("вещи в себе") на душу, обладающую способностью чувствительного восприятия. Термин берет начало в поздней схоластике.)) его чувствительные органы, т. е. является и историческим и логическим prius, первоначальным.
5) Сам человек активно воздействует на мир в своей телесности, в своей мыслящей телесности, но побеждая мир, подчиняется его законам.\
6) Сам человек есть продукт развития 1) в обществе, 2) в виде homo sapiens, в человеческом стаде, 3) потенциально – в виде человекообразной обезьяны и т. д. назад в эволюционной цепи.
7) Органический мир проистекает из неорганического и т. д.
Здесь мы, таким образом, переходим в область различных наук, касающихся эволюции материи и качественных ступеней этой эволюции. Все данные говорят нам о нарастании новых качеств, и на трактовку сознания, как свойства только определенного вида материи. За панпсихистскую ((Панпсихизм – (от гр. pan - все и – душа), идеалистическое представление о всеобщей одушевленности природы.)) концепцию говорит лишь одна антропоморфическая аналогия, но разве это доказательство? Это – возврат к первобытному анимизму во всей его примитивности. На этой анимистической метафоре покоится и вся философия Шеллинга, что понял так хорошо умница Гейне (в связи с этим интересно вспомнить замечание Л. Фейербаха, что поэзия не претендует на реальность своих метафор!) Таким образом, наука говорит об историческом происхождении органического из неорганического, живой материи из материи неживой, мыслящей материи из материи немыслящей. В этом смысл того замечания (лишь по видимости тривиального), которое делает Энгельс в "Анти-Дюринге", говоря, что действительное единство мира заключается в его материальности, и что это доказывается сложной работой науки, а не парой априорных тощих, высосанных из пальца тезисов. Именно поэтому идеалистический инстинкт Гегеля как бы ощущал, что идея развития в природе опрокинет идеализм. Поэтому в его системе и заключено чудовищное (и отнюдь не диалектическое!) противоречие: природа у Гегеля не знает развития, виды органического неизменны, сделан громадный шаг назад по сравнению с Кантом, естественно-научные взгляды которого были чрезвычайно прогрессивны для своего времени. А здесь великий диалектик, поднявший принцип движения и развития на такую высоту, для всей природы взял назад свое основное завоевание! Ему претила атомистическая гипотеза, получившая такое блестящее подтверждение в современной физике. Ему претила теория изменяемости видов. Ему претила сама эволюция в природе! И нужно видеть, как изворачивается здесь его хитроумная мысль... Тут диалектика гибнет во славу идеализма; буквально Ad majorem Dei gloriam ((Ad majorem Dei gloriam – (лат. К вящей славе божией).)) диалектика закалывается на алтаре идеалистической философии. И именно поэтому развитие самой диалектической мысли властно требовало соединения с материализмом, что и было реализовано в марксизме на основе, разумеется, не сепаратного "самодвижения понятий", а на широком фоне действительной жизни.
У Гегеля поэтому целые клубки мистических узлов: Дух – вне времени, но развивается (ибо он "развивается" логически, как понятие); природа во времени, но не развивается; земля – плодоносная основа жизни, и есть даже "generatio aequioca" ((Самопроизвольное зарождение (жизни); термин, используемый в т.ч. Энгельсом в "Диалектике природы" – прим. СРС)), но виды не эволюционируют и т. д. Здесь – внутренняя боязнь того, что сам дух окажется порождением, историческим порождением материи, поскольку живая материя, т. е. ощущающая материя, возникает из материи неорганической, т. е. неживой (но не мертвой, не умершей, а не начавшей жить), а материя мыслящая, в свою очередь, возникает из материи только ощущающей. Замечательное учение Гегеля о "мере", об "узловой линии мер", о прерывности непрерывного, о скачках, о переходе количества в качество, о новых качествах и т. д. вступает в конфликт с его идеализмом и, наоборот, получает блестящее подтверждение в данных науки, хотя эта наука большей частью и не имела никакого понятия о диалектике. Нужно было бы кинематографическую картину истории мира развертывать задом наперед, чтобы иметь аргументы за приоритет сознания. Но так как этой операции проделать нельзя, то вывод неизбежен. Мы твердо знаем, что до определенной полосы в развитии земли жизни на ней не было. Мы твердо знаем, что эта жизнь возникла. Мы так же твердо знаем, что наличие жизни стало фактом до появления человека. Мы твердо знаем, что человек произошел из других видов животных. Первоначально само живое, это кусочки живого белка с зародышевыми формами т. н. "психического", как своего свойства. Так как же, прикажете это что ли считать великим мировым "Разумом", "Богом" и т. д.? Явный вздор! Такой же вздор, как телеология ((Телеология – (лат. telos (teleos) цель+ логия. На самом деле не лат., а греч. – прим. СРС), идеалистическое учение о цели и целесообразности.)), над которой Гете остроумно издевался в "Ксениях", иронически утверждая, что пробковое дерево создано для того, чтобы делать пробки для бутылок. Ясно, что такие примитивные взгляды на мироздание грубо антропоморфичны.
Приписывать "душу" звездам, "Разум" миру и т. д., это значит судить по аналогии с человеком, потенцируя его, человека, свойства (всеведение, всеблагость, вездесущее и т. д.). Правда, в аналогиях часто заключается нечто рациональное, и не раз история науки была свидетельницей необычайно плодотворных аналогий. Но есть факты и факты. Ровно ничто не говорит за такую аналогию. И вся наука; вся действительная наука, говорит против такой аналогии. Так где же основание для идеалистических утверждений? Для возвращения к анимизму дикарей?
Маркс писал в "Святом Семействе": "Человека Гегель делает человеком самосознания, вместо того, чтобы самосознание сделать самосознанием человека, действительного человека, т. е. живущего в действительном, предметном мире и им обусловленного". ((Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. – М.; ГИПП Т.2. 1955, Святое семейство или критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании.)) Абстракция человеческого сознания, отодранного от человеческой телесности, превращенного в "существо" и перенесенного на весь мир – в этом суть идеализма.
Но мы здесь должны снова сказать, что уже в самой этой абстракции заключается громадная измена диалектике. А именно: раз "мышление" абстрагируется от "мыслящего", то, ведь, и разрушается та целостность, о которой такими соловьями залетными и так красноречиво поют те же идеалисты, когда говорят о жизни! (И здесь, т. е. в тезисе о целостности)вполне правы. Так как же выходит дело? Неужели непонятно, что отодрав "дух" от "тела", вы "дух" превратили в ничто, а тело – в труп!Прямо смешно видеть, как солидные люди, после пламенных протестов против грубого эмпиризма, рационализма, вивисекторской науки, умерщвления живого; после торжественных од во славу "целостности", "целокупности", "единства", "индивидуального целого" и проч. и проч., вдруг берутся за человека, раздвояют его, отделяют мышление от тела и воображают при этом, что тело сталось телом, а мышление – мышлением! Нет, дорогие философы! Никакого "саморазвития понятий" и никакого "шествия духа" и никакой прочей метафизической чертовщины реально быть не может именно потому, что вы, вопреки учению о диалектической целокупности, разрушили эту целокупность, умертвили "тело" и уничтожили "дух". И здесь, в основном вопросе, Гегель свою блестящую диалектику принес в жертву идеалистическому богу. Еще Мольер в "Ученых женщинах" ехидствовал:
К несчастию, сударыня, я замечаю,
Что все же тело и душа меня слагают,
И тело очень связано с душой.
Быть может, их и делят с мудростью большой,
Но небо философствовать мне не велело,
И вместе у меня живут душа и тело. ((В указанном сочинении цитата не обнаружена. Это слова Клитандра в первом явлении четвёртого действия; однако неясно, чьим переводом пользовался Бухарин – прим. СРС))
Правда, с точки зрения "философии тождества" нам могут возразить словами Шеллинга из "Всеобщей дедукции динамического процесса" ((Шеллинг. Общая дедукция динамического процесса. (Allgemeine Deduktion des dynamischen Prozesses. 1800. Bd. 1. H. 2))), доказывающими, что тут нет разрыва, ибо "все качества суть ощущения, все тела – воззрения природы, сама же природа вместе со своими ощущениями и воззрениями, является, так оказать, оцепеневшим мышлением". Но, позвольте, а как вы дошли до мысли такой? Ведь, в действительности, вы нигде не наблюдали мышление без человека. И до дедукции вы проделали очень несложную операцию: отодрали мышление от человека и спроецировали его на природу! А потом – образная "дедукция"! Нечего сказать, хороша последовательность: в ней только одни "маленький" недостаток: во-первых, отодрав, вы убили; во-вторых, вы как дикарь, удовлетворились пустой аналогией. "Только" всего.
Диалектически выражаясь, здесь налицо превращение относительной противоположности в абсолютную, разрушение связи и метафизическая изоляция духа, т. е. превращение его в вещь в себе, в пустое ничто, тогда как он может быть взят только в связи, и вне связи не существует.
И здесь, следовательно, мы видим, что диалектика, как объективная диалектика, властно требует материалистической точки зрения, иначе она поедает самое себя.
Всякое идеологическое извращение логически опирается на какую-нибудь грань действительности, односторонне ее раздувая, преувеличивая и возводя в какую-либо сущность. Именно поэтому Ленин записывал в "Тетрадках" ((Ленин В.И. ПСС. – М. Полит. лит., изд. 5. 1977. Т.29. С. 322)): "Философский-идеализм есть только чепуха с точки зрения... материализма грубого, простого, метафизического. Наоборот, с точки зрения диалектического материализма, философский идеализм есть одностороннее, преувеличенное Überschwengliches (Dietzgen) ((Überschwengliches – (нем. чрезмерный, преувеличенный, безмерный), термин, употребляемый И. Дицгеном при характеристике отношения абсолютной и относительной истины, материи и духа и т. п.)) развитие (раздувание, распухание) одной из черточек, сторон, граней познания в абсолют, оторванный от материи, от природы, обожествленный" (Конспект Аристотеля "Метафизики").
Это блестяще подтверждается всей историей идеализма, который свойство живой материи отодрал от материи, отодрав человека от природы и "дух" от человека; возведя мышление в абсолют и раздув этот абсолют до универсально-космической идеальной категории.