Ее глаза сверкали влажным блеском.
– Что ты чувствуешь сейчас?
Темные волосы упали на лоб, когда он опустил взгляд на нее, он помолчал немного в попытке подобрать слова. Затем он тяжело сглотнул и покачал головой.
– Я не могу описать это, – прохрипел он.– А как ты?
– Я чувствую, что ты часть меня,– прошептала Адди. – Мы единое целое. И я не хочу быть без тебя.
Внезапно он яростно приподнял ее бедра и вошел в нее. Захваченные ритмом, который установил Бен, они обрели более глубокое слияние, любя друг друга, пока весь окружающий мир не исчез. Он нашел ртом ее губы и похоронил свой финальный стон в ее горле, потрясенный тем взрывом облегчения, из–за которого сжимались ее мускулы вокруг его плоти. И потом они лежали, обнявшись в изнеможении, оглушенные чудом.
Адди пошевелилась первой. Она сонно перекинула руку через его плечи и оказалась сверху него на его груди. Со сверкающими глазами и растрепанными волосами она столь сильно походила на любопытного котенка, что рот Бена приоткрылся от удивления. Он прошелся пальцами по изгибу ее спины.
– Бен?
– Что?
– Ты все еще посещаешь ту женщину в Блу Ридж?
Он улыбнулся и обхватил ладонями ее лицо.
– Бог знает, почему я не удивлен тем, что ты спрашиваешь.
– Ну и?
– Я давно уже не видел ее. Я не с кем не был с тех пор, как впервые понял, что хочу тебя.– Неосознанно, он играл с ее волосами, пропуская их через пальцы, легко касаясь ими своего лица, наслаждаясь их мягкостью.– Ты поглотила все мои интересы и желания на недели. У меня не осталось ничего для какой‑нибудь другой женщины.
Адди ненавидела саму мысль о Бене с другой. Несмотря на все его заверения, она не могла не чувствовать ревность. Она не хотела, чтоб у него были воспоминания о других женщинах, об удовольствии, что они доставляли. Думал ли он о ней по‑другому, чем о них? Занятия любовью с ней были такие же, что и с ними? Ее мысли снова вернулись к той женщине в Блу Ридж?
– Ты любил ее?
– Я не знал ее достаточно хорошо, чтобы любить.
– Но ты и она…
– Мы наслаждались друг другом в постели. Но нужно больше, чтобы узнать человека, чем занятия любовью.
Она никогда не размышляла, как это можно заниматься любовью, не любя.
– А тебе она хотя бы нравилась?
– Догадываюсь, что ты можешь сказать, что мы были друзьями. Но никто из нас хотел большего, чем просто секс. Я не хотел знать, что у нее было на сердце, так же как и она.– Затем он замолчал, давая ей подумать над тем, что он сказал, и он сопротивлялся желанию притянуть ее ближе.
– Как хладнокровно.– Ее лицо выражало нечто среднее между отвращением и смущением.
– В некотором роде – да.
– В смысле?– спросила Адди с возрастающим раздражением.
– После занятий любовью между нами всегда была тишина. Нам не о чем было поговорить, нечем поделиться. Удовлетворение от наших встреч было поверхностным. Оно не оставалось в моей памяти.
– Поверхностное или нет, у нее, очевидно, было то, что заставляло тебя возвращаться. Ты приходил к ней не раз, не так ли?
Бен молчал и думал, что же лежало в основе расспросов Адди. Возможно, это была неуверенность, что проявилась в виде язвительных вопросов. Опасалась ли она, что он будет сравнивать ее и других женщин, которые у него были до нее?
– Почему ты не отвечаешь?– Адди потребовала раздраженно.– Занят подсчетами?
Бен колебался между симпатией и возмущением. Он не был рыцарем в блестящих доспехах, и никогда не смог бы им стать. Он слышал разочарование в ее голосе, когда она начала понимать это. Но ей придется принять его таким, каков он есть, включая все его недостатки.
– Я никогда не притворялся, что веду совершенную жизнь, Адди. Я – мужчина с такими же потребностями, что и у других, включая определенное количество женщин.
– И сколько их? Я – третья или четвертая? Или двадцатая? Или может быть пятидесятая?
– Я не делаю зарубки на своем ремне. Я никогда не сплю с женщиной ради того, чтобы добавить ее к числу тех, с кем я уже спал. Только, когда мне нужно побыть с кем‑нибудь. Иногда зная женщину, иногда – нет. Это не имеет значения. Но ты единственная, кого я когда‑либо любил.
Она хранила молчание в течение долгого времени, и он не мог угадать ее мысли. Наконец она заговорила тонким голосом, из которого исчезла вся воинственность.
– Ты когда‑нибудь думал о ком‑то из них?
– Нет. Правда состоит в том, что я не вспоминая время, проведенное с ними.
Она нахмурилась, обводя пальцем линию ключицы Бена.
– Если ты никогда не увидишь меня снова, будешь ли ты помнить эту ночь?
– Каждое мгновение, – сказал он грубовато.– Каждую секунду. Все, что ты мне сказала, каждое прикосновение и звук до конца своей жизни.
Адди покраснела и легла щекой на его грудь.
– Бен, ты не против, что у меня нет опыта? Я не знала, что ты хотел от меня…
Он перекатил ее на спину и закрыл ей рот своим поцелуем. Когда он поднял голову, его голос охрип.
– То, что случилось между нами несколько минут назад, заставляет все, что я испытывал до этого, бледнеть в сравнении.– Он сделал паузу, его губы начали искривляться в робкой улыбке.– Как новичок, ты почти истощила меня. Я не знаю, как выживу, когда у тебя появиться немного опыта.
– Тебе просто придется мужественно перенести это, – сказала она, и он хохотнул, целуя ее.
Проходили часы, скользя в никуда, и Адди начала бояться момента, когда Бен покинет ее. Все, что у них было,– это бесценные минуты, украденные у судьбы, когда им хотелось намного больше. Они разговаривали, то и дело, проваливаясь в сон, и все время Адди ощущала блаженство от соприкосновения их тел, от обнимающих ее рук. Были мгновения, когда ей чудилось, что он заглядывает ей в душу. Сплетались ли они в тесных объятиях или находились в блаженном истощении, чувство единения не оставляло их.
– Мне нужно скоро уходить, – прошептал он, когда комнату осветили первые лучи солнца.
– Не уходи. Я тебе не позволю.
– Я мог бы остаться, и тогда твоя семья найдет нас, – Бен задумчиво проговорил, целуя ее в макушку.– Но во имя справедливости, нам нужно найти другой способ, чтобы сообщить им это.
Если бы он намеревался разбудить ее, он нашел правильные слова. Упоминание ее семьи было единственным, что могло сделать подобное. Она уставилась на него широко открытыми глазами.
– О, Бен, как мы…что мы…
– Ну, мы знаем наверняка, что Расс не будет возражать.
– Ну конечно он не будет. Но мама умрет.
– Эффект для нее не будет столь сильным.
– О, да, он будет таким. Это будет ужасным шоком для нее. Ты не знаешь ее так хорошо, как я. Она уже разговаривала со мной, что она хочет для меня и Каро, и о ее браке с папой, и как она жалеет обо всем этом, ты просто не поверишь как… Бен, если мы хотим, чтобы она была на нашей стороне, нам нужно осторожно подготовить ее к этому, или она просто разозлиться и никогда не одобрит нас, и ты даже не представляешь, как много значит для меня ее счастье.
– Шшш, я понимаю
– Хорошо. Я рада.
– Постой, я сказал, что понимаю, но не соглашаюсь.
– С чем это ты не согласен?
– Я хочу знать, что ты понимаешь под «подготовить ее к этому».
– Думаю, мы должны ей дать привыкнуть к мысли, вместо того, чтобы вот так просто сказать ей об этом.
– Если бы она была такой хрупкой, как ты думаешь, она бы не прожила тридцать лет в браке с Рассом. И как я тебе уже сказал, мне надоели эти игры.
– Бен, пожалуйста. Мне будет так намного проще. Я начинаю бояться споров и слез. И она не будет приставать к тебе, только ко мне.– Она помедлила перед тем, как добавить.– Мне тоже нужно время. Мне нужно привыкнуть к мысли о нашей свадьбе. Несколько недель ухаживания не будут лишними.
Он нетерпеливо нахмурился.
– Пожалуйста, – проговорила она мягко.
– Если это то, что ты хочешь, я дам тебе время. Но у меня есть два условия в твоем маленьком плане. Во‑первых, я дам тебе две недели… именно столько выдержит мое терпение. Делай все, чтобы подготовить свою мать и саму себя, но через две недели мы назначаем день свадьбы.
– И другое условие?
Он провел пальцем от основания ее шеи к изгибу груди.
– Дни в твоем распоряжении. Если ты хочешь потратить их на ухаживания, значит, так тому и быть. Но ночи принадлежат мне.
Она моргнула в предчувствии.
– Бен, мы не помолвлены, и ты думаешь, что я позволю тебе…
– Черта с два, если мы не помолвлены. И у меня те же права, что и у любого жениха.
– А ты никогда не слышал о первой брачной ночи?
Его рука собственнически обхватила ее.
– Скажи мне, что не откажешь мне до нее, Адди. Или мне придется заставить сделать это.
Восторг от его прикосновения почти заставил ее позабыть то, что она хотела сказать. Но она не могла позволить ему приказывать ей.
– Конечно, я не буду отказывать тебе,– сказала она, кладя свою руку на его.– Но у меня тоже есть условие.
Его брови поднялись в сардоническом вопросе.
– И?
– Я не хочу, чтобы ты говорил папе о нашей помолвке.
– Почему нет?– потребовал он утомленно.
– Потому что он не умеет хранить секреты. И я знаю, что ты скажешь, когда дело касается бизнеса, он может. Но это не бизнес, и когда секрет касается чьей‑то личной жизни, то в одну минуту он влетает в его ухо, в другую он вылетает из его рта. И он не самый тактичный человек в мире, знаешь ли.
– Хорошо, хорошо. Я не скажу ему. Но если я узнаю, что ты сказала это кому‑нибудь, например, Каролине…– Он замолчал, когда Адди начала хихикать над его ворчанием.– Не объясните ли вы, почему вы так удивлены, мэм?
– Несколько недель назад я бы и не мечтала, что мы когда‑нибудь будем спорить из‑за чего‑то подобного. Но мне придется поверить во все это. Что ты сделал со мной?
– Я влюбился в тебя, – ответил он. В его голосе не слышалось неуверенности в его любви, ничего утаенного или скрытого.
Она робко улыбнулась и поцеловала его.
– Подобное счастье заставляет меня волноваться
Бен лег на нее, его лицо было серьезным.
– Тебе не о чем волноваться.
Она посмотрела мимо него на закрытую дверь.
– Люди, событии, будущее… что, если все это встанет между нами? Что если нас разделит то, что мы не сможем контролировать? – Безымянные угроза поджидали их за четырьмя стенами, угрозы, которые проверят их обретенную любовь. Ее рука двинулась через его грудь к бьющемуся сердцу. Бен накрыл ее руку и крепко прижал ее к себе.
– Поверь в меня,– сказал он хрипло.– Поверь в мои силы. Я не позволю разлучить нас. Даже ты не сможешь выгнать меня. Никто в мире не сможет заполнить место в моем сердце, как это делаешь ты. Если бы я не встретил тебя, то я провел бы всю свою жизнь в поисках тебя. Ты веришь в это?
Она подумала о старике, одетым в лохмотья и одиноко стоящим под дождем.
– Да, – прошептала она, приникая к нему. Она боролась, чтобы освободить последнюю внутреннюю крепость. Слова «я тебя люблю» застыли в глубине, умоляя, чтобы их освободили. Она хотела сказать ему, хотела показать ему, что она тоже любит его с той же уверенностью, что и он. Он, казалось, не заметил ее молчания, но Адди старалась показать свою любовь щедрым откликом своего тела.
Его рот сокрушил ее в поцелуе, что заставил задрожать Адди, и все связные мысли растворились в потоке наслаждения. Он взял ее с жадной страстью, не давая отсрочку, облегчение, входя в нее, словно его голод никогда не будет утолен. Его рот без передышки терзал ее, превращая ее вздохи в трудно различимые звуки. Она превратилась в его собственность, наконец‑то понимая, какой несовершенной она была без него. Он умышленно поднял ее на новые вершины чувственности, где самообладание было отброшено без всяких сожалений. С неразличимым шепотом она обвила его руками.
Адди пошевелилась, только когда он оставил ее, слишком измученная, чтобы заметить последний поцелуй, последнюю ласку. Казалось, прошло всего несколько минут, и она услышала голоса внизу. Настал рассвет и свет залил всю ее комнату. Она зарылась под подушку, желая поспать, ее тело все болело.
Она проснулась со странным чувством страха, замечая, как изменился свет в комнате, стал более темным вместо серо‑голубого. Она лениво перекатилась на спину, смаргивая сон, сдерживая зевоту. Звук женских голосов внизу исчез, также как и голоса работающих мужчин и лающих собак. Все стихло. И затем она услышала пыхтение машин, шин, шуршащих по мостовой.
Адди выползла из‑под одеял и присела на край кровати с широко открытыми глазами. В углу стояла электрическая лампа. Она уставилась на плакат на стене, на Рудольфо Валентино[7]с прилизанными черными волосами. Она почувствовала, что задыхается.
– Нет. Нет, не позволяй этому случиться.
Нетвердо встав с кровать, Адди подошла к двери и попыталась повернуть ручку. Она была заперта.
– Выпустите меня, – сказала она, но никто не услышал ее, она сильнее потянула дверную ручку.– Выпустите меня!– Ее голос охрип от страха.– Бен, где ты? Бен, Бен!
Она проснулась с полузадушенным звуком, ее сердце билось в горле. Дрожа, она оглядела розовую спальню и выбралась из кровати, направляясь к середине комнаты и оглядываясь по сторонам. Все было здесь. Ее плечи и спина расслабились. Она подошла к зеркалу и посмотрела нам свое бледное лицо, на явный страх, что мерцал в ее глазах. Это был сон.
– Я принадлежу этому месту, – она выкрикнула громко дрожащим голосом. – Я принадлежу этому месту, и не вернусь назад. Никогда. – Карие глаза, что уставились на нее из зеркала, были полны отчаяния и сомнений.
* * * * *
– Ааа… вот и наша соня,– сказала Каролина нежно, как только Адди спустила вниз. Адди улыбнулась болезненно, садясь на свой стул за столом. Мэй налила кофе и засуетилась около нее, чувство комфорта и покоя начало наполнять Адди.
– Ты поздно встала сегодня утром,– сказала Мэй с улыбкой.– Хорошо спалось?
– Я…я… Что ты имеешь в виду?– спросила Адди нервно.
– Ну, мы провели последние несколько дней у Фэнинсов. Наверняка, хорошо вернуться с вою собственную постель, правда, ведь?
– По мне, это просто прекрасно, – заметила Каролина, прижимая руку к спине.– У Фэнинсов просто ужасные кровати. Все эти дни я с трудом могла заснуть!
Адди пожалела ее сочувственно.
– Бедная Каро. Но я почти завидую тебе, ты же с нетерпением ждешь ребенка, чтобы заботиться и любить его.
– Всегда завидуешь чему‑то, что принадлежит другому,– последовал сдержанный ответ.– Этот ребенок причиняет мне больше хлопот, чем Лиа. Или это все потому, что я стала старше.
– Тридцать – это еще не старость.
– Скажи это Питеру.– Каролина слабо улыбнулась.– Думаю, он готов отправить меня на пастбища.
– Что ты имеешь в виду?
Улыбка Каролины исчезла.
– О, ничего. Просто шутка.
– Я не понимаю.
– Ты поймешь, когда выйдешь замуж,– прервала Мэй ласково. – Включая некоторые неудобства и беспокойства, с которыми сталкиваются женщины.
– Но брак будет прекрасным только с правильным мужчиной, – мечтательно проговорила Адди, сопротивляясь желанию посмотреть на реакцию Мэй. – Не дождусь, когда выйду замуж!
– И за кого ты собираешься выйти?
– О… ни за кого.– Адди добавила немного удивления в голос. Разговор заглох, но Мэй не спускала глаз с Адди все утро.
Глава 8
Рассел любил громко ворчать, работая у себя в кабинете. Звуки его подсчетов и расстроенных восклицаний проникали сквозь стены и доносились вниз в прихожую, где занимались рукоделием Мэй, Каролина и Адди. Мэй и Каролина чинили одежду, в то время как Адди вышивала контур на наволочке.
Они шили долгое время, достаточно долго для того, чтобы Адди почувствовала дискомфорт от долгого пребывания в одном положении. Она заерзала на стуле и осмотрелась вокруг. Кейд закончил свою домашнюю работу и пошел наверх на ночь, в то время как остальная часть домочадцев уже креко спала. Было так тихо в комнате, слишком тихо для душевного покойствия Адди. Она обратила свое внимание на наполовину вышитый цветок на наволочке у нее на коленях, но мысли ее блуждали беспокойно. Светлые головы Мэй и Каро были наклонены к их работе. Адди поразило то, как удивительно похожи они были в своей внешней светлости и безмятежности.
Она задавалась вопросом, как они могут выглядеть такими безмятежными, когда в действительности они были не более мирными, чем она сама. Внутри они тоже не были спокойными. Эдди видела и чувствовала горечь Мэй, когда та говорила о жизни, которую могла выбрать давным‑давно, жизнь так отличающуюся от теперешней. И Каролина была более сложна, чем могло показаться постороннему человеку. Адди слегка тряхнула головой, присматриваясь к Каро и Мэй. Почему им удавалось намного лучше скрывать свои чувства, чем ей?
По крайней мере я действительно могу сказать, что думаю большую часть времени. Чем остальные совсем не могут похвастать. Ни одна женщина здесь ни о чем не думает. Кто придумал правило, что женщины даже предположительно не могут рассердиться, что им допускалось только быть только спокойными и сдержанными? Мужчины так решили. Мужчинам нравилось, что их женщины были едва ли не святыми, в то время как они даже не утруждали себя попытками управлять своим нравом или следить за выражениями. Они могли полностью растоптать других людей и быть столь грубыми и жесткими, как им хотелось, а женщины должны были сглаживать шероховатости и приводить все в порядок снова. Мэй и Каро были прекрасными образцами настоящей женщины девятнадцатого столетия. Хозяйки, примирители.
Я не буду походить на них, – думала Адди капризно. – Я не смогу, даже если бы очень захотела. Это означало бы притворяться все время. А я плохая актриса.
Каролина, однако, играла в преображение. Адди переключила свое внимание исключительно на сестру. Как же все‑таки различны были ее внутренний и внешний облик. Она выглядела так, будто никогда не говорила и не делала ничего непристойного в своей жизни. Белокурая, безмятежная, бесстрастная…казалось, что Каро унаследовала мало сильной природы ее отца. Она, казалось, была счастлива иметь мужа, не делившего с ней ложе. Несколько недель назад Питер и Каро разошлись по отдельным спальням, используя беременность Каро как предлог. С этого момента Питер спал наверху, безо всякого предвкушения следующей встречи с женой следующим утром за cтолом во время завтрака.
Адди была изумлена отсутствием удивления ко всей этой ситуации со стороны семейства Уорнеров. Все они приняли как должное, что Каролина не имеет потребности в близости с мужчиной, если только это не необходимо для зачатия ребенка. Но Адди знала о связи Каролины с Рейфом Колтоном. Каролина была женщиной из плоти и крови, и у нее была потребность отдавать и получать любовь.
Адди чувствовала жалость к Каролине. Неужели все, что той выпадало на всю ее оставшуюся жизнь – это безжизненный брак и несколько воспоминаний о пережитой страсти? У Адди было чувство, что там, внутри у Каролины все еще пылала любовь к горячему ковбою, который был ее возлюбленным, был отцом ее первенца, человеком, который был убит так же яростно, как и жил. Она сидела здесь и спокойно шила…думала ли она когда‑нибудь о том, что они разделили? Возможно, она не могла позволить себе этого.
Я никогда не совершу ошибку, подобную той, что допустила она – думала она удивленно. Я бы никогда не смогла променять Бена на кого‑то другого, независимо от того, правильно это или нет. Я подозреваю, у меня нет для это сил.
Никогда еще Адди не ощущала различия между собой и этими двумя женщинами так остро, как в этот момент. Они уже давно начали играть ту роль, которую, как предполагалось, должны брать на себя женщины. Пожертвовать, отойти на второй план, ставить свои собственные желания позади всех остальных. Терпеть вещи, которые приносят боль, гнуться подобно тростнику на ветру. Это требовало другой силы, совершенно отличающейся от той, которой обладала Адди. Она была воспитана с уважением к своим собственным потребностям, так же, как мужчины уважали свои. Она бы не продержалась долго как мученик. У нее не было того тихого, стального терпения которое позволяло безропотно страдать день за днем.
Дни ее детства прошли, но они все еще были частью ее самой. Живя с Лиа в течении тех лет после войны, она училась работать и экономить каждое пенни, обнаружила, что может вынести многие трудности на своих плечах так долго, как долго она будет свободна в принятии своих собственных решений. И эта свобода никогда не должна быть отнята.
Я не буду идти по жизни, не чувствуя и принадлежа, никогда больше. Я не буду проводить свои дни, надеясь, что они пролетят быстро, чувствуя оцепенение ко всему.
Она слегка подскочила, поскольку почувствовала укол собственной иглы.
– Ай!
– Укололась? – спросила Мэй.
– Да, мама. Я просто не могу сосредоточиться на этом.
– Почему бы тебе не поискать что‑нибудь почитать?
У Адди не было желания читать, но она кивнула без энтузиазма, откладывая в сторону работу. Она скривилась, потому что заметила, что оставила небольшое кровавое пятно на ткани, это место придется маскировать большим количеством вышивки. Тогда она услышала легкие чарующие переборы гитарных струн, доносящихся снаружи, и ее пульс участился. Бен играл на своей гитаре на ступенях маленького двухкомнатного здания ранчо, в котором он жил, что стало его привычкой, всегда, когда обед заканчивался рано. Мелодия была мягка и маняща.
– Какая прелестная песня, – прокомментировала Каролина, и Адди торопливо встала. Было бесполезно сопротивляться притягательной силе музыки.
– Я иду на прогулку, – пробормотала она и покинула комнату. Все они знали, куда она направлялась.
Мэй окликнула ее сдавленным и низким голосом.
– Не долго, ты слышишь меня?
Тогда заговорила Каро, льстиво и мягко, так как обращалась к Мэй.
– Мама, ты же знаешь, что все, что ты скажешь против него, только сделает ее более решительной. Было бы более мудро промолчать.
– Молодец, старина Каро. – шептала Адди, усмехаясь про себя. Почему многие ее друзья, которых она знала раньше, жаловались на своих старших сестер?
Она вышла наружу и соскочила вниз совсем как ребенок, внезапно став беззаботной. Ее сердце, казалось, забилось радостно, потому что она видела Бена. Лунный свет бросал серебристо‑синие блики на его темные волосы и освещал длину его ног, потому что он сидел в узком дверном проеме небольшого здания. Одна его нога опиралась на ступень, другая спокойно покоилась, в то время как гитара лежала поверх согнутой в колене ноги. Он улыбнулся, увидев ее, и продолжал подбирать мелодию, глазами ни на минуту не отрываясь от ее тоненькой фигурки. Адди собрала пальцами складки ткани по обеим сторонам ее юбки и шла, размахивая ими, в такт шагам, сама беспечность.
Она подошла ближе, и их взгляды встретились, даря безмолвные обещания.
– Они знают, что ты здесь? – спросил он, кивая в сторону дома.
– Я сказала матери и Каро, что иду на прогулку.
– Это все? Ты не упомянула меня?
– Они знали, что я вышла, чтобы увидеть тебя.
Бэн усмехнулся.
– Тогда это немного скромно, говоря, что ты только идешь на прогулку, не так ли?
Она изобразила обиду, отворачиваясь и направляясь к дому, но притормозила, чтобы бросить через плечо.
– Если тебе неприятна моя компания, то так и скажи.
– Я никогда не говорил этого, – он отодвинулся на несколько дюймов и указал на место рядом с собой. – Присядь.
– Там слишком узко, я не смогу нормально разместиться.
Его улыбка была дьявольской.
– А ты попробуй.
Адди удалось втиснуться рядом с ним и заполнить остававшееся пространство.
– О, я не могу даже дышать.
– Я не жалуюсь, – он наклонился к ее склоненному рту. Ее язык встретил его, опаляя, обжигая, предлагая и пробуя на вкус, пока кровь Бена не забурлила с увеличивающейся энергией. Он издал глубокий благодарный стон перед тем, как отстраниться от нее, помня о потребности в соблюдении приличий. Он неуклюже установил пальцы на струнах и осмотрел гитару так, будто впервые ее видел.
– Я что, знал раньше, как играть на этой штуковине?
Она хихикнула, уткнувшись ему в шею, наслаждаясь ароматом его кожи.
– Да. И сыграй что‑нибудь красивое для меня.
Он склонил голову к гитаре и подчинился. Навязчивая мелодия, которую она слышала многими ночами, будучи одинока в своей постели, казалось, витала вокруг них. Она потерлась щекой о его плечо, глаза прикрылись в блаженной неге.
– Это звучит так грустно.
– Это, – он продолжал играть, многозначительно глядя на нее, – это напоминает мне тебя немного.
– Я не грустна.
– Но и не совсем счастлива.
Его понимание лишало сил, и Адди не могла отрицать этого. Она была бы счастлива, если бы не боялась за Рассела, если бы не было такой враждебности между «Санрайз» и «Дабл бар», и если бы ее отношения не были причиной страданий Мэй, и если бы заботы о ее собственном прошлом могли бы быть решены… что ж, был целый перечень вещей, о которых нужно было беспокоиться.
– Нет, я не совсем счастлива, – допустила она. – А ты?
– Иногда.
Она сделала раздраженное лицо.
– Мужчинам проще, чем женщинам, быть счастливыми.
Бен смеялся открыто.
– Никогда прежде не слышал ничего подобного. Почему ты считаешь, что нам проще в этом?
– Вы можете делать все, что только захочется. И ваши потребности настолько просты! Хорошая еда, случайная выпивка с парнями, женщина, чтобы согреть постель – и вы находитесь в экстазе.
– Ну, держись, – сказал он. Его глаза горели злым весельем, когда он отложил в сторону гитару и повернулся к ней, ложа свои руки на ее бедра. Он были окружены трелью сверчка и шепотом бриза.
– Есть несколько пунктов, которыми ты пренебрегла.
– О? В чем же еще вы нуждаетесь, кроме того, что я уже назвала?
– В семье, с одной стороны.
– Большой или маленькой?
– Большой, конечно.
– Конечно, – отозвалась она эхом, слегка скривившись. – Ты бы не сказал того же, если бы был женщиной, которая должна родить детей.
– Вероятно, нет, – уступил он и улыбнулся. – Но, говоря как мужчина, мне нравится идея насчет где‑то с полдюжины.
Было трудно представить его отцом. Он слишком хорошо подходил на роль амурного холостяка.
– Не могу себе представить, что ты стерпишь дом, наполненный детьми, одного ребенка, срыгивающего тебе на рубашку, и другого, изо всех сил дергающего тебя за штанину.
– Так уж случилось, что мне нравятся дети.
– Даже грязные?
– Не знал, что бывает другой вид.
– Как ты можешь знать, что они тебе нравятся? – требовала она.
– У меня есть племянник и племянница, и они...
– Это только двое, – сказала она торжествуя. – Двое сильно отличаются от шестерых.
– Чего ты добиваешься?
– Я всего лишь хочу обратить внимание на то, сколько времени, внимания и беспокойства потребует эта полудюжина детей.
– Таким образом, ты не планируешь шестерых?
– Нет, это уж слишком! Двоих или троих достаточно…
– Замечательно. Главное, чтобы один из них был мальчик
– Шовинист! – проворчала она. – Ты получишь три возможности, и если все они окажутся девочками – очень жаль. Рождение слишком многих детей делает женщину старой прежде времени. И, кроме того, я была бы настолько занята этими шестью, что у меня совсем не хватило бы времени на тебя. И я всегда также слишком бы уставала для занятий любовью и…
– В твоих словах есть смысл, – сказал он торопливо. – Хорошо, мы сделаем троих.
– Бен, теперь, когда мы говорим о нашем будущем, есть нечто, что меня беспокоит…
– Позже, – сказал он. Его дыхание ерошило тонкие волоски у нее на затылке. Она подскочила, поскольку почувствовала нежный укус его зубов.
– Но это важно. Это насчет нашего брака и…
– Адди, я не собираюсь сидеть здесь и тщательно разбирать список. – Его руки переместились вверх, обхватывая талию и задерживаясь под грудью. – Не сейчас. Это – первый раз, когда я с тобой наедине с прошлой ночи.
Слабая боль обосновалась у нее в груди, ощущение, требующее успокоительного касания его рук.
– Я скучал по тебе сегодня, – бормотал он.
Она, выгнулась назад и оттеснила его.
– Важно поговорить об этом. Есть кое‑что, что мы должны понять друг в друге. Это и есть своего рода ухаживание.
Бен вздохнул, отпуская ее, и оперся руками на согнутые колени. Он послал ей косой взгляд полный сарказма.
– Что же такого ты не понимаешь, что не может подождать?
– Это кое‑что, что ты не понимаешь во мне.
Внезапно его глаза стали тревожными.
– Продолжай.
– Есть вещи, вы которых я нуждаюсь… это не может быть обычный брак. Я отличаюсь… от других здешних женщин.
– Я не буду спорить с этим.
– Я беспокоюсь о том, что будет представлять собой брак между такими людьми как мы. Мы оба решительны, и у каждого из нас имеются собственные суждения.
– Согласен. Нам придется найти множество компромиссов.
– Но есть некоторые вещи, по поводу которых я не хочу…не могу пойти на компромисс, – она подняла взгляд и вспыхнула, встретившись с его глазами. – Я сожалею, что подняла этот вопрос. Я действительно не знаю, что хотела сказать.