Бен выглядел расслабленным, но она знала, что он также насторожен, как кошка перед броском. Как бы ей хотелось, чтобы он не был таким хищным. Он бросил ей перчатку, сейчас ее ответный ход. Она заставила себя беззаботно улыбнуться. Быстро наклонившись, она едва ощутимо провела своими губами по его губам. Так быстро, что лишила его возможности ответить.
– Тебе лучше? – спросила она медовым голоском, он насмешливо на нее взглянул, и напряжение почти рассеялось. Но не до конца.
– Едва ли.
– Ну, и чего же ты ожидал?
Сейчас это она бросала ему вызов. Он принял его без колебаний. Стремительно поднявшись, он схватил ее за талию и подтолкнул назад, пока ее попка не уперлась в край стола. Она растерялась и не знала, куда деть свои руки. Ее ладони нашли точку опоры на его предплечьях, твердых, накаченных, которые сжались о ее прикосновения. Она посмотрела ему в глаза, растерянная, возбужденная, сгорающая от любопытства. Один раз ей ничем не повредит. Она позволит этому случиться, и ей все равно, что он потом скажет или подумает. Он наклонился к ней, прижался носом к ее ушку, его горячее дыхание обожгло ей мочку, и она задрожала.
– Хороший вопрос, – сказал он. – Чего же мне ждать от такой женщины, как ты?
Он услышал, как она нервно сглотнула, почувствовал напряжение ее тела, когда он прижался к ней еще ближе. Она не пыталась вырваться, хотя они оба знали, что он сразу же ее отпустит, стоит ей только сделать попытку освободиться. Его пальцы ощущали нежность кожи на ее запястьях. Неожиданно он почувствовал, насколько она хрупкое создание, которое нуждается в бережном, деликатном обращении. Он никогда в жизни не ощущал подобного к другому человеку, также как никогда не сжимал в объятиях женщину, которая бы дрожала от его прикосновения. Он обычно имел дело с женщинами, которые знали, как себя держать с мужчинами, для которых не было секретов, как доставить им удовольствие. Но между богатым опытом таких женщин и этой девушкой была пропасть. Несмотря на ее попытки соблазнения, на самом деле, у нее было мало опыта, и в этом был абсолютно уверен. Как же по–другому объяснить ее застенчивость, неуверенность? И почему это его так заводило?
– Адди, – пробормотал он, и ее дыхание прервалось, когда он стал водить своими губами по ее подбородку. – Не притворяйся передо мной. Никогда.
– Ч…что‑то?
– Я надеюсь, я не придумал тебя? Правда, Адди?
– Да нет…
– Да, даже если и придумал, не имеет значения. – Его руки тянули ее вверх, побуждая ее подняться на цыпочки. – Не вырывайся, Адди.
Как бы ей ни хотелось вырваться, ее тело трепетало от возбуждения, чувства вины и страха. Ее лицо чуть отклонилось в сторону на полдюйма, чтобы встретится с его лицом. Она утонула в море его зеленых глаз. Его руки плавно спустились по ее спине и захватили ее, прижали еще теснее, и неожиданно они оба почувствовали, как ее грудь оказалась плотно прижатой к его торсу. Как только он наклонился, чтобы поцеловать ее, она задержала дыхание и закрыла глаза. Но стоило их губам встретиться, они услышали топот шагов за кухонной дверью и повелительный зов Рассела:
– Адди? Адди, ты где?
Они испуганно отшатнулись друг от друга. Адди залилась краской и попыталась увернуться от Бена, который прикоснулся к ее губам, словно оставляя на них клеймо.
У них не хватило времени, чтобы почувствовать что–то еще, кроме восхитительного намека на душевную близость… но это было гораздо больше, чем она могла ожидать от Бена Хантера.
– Мы на кухне, – ответил Бен. Он смахнул тряпку, в которою был завернут и таял лед, резко сел и приложил влажную тряпку к лицу. Какое‑то мгновение, пока Рассел входил в кухню, Бен и Адди не могли оторвать глаз от друга, атмосфера накалилась.
– Вижу, она уже прибрала тебя к рукам, – сказал он, как будто не замечая волнения Адди. – Аделина, есть один‑два вопроса, которые нам надо с тобой обсудить.
– Да?
– Этот мальчишка Джонсон…ну… в общем, между вами кое‑что поменялось.
– Что ты имеешь в виду? – осторожно поинтересовалась Адди. – Ведь поссорились не мы, а ты и Большой Джонсон. Как это может повлиять на мою дружбу с Джефом?
– Разногласия возникли между Уорнерами и Джонсонами. А это значит, что ни о какой дружбе между тобой и Джефом не может быть и речи. Ты больше не будешь с ним встречаться и даже просто разговаривать. Понятно?
Если бы он объяснил бы все Адди в другой форме, она бы постаралась понять и принять его точку зрения. Но то, как он ей все высказал, приказной тон, которому она была обязана подчиниться, вызвал у Адди взрыв возмущения, как будто он зажег порох.
– Нам есть, о чем поговорить, – ровно отчеканила она, стараясь сохранить спокойствие.
– Нам больше не о чем говорить.
Бен прокашлялся.
– Похоже, мне пора удалиться.
– Оставайся здесь, – приказал Расс, даже не глядя на него. – Это дело не займет много времени.
– Кто знает…, – коротко заметила Адди. – Ты так говоришь, потому что тебе кажется, у тебя есть право отдавать приказы, которые я брошусь исполнять со всех ног. Но я взрослый человек, и у меня есть что сказать.
– Послушай, Аделина, не упрямься или…
– Или ты отошлешь меня в кроватку очень рано? Дашь мне поменьше денег на карманные расходы? Я не ребенок, чтобы меня воспитывать. Я уже выросла.
– Ты моя дочь.
– У меня есть право участвовать в принятии решений, которые напрямую касаются меня.
– Будь я проклят, если это так! – взорвался Рассел. – Потому что я один здесь принимаю решения, и, черт возьми, я не собираюсь спрашивать твоего совета, как мне вести дела.
– Но это и мои дела тоже! Ты и мама на протяжении многих недель толкали меня в объятия Джефа. Половина времени, которое я провела в обществе Джефа, была с моей стороны лишь попыткой угодить вам. Теперь неожиданно, по твоей прихоти, я должна изменить свои чувства и дать Джефу отставку. Я не могу так поступить.
– Проклятье, почему тебе так нравиться перечить мне?
В глазах читался вызов, и Адди увидела, что его гнев разгорелся с новой силой, когда он понял, что она не сдастся так легко. Но он был хитер и решил сменить тактику.
– Солнышко, – сказал он примирительно. – Мы найдем для тебя парня гораздо лучше, чем Джеф. Да любой в Техасе убежит…тьфу…отдаст все, чтобы быть с тобой. Я прав, Бен?
– Не впутывай его в это! – выпалила Адди, избавив его от необходимости отвечать. – И меня совсем не успокаивает перспектива, что рядом со мной будет болтаться очередной поклонник, словно новая игрушка.
– Так чего тебе надо, черт тебя побери?
– Чтобы ты перестал со мной обращаться, как со своим стадом, перемещать, управлять, перебрасывать с места на место. Как с мамой и Каролиной.
Его лицо покраснело.
– Пока ты живешь под моей крышей, ешь с моего стола, тратишь мои деньги, ты будешь делать то, что я тебе говорю. Так же как и они.
Адди почувствовала, как слезы ярости застилают ей глаза.
– Я должна говорить с теми, кого ты выберешь? Выйти замуж за того, кого ты мне укажешь?
– Именно.
– Это неправильно, – хрипло выдавила из себя Адди, на мгновение представив Каролину и человека, которого она потеряла. – Так не должно быть. Ты ведь не позволил бы другому человеку так тобой крутить. Почему же ты ждешь этого от меня?
Лицо Рассела стало непроницаемым.
– Потому что ты женщина. Хорошенькая, что есть, то есть. Слишком хорошенькая на твое счастье, и слишком испорченная, черт возьми. Но все равно, ты только женщина, и с этим ничего не поделаешь. Я позволю тебе проявить своеволие, когда смогу, Аделина, но не на этот раз.
– Но…
– Ты желаешь пользоваться женскими привилегиями и правами мужчины. Но ты не можешь иметь и то, и другое. Посмотри на себя. Уже готова расплакаться. Ты не можешь сдержать свои слезы, потому что ты женщина. Ты думаешь, будь на твоем месте мужчина, он бы себя вел так же? Ты пользуешься своими женскими уловками, так что позволь мне принимать решения. У тебя свое место, у меня – свое.
– Ты не допускаешь, что у меня есть представление о чести и достоинстве? – хрипло настаивала она, борясь с непрошенными и унизительными слезами. Они были признаком слабости, которыми он не преминул обратить против нее. – Быть женщиной не значит отсутствие чувств и умственных способностей. Это не значит, что мне не нужна свобода.
Она почувствовала нарастающее давление в висках. Она приложила скомканный край рукава к своему носу, нуждаясь в носовом платке. Несмотря на то, что Бен хранил молчание, она боялась, что увидит насмешку в его глазах. Она не смотрела в его сторону. Пока она, не отрываясь, смотрела на Рассела, ее сердце заходилось от возмущения.
– Я увижу Джефа, если захочу этого, – сказала она едва слышно.
– Если ты сделаешь это, малышка, то я заставлю тебя повиноваться мне так быстро, что ты сама не поверишь.
Адди была слишком зла и униженна, чтобы произнести хоть слово. Пока она стояла там, она чувствовала себя в ловушке, загнанной в угол, и она могла либо вырваться на свободу, либо задохнуться от чувства собственной беспомощности. Преодолев расстояние до входной двери за один шаг, она дернула ручку и побежала к заднему выходу. Наружи было темно, полумрак теней обещал ей спасение и надежное убежище.
Бен посмотрел на Рассела, его зеленые глаза ничего не выражали.
– Ты хочешь что‑то сказать? – пылко настаивал Рассел. – Она моя дочь, чтоб тебя черти взяли. Ты что считаешь, что я был с ней несправедлив?
– Ты зам знаешь ответ, – сказал Бен, поворачиваясь, чтобы уйти.
– Держись от нее подальше. Дай ей в одиночестве зализать свои раны. Я не хочу, чтобы вы сочувствовали друг другу за моей спиной. И у меня может возникнуть непреодолимое желание уволить тебя, если ты примешь ее сторону против меня!
Бен приподнял брови, медленно повернул голову и посмотрел прямо на Рассела. Они оба знали, что Бен совершенно равнодушен к вспышкам его характера.
– Я уеду, стоит тебе только сказать, Расс.
Рассел приглушенно выругался, пока Бен выходил, чтобы последовать за Адди.
Она забилась под навес сарая, прижавшись спиной к грубым деревянным доскам, и горько плакала. Никогда ранее она не чувствовала себя такой беспомощной и одинокой. Если бы только она могла где‑нибудь укрыться, найти хотя бы временное убежище. Если бы только она могла уснуть и услышать Лиа, когда она проснется… ее Лиа, а не ту маленькую девочку!
Ей была невыносима сама мысль о том, что она приговорена остаться в этом месте навсегда. Но не менее ужасно было представить свое возвращение туда, где ее никто не ждал. Что же делать? Она соображала, как поступить, прижимаясь своей щекой к стенке сарая и плача все безутешнее. Она услышала, как кто‑то сказал ей прямо в ухо, голос был полон сочувствия:
– Ну не так все плохо, милая.
Повернувшись, она устремила свой взгляд на Бена, а лунный свет посеребрил дорожки от слез на ее щеках. Ты не знаешь, насколько все это ужасно – хотелось ей сказать, но она промолчала. Он был совсем рядом с ней, они почти соприкасались, его мощное тело отбрасывало внушительную тень. Казалось, земля пошатнулась под ее ногами, когда она слепо потянулась к нему, а он притянул ее еще ближе, как будто взял ее под свою защиту. Ее голова упала ему на плечо, и она с облегчением разрыдалась. Она не осознавала свою реакцию на тепло и надежность его рук, однако нежность его прикосновения теплым вином разлилась внутри нее. Было ли это на самом деле, или только фантазия, каждый момент их близости был бесценен: жар его тела, его запах, трение его небритого подбородка об ее висок. Через некоторое время, она попыталась объясниться, чувствуя, что он сможет ее понять:
– Я не могу в…в…выносить, ког…гда мне ука…а…азывают, ч…что делать… я хочу бежа…а…ать… но ведь не…е…екуда!!!
– Я знаю, я знаю, – он гладил ее по волосам, пропуская их теплый щелк между пальцами.
Дрожь, с которой она отозвалась на прикосновение, поведал ему о некоторых секретах, которые болью отзывались в ее сердце. Если бы только она могла. Ей так хотелось быть ближе к нему, но это не могло стереть из ее памяти все, что она о нем знала. Ей следовала бояться его. Почему желание пересилило ее страх? Как она устала от вопросов, на которые не находила ответа. Устало выбросила из головы все ненужные мысли и позволила себе побыть еще немного в его объятиях.
– Несколько мгновений я чувствовала, что ненавижу его, – сказала она через минуту, ее голос дрожал.
– Ты и все остальные жители нашего округа, – тихо отозвался Бен. – Он не очень‑то заботится о своей популярности в последнее время.
– Он хочет, чтобы я стала похожа на маму и Каро.
– Нет. Он не хочет, чтобы ты изменилась, не имеет значения, что он там тебе наговорил. Он чертовки гордится тобой, Адди. Ты ведь единственная здесь, кто не позволяет ему собой вертеть.
– Кроме тебя.
– Это потому, что мне не нравится другой вариант развития событий.
Она коротко вздохнула.
– Я чувствовала, как земля уходит у меня из‑под ног, когда стояла в этой кухне. Особенно когда…
– Он просто пришел в бешенство. Ты знаешь не хуже меня, что произойдет, если ему показать красную тряпку, когда он в настроении противоречить всему миру.
– Мне не следовало плакать перед ним, – прошептала Адди и почувствовала покалывание в глазах. – За это я ненавижу себя даже больше чем отца.
– Не стоит.
– Своим поведением я доказала, что он прав.
– Адди…
Он приподнял ее лицо, прижатое к его шее, и всмотрелся в ее покрасневшие глаза.
– Прекрати сейчас же. Это ничего не доказывает. Никому не понравится, если его гордость будут втаптывать в грязь таким образом, особенно при посторонних. Некоторые мужчины тоже бы расплакались. – Он остановился на мгновение, нежно водя пальцем по ее щеке до виска. – Я, например, во время нашей последней встречи с отцом.
– Ты??? – в замешательстве спросила она. – Почему? Вы поспорили? Или…
– Как обычно. Нам никогда не удавалось нормально поговорить. Спорить стало привычкой. Таким образом мы показывали, что нам чихать друг на друга. За последний год учебы в университете я ни разу с ним не встретился. Мне было сказано держаться от него подальше. Я был вреден для его здоровья. После выпускного я нанес ему визит, чтобы разрешить наши противоречия и сказать, что собираюсь уехать в Техас. И понял, после того, как посвятил его в свои планы, что они его ни мало не заботят. Без–раз–ли–чи–е… Да, это ранит сильнее чем ненависть. Поэтому я и разрыдался. Прямо перед ним. Я возненавидел себя за это.
– До сих пор ненавидишь?
– Нет. Но Господь свидетель, никогда не смогу себе это простить.
Бен послал Адди широкую улыбку, его белые зубы блеснули в темноте. Он выглядел таким неуязвимым, что было сложно представить, будто Бена заботит, что другие о нем думают. И она просто не могла поверить, что он плачет перед кем‑то. Зачем он поделился этим с Адди? Просто, чтобы поддержать ее? Помочь справиться ей со своим стыдом?
– Бен, – проговорила она осторожно, ее сердце забилось быстрее, – Иногда ты просто душка.
– Никогда без причины, сладкая. – Он резко изменился, нежность растаяла, обнажив насмешливую ухмылку. Казалось, он раздевал ее глазами.
– Я так не думаю, – выдавила Адди, неожиданно почувствовав нервное возбуждение.
Они собирались продолжить то, чем занимались до вторжения Рассела на кухню. Сладость предвкушения растеклась по ее губам.
– И по какой причине ты такой милый сегодня?
– Возможно, мне что‑то нужно от тебя.
– Какой ты гадкий, ничего ты не получишь.
– Рано или поздно получу.
– Не получишь, если я тебе не позволю, – парировала она, удивляясь, почему он до сих пор не воспользовался ситуацией. Он улыбнулся, когда заметил, что ее губы уже не так плотно сжаты.
– Лгунишка. Да ты до смерти хочешь, чтобы я тебя поцеловал.
Она вырвалась из его объятий и оттолкнула его от себя.
– Если ты когда‑нибудь попытаешься меня поцеловать, ты можешь не сомневаться, что я тебя тут же ударю ногой, ты, самодовольный осел.
– Вот это темперамент, – сказал он, рассмеявшись, нежно обхватив ее своими руками. – Не уходи от меня пока, Адди. Я все еще надеюсь продолжить то, на чем мы остановились.
– Оставь меня! – Она уперлась в него своими руками, мешая прижаться к ней еще теснее. – Если тебе невмоготу, отправляйся к своей женщине в Блю Ридж.
Улыбка Бена не оставляла сомнений, что его это забавляет.
Адди откусила бы себе язык, если бы поняла, что ее слова не скрывают ее ревности.
– Что заставляет тебя думать, будто у меня есть женщина в Блю Ридж?
– Каролина сказала, что есть.
– Откуда она узнала?
– До нее дошли слухи.
– Да, это у вас семейное.
– Ты поедешь к ней в Блю Ридж?
Его голос был нежен, как щелк.
– Зачем же мне туда ехать, если у меня есть ты? Здесь…
С яростным воплем Адди выскользнула из его объятий. Он рассмеялся и послал ей вслед воздушный поцелуй, пока Адди бежала по направлению к дому. Он проводил ее глазами, пока Адди окончательно не исчезла из виду.
Глава 5
– Аделина, ты не знаешь, как тяжело папа переживает это. Ты едва сказала ему хоть слово вчера или позавчера. Почему ты не разговариваешь с ним? Ты не знаешь, как сильно ранишь его.
Адди мятежно смотрела на Кейда, в то время как они оба прогуливались около коптильни и пинали древесные стружки.
– Ты не знаешь, как сильно он ранил меня, Кейд. Что бы ты сделал, если бы он запретил тебе видеться с одним из твоих друзей? Например, с той маленькой темноволосой девочкой, которую ты любишь навещать, Джинни или как ее там …
–Джейни.
– Да, с ней. Что если бы он запретил тебе видеться с ней?
Кейд всегда был дипломатом.
– Полагаю, я бы согласился, если бы понял, что у него есть на то причины.
– Ха! Ты бы не согласился. Ты бы хотел видеться с ней, и был бы сердит на отца за то, что он повел себя так деспотично.
Он усмехнулся.
– Да, но я бы не смог сердиться так долго, как ты. Ты и папа из тех людей, что копят недовольство. Что насчет меня? Я не вижу смысла в том, чтобы сердиться из–за того, что не можешь изменить.
– В этом нет никакого смысла, – мрачно согласилась Адди. – Но я не могу притвориться такой хорошей как ты, Кейд, и не могу не сердиться.
Со времени ее ссоры с Расселом, Адди держалась от него подальше, обнаруживая в себе небывалую твердость всякий раз, как подумывала простить его. До сих пор он позволял ей говорить и делать почти все, что заблагорассудится. И с его стороны измениться и ограничить ее свободу, обращаясь с ней как с вещью, которую можно положить на место, было слишком неожиданно. Нельзя давать человеку свободу действий, а потом урезать ее настолько внезапно, настолько жестко.
Как любая дочь, находящаяся в плохих отношениях с одним из родителей, она нуждалась в любви и поддержки другого. Мэй мудро воздерживалась от критики в адрес либо Адди, либо Рассела, или от того, чтобы вставать на сторону одного против другого. Вместо этого она оказывала поддержку им обоим наедине, зная, что оба были слишком упрямы, чтобы понять точки зрения друг друга. Адди и Рассел едва разговаривали.
Хотя ее сильно тревожили проблемы с Расселом, Адди ни с кем не разговаривала об этом, особенно с Беном. Она сильно смущалась всякий раз, когда смотрела на него и вспоминала, как рыдала у него на руках. Что он теперь думает о ней? Бен не упоминал о том случае. Его нежность той ночью исчезла, и он вернулся к своей привычной насмешливой манере общения по отношению к ней. Но иногда он смотрел на нее так, словно про себя смеялся над ее внезапно открывшейся застенчивостью, и достаточно было одного его взгляда, и у нее мурашки начинали бегать по коже. И она ждала очередной колкости, которую он все не отпускал...ах, как же он был невыносим!
Она искала утешение для своего оскорбленного эго в обществе Мэй. Мэй всегда была спокойна и нежна. Было мягкое изящество во всем, что она делала, изящество, которому нельзя было научиться – оно было в крови. аролина тоже была такой. Они принадлежали к тому типу женщин, которые никогда не позволят миру изменить их. Адди знала, что была полной их противоположностью. Она постоянно боролась и менялась, постоянно хотела чего‑то и возмущалась, когда не могла этого получить. Она поняла, что Рассел пытался сказать ей прежде.
Никто из семьи не смог бы пережить убийство Рассела, – мрачно подумала она – Неудивительно, что все полетело к черту после того, как он умер. Они все достаточно хорошо справлялись, если все было под контролем и удобно для них. Но когда случалось несчастье, им нужен был кто‑нибудь еще, чтобы справиться со всем. Хорошо быть добрым и мягким, но временами это непозволительная роскошь, иначе о тебя просто начнут вытирать ноги.
Спустя неделю после того, как Адди запретили видеться с Джефом, семья готовилась проехать пятьдесят миль, чтобы побывать на свадьбе Харлана, младшего брата Джефа, с Руфь Фанинс, дочерью богатого владельца ранчо. «Санрайз» и «Дабл Бар» по молчаливому согласию решили отложить их разногласия на несколько дней. Они все любили свадьбы. Это давало им возможность увидеть старых знакомых, послушать рассказы путешественников, пить сколько душе угодно и танцевать, пока не сотрутся подошвы на туфлях. Ковбои с разных ранчо ели вместе, разговаривали о зарплате и о работе, наслаждались бесплатными спиртными напитками и настолько пользовались гостеприимством хозяина, насколько это было возможно. И каждый владелец ранчо в Техасе любил похваляться тем, что они называли их легендарным гостеприимством.
Мужчин на таких мероприятиях всегда было больше, чем женщин, поэтому за расположение и внимание каждой свободной непрерывно сражались. Адди опасалась предстоящего посещения свадьбы. Что она будет делать, когда люди, которых она не знала, ожидали, что она узнает их? Но в то же время, Адди была взволнована. Она не танцевала долгое время. Она хотела послушать музыку и побыть среди толпы веселящихся людей.
Накануне отъезда, Мэй поднялась наверх, чтобы помочь Адди уложить вещи, и нашла ее посреди груды платьев. Адди целый час примеряла платья, но ни одно из них ей не захотелось надеть, и она уже намеревалась сжечь весь свой гардероб.
– Я заплачу, – сказала она в отчаянии, – если это хоть как‑то поможет.
Лицо Мэй выражало беспокойство.
– Милая, у тебя все лицо красное. Что тебя так расстроило?
– Это. – Взмахнув рукой, Адди показала на кучу одежды вокруг нее. – Я пытаюсь найти что‑нибудь, чтобы одеть на танцы после свадьбы, но у меня нет ничего, что не было бы розовым. Я ненавижу это. Это почти все, что я ношу с утра до вечера, и я сыта этим по горло.
– Я пыталась уговорить тебя использовать другие цвета, когда их шили. Но ты настаивала на этом. Помнишь, какой упрямой ты была?
– Я, наверное, была глупа как пробка, – с чувством сказала Адди. – Не могла бы ты сказать мне, почему я решила сшить все розовое?
– Я полагаю, Джеф сказал, что этот цвет больше всего идет тебе, – спокойно ответила Мэй.
– Это просто замечательно. Теперь, когда я даже не могу больше видеться с ним, у меня целый шкаф розовых платьев.
Несмотря на все старания, Мэй не смогла сдержать улыбку.
– Аделина, этот цвет прелестно смотрится на тебе …
– Нет, даже не пытайся, – сказала Адди, неохотно начиная улыбаться, несмотря на свое раздражение. – Я безутешна.
Мэй сочувственно прищелкнула языком и заняла себя тем, что стала собирать платья, разбросанные по комнате, и складывать их на кровати.
– Мы все уладим, милая. Только дай мне подумать минутку.
Адди почувствовала, что ее раздражение спало, пока они с Мэй приводили все в порядок. Было кое‑что почти волшебное в том, какое влияние на нее оказывала Мэй, что‑то успокаивающее и чудесное в аромате ванили, в блеске ее чистых светлых волос, в мягких движениях ее тонких белоснежных рук. Это было самопровозглашенной ролью Мэй: утешать и успокаивать, давать распоряжения и организовывать, содержать дом в идеальном порядке и следить, чтобы все его обитатели жили в мире и гармонии. Адди знала, что не была так же терпелива, как Мэй, но не испытывала уверенности, что хочет быть. Но она все равно ценила это качество в Мэй.
– Давай посмотрим, сможем ли мы найти что‑нибудь подходящее для тебя в моем гардеробе.
– Ты уверена? – Адди удивленно посмотрела на нее.
– Что ж, мы почти одного размера. Но у тебя талия тоньше. Я заметила, что ты не затягиваешь корсет так туго, как привыкла. Я собиралась поговорить с тобой об этом, Аделина.
Адди нахмурилась. У нее всегда была хорошая фигура. Но это было в то время, когда девушки не носили корсеты. В 1930 году женщина в годах носила корсет из китового уса, женщина средних лет – более легкий вариант, называемый корселетте, а девушки возраста Адди носили бюстгальтер и корсет, который совсем мало весил. Теперь же ее оценивали по другим стандартам, и в 1880 двадцатичетырехдюймовая талия была считалась огромной. Любая женщина, старая и молодая, носила жесткие корсеты из китового уса, укрепленные плоскими свинцовыми пластинами и затянутые настолько туго, насколько она могла выдержать.
– Я не могу дышать, когда он затянут туже, чем сейчас.
– Конечно, можешь, – сказала Мэй. – Раньше ты могла.
– Я изменилась, мама. Правда, изменилась.
– Я знаю, что порой это может быть неудобно, но просто не культурно позволять своей талии быть настолько большой, милая. И, кроме того, ходить без опоры вредно для твоей спины.
– Я постараюсь затягивать туже, – пробормотала Адди, зная, что упадет в обморок, если сделает это.
Мэй лучезарно улыбнулась ей.
– Вот это моя хорошая девочка. Я просто хочу, чтобы ты была самой красивой девушкой на танцах. И ты будешь. Я собираюсь дать тебе то сине‑зеленое платье, которое даже не носила.
– О, я не могу взять то, что ты никогда …
– Я решила, что слишком стара для этого платья. Но оно прекрасно подойдет тебе. Пойдем, примерим его.
Адди последовала за ней вниз по коридору к ее спальне. Мэй и Рассел спали в отдельных комнатах, чтобы предотвратить появление новых детей. После того, как узнала об этом, Адди спросила Каролину, не в силах поверить, что такой крепкий мужчина, как Рассел, сможет обходиться без женщины всю оставшуюся жизнь. Каролина слегка покраснела.
– Я думаю, что он навещает кого‑то время от времени, – сказала она.
Адди была обеспокоена этой мыслью.
– Но как странно. Кажется, что он и мама все еще любят друг друга.
– Конечно, любят. Даже, несмотря на то, что папа, возможно, проводит время в постели другой женщины, он любит маму так же сильно, как всегда любил.
– Но они не спят вместе …
– На самом деле это ничего не значит. Он может любить маму сердцем, даже, несмотря на то, что, возможно, любит другую женщину в физическом плане.
– Нет, он не может, – сказала Адди, сдвинув брови. Верность не была тем, что можно подвергнуть риску.
– Почему нет?
– Потому что он просто не может!
Вспоминая этот разговор сейчас, Адди всматривалась в аккуратную, в бело‑желтых тонах спальню Мэй, а потом ее взгляд переместился на ряд платьев, висевших в шкафу.
– Мама, – осторожно спросила она, – как ты думаешь, если два человека собираются пожениться, для них важно испытывать страсть друг к другу?
Мэй обернулась, выглядя удивленной, но затем улыбнулась.
– Боже мой, иногда ты даже более прямолинейна, чем твой отец. Почему ты спросила об этом?
– Я просто думала о браке и о любви.
– Эти двое должны будут идти рука об руку. Поэтому важно любить мужчину, за которого ты выходишь замуж. Но еще важнее иметь интересы, которые совместимы с его интересами. Что касается страсти, она не так необходима, как ты, возможно, думаешь. Страсть померкнет. Любовь навсегда останется, так же как и совместимость. Я ответила на твой вопрос?
– Отчасти, – задумчиво проговорила Адди. – Ты думаешь, что страсть это плохо, да?
– В некотором роде, да. Она ослепляет людей, и они не видят того, что на самом деле у них на сердце. Они гораздо больше прислушиваются к страсти, чем к разуму, а это плохо. Это пустая эмоция.
Адди была совсем не согласна, но держала язык за зубами и не спорила. Молча, Мэй снова повернулась к шкафу и достала платье, которое искала.
– Вот оно, Аделина. – Она положила его на кровать, и Адди подошла посмотреть.
– Это самое красивое платье, которое я когда‑либо видела, – сказала она, благоговейно касаясь ткани. Бирюзовое платье переливалось и сияло в свете дня. Оно имело сердцеобразный вырез, рукава по локоть, отделанные кружевом, и искусно задрапированную юбку, украшенную вставками из газа и искусственными розами. Она не могла дождаться, когда примерит его.
– Если тебе нравится, то оно твое.
– Я влюбилась в него, – оживленно воскликнула Адди, и они обе хихикнули, когда она подняла его и пошла к зеркалу, приложив платье к себе.
– Ты будешь прекрасна в нем, с твоими медовыми волосами и этими чудесными карими глазами, – заметила Мэй, ее лицо сияло от удовольствия.
– Почему ты выглядишь такой счастливой? – со смехом спросила Адди. – Ведь это я надену платье.
Мэй подошла к ней и быстро обняла ее сзади.
– Я твоя мама. Я всегда счастлива, когда счастлива ты, милая. Разве я не говорила тебе этого раньше?