– Откуда такой внезапный интерес к греху и искуплению? – спросил он приглушенно, – Вспоминаю всякие школьные штучки, тебя никогда не ловили на этом? Держу пари, ты прятала учительский мел. Или шушукалась с подружками на уроке географии…
– Никогда, – сказала она, устраиваясь поудобней. Она положила голову ему на плечо, наслаждаясь прикосновениями его губ. – Я всегда хорошо вела себя.
Он ловко расстегнул крохотные пуговки на вороте ее длинной ночной рубашки, одну за другой, спускаясь к ее груди.
– Я слышал нечто другое, Аделина.
– Не верь ни единому слову. А, кроме того, ты тоже вероятно не был ангелом.
Бен усмехнулся:
– Меня постоянно выгоняли с уроков.
– Нарушитель спокойствия.
– Угу. Однажды я спрятал змею в столе Мэри Эшборн, – он лениво хохотнул. – Она вытащила ее, когда полезла за карандашом.
– Как гадко!
– Это была маленькая садовая змейка. Она не стоила всего того крика.
– Зачем ты это сделал?
– Мэри мне нравилась.
– Твои методы ухаживания улучшились.
– Практика, – сказал он, его рука скользнула под подол ее рубашки, и она схватила ее, чтобы остановить.
– Со многими женщинами?
– Не с таким количеством, какое ты, кажется, подозреваешь. Разве мы не говорили об этом раньше?
– Ты сказал, что как‑нибудь расскажешь, почему так либерально настроен в отношении женщин. О той, кто так на тебя повлиял.
– Почему ты так уверена, что это была женщина?
– Интуиция. Ты ее любил?
– Вроде того.
– Ты хотел на ней жениться?
Лицо Бена изменилось, он явно испытывал дискомфорт и выглядел настороженным и возможно немного ожесточенным.
– Адди, я не готов говорить об этом.
– Она причинила тебе боль, да?
Несмотря на раздражение, Бен с сожалением засмеялся над ее упорством. И проницательностью.
– Почему это так важно?
– Я едва знаю что‑то о твоем прошлом. Есть в тебе что‑то, чего я не понимаю, и это беспокоит меня. Беспокоит, что ты знаешь обо мне намного больше, чем я о тебе. Ты – загадка. Почему ты выбрал такую жизнь, и почему…
– Стоп. Прежде, чем я объясню что‑нибудь. Я хотел бы уточнить, что, черт возьми, и я не все понимаю в тебе.
– Она много значила для тебя? – спросила Адди, игнорируя его попытку увести ее в сторону.
– В то время я думал, что она была для меня всем, – Бен откинул голову на спинку дивана и уставился в потолок. – Ты когда‑нибудь хотела чего‑нибудь так, что спустилась бы в ад и вернулась назад только чтобы получить это? И как только ты получала это, чем больше усилий прилагала, чтобы удержать, тем меньше власти имела? Она была такой. Я никогда не встречал никого столь неуловимого. Чем дальше от меня она была, тем больше я хотел ее.
Адди с удивлением почувствовала укол ревности. Она внезапно поняла, что не уверена, что хотела бы услышать о том, как он желал другую женщину, но в то же самое время горела желанием узнать о том таинственном прошлом, о котором он говорил так мало.
– Кем она была?
– Дочь одного из моих профессоров в Гарварде. Ее отец был одним из самых блестящих людей, которых я когда‑либо встречал. Такой весь очень новоанглийский – надменный, интеллектуальный, динамичный. Иногда, когда он говорил, его слова, словно прожигали твой мозг, вещи, сказанные им, были радикальными. Это было потрясение. Его дочь во многом была на него похожа, тот же блеск, тот же интеллект. Я никогда не слышал, чтобы женщина разговаривала так, как она. Он позволил ей изучать те же предметы, что и его студенты, позволял ей говорить и делать все, что она хотела. Она была умнее большинства мужчин, которых я знал. Она была очень образованной женщиной. Быть воспитанной в маленьком городе около Чикаго, где мало кто слышал о подобных вещах… я был очарован.
– Она была красива?
– Очень.
Ревность Адди удвоилась. Красивая, умная, очаровательная.
– Она кажется прекрасной, – сказала она невыразительно.
– Я тоже так думал некоторое время. Но это было невыносимо, я никогда не знал, что она выкинет в следующую минуту. То она была словно тающий во рту сахар, то вдруг впадала в гнев по неведомой причине. Иногда она шла на какой‑то сумасшедший риск, таща меня в дикие приключения. Я был или безумно счастлив рядом с ней или безумно несчастен.
– Почему она была так необузданна?
Взгляд Бена стал отстраненным, словно он пристально вглядывался в неуловимые видения.
– Для нее не было места в этом мире. Ей дали возможность стать особенной…отличной от других…а затем все стали пытаться поместить ее на место, которому она не принадлежала. Включая меня. Она была птицей в клетке, которая снова и снова билась о прутья своей тюрьмы. Я много раз задавался вопросом, почему она не могла быть как другие женщины, почему она хотела говорить только о мужских предметах, – он сделал паузу и посмотрел на нее, но его взгляд был непроницаем. – Ты должна это понять.
Адди тихонько кивнула.
– Но у нее не было твоей силы, – продолжил Бен, – У нее не было никакой надежды найти свой путь. Я видел, как она задыхалась, и не понимал почему. Я думал, что единственный способ помочь ей – это попытаться изменить ее. Чем жестче я держался, тем было хуже. Я любил ее, и она чувствовала ко мне то же. Но все, что я хотел от нее – семьи, ребенка, жизни вместе – все это было для нее тюрьмой. Она не хотела и доли такой жизни.
Бен глубоко вдохнул и сделал медленный выдох, поражаясь внезапной легкости в груди. В первый раз он заговорил об этой части своего прошлого. Он не планировал рассказать все это Адди, но теперь имело смысл снять тяжесть с души и рассказать все до конца. Кто еще мог его понять? Кто еще мог знать, каково это – вот так вот бороться?
– Как это закончилось?
– Она…, – Бен откашлялся и остановился. Он не мог выговорить ни слова. Адди молчала, терпеливо ожидая, хотя про себя кричала, чтобы он продолжал.
– Она узнала, что беременна, – пробормотал он, его глаза вспыхнули виной и застарелой болью. – Моим ребенком. Я настаивал, чтобы мы поженились. До выпуска оставалось несколько недель и у меня были планы вернуться в Иллинойс, чтобы получить работу в банке моего отца. Она была несчастна, я волновался. Я хотел ребенка. Я хотел ее. Через день, после того как она сказала о беременности, она сделала аборт. Когда я узнал о том, что она сделала, я пожалел, что она не умерла вместе с ребенком. Я никогда больше ее не видел.
Сердце Адди наполнилось состраданием.
– Как тебе удалось закончить семестр?
– Деньги в нужные карманы. Мой отец был решительно настроен на то, чтобы его сын закончил Гарвард. Не было такой цены, которую не стоило бы заплатить. Меня это не волновало. Я словно омертвел.
– Мне жаль, что она так сделала, – прошептала Адди, – С ребенком.
– В этом была и моя вина. Я использовал бы ребенка как цепь и кандалы, чтобы держать ее рядом с собой…
– Нет. Она должна была поговорить с тобой. Ты помог бы ей найти способ жить с этим. Она должна была доверять тебе. Ты бы выслушал ее.
– Нет. Тогда я был другим.
– Не думаю, что настолько другим. Ничто не заставит меня поверить, что ты проигнорировал бы просьбу о понимании. Ты не сделал бы ее жизнь тюрьмой.
– Как ты можешь быть в этом уверена? – спросил он грубо.
– Я знаю тебя. Мое сердце говорит мне это.
Он отвернулся. Адди сидела у него на коленях, пытаясь понять, что скрывается за его молчанием. Внезапно он потянулся рукавом к глазам, промокая незнакомую влагу, и она обвила его руками за шею, отчаянно его прижимая. Она должна была убедить его в том, что она не станет такой, как та другая женщина, которую он любил, ее дух не сокрушит осуждающий мир.
– Я не такая, Бен.
– В некоторой степени такая.
– Хорошо, конечно я не хочу быть неспособной сказать, что я хочу или не делать то, что я хочу, только потому, что я – женщина. Но я не птица в клетке. И я хочу принадлежать тебе.
– Я не хочу заманить тебя в ловушку.
– Больше всего я боюсь, что останусь одна. Разве ты не видишь, что у меня есть больше свободы с тобой, чем без тебя?
Его руки обхватили ее плечи, он пристально посмотрел на нее. Сочетание невинности и опыта никогда не было столь явным на ее лице. Он видел порыв ребенка, страстную любовь женщины и глубину понимания, которая могла принадлежать человеку вдвое ее старше.
– Видит Бог, я никогда не позволю тебе уйти, Адди.
– Я это знаю.
– И я не буду пытаться изменить тебя.
– А я и не позволила бы.
– Нет, ты бы не позволила, – сказал он и немного расслабился. – Вы – настоящая женщина Аделина Уорнер.
– Слишком много для тебя, чтобы трогать руками? – спросила она вкрадчивым голосом, поддразнивая его. Внезапно оказавшись опрокинутой на спину, она улыбнулась, смерив его взглядом. Его глаза были наполнены желанием.
– Отнюдь нет, – сказал он, продолжая ей доказывать это способом, который не оставил у нее никаких сомнений.
* * * * *
Решения, принятые с глазу на глаз Беном и Расселом о том, как действовать в этой критической ситуации, семье не сообщались, но некоторые вещи были понятны и так. Самая важная – забор никуда не денется. Во‑вторых, Рассел решил ограничить одиночные поездки по ранчо свои, остальных Уорнеров и ковбоев, вопреки тому, что они ожидали. Он оставался в своем кабинете и держался подальше от разрушенного заграждения, в то время как Бен контролировал строительство дополнительных хижин на границе, удвоил число патрулирующих «Санрайз» по ночам и дал задание работникам ковать новые столбы в основание заграждения.
Баррели драгоценной воды использовались для смягчения грунта, чтобы вырыть отверстия для столбов, возмущая тех, чьи стада были измучены жаждой. Мэй, Каролина, Адди и даже Лиа были заняты тем, что лечили порезы и царапины, которые колючая проволока оставляла на руках мужчин, занятых на строительстве. После нескольких дней такой работы Адди жаловалась Бену, что ее пальцы навсегда останутся коричневыми после бесчисленных бутылочек йода.
Реакция города и соседних ранчо на нападение на собственность Рассела была неоднозначной. Некоторые скотоводы, поддерживающие идею закрыть свою землю дешевым ограждением из колючей проволоки, были оскорблены так, будто сами подверглись такому нападению. Но некоторые говорили, что Рассел это заслужил. Много ковбоев ненавидели идею ограждения земель, они привыкли ездить свободно. Мелкие скотоводы, которые часто присваивали себе отбившийся от стада скот, дрейфующий через границы владений, также негодовали на строительство заграждения.
Проходил день за днем и Адди начала остро тосковать по Бену. Она почти не видела его. Он был занят, решая проблемы, с которыми к нему шли, независимо от того маленькие они или большие. Его работе не было конца, он контролировал строительство забора и координировал другие хозяйственные работы на ранчо. Вокруг дома и в самом доме толкалась куча народу и Адди и Бен не имели никакой возможности уединиться. Был назначен человек для охраны дома ночью, что тоже исключало возможность свиданий с Беном.
Адди была поглощена своей неудовлетворенностью, эмоциональной и физической, и она не пройдет, пока Бен не будет снова с нею. По ночам она лежала, раскинувшись на кровати, и уныло думала о том времени, когда Бен приходил к ней. Как можно было хотеть кого‑то так? Моменты, когда она видела его, не были полноценными, рядом всегда был кто‑то из членов семьи или работников ранчо, и не было никакой возможности побыть наедине.
Как долго она сможет быть без него? Ее потребность в нем становилась сильнее с каждой минутой, пока она едва могла вынести ее, если он был рядом. Как странно было чувствовать такую страшную всепоглощающую жажду кого‑то и негодовать на все, что отдаляло его от нее. Он пробудил в ней желания, сильные желания, которые требовали утоления. У нее было так мало ночей с ним и каждая следующая ночь без него будет холодной и пустой. Оглядывая людей, собравшихся за одним столом, она задавалась вопросом: поймет ли кто‑нибудь из них, что она чувствовала? Нет. Ни один из них на это не способен, даже одинокая и чувствительная Каролина.
Я бы пошла за ним хоть на край света. А ни один из них никогда не боролся друг за друга. Но однажды они должны были чувствовать что‑то? Что‑то должно было быть? Каролина и Питер вели себя, как будто были едва знакомы, Мэй и Рассел были в лучшем случае устало нежны. Никакой страсти, никакой нежности. Даже никакого возмущения. О чем они говорят, когда остаются одни? Или просто молчат?
Адди скучала по долгим, уютным разговорам с Беном. В самые темные часы ночи она рассказывала ему некоторые скандально интимные вещи, из тех, что женам не полагалось рассказывать мужьям. Беседы с Беном были источником бесконечного очарования, не было почти ни одной темы, которую он бы не захотел затронуть и он никогда не страдал от излишней скромности. Казалось, ему даже доставляет удовольствие заставлять ее краснеть, и он всегда преуспевал в этом, даже в темноте.
Спустя недели разлуки она стала замечать, что Бен будто изменился. Исчезла легкость его манер, а чувство юмора стало более резким, чем обычно. Он всегда куда‑то торопился и не задерживался возле нее, и как будто бы даже старался ее избегать. Почему он стал таким бесцеремонным и резким? Почему казалось он словно был сердит на нее?
Каждый раз, когда она слышала, что он шел в дом во время обеда, видела, как он входит в комнату, наблюдала, как садится за стол, она чувствовала боль в груди. За то время, что он провел на солнце, его кожа стала более смуглой, отчего изумрудные глаза стали еще ярче на лице. Он никогда не был настолько красив и настолько недостижим. Почему, когда она смотрела на него через обеденный стол, расстояние между ними, казалось, превратилось во многие мили?
* * * * *
Адди просунула голову в приоткрытую дверь комнаты Каролины и нахмурилась, увидев маленькую фигурку с большим животом, укрытую покрывалом, на которую утреннее солнце отбрасывало нежные блики.
– Каро? – сказала она мягко, и сестра пошевелилась. – Ты не хочешь все же подняться?
Каролина покачала головой, выглядя раздраженной. Ее лицо было одутловато, а под глазами, обведенными темными кругами, были мешки.
– Нет. Я чувствую себя больной. Я устала.
– Может доктор Хаскин ….
– Он говорит, что со мной все в порядке.
– Хорошо. Это замечательно.
– О! Не надо быть такой оптимистичной!
– Может принести тебе чаю? Я почитаю тебе историю из вчерашней газеты о…
– Нет. Спасибо, но я не чувствую желания что‑нибудь выпить или послушать.
Адди осторожно подошла к кровати и присела на край, накрыв руку Каро своей.
– Что случилось? – спросила она мягко.
Участие словно прорвало что‑то в Каро, ее глаза наполнились слезами:
– Я чувствую себя такой толстой и ужасной, и со скверным характером. И я теряю волосы. Разве ты не видишь, какими тонкими и редкими они стали? У меня всегда были такие красивые волосы.
– Они все еще красивые. Если ты и потеряла несколько, этого еще недостаточно, чтобы все заметили. И они вырастут снова, как только ребенок родится.
– И… и Питер больше не хочет поговорить со мной или обнять меня…
– Он не понимает, чего ты хочешь от него. Скажи ему, в чем ты нуждаешься.
– Я хочу, чтобы он и так знал это.
– Мужчины не всегда понимают, что надо сделать. Иногда им надо говорить.
Каролина судорожно вздохнула и вытерла глаза платочком.
– Эта непоседа Лиа была в моей комнате и начала прыгать на кровати. Я была резка с ней, и она не понимает почему.
– Я увижусь с ней. Кейд и я возьмем ее с собой в город. Вчера она хотела ткань, чтобы сделать кукле платье, но у нас не оказалось подходящих лоскутов. Мы купим ей отрез хлопка и может быть леденец.
– Правда? О, ей это понравится.
– А какие привезти тебе? – мягко поддразнила ее Адди, – Мятные или лакричные?
– Никаких, – сказала Каро, которая выглядела теперь более умиротворенной. Несмотря на беременность, она была похожа на маленькую девочку с этим заплаканным лицом и пухлыми щечками. Адди почувствовала такую острую любовь к ней, жалея, что не знала, как сотворить для Каро какое‑нибудь чудо.
– Сегодня вечером, когда я вернусь, мы вымоем твои волосы. И ты сразу почувствуешь себя лучше. И я попрошу Бена поиграть немного в музыкальной комнате после обеда, особенно ту песню, которую ты так любишь.
– Но Бен так занят…
– Он найдет время, – уверила ее Адди, и озорно усмехнулась, – если я попрошу.
Лицо Каролины прояснилось и она с надеждой посмотрела на нее:
– Что происходит между вами двумя?
Адди наклонилась пониже, ее карие глаза заблестели от волнения:
– Он любит меня, – прошептала она.
– О, Аделина...
– Я никогда не мечтала, что могу быть настолько счастливой. Я так люблю его, что это причиняет боль.
– Я так рада за тебя, – воскликнула Каролина, хватая ее за руку, – Не позволяй ему уйти. Не позволяй ничему встать между вами.
– Нет, никогда, – лицо Адди осветила улыбка, она легонько сжала руку Каро, прежде чем отпустить ее и выйти из комнаты.
* * * * *
– Лиа! Лиа! Где ты? Мы едем в город! Иди сюда и помоги мне найти Кейда!
Косички Лиа летели позади нее, когда она мчалась по лестнице впереди Адди и пронзительным голосом звала Кейда. Адди проводила ее до крыльца, где они нашли Кейда, лениво развалившегося на ступеньках рядом с Диазом. Диаз как раз дошел до середины одной из своих невероятных историй о приключениях. Он прервал свой рассказ, увидев их, и на его морщинистом лице заиграла улыбка.
Адди нерешительно возвратила улыбку, внезапно осознав, сколько раз она безразлично проходила мимо него, когда он сидел на этом самом крыльце. Она настолько привыкла к его присутствию там, что перестала замечать, как не замечала рельсы, когда ехала в поезде, или пол под своими ногами. Время от времени они перекидывались парой слов, но она никогда не искала снова его компании после той странной, почти бессмысленной беседы, которую они тогда имели. Очень редко Адди позволяла себе думать об этом, и все о чем она хотела поговорить или спросить у него, было задвинуто в самый дальний угол ее памяти. Он всегда там присутствует, всегда задумчивый.
– Кейд, ты должен взять меня и Аделину в город, – выпалила Лиа, дергая его за рукав.
Кейд, улыбался азарту Лиа, сопротивляясь ее усилиям поднять его на ноги.
– Кто сказал, что я должен?
– Не дразнись, – сказала Адди, слегка потянув его с крыльца за шкирку. Кейд шумно зевнул и встал.
– Догадываюсь, что будет дальше. Закончишь историю позже, – сказал он Диазу, засовывая руки в карманы и добродушно пожимая плечами, – Иначе Аделина меня придушит. Ты не собираешься уезжать до вечера, не так ли?
– Завтра утром, – сказал Диаз, и глаза Адди расширились от удивления.
– Уезжаете? Что это значит? Куда вы едете? Почему?
– Я никогда не остаюсь слишком долго на одном месте или в одной компании, – Диаз добродушно улыбнулся ей и пожал плечами, как будто говоря, что кое‑что было не в его власти.
– Но что вы будете делать?
– Лотта собирается скоро гнать стада на север. У нее всегда есть место для хорошего сказочника в обозе.
Адди молчала. Она не хотела, чтобы он уезжал. Но она не могла объяснить это чувство ни ему, ни даже себе. Не было никакой объективной причины желать, чтобы он остался в «Санрайз». Она едва знала его и почти никогда не говорила с ним. Он был именно тем, кем описал себя – сказочником. Он ничего не сделал для нее, кроме как подбросил пару полусырых идей однажды ночью, которые засели в ее мозгу. Некоторые из этих странных слов, которые он сказал, о возвращении вовремя, об искуплении, напугали ее своей точностью. Возможно, это было просто совпадением. А возможно и нет.
– Есть кое‑что, что я хотела бы узнать, – сказала она нерешительно, – Мистер Диаз…
– Аделина, – перебил ее Кейд, хихикая, потому что Лиа почти уронила его, таща к повозке, так она рвалась уехать, – Он же только что сказал, что еще будет здесь сегодня вечером. Если ты хочешь поехать в город, оставь этого рассказчика и пошли.
Адди нахмурилась на брата, затем подняла глаза вверх:
– Позже, мистер Диаз?
– Позже, – согласился он спокойно, и она улыбнулась ему, прежде чем последовать за Кейдом и Лиа.
Когда они приехали в город, Кейд помог Адди и Лиа выбраться из двуколки, и они направились в универсальный магазин. Кейд пошел вниз по улице, чтобы посмотреть, не было ли Бена у шерифа, что было вероятно. В последнее время Бен сделал привычкой держать шерифа в курсе каждого конфликта, в который вовлекали ранчо «Санрайз», делая все что можно, чтобы держать шерифа на их стороне. Не то, чтобы скудные силы, охраняющие порядок, могли много для них сделать. В этой части Техаса вы должны были сами заботиться о себе и своей собственности, и вы имели бы большие проблемы, если бы слишком полагались на чью‑либо защиту. Но Бен намеревался поддерживать некоторый ореол респектабельности ранчо, и наличие осторожной поддержки шерифа было лучше, чем его неодобрение.
После покупки ярда клетчатого ситца и большого круглого леденца, Адди шла с Лиа к двуколке. Липкая от сахара рука Лиа ухватилась за нее и Адди улыбалась, когда они шагали вместе качая сомкнутыми руками.
– Хотите лимонное драже? – спросила Лиа преувеличенно вежливо.
– Нет, спасибо.
– А тростниковой патоки?
– Милая, если бы я хотела чего‑нибудь, я бы купила это себе. Но это ведь нужно будет разделить с тобой.
– Тетя Аделина?
– Что?
– Почему Бен называет Вас Адди? Никто больше так не делает, – Адди чуть не подскочила, услышав свое имя, сказанное голосом Лиа. Это напомнило ей о той, старой Лиа, и о том времени, когда она слышала «Адди» именно с такой интонацией.
– Это просто прозвище, – сказала она, пытаясь унять стук сердца, – Ты можешь называть меня так, если хочешь.
– Тетя Адди, – попробовала Лиа и захихикала.
Адди не смогла сдержать смех:
– Тебе кажется это забавным, да?
– Угу, – Лиа вытащила палочку лакричника и начала жевать ее кончик, – Тетя Адди, у мамы скоро будет ребенок?
– Уже не долго. Должно пройти еще примерно два месяца.
– О, – лицо Лиа недовольно сморщилось и она, откусив кусок лакричника, принялась шумно причмокивать.
Адди задумчиво смотрела на нее. Это было то, из‑за чего Лиа была так взбудоражена в последнее время? Она ревновала к ребенку? Конечно… Лиа всегда была единственным ребенком в семье и она не хотела, чтобы кто‑то еще занял ее место.
– Хочешь знать кое‑что? Тебе десять лет, ты будешь старше этого ребенка. Твоя мама была такого же возраста, когда родилась я, – Лиа тихо смотрела на нее, из–за ее щеки выпирал леденец. – Когда я была маленькая, – продолжала Адди, – она показывала мне очень много вещей, и я пыталась все делать точно так же, как она. Я всюду ходила за ней. Она рассказывала мне истории, расчесывала волосы и даже помогала утром одеваться. Я думаю, она была самой лучшей сестрой на свете.
По правде говоря, Адди не могла помнить ничего о своих отношениях с Каролиной. Но Лиа не должна была знать это. Лиа была очарована:
– Я смогу делать все эти вещи для ребенка?
– Конечно, я знаю, она или он, будет зависеть от тебя также, как я зависела от твоей мамы.
Удовлетворенная заинтригованным выражением лица маленькой девочки, Адди позволила себе расслабиться и улыбнулась. Они дошли до другой стороны улицы, как внезапно рука Лиа выскользнула из ее ладони и Адди посмотрела на нее вниз. Лицо девочки было бледно, а глаза большие как блюдца.
– Что случилось? Что…
– Аделина, – прервал ее тихий голос, и она уставилась в пронзительно синие глаза Джефа Джонсона.
Глава 10
Ощущая беспокойство Лиа, Адди крепче сжала ее руку и наклонилась к девочке:
– Не хочешь пойти к коляске и подождать меня там?
–Джонсоны плохие, тетя Аделина…
–Тише, – шикнула на нее Адди. – Все в порядке, Лиа.
– Я пойду, поищу Кейда…
– Не нужно. Подожди меня в коляске. Я не задержусь.
Хотя голос ее звучал твердо, лицо Адди застыло в непроницаемой маске. И не Лиа была тому причиной, хотя она еще была слишком мала, что бы это понять. Лиа глядела на Адди и Джефа с легким испугом и медленно зашагала к коляске. Поравнявшись с Джефом, Адди гордо вздернула подбородок.
– Джонсоны плохие? – удивленно спросил он.
– А что можно сказать о человеке, который нанимает людей, чтобы отобрать чужую собственность и нападать на чужих работников?
– Это было только предупреждение. Я полагаю, что Рассел теперь знает, что случится, если он не захочет делиться правом на воду. В особенности, если учесть, что мы предложили за это платить…
– Он позволял вам пользоваться водой в течение многих лет совершенно бесплатно. Ему пришлось пойти на такие меры после того, как вы стали угонять его скот и передвигать границы своего ранчо, захватывая его земли.
– Я не хочу говорить о нем.
– Тогда скажи, что тебе нужно и оставь меня в покое. Я приехала не одна, и будут большие неприятности, если нас заметят вдвоем.
Он посмотрел на нее удивленно, озадаченный ее словами.
– Ты ли это, Аделина?
Но она была не в настроении поддерживать разговор ни о чем.
– Что тебе нужно?
– Ты, – легкомысленно ответил он, хотя ни в его голосе, ни в его улыбке не было и намека на веселость. – Скоро, Аделина.
Она тут же поняла, что он имел ввиду. Он собирался привести в исполнение планы, которые они строили вместе, и тем самым разрушить все, что она любила и все, что она хотела в жизни. Все, к чему раньше она была абсолютно равнодушна. Она испугалась, и просто стояла и смотрела на него. Как она могла хотеть его? Как она могла помогать ему планировать собственный крах?
Твердость собственного голоса удивила ее саму.
– Джеф, все изменилось.
– Что изменилось?
– Я проверяла тебя. Все, что я тебе говорила было ложью. Я никогда тебя не любила.
– Аделина, что, черт побери… – он протянул руку, что бы взять ее под локоть, но она резко увернулась.
– Никогда не трогай меня. Я тебя не хочу. Я даже знать тебя не желаю.
Поначалу, он был слишком ошеломлен, что бы рассердиться:
– Ты не можешь так думать! Что случилось? Это из‑за того, что случилось у Фенинсов? Я просто немного перебрал, дорогая. Все мужчины, когда переберут и слишком долго…
– Нет, это не имеет к этому никакого отношения. Послушай меня! Ты и я никогда не будем вместе. Забудь обо всех планах, обо мне и моем отце. – Она сделала паузу и проглотила, возникший в горле, комок. – Я не хочу, что бы он пострадал. И клянусь, если ты чем‑то ему навредишь, то получишь в ответ в два раза хуже. Я все для этого сделаю.
– Иисус Христос! О чем ты? Ты что‑то ему рассказала? – Джеф потянулся к ней, что бы схватить за плечи и как следует встряхнуть, но в последний момент оглянулся и увидел, что они и так привлекают достаточно много внимания прохожих. От досады его лицо приобрело свекольный оттенок, и он просто уставился на нее. – Нет, ты ничего никому не говорила, – пробормотал он. – Ты не посмела бы никому в этом признаться. И ты никогда ничего не скажешь, потому что слишком заботишься о собственной шее, и не предпримешь ничего против. Ты знаешь, что твой отец на пути к собственной гибели так или иначе. И не нуждается в дополнительном толчке. Почему ты в последний момент изменила свои намерения? Сомневаешься? Это уже не имеет значения. Я не всегда понимаю тебя, Аделина, но прекрасно знаю, что ты из себя представляешь. Я знаю о тебе гораздо больше, чем кто‑либо еще. И я хочу тебя. Тоже самое ты чувствуешь по отношению ко мне.
Ее губы дрожали, поскольку она из последних сил сдерживала все угрозы, которые возникли у нее в голове. Все они, казались, глупыми и бесполезными. Если бы только, она смогла вспомнить имя того человека, которого нанял Джонсон. Какое имя она тогда произнесла? Вспоминай, кричало все внутри нее, но упиралось в глухую стену, сквозь которую невозможно было пробиться. Вспоминай!
– Я… Я все расскажу, – заявила она, пытаясь скрыть отчаяние. – Я могу погубить тебя и всю твою семью, если ты меня вынудишь к этому… И я сделаю так…
– Нет, ты не станешь, – опроверг так убежденно Джеф, что она еле сдержала желание ударить его со всей силой.
– Я тебя ненавижу, – прошипела она.
– Ага. И кое‑что еще, – с дразнящей улыбкой подтвердил он и крепко взял ее за руку.
– Я говорила тебе, что б ты не смел ко мне прикасаться.
– Не стоит разговаривать об этом посреди улицы. Я знаю здесь недалеко одно тихое местечко.
Адди выдернула руку и развернулась к коляске как раз вовремя, чтобы заметить приближающееся бедствие. Прежде чем она смогла издать хотя бы звук, она почувствовала вихрь воздуха, когда мимо нее промчался Бен и с такой силой и скоростью налетел на Джефа, что они оба тут же рухнули на тротуар. Они были похожи на двух животных, которые рычали и дрались, катаясь в пыли. Ошеломленная Адди наблюдала, как со всех сторон стали сбегаться праздные зеваки, кто с проклятиями, кто с восторгом, и очень скоро образовали вокруг дерущихся плотную толпу. Внезапно, шум стал просто оглушительным. Пятясь назад, она покачнулась, поскольку кто то сильно толкнул ее в плечо. Оказавшийся сзади Кейд, тут же подхватил ее, что б она не упала.