– К кому? – спросил Рассказов, хотя сразу же понял, о чем идет речь, и это его весьма озадачило: все чаще Большой Стэн начинает предугадывать его действия. С одной стороны, неплохо, когда партнеры понимают друг друга с полуслова, но с другой стороны. Рассказов не любил, когда кто‑то начинал его понимать больше, чем положено.
– Как к кому? Конечно к нашим конкурентам! – искренне удивился Стэн.
– Да, и было бы совсем неплохо самим руководить тем отрядом, не так ли? – с иронией проговорил Рассказов. – Ты что же, думаешь, в Органах сидят олухи?
– Я так не думаю, – смутился Большой Стэн, не понимая, чем он так задел своего партнера. – Это я в порядке бреда. – Он попытался свести в шутку свое предложение и даже рассмеялся.
– Дорогой мой, давай сразу же договоримся, – не принимая его игры, серьезно заметил Рассказов. – Коль скоро я гораздо лучше знаю своих бывших соотечественников, не говоря уж об Органах, в которых был не самым последним человеком, то все, что касается этой стороны дела, оставь, пожалуйста, мне. Договорились?
– Хорошо, – вынужден был согласиться Большой Стэн, хотя и без особого энтузиазма. Но он понял, что чем‑то обидел Рассказова, а ему совсем не хотелось настраивать его против себя.
– Рад, что мы нашли в этом вопросе взаимопонимание. – Рассказов улыбнулся, его настроение сразу улучшилось. – Теперь о сегодняшнем вечере: я хочу пригласить тебя поучаствовать в сексуальных битвах. Если ты не возражаешь, мне нужно знать твои вкусы!
Здесь необходимо заметить, что Рассказов, прежде чем выполнить обещание, брошенное им совершенно случайно, уже выяснил, каких женщин предпочитает Большой Стэн. Рассказов ревниво относился к своим «курочкам» и не любил делиться ими с кем‑то посторонним. Единственный, для кого он сделал исключение, был Красавчик‑Стив, к которому он относился как к сыну. Те, кому он поручил разузнать о вкусах Большого Стэна, донесли, что тот сходит с ума от больших и «сильно грудастых» женщин. Узнав об этом, Рассказов моментально подумал о своей бывшей «боевой подруге» из Германии. Вот от кого Большой Стэн действительно сойдет с ума!
– Ты очень хороший хозяин! – заметил довольный Большой Стэн. – Я имею в виду то, что ты даже предлагаешь мне выбор.
– А как же иначе! Главное в компании, чтобы каждому было приятно и хорошо, – усмехнулся Рассказов.
– Кто бы возражал? Коль ты предложил мне высказать свое пожелание, то… – Он вдруг смутился.
– Что это с тобой? – Рассказов сделал вид, что не понимает его. – Может, тебя больше прельщают мальчики? Или дошкольницы? А может быть, ты мазохист? Не стесняйся, говори! Постараюсь выполнить твои пожелания.
Было видно: все перечисленное Рассказовым не устраивало Большого Стэна.
– Нет‑нет, мое пожелание более мне нравятся большие женщины! – выпалил он.
– Извини, что значит «большие»? – Ну… как бы тебе объяснить… – Крупные, вот! – Он даже стал показывать руками: «вот такие груди, вот такие бедра»…
– Понял! – сказал Рассказов, с трудом удерживаясь от смеха. – Будет тебе такая женщина: пальчики оближешь! Если хочешь, прямо сейчас могу тебе показать ее, – тут же предложил он.
– Нет‑нет, я тебе доверяю, – решительно возразил Большой Стэн. – Только скажи, какой у нее рост? – Точно не знаю, но где‑то под метр девяносто. – Все! Дальше не нужно! – вскрикнул Большой Стэн и даже облизал губы, предвкушая будущую встречу, потом мечтательно прошептал:
– Богиня! – и тут же встрепенулся: – Во сколько встречаемся? – Казалось, что все его мысли были о будущей «богине», ни о чем другом он уже думать не мог.
Рассказов, чтобы не взорваться смехом при виде этого похотливого кота, взглянул на часы и сказал:
– Сейчас пятнадцать тридцать, давай в шесть, подойдет?
– А раньше? – нетерпеливо воскликнул тот. – Хорошо, в половине шестого! – покачал головой Рассказов. – Ты как относишься к бассейну?
– Положительно, – не раздумывая ответил Большой Стэн. – Я пошел готовиться! – Он торопливо встал с кресла, протянул руку Рассказову. – Спасибо, до встречи!
– Смотри не опоздай, – усмехнулся Рассказов, пожимая ему руку.
План Мастера
Пока Рассказов со своим партнером готовятся к сексуальным баталиям, вернемся в странный особняк шестнадцатого века. На этот раз он был погружен в полумрак и тишину: было так тихо, что казалось, пролети муха в самой дальней комнате, ее будет слышно в другой. Пятый член Братства сидел в приемной за огромным столом, инкрустированным перламутром, и что‑то писал. Вместе с ритуальными предметами Братства на столе стояла современная техника, которая в этом окружении выглядела странно, как наручные часы у средневекового рыцаря.
Мелодичная трель телефона прервала его писанину. – Мастер, к вам посетитель, – услышал он бесстрастный мужской голос. – Он член нашего Братства. – Пусть войдет.
Буквально через минуту в приемную вошел высокий статный мужчина. Его взгляд и гордая осанка говорили об открытом характере и бесстрашии.
– Приветствую тебя, Брат мой! – оторвав глаза от бумаги, проговорил Мастер. – Займи это место! – Он указал на кресло с высокой спинкой.
– И я приветствую тебя, Пятый член нашего Братства! Чем обязан столь поспешному вызову на глаза Вашей Светлости? – прямо спросил вошедший.
– Должен заметить, что твое усердие в московских событиях августа девяносто первого года было замечено Великим Магистратом, и ты заслуженно переведен на более высшую ступень Ордена. Поздравляю тебя. Брат мой! – торжественно закончил Мастер. Встав со своего кресла, он взял в правую руку шпагу и прислонил к своему лбу.
Гость опустился перед ним на правое колено, наклонил голову. Мастер возложил шпагу на его плечо и громко произнес:
– С этого момента ты нарекаешься членом Малого Магистрата Российской ложи!
– Клянусь быть верным до конца своих дней нашему Ордену! – твердо отозвался посетитель, затем медленно поднялся, сделал пару шагов к столу и замер в почтительном ожидании. Мастер капнул разогретым сургучом на кусок пергамента прямо под текстом, затем аккуратно приложил свой перстень с печаткой. Подержав несколько секунд, чтобы остыл сургуч, он вручил пергамент гостю, вытащил из шкатулки другой перстень и надел его на руку стоящему перед ним.
– С этого момента под ваше покровительство попадает пятая часть Российской ложи. Я радуюсь вашему новому назначению и от имени всех членов Великого Магистрата нашего Ордена поздравляю вас!
– Благодарю вас. Мастер! – Гость почтительно склонил на секунду голову, потом выпрямился и застыл в ожидании.
Мастеру нравился этот человек, и он верил, что тот рано или поздно займет одно из самых высоких мест в Ордене. У него была хорошая родословная: выходец из древнего рода русских князей. Его родители были вывезены в Европу в младенчестве с наступлением эпохи «диктатуры пролетариата». Когда родился Георгий, Великий «отец народов» уже отправился в ад, и взоры эмигрантов вновь повернулись в сторону Родины. Маленького Георгия с пеленок обучали великому русскому языку, которым он и овладел в совершенстве. Кроме этого, он свободно говорил на английском, французском, немецком и итальянском. Благодаря связям отца в дипломатических кругах Георгию удалось восстановить гражданство и отправиться на обучение в Университет Дружбы народов в Москве, который он и закончил с отличием. Удачно женившись на дочке‑красавице одного из псковских работников, он сумел завоевать доверие своего тестя, который определил его работать в МИД.
За год до начала учебы в университете Георгий стал членом Ордена. Перед ним была поставлена задача постепенно врасти в высшие правительственные круги России. Это была долговременная программа, и он как бы был законсервирован на время и освобожден от других дел. Активную деятельность для Ордена он начал с первых дней перестройки, затеянной Горбачевым. Георгий был умным и дальновидным человеком. Он никогда и никому не открывался до конца, и каждый новый его руководитель думал, что Георгий всецело верен только ему. Он был настолько тонким дипломатом, что его карьера никоим образом не могла пошатнуться при любой власти.
Постепенно он обрастал связями, окружал себя преданными людьми, готовыми выполнить все, что он прикажет. Он создал совершенную организацию, которую почти невозможно было раскрыть. Она состояла из «ступенчатых троек». Каждый член их общества мог знать только своего соратника – непосредственного руководителя, который в свою очередь знал двух подчиненных и одного из более высшей ступени. Если бы кто‑то провалился, то он мог выдать одного‑двух человек.
Георгий тщательно отбирал людей: одних назначал на роль боевиков, профессиональных убийц, охранников; других заставлял работать головой, помогал им в учебе, в работе, в защите ученых степеней; третьим оставлял роль простых исполнителей. Когда ему поступил приказ убрать генерала Галина, Георгий моментально перебрал всех своих боевиков и остановил выбор на одном очень опытном сотруднике госбезопасности. Он должен был подстраховать члена Братства, которому и была поручена роль убийцы. Если бы что‑то помешало ему убить генерала, то боевик обязан был довести дело до конца, а затем расправиться с членом Братства.
Акция прошла успешно, но только один Георгий знал, чего стоила ее подготовка, проведенная в столь короткий срок. Во время подготовки пришлось отправить на тот свет еще несколько человек, чтобы отвести подозрения от непосредственного исполнителя, которым все равно пришлось пожертвовать, потому что Георгий не любил оставлять следов. Он всегда действовал наверняка и все делал так, чтобы в любом случае остаться выигрыше. Как говорится, свои люди у него были по обе стороны баррикад.
Поэтому его не особенно взволновал провал августовского путча: он даже его смог обратить в свою пользу и после «победы демократии», умело поддержав команду Ельцина, почти вплотную приблизился к Президенту. Уйдя из МИДа, он сумел стать военным советником. Георгий прекрасно понимал, что армия имеет огромное значение в России и побеждает тот, на чьей она стороне.
Постепенно Георгий входил в доверие самых высоких военных чинов и мечтал стать приятелем самого министра, но это ему никак не удавалось. Тогда он начал придерживаться старой народной мудрости: «Если не можешь стать другом своего врага, стань другом его врагов». С момента разрушения Берлинской стены Георгий понял, что вывод советских войск из Германии – дело ближайшего будущего. Он побывал в Западной группе войск и сразу решил, что люди, стоящие во главе группы, с выводом ее из Германии очень многое потеряют, а потому постараются максимально извлечь для себя выгоду до принятия соответствующего решения. Умница и обаятельный человек, Георгий постарался подружиться с кем‑нибудь из приближенных командующего ЗГВ. Помогло ему и то, что он имел возможность связаться с зарубежными партнерами, которые были готовы приобрести технику и оружие ЗГВ.
Легкие деньги очень заманчивы, и военных «коммерсантов» становилось все больше и больше, пока дело не приняло такой массовый характер, что в ЗГВ стали толпами стекаться всевозможные проверяющие и контролирующие. Но что они могли «откопать» в такой структуре, как армия? Даже если командующий и принимал участие в распродаже военного имущества, то доказать это было нелегко. Конечно, дыма без огня не бывает, и кого‑то необходимо было сделать козлом отпущения. Почувствовав, что дело пахнет жареным, министр обороны не стал особо биться, чтобы прикрыть своего нового заместителя, бывшего командующего ЗГВ, и расстался с ним без особых сожалений.
Здесь нужно заметить, что Георгий сыграл большую роль в октябрьских событиях девяносто третьего года. Он был отличным психологом и четко вычислил «идейных вождей» захвативших Белый дом. Умело лавируя между командой бывшего «афганского летчика» и военными, поддерживающими Президента и министра обороны, Георгий то одним, то другим подкидывал идеи, которые те подхватывали и выдавали за свои. Первых он убеждал держаться до последнего, потому что за ними стоит «весь народ», который устал ждать «светлого будущего». Другим он говорил, что демократия находится под угрозой, и если к власти придут те, что засели в Белом доме, то страну охватит гражданская война, а «народ этого не желает».
Военным, которые хотели подняться на защиту демократии и захватить Белый дом, он советовал подождать, пока его защитники сами не сдадутся на милость победителей, а тем, кто не хотел ввязываться в это противостояние, пытался доказать, что только силой можно заставить засевших в парламенте сложить оружие. Его умелая тактика привела к тому, что обе стороны перед лицом мировой общественности показали себя настоящими варварами. Доверие и к тем, и к другим было окончательно подорвано и у российского народа, а этого и добивался Орден.
В российских делах Георгий был самым сведущим человеком в Ордене. Потому‑то его и вызвал Пятый член Великого Магистрата, чтобы поручить ему дело, которое обещало стать самым крупным за последние двадцать‑тридцать лет существования Ордена в этой стране. Отметив заслуги Георгия, Мастер заговорил с ним о контейнерах. Не открывая всех карт, он приказал ему любыми путями добыть эти контейнеры и не допустить, чтобы кто‑то другой овладел ими. Они долго сидели вдвоем, анализируя все возможные средства, которые могли бы помочь в этом архитрудном деле. Они говорили и о попытке внедрения своего человека в отряд госбезопасности, и о возможности установить визуальную разведку, чтобы не выпустить из поля зрения этот отряд. Георгий выдвинул еще один вариант, который пришелся по душе Мастеру: он предложил лично набрать отряд, возглавить его, повести по следам гэбэшников, чтобы у финиша вырвать у них победу, захватив контейнеры. Остановились на том, что Мастер предоставил Георгию все полномочия на самостоятельные действия по созданию отряда и разработке его маршрута.
Но хитрый Мастер не все рассказал своему протеже. После того как лет пятнадцать назад его предал любимый ученик, он никому больше не доверял и не изменял своему принципу даже тогда, когда это вредило делу. Таких примеров было немало, особенно в последнее время. Мастеру стало известно, что живых свидетелей захоронения контейнеров осталось всего двое. Одного обнаружили в больнице с тремя ранениями. Решив дождаться его выздоровления, Мастер приказал своему человеку, вхожему в эту больницу, не выпускать из виду раненого, а другому – организовать его похищение. Ни тот, ни другой не догадывались о существовании друг друга. Когда раненого неожиданно выкрали неизвестные. Мастер, подстраховывая более нужного члена Братства, приказал убрать первого и тем самым, совершенно этого не желая, устранил лишнего свидетеля, облегчая задачу людям Красавчика‑Стива.
Позднее Мастеру сообщили, что наконец‑то отыскали еще одного участника экспедиции, но им интересуется какая‑то криминальная структура, которая предлагает обменять его на раненого. Естественно, никто из информаторов не знал всей картины, известной только Мастеру. Соединив все разрозненные сведения в единое целое, он моментально сообразил, что криминальная группа, предложившая обмен захваченного ими Савелия на якобы обыкновенного уголовника, была прекрасно осведомлена, что им является один из свидетелей захоронения контейнеров.
Мастер сразу понял, что к поискам контейнеров подключился новый, весьма умный противник, который все очень тонко рассчитывает наперед, а криминальная структура выступает в качестве «подставного лица», чтобы не вызывать излишнего любопытства к Седому. И если судить по тому, как оперативно раскручивается дело по обмену, этот противник не только умен, но и обладает большими связями в Органах. Кто эти люди? Кто за ними стоит? Если до сих пор их пути не пересекались и они не мешали друг другу, то сейчас их интересы совпали. Необходимо как можно скорее выяснить все, что возможно, об этом неожиданно появившемся противнике.
Тщательно все взвесив, Мастер решил поменять свои планы, чтобы сразу насторожить неизвестного противника. Он мог бы начать играть в открытую, с другой стороны, мог бы залечь на дно. Попробуй тогда найди его! Нет, если появился хищник, который выслеживает добычу, другому хищнику, если он умнее, нужно сберечь силы. И когда первый хищник отыщет добычу, напасть и отобрать ее.
Однако он понимал и то, что сейчас появился не один противник, а двое, и кто из них первым найдет добычу, было неизвестно. Это означало, что нужно создавать не один отряд, а два, и каждый будет бороться со своим противником.
Георгий отвечал за российский отряд, и Мастер был уверен, что лучшего командира не найти. Но он также догадывался, что второй противник будет действовать вне территории России. С этим вариантом было и легче и сложнее одновременно. Легче потому, что можно было набрать первоклассных наемников для выполнения задачи, а труднее – потому что классные специалисты известны многим, и вряд ли о них не знает потенциальный противник. Поэтому Мастер начал с разработки российского варианта, чтобы больше оставалось времени для обдумывания другой задачи. На ошибку он просто не имел права.
Порывшись в памяти, он вспомнил, что среди специалистов такого рода у него есть человек, прошедший, как говорится, огонь, воду и медные трубы. Он довольно часто выполнял сложные поручения Ордена и пока ни разу не подводил. Правда, Мастеру не нравилось, что он был излишне жесток с людьми, и не щадил никого: ни детей, ни женщин, ни стариков. Но для данного дела он будет самым подходящим человеком.
Этого человека звали Честер Уоркер, и он носил прозвище Бешеная Акула.
Обмен состоялся
Получив необходимые бумаги от прокурора, генерал Богомолов вручил их Воронову, и тот, на всякий случай взяв с собой пару надежных сотрудников, отправился в Бутырку. Как и было обговорено, их служебную машину впустили прямо на территорию тюрьмы, хотя и не обошлось без проволочек. Начальник спецчасти Бутырки был явно недоволен странным переводом подследственного в ведение госбезопасности. Он очень долго изучал привезенные документы, явно стараясь найти зацепку, чтобы придраться и не выдать строптивому гэбэшному майору своего подопечного. Скорее всего он бы так и поступил, но, на счастье, неожиданно появился прокурор Зелинский, который извинился за то, что задержался по такой заурядной причине, как поломка машины во время следования в Бутырку.
Сразу же узнав Воронова, он, однако, не показывал этого и в резких тонах обрушился на капитана спецчасти за то, что тот подверг сомнению документы, лично им подготовленные. Пожилой капитан переступал с ноги на ногу, как школьник, что‑то бормоча в свое оправдание. Воронову даже стало жалко старика, и он решил прийти ему на помощь.
– Ладно, товарищ прокурор, все в порядке! Возможно, капитану не часто приходилось сталкиваться с такими делами.
– Если откровенно, то это первый случай за время моей работы здесь! – Капитан, как за соломинку, ухватился за подсказку Воронова и с благодарностью посмотрел на своего неожиданного защитника. – Хорошо,
– кивнул Зелинский. – Если майор Воронов не имеет к вам претензий, то будем считать это недоразумением. Идите и приведите сюда подследственного Бондаря.
– Да‑да, сейчас будет здесь! – засуетился капитан и направился к выходу, но на пороге остановился и виновато предложил: – Может, чайку или кофе?
– Отличная мысль! – улыбнулся Воронов и взглянул на Зелинского. – Мне чаю, а вам?
– Аналогично, – усмехнулся Зелинский и наконец‑то присел на стул.
– Комарин! – крикнул капитан, и в комнату тут же заглянул молоденький сержант. – Чайку пару стаканов, и покрепче! – Сей момент!
– бодро козырнул тот. Когда они остались одни, Зелинский встал и подошел к Воронову. – Ну, здравствуй, Андрей!
– Здравствуй, Саша… – Он не договорил, и они крепко, по‑мужски обнялись.
– Сколько же мы с тобой не виделись? – покачал головой Зелинский.
– Много, Саша, много! – вздохнул Воронов. – Но мы о тебе не так давно вспоминали с одним нашим общим знакомым… – Он замолчал и хитро уставился на Зелинского.
– С Говорковым? – сразу же догадался тот. – Он жив? Как у него дела? Где он?
– Надо же! – с удивлением произнес Воронов. – Как это ты сразу догадался, что речь идет именно о нем?
– Сам не знаю, как у меня вырвалось, – признался Зелинский. – Я его очень часто вспоминал. В этом человеке есть что‑то такое, что в наше время довольно редко встречается в людях. Сразу даже и не знаю, как объяснить: сила духа, что ли? Чистота неимоверная! Вера! Точно, в нем всегда живет вера! Скажи, капитан, когда ты видел его в последний раз? – Видел‑то я его совсем недавно, – Воронов тяжело вздохнул. – Но это отдельный и долгий разговор…
– Что ж, буду с нетерпением ожидать, когда мы сможем встретиться и поговорить. Вот мои телефоны, служебный и домашний. – Зелинский достал визитку и протянул Воронову. – А я его несколько лет не видел…
– Он мне рассказывал, как ты его вытащил из тюрьмы.
– Не я один! – возразил Зелинский. – А некоторые из тех, кто помогал Савелию, ушли из жизни. Савка столько усилий потратил, чтобы задержать эту скотину, и все напрасно.
– Имеешь в виду Воланда? Я думал, прокуратуре доложили, что он отправился в ад, – усмехнулся Воронов.
– Воланд? Когда? – с удивлением воскликнул Зелинский.
– Совсем недавно, – нехотя ответил Андрей, начиная жалеть, что рассказал Зелинскому об этом. – Правда, за точность информации не ручаюсь. – Он попытался улыбнуться.
– Вот что, дорогой мой однополчанин, ты со мною не финти. Если не должен был говорить – одно; если действительно это только слухи – другое! – В глазах прокурора было столько печальной усталости, что Воронову даже стало его немного жаль. – Извини, Саша, рефлекс сработал, – чистосердечно признался он. – За то время, как ты не виделся с Савкой, столько всего произошло, что… – Воронов махнул рукой.
– Могу себе представить, если наш «вечный капитан» получил наконец звание майора, да еще в органах! – добродушно заметил Зелинский. – Ты не подумай чего, это я так, от боли за Савку. Особенно в последние дни заметил: ноет за него душа, и все тут!
– И не напрасно, – вздохнул Воронов. – Сейчас отвезу к нам этого Бондаря, и если ты свободен, то можем встретиться. Тогда и побеседуем,
– многозначительно добавил он.
– Отличная мысль, – оживился Зелинский. – Я буду ждать твоего звонка на работе, хорошо?
Пока они разговаривали, капитан спецчасти спешил в камеру, где сидел подследственный Бондарь. Он шел и, мысленно ругая себя, благодарил майора, которого сам и «волынил». Интересно, хватило бы у него порядочности, случись ему оказаться на месте этого майора? Вряд ли – признался он сам себе. Капитан Сидоров действительно был в том возрасте, когда нормальные сотрудники носили полковничьи, подполковничьи, в крайнем случае – майорские погоны. В том, что он оставался капитаном было трудно винить его самого и тем более кого‑то другого. Его нельзя было назвать неисполнительным или некомпетентным работником, нет, он был толковым и старательным служакой, но… все это было в меру. Причем эта мера была такой маленькой, что некоторые думали о нем гораздо хуже, чем он был на самом деле.
В своих мечтах Сидоров сразу становился смелым, даже безрассудным парнем, любимцем окружающих. Но в действительности все обстояло иначе. Он был застенчив, неприметен, никогда не высовывался. И начальство его не замечало. Даже кадровики, случайно наткнувшись на его документы, делали удивленные лица, обнаружив, что он столько лет ходит в капитанах. Они давали себе слово, что попытаются узнать, с чем это связано, и… через пару дней напрочь забывали об «этом Сидорове» до следующего раза.
Надо заметить, что и должность начальника спецчасти он получил не как все. Несколько лет назад бывший начальник ушел по возрасту на пенсию. Исполняющим обязанности стал Сидоров, и не потому что был назначен приказом, а потому, что был его заместителем. «Наверху» решили вернуться к этому вопросу позднее и… естественно, забыли об этом. А Сидоров добросовестно работал, постепенно к нему прилипло – «начальник спецчасти», с чем и свыклось руководство. Но если бы кто‑то решился найти приказ о назначении Сидорова на эту должность, то поиски ни к чему бы не привели. Никому и в голову не приходило, что приказа просто не существует. Таких людей вокруг нас много, и только их неприметность и ненавязчивость заставляет думать, что их раз‑два и обчелся.
А в это время подследственный, к которому шел начальник спецчасти Сидоров, стоял посередине камеры перед тремя «накачанными» парнями. Судя по тому, что для этого противостояния сокамерники дружно освободили место, ему должно было предшествовать что‑то неординарное.
Все началось несколько дней назад. В тот день в камеру втолкнули трех приятелей, которые сразу же повели себя нагло. По всем тюремным законам вновь прибывший должен первым делом осведомиться, есть ли в камере «вор в законе» или хотя бы «хозяин камеры», а потом уже пытаться «качать права», если имеет для этого основания. Парни нарушили неписаные законы.
Естественно, это не понравилось блатным. Началась потасовка, которая могла закончиться поражением новичков, но двери распахнулись, влетели надзиратели и похватали нарушителей режима, но не новичков, а «старожилов», среди них и хозяина, и потащили в карцер.
Новички же, дождавшись, когда стихнут шаги вертухаев, стали насмехаться над «баранами». А потом, словно для того, чтобы утвердить свой авторитет, начали избивать одного из самых безобидных стариков. Никто не встал на его защиту, все прикрылись древней как мир формулировкой: «Моя хата с краю, я ничего не знаю!» Трудно сказать, что подтолкнуло Бондаря: то ли ему помешал шум, то ли вспомнился Афганистан, где убивали безоружных и беззащитных людей, но он неожиданно для всех громко бросил: – Может, хватить над стариком измываться? В его голосе было что‑то такое, что парни как по команде отвернулись от бедного старика и взглянули в сторону Бондаря, сидевшего на втором ярусе.
– Это кто там пасть разевает? – зло ощерился тот, что был похилее всех из этой тройки. С первых минут парень давал понять, что является самым «крутым» из них. – Тебе бы рядом с аптекой жить, – спокойно заметил Бондарь и даже зевнул.
– Зачем это? – машинально поинтересовался тот. – Чтобы яд свой было удобнее сдавать! – ответил Бондарь, и этот ответ вызвал хихиканье старожилов камеры, перешедшее в общий смех. Это настолько задело приятелей, что те наперебой начали выкрикивать угрозы в его адрес.
– Это кто там хрюкает! – спросил один. – Ты, псятина, а ну слезай сюда: посмотрим, какой ты смелый! – кричал другой.
– А то я сам поднимусь сейчас к тебе! – с угрозой бросил «хилый».
– Не нужно утруждаться, – усмехнулся Бондарь. В камере мгновенно наступила тишина, и вокруг тройки стало освобождаться пространство, люди стали пятиться по сторонам. Когда стало посвободнее. Бондарь спокойно спрыгнул со второго яруса на кафельный пол и застыл в метре от новичков. Прыжок был сделан настолько профессионально и уверенно, что это несколько озадачило приятелей. И только «хилый», опомнившийся быстрее своих дружков, сплюнул себе под ноги и процедил: – Ты чего тут раскудахтался? Напомню читателю некоторые особенности тюремнолагерной жизни. Дело в том, что именем такой благородной домашней птицей, как петух, в местах не столь отдаленных называют педерастов. И любое упоминание о принадлежности к этому птичьему семейству есть самое грубое оскорбление. Тот, кто пропускал мимо его ушей и не давал отпора, мог действительно подвергнуться притязаниям со стороны окружающих. Как говорится, если не возразил, то, значит, и есть такой!
И безусловно, бросив в лицо Бондарю «раскудахтался», парень знал, что пути назад уже не будет. Он с такой наглой усмешкой уставился на Бондаря, что тот на выдержал: неожиданно выбросил вперед свой кулак, и удар пришелся точно в переносицу наглеца. Удар был настолько силен, что беднягу отбросило на несколько метров в сторону. После падения он кувыркнулся и вмазался прямо в дверь. Это было сделано столь быстро и виртуозно, что его приятели раскрыли рты и несколько секунд, словно в замедленном кино, хватали ртами воздух.
Наконец один из них пришел в себя. – Ах ты, сявка, да я тебя сейчас порву на части! – Он с яростью бросился вперед, но Бондарь вдруг сделал шаг вбок и тут же, вдогонку, ударил его локтем сзади, точно под основание черепа. Коротко ойкнув, тот рухнул на колени, потом ткнулся лицом в железный угол стола, упал и остался лежать неподвижно. Все лицо его было в крови.
Растерянно осмотревшись вокруг, третий парень с явным испугом взглянул на Бондаря и быстро залепетал:
– Ты чо, паря? Мы ж пошутили! Мы ж не хотели! Бля буду, не хотели этого! – В его голосе слышался страх. Казалось, он вот‑вот заплачет.
Неизвестно, чем бы все это кончилось, но послышался скрежет замков, и кто‑то из стоящих рядом шепнул Бондарю:
– Присядь, земеля, и не вмешивайся! – Бондарь не видел, кто ему шепчет, но голос был дружелюбным. Он послушно присел на нижнюю «шконку» и взглянул в сторону распахнувшейся двери.
– Что здесь происходит? – взвизгнул корпусной дежурный, а капитан спецчасти оглядел всех прищуренным взглядом. Давно сидевшие знали этот взгляд и приготовились к самому худшему: разгону по другим камерам. Такое почти всех не устраивало, особенно «старожилов» – они уже притерлись друг к другу.
Все молча переглядывались, но отвечать никто не спешил.
– А ну, подними его! – приказал капитан, указывая на того, что начал шевелиться у дверей.