Разумеется, такая трактовка "эволюции", не говоря уже об эманации, должна быть нами отвергнута a lamine: мы уже разделались и с теологией, и с телеологией, и подробно говорить об этом не имеет ровно никакого смысла.
Остановимся теперь на антитезе, выдвинутой в известном фрагменте Ленина:"К вопросу о диалектике". Ленин говорит здесь о том, что существуют две концепции развития, первая кладет во главу угла процесс уменьшения или увеличения,т. е. принцип голого количественного изменения; вторая – процесс раздвоения единого. При первой – остается в тени самодвижение, вся концепция бледна, суха, нежизненна. При второй – налицо самодвижение, скачки, перерывы постепенности, превращение в противоположное, уничтожение старого, возникновение нового. Здесь таким образом вопрос о телеологии вообще отмечается заранее (и с полным правом), и выставляется антитеза рассудочно-количественного взгляда и взгляда диалектического.
Еще у Аристотеля мы находим основные моменты диалектического изменения – недаром Энгельс связывал диалектику с именем этого великого греческого мыслителя (идея превращения играла очень большую роль в философии Индии, но рассмотрение этого завело бы нас слишком далеко; вообще же мы должны заметить, что вся трактовка Гегелем философии Индии, Китая и т. д., как небо от земли, далека от истины и воплощает лишь гордыню европейского, бело-расового провинциализма и незнакомства с предметом, что, впрочем, не должно нас удивлять). У Аристотеля изменение предполагает переход противоположностей, одной в другую, и "снятие" их в единстве, у него есть, далее, четыре главных категории изменения: 1) со стороны "что" (возникновение и гибель определенной сущности; 2) со стороны качества (изменение свойств); 3) со стороны количества (увеличение и уменьшение); 4) со стороны "где", т. е. со стороны места (движение в пространстве). "Само изменение есть переход от того, что существует в возможности, к тому, что существует в действительности" (Аристотель "Метафизика"), т. е., другими словами, становление. Таким образом, концепция Аристотеля много богаче чисто количественных концепций, которым было суждено впоследствии сыграть столь большую роль и в науке и в философии: здесь-то и сказывается все преимущество диалектики,хотя бы даже и в неразвитой ее форме.
Вопрос о только количественно-рассудочномили о диалектическом понимании процесса изменения включает и вопрос об антитезе постепенности и скачка,прерывности и непрерывности, вопрос, который играл и играет такую большую роль, в особенности в общественных науках. Обычное понимание эволюции исключает скачки, и консервативный пафос "исторической школы" именно и выражался в постепенновщине, как законе природы, всего мира (ср. гораздо раньше Лейбниц).Нужно сказать, что и геология Ляйелля развивалась, как антитеза Кювье ("Теория катастроф"), и в биологии постепенность и "медленные изменения" составляли основу основ. В общественных науках эволюция поэтому трактовалась, как противоположность революции, исключающая эту последнюю или объявляющая ее "противоестественной" (точно категория "противоестественного" могла бы здесь помочь!). Но Гегелева диалектика потому и могла в своем рациональном виде стать алгеброй революции,что она показала диалектический переход количества в качество, непрерывного в прерывное, постепенного изменения в скачок, и дала их диалектическое единство. В "Науке Логики" Гегель писал:
"Говорят: что нет скачков в природе, – обычное представление воображает,... что, когда речь идет о возникновении или гибели, то дело понято, если представить себе это, как постепенное развитие (Hervorgehen) или исчезновение. Однако выяснилось, что изменение бытия заключается вообще не только в переходе одной величины в другую, но также и в переходе от качественного в количественное и наоборот, возникновении другого, иного; в перерыве постепенности,в качественно ином по сравнении с преходящим, предыдущим бытием". ((Бухарин цитирует по памяти. Правильно: "Говорят: в природе не бывает скачков, и обычное представление,...полагает,... что постигает их, представляя их себе как постепенное происхождение или исчезновение. Но мы показали, что вообще изменения бытия суть не только переход одной величины в другую, но и переход качественного в количественное и наоборот, становление иным, представляющее собою перерыв постепенности и качественно другое по сравнению с предшествующим существованием". (Гегель. Сочинения. Пер. Б. Г. Столпнера. Под ред. М. Б. Митина. – М. 1939. T. V. С. 434).))
Таким образом, диалектическая трактовка развития включает и постепенность, и скачки в их переходе друг в друга и в их единстве. Реальный исторический процесс и в природе, и в обществе, предполагает и то и другое, и еще Сен-Симон делил эпохи на "органические" и "критические". Разве история земли, геологическая история, не знает катастроф, оледенений, землетрясений, "потопов", провалов суши, исчезновения воды и т. д.? Разве звездные миры не знают падений планет и звезд друг на друга? Разве общество не знает гибели целых цивилизаций? Разве оно не знает войн и революций? Да, наконец, присмотримся к Дарвиновой теории естественного подбора: разве она, несмотря на постепенность эволюции, исключает скачки? Возьмем появление приспособительного признака, конкретной особенности, которую "подхватывает" подбор. Она появляется "случайно": Дарвинова закономерность есть закономерность отбора, необходимость, включающая "случайность". Но как происходит это появление признака? Как мутация, т.е. скачок. Далее, сам процесс отбора включает борьбу. Но когда идет, например, война между муравьями, и один муравейник истребляет другой, это не скачок? И т. д. до бесконечности.
Осознание и теоретическое обобщение этих факторов заставляет нас трактовать процесс изменения, как диалектический процесс, т. е. и как процесс, объединяющий в высшем единстве прерывное и непрерывное, количество и качество, постепенность и скачок. Развитие в марксистском понимании не есть буржуазная "чистая эволюция": это понятие шире, полнокровнее, богаче, истиннее,ибо оно больше соответствует объективной действительности, неизмеримо вернее отражает эту действительность.
Процесс эволюции вовсе, как мы видели много раньше, не однозначен:он включает и движение "вперед", и "регресс", и движение по кругу, и по спирали, и застойные периоды, и гибель. Движение мира в целом есть движение "равнодушное" к "благу", какэто ни прискорбно господам идеалистам, верующим, жаждущим сверхестественного утешения и ободрения. Единство мира состоит не в единстве его "цели", не в едином "мироправстве" его премудрого творца" (Гегель), а во взаимосвязанности всех его моментов, в его материальности,развивающей бесконечное многобразие своих свойств, в том числе и мышления, которое ставит цели. Жизнеощущение, интерес и прочее положены в самой жизни и ее необходимостях, а не за пределами природы и жизни. Punctum.
Отсюда вытекает и ограниченность позитивистской доктрины о непрерывном прогрессе. Когда, например, Огюст Конт в своей "Социологии" распинается о всеобщем прогрессе, который продолжается без перерыва через все царство живого, начиная от простых растений и самых низших животных "и до человека, социальная эволюция" которого образует в действительности только "его заключительное звено", то тут правда перемешана с грубейшим упрощением. Человек действительно звено в природной эволюционной цепи. Общественное развитие действительно есть момент общего развития, как и все органическое развитие есть момент исторического процесса природы. Но представление о непрерывности прогресса ложно. Представление о всеобщем прогрессе ложно. Конт не видит ни перерывов, ни гибели, ни нисходящей линии развития. Это односторонняя точка зрения. С другой стороны, из положения Маркса о том, что действительное движение знает и спираль, и круг, и регресс, и остановку – нельзя делать скептического вывода по отношению к настоящему: здесь вопрос именно в конкретно-исторических условиях общественного развития (мы говорим в данном случае об обществе): все – за то, что теперь победит социализм, и снимет путы с прогресса, которые наложил на движение вперед гниющий капитализм; вся специфичность обстановки исключает возврат к исходным позициям, и суждения по аналогии с Римом, Грецией и т.д. (ср. Шпенглер)бесплодны, поверхностны, убоги и неверны. Диалектика превращения неумеренных поклонников бога прогресса и мрачных пессимистов сама коренится в безнадежном положении не человечества, а капитализма. That is the question. ((That is the question – (англ. Вот вопрос).))
Гипотезы о тенденции ко всеобщей мировой статике (см. например, Петцольда:"Картина мира о точки зрения позитивизма" ((Имеется в виду книга Петцольда "Проблема мира с точки зрения позитивизма" (рус. Пер. СПб, 1909).)) суть только гипотезы, против которых можно выставить тысячу и один аргумент, и всерьез брать ни коим образом не приходится. Это – не всеобщая правильная "картина мира", ибо она раскрывает контр, тенденции, она одностороння и потому неприемлема.
Таким образом, весь мир понимается, как исторический процесс изменения, превращения его многообразных форм. Неорганическая природа уже сама по себе многообразна и развивает многочисленные, переходящие друг в друга, качества и свойства. Она исторически "порождает" органическую природу, относительно которой Эрнст Геккель в "Natürliche Schöpfungsgeschite" ((Геккель "Natürliche Schöpfungsgeschite" (рус.пер. 1908).)) писал, так характеризуя основные свои взгляды: "единство действующих причин в органической и. неорганической природе; последнее основание этих причин в химических и физических свойствах материи; отсутствие особой жизненной силы или какой-нибудь органической конечной причины (т. е. энтелехии, Авт.); происхождение всех организмов от немногих, в высокой степени простых исходных форм или первичных существ, которые возникли из неорганических веществ путем первичного самозарождения; связное течение всей истории земли и отсутствие насильственных и новых переворотов и вообще немыслимость всякого чуда, всякого сверхъестественного вмешательства в естественный ход развития материи". ((В указанном сочинении цитата не обнаружена.)) Как понимать диалектически единство закономерностей, и как диалектически понимать "основания", мы знаем, – у Геккеля здесь нет всей полноты и точности диалектического мышления. Но основное здесь верно. Идем далее: органический мир превращается в своем "последнем" земном звене в мыслящего человека, стадо которого становится обществом. Общество и есть антагонист, и часть природы, отнюдь не вырванная из общей природной связи. Оно "соподчинено" единой природной необходимости,оно развивается, как и все в мире, диалектически,в нем законы физики, химии, биологии, физиологии суть законы связи, но в трансформированном, снятом, виде оно имеет и свои специфические законы, которые суть "момент" в универсальной связи природы и являются специфическим проявлением необходимости. Таковы законы общественного развития. (О диалектике необходимости и телеологии было выше). Весь мир – в историческом изменении, и прав был старый Гераклит со своим известным изречением: "Все течет".
В заключении нельзя не напомнить еще раз о В. Зомбарте ("Proletarische Sozialismus", Во - 1), который утверждает, будто бы понятие диалектики в Марксовой теории развития бессмысленно, ибо у Гегеля речь идет о противоречии и эманации, а у Маркса – о реальной противоположности, у Гегеля – о контрадикторном, а у Маркса – о конкретном, что якобы марксисты "ученически" смешивают ("schulerhalte Verwechslung"). Как мы уже говорили, единственно правильно здесь одно лишь утверждение, что у Гегеля – движение понятий, а у Маркса – реальное движение. Все остальное – поистине ученическая чепуха. Во-1) Гегель – против эманативной трактовки; во-2) у Гегеля есть и противоречие, и противоположность; в-3) в диалектике Гегеля противоречие есть не что иное, как противоположность предмета с самим собою т. е. отрицаниеабсолютного закона тождества формальной логики; в-4 диалектическое единство как раз и есть единство противоположностей. И т. д. И этот господин, эта переметная сума, еще ругается! Но таковы уж представители современной буржуазной науки.
Глава XXXVIII. О ТЕОРИИ И ИСТОРИИ.
Непонимание диалектики играло (и играет еще) большую роль в теории науки при обсуждении вопросао теории и об истории. Существует доктрина,которая в разных вариантах противопоставляет теорию и историю, как абсолютную противоположность, не видя перехода одного в другое и диалектического их единства. Эту проблему как раз интересно поставить теперь, когда мы разобрали вопрос об историзме,об эволюции ит.д.
Риккерту принадлежит особая "честь" воздвижения баррикад между теорией и историей. В особенности в своей работе 'Естественно-научное образование понятий" ((Риккерт. Границы естественно-научного образования понятий. – СПб. 1903.)) этот автор выдвинул примерно следующие основные идеи: в науках о природе, где всеповторяется, речь идет о схватывании общего, типичного, свойственного многому; метод науки здесь обобщающий, типизирующий, "генерализирующий"; наоборот, в науках о духе, где ничего не повторяется, где все индивидуально, своеобразно, конкретно, речь может идти лишь о методе индивидуализирующем. Между науками о природеи науками о духе есть принципиальная разница, и их структура,а равно и их методы совершенно гегерогенны. ((Гетерогенный — (гр. geterogenes неоднородный по составу. На самом деле от гр. heteros – иной и genos – род – здесь: инородный, иного происхождения – прим. СРС)) Или, в терминологии Винбельбанда: есть науки (о природе) " номотетические " (они выводят законы) и науки "идиографические", описательные (они описывают конкретное течение событий).
А Чупров-сын в нашумевшихв свое время "Очерках по теории статистики" ((Чупров A. A. Очерки по теории статистики. 1959.)) еще более углубил эту противоположность, но взял ее не в разрезе основного деления на науки о "природе'' и "духе", а в другом аспекте. Он выставил (вместе с рядом математическихстатистиков, в том числе известным немецким ученым Борткевичем) положение,что "индивидуальное" отличается не особым свойством, как своим непременным признаком, а нахождением в определенном месте в определенное время. Если, например, перед нами два (воображаемых) совершенно тождественных яйца, но мы мысленно следим за ними, то мы их всегда будем различать, т. е. индивидуализировать, ибо они занимают всегда в данное время разные места и не могут быть в одно время в одном и том же месте. Отсюда получается вывод, что индивидуализация связана с конкретным временем и конкретным методом, с положением в системе временных и пространственных координат. А отсюда, в свою очередь, распадение знания на две большие ветви: знание номографическое,котороевыводит законы, т. е. нечто, независимое, от времени и места ("вечные законы"), и знание идиографическое,которое связано или и с временем, и с местом одновременно (история такой-то страны за такой-то период, статистика народонаселения такой-то страны в такое-то время и т. д.); идиография тоже нужна и полезна, как и номография, это только другой тип знания.
Наконец, нужно упоминуть, что с легкой руки Родбертуса в политической экономии (через Тугана-Барановского и др.) укоренилась терминология, называющая логическими категории такого порядка, как средства производства (капитал в "логическом" смысле) и категориями историческими такиекатегории, которые свойственны только одному типу хозяйства, во всяком случае не всем его типам.
Всему этому противостоит утверждение Маркса (в "Немецкой Идеологии"), по которому, в сущности, есть одна наука, а именно история,которая распадается не историю природы и историю общества. И, действительно, если все находится в историческом процессе изменения,если всеобщее, универсальное движение есть, следовательно, исторический процесс, то немудрено, что и его отражение именно этот процесс и должно отражать.
Здесь несомненна крупная проблема, знания. Как же ее решить?
Мы начнем с рассмотрения некоторых предваряющих вопросов.
Во-первых,о " законах "и "фактах"Бывают ли "факты", т. е. "вещи", "процессы" – вне закона, т. е. связи, отношения? Нет. Мы хорошо знаем, что всякое конкретное связано с абстрактным, единичное с общим, одно с другим, иным; что "вещи в себе", без всякого отношения к другому, это – пустая абстракция, ничто; что отношение и связь, т. е. закон, имманентны вещам и процессам. И, наоборот, бывают ли законы, связи, общее вне "факта", т. е. вне единичного, вещей, процессов? Конечно нет. "отношение" и "связь" вне того, что относится и связано – тоже совершенно пустая, бессодержательная абстракция, "ничто". Закон, связь, отношение не есть нечто, стоящее рядом свещами или процессами или над ними, не есть особая "сила" или особый "фактор", ими "управляющий", а форма бытия этих самых вещей и процессов. Связи и отношения могут быть более широкие и глубокие, менее широкие и глубокие, но они никогда не существуют "в себе": их нельзя превращать в какую-то особую, в себе существующую реальность, стоящую над вещами, – такое представление (часто встречающееся) есть лишь утонченный вариант анимистической трактовки мира.
Во-вторых, о движении и покое. Покой мы должны рассматривать лишь как частный случай движения, как его "момент". На самом деле "все и вся" находится в вечном безостановочном движении. А отсюда следует, что не только общество, но и природа, и весь мир находятся в состоянии исторического преобразования, исторического движения. Совершенно неверен поэтому уже исходный пункт риккертианской философии: в природе-де все повторяется, в обществе – ничего не повторяется. Здесь только разные масштабы. Разве, например, земля не имеет своей истории? Разве ее геологические периоды не представляют собою исторических и своеобразных периодов? Разве здесь нет на каждом историческом шагу нового, конкретного, своеобразного, специфического? Конечно, есть: состояние земли, как расплавленной массы и теперешнее ее состояние, исторически образовавшееся, не одно и то же (см. Канта:"Всеобщая история и теория неба" А.). Геология – насквозь исторична. А биология?Что такое вся эволюционно – биологическая теория? Разве речь не идет здесь об образовании все новых и новых видов и форм, т. е. о тех "неповторимых", "конкретных", "своеобразных" моментах, о которых говорит Риккерт?Если на это скажут, что здесь "особенное", а не "единичное", то следует возразить, что здесь можно дойти и до единичного; и что здесь дело обстоит точно так же,как и в обществе: "особенное" – "способы производства", "формации"; "единичное" - еще более дробные связи и соотношения между людьми в потоке исторического процесса.
В-третьих: и в природе, и в обществе есть и единичное, и особенное, и общее; и в природе, и в обществе есть и неповторяемое, и повторяемое; если мы, например, имеем историческую смену периодов на земле, то это смена эпох, из которых каждая имеет свою индивидуальность; но процесс остывания земли "повторяет" процесс остывания луны; процесс остывания Марса "повторяет" процесс остывания земли и т. д. – тут проявляется "общее". Но то же самое и в истории: такие типы общественных структур, как феодализм или капитализм, встречаются в разных странах, и "фазы развития", при всех своих индивидуальных особенностях, имеют "общее". "Индивидуальных особенностях"? Да! Но они есть и в природе: луна не тождественна земле, земля не тождественна Марсу и т. д.
Значит, и с этой точки зрения теория Риккерта благополучно проваливается. Но идем дальше. В риккертианской концепции ясно звучит нота, будто "законы природы – вечны", а история, по самой "природе" – нечто бренное и преходящее. В связи с этим, науки о природе и являются воплощением теории, номографического знания. Другое дело – вечное творчество истории,здесь все соотносится с "ценностями", "культурными ценностями" – так вползает телеология.
Разберем вопрос о законах и с этой стороны. Закон есть необходимое соотношение; если есть А, В, С, α, β, то есть (или наступает) X. Здесь мы не будем останавливаться на разных видах необходимости (функциональная зависимость, казуальность и т. д.), ибо в данном случае это безразлично, важна необходимая связь. Итак, если есть первая половина формулы, то необходимо есть и вторая. И это всюду и везде. Но тут и обнаруживается, что этакая "вечность" годится и для всякого общественного закона, например, закона централизации капитала. Сформулируем его так: если есть конкуренция капиталистов, т. е. момента А, В, С, α, β, то крупные будут побивать мелких и наступит X (факт централизации). Где бы ни обнаружились и когда бы ни обнаружились группы условий (и причин), соответствующие первой половине формулы, всюду наступит X. То есть, другими словами, исторический, общественно-исторический, общественно-исторический закон в этом смысле "вечен" и "независим" от времени и места. Однако, это есть абстрактная постановка вопроса. В действительности условия и причины (первая часть формулы) связаны с местом и временем, они историчны,хотя временные масштабы могут быть гигантски огромными, так что самая историчность может ускользать от нашего внимания. Закон расширения тел при нагревании, как мы видели, превращается в свою противоположность в астрофизике, в условиях громадных температур и давлений. Это значит, что "вечный" закон физики на самом деле историчен и связан с местом и временем, ибо связан с наличностью совершенно специфических условий. Исторически закон сжимания тел (исторический закон) сменяется законом расширения тел при повышении температуры (т. е. другим историческим законом). Но так как в привычных условиях, для человеческих обычных масштабов, такая "история" практически, можно казать, не существует (т. е. не входит в сознание, не отражается, хотя объективный процесс налицо), то и создается иллюзия вечности законов природы, в смысле их неисторичности, и историчности одних только бренных законов истории, человеческой истории.
На этой иллюзии и покоится в сущности абсолютное противопоставление теории и истории. Так как писать историю Космоса мы ещене можем, а его исторические законы представляются "вечными", то это – область теории par excellence. ((Par excellence – (фр. по-преимуществу, преимущественно).)) Между тем, из всего нами вышесказанного вытекает и вся относительность противопоставления. Всеобщ и абсолютен сам диалектический всеобщий процесс. Отсюда вечность закона движения,как такового и общих законов этого движения, в меру нашего познания охватываемых, как закон необходимости, как закон диалектики. Но уже вфизике, как мы видели, вступает в дело историчность. Законы органического мира историчны. Однако, поскольку органический мир существует длительно, можно вывести его общие законы. Это теория. Но эта теория исторична: ибо где происходит дело? На земле. Когда?В те эпохи, когда вообще на земле возможна жизнь. Следовательно, здесь "номография" связана и с местом и временем, но и место, и время – в таких масштабах, что они не чувствуются, как исторические моменты, хотя здесь они осознаются больше,чем в случае с законом расширения тел, ибо земля "ближе", чем звезды, и история земли,так сказать, ощутительнее для человеческого сознания от его теперешней стадии развития. Поскольку общая биология переходит от общего через особенное к единичному, она развертывается в историю (скажем историю видов). Но:теория исторична,а история теоретична. Теория исторична, ибо она охватывает историческую полосу бытия (такой исторический "момент", когда вообще на земле есть органическая жизнь); поэтому теория есть сама " момент" более универсальной истории. С другой стороны, история теоретична, ибо она не есть груда, агрегат "фактов в себе ", а включает связи, сочинения, законы. Возьмем, далее, такую область знания, как политическая экономия. "Капитал" Маркса – образец теоретического исследования, в общественных науках он составил эпоху,и его теоретической мощи и теоретического существа не отрицают, не могут отрицать, даже заклятые враги. "Капитал", это – не история капиталистических отношений во всей ее конкретности, И, однако, он историчен до мозга костей: все его категории – насквозь и сознательно исторические категории: таковы категории товара, денег, ценности, прибавочной ценности, капитала, прибыли, ренты, процента и т. д. Задачей своей Маркс ставил вскрытие "закона движения" капитализма, как особый, специфически исторической,фазы в развитии человеческого общества, Наконец, все движение категорий у него исторично, например, движение товара, денег, капитала и т. д. Значит, здесь теория исторична. Но, если мы прилагаем Марксову теорию к разработке истории капитализма, скажем, в Англии или Соединенных Штатах, то эта история будет теоретична. Законы капитализма связаны и с местом,и с временем (они – законы капитализма, т. е. временного явления). Но в истории капитализма и место и время берутся в других масштабах,по другому: ибо здесь переход от всеобщего через особенное к единичному, развертывание всей (связной) картины становления в ее конкретной полноте, которая в теории заключается лишь in nuce, в неразвернутом, страшно конденсированном виде, in potentia, δυναμει.
Попытки Макса Вебера,одного из самых выдающихся ученых, которого смогла выдвинуть за – не скажем "последнее", а лишь "предпоследнее" – время буржуазия, попытки построить для общественных наук "идеальные типы" – есть лишь идеалистически окрашенный и извращенный слепок с Vарксовых общественных формаций". Маркс блестяще решил задачу, ибо он решал ее диалектически,а живой дух диалектики уже давно отлетел от буржуазных идеологов.