Но то, что было подавлено в реальной жизни, неожиданно обернулось пророческим безумием. В картинах прошлого молодые красавицы – одна прекраснее другой – обступали монаха, являясь ему в разных воплощениях: от разодетых в шелка царских наложниц до гордых и печальных царевен, от юных царских невест до надменных цариц в торжественных уборах. Сцены венчаний, коронаций, праздничных шествий и дворцовых увеселений сменялись откровенными альковными, кои вызывали на щеках Макария краску жгучего стыда. Раскаяние и неподдельный ужас терзали его: а не диавол ли принимает сии прелестные обличья, пытаясь уловить неокрепшую душу в силки разврата и похоти?
Закончив свои писания, инок порой едва дышал и мгновенно забывался сном. Наутро, весь в холодном поту, он замаливал ночные грехи, не разбирая, свои или чужие. Господу виднее, кто в чем провинился.
Особенно яркими были сцены, связанные с местом пребывания царственных затворниц – Покровским женским монастырем. Безутешная Соломония, роняющая слезы на свое вышивание, ослепительная Ксения Годунова, доживающая в обители последние дни, не смирившаяся, продолжающая плести заговоры Евдокия Лопухина…
– Эгей, брат! – тормошил его за рукав Феодосий. – Ты не оглох, часом?
Макарий вздрогнул и оглянулся вокруг. Оказывается, он вовсе не в темной келейке бывшей царицы, а под открытым черным небом, откуда медленно опускаются белые снежинки, предвестницы зимы. Рядом семенит старик в монашеской рясе…
– Ты? – удивился Макарий, проводя ладонью по взмокшему лбу.
– Знамо дело, я! Кому ж еще быть‑то? А ты, гляжу, совсем плох…
– Простыл, видать. Согреюсь, и все образуется.
– Я трав целебных насушил для такого случая. Заварю и принесу, – пообещал Феодосий. – Ты ложись, брат, укрывайся потеплее.
Когда через полчаса он заглянул к молодому иноку, тот лежал на боку, накрывшись с головой овечьим одеялом. От железной кружки с травяным напитком шел пар. Феодосий, обжегшись, пока нес кружку, дул на пальцы.
– Проснись, Макарий, выпить надобно…
Инок открыл воспаленные глаза, с укоризной прошептал:
– Оставь меня, дай соснуть часок…
– Выпей и спи! Не то игумену доложу, он тебя в больницу определит…
Макарий неохотно потянулся к кружке, сделал глоток.
– Горько, будто яд… Что за травы‑то?
– Липа, душица, полынь… Ты пей, пей.
Макарий со стоном закрыл глаза. Перед ним сразу закружились золотые пчелы. З‑з‑ззз‑ззз… ж‑жжж‑ж…
– Жужжат… – пробормотал он.
– Бредишь, брат… – уплывая в даль, отозвался Феодосий. – То хворь твоя говорит…
Глава 16
Суздаль. Наше время
В гостинице «Подворье» оказались отличные номера. Матвей еще в Москве забронировал двухкомнатный с камином и видом на Покровский монастырь.
– Настоящий уездный городок, – сказала Астра, любуясь живописным пейзажем с монастырской стеной и выступающими над ней церковными маковками. – Как будто здесь жизнь остановилась несколько веков назад. Зачарованный мир!
Матвей разбирал сумку и складывал вещи в шкаф.
– Хочу посмотреть Кремль, потом Гостиный двор, потом…
– Не забывай, зачем мы сюда приехали, – обернулся он. – Сначала дело. Куда пойдем в первую очередь?
– На Березовую улицу… Поговорим с соседями, с новым хозяином. Представимся сотрудниками общества охраны памятников архитектуры.
– Не слишком мудрено?
– Для обывателей сойдет. Люди уважают громоздкие названия.
Они приняли душ, пообедали в гостиничном ресторане и отправились на прогулку. Астра надела легкое платье и шляпу с полями. Матвей захватил с собой туристическую карту. Суздаль входил в Золотое кольцо России и в список мирового наследия ЮНЕСКО.
Было тепло. Тенистая улочка обогнула исторический центр, и Астра с Матвеем не заметили, как оказались на возвышенности. Склоны поросли боярышником и бузиной. Внизу петляла извилистая речка Каменка. Над крышами одноэтажных домов повсюду, куда ни бросишь взгляд, луковки храмов, шатры колоколен и бескрайнее синее небо.
– Это, наверное, какой‑то древний вал, по которому мы идем, – предположила Астра. – Ой, смотри!
На прибрежном лугу паслись коровы. Буренки так же жевали траву много веков назад, потом шли к реке на водопой…
В Каменке, будто в зеркальной ленте, отражалась раздробленная рябью синева. Матвей хмыкнул.
– Коровы, жующие траву! Как на кассете! Ты это хотела сказать?
– Мы на правильном пути…
– Такую картину можно увидеть в любой деревне, дорогая.
Она приподняла поля шляпы, подставляя лицо солнечным лучам. Откуда‑то издалека раздался мелодичный колокольный звон. Хорошо…
Дом номер восемнадцать на Березовой улице оказался не деревянной избушкой на курьих ножках, как описала его Люси, а вполне приличным коттеджем с внушительным каменным фундаментом и пластиковыми окнами. Пластик не особо гармонировал с бревенчатыми стенами и резьбой, зато обеспечивал зимой тепло, а летом – защиту от пыли.
Матвей нажал на вмонтированный сбоку от калитки звонок. Хозяин не торопился открывать. Прошло минут десять, прежде чем он соблаговолил впустить незваных гостей в свой чистенький уютный дворик.
– Мы разыскиваем Василия Тарханина, – глядя на него через темные очки, объявила Астра.
Матвей пробормотал что‑то об архитектурных памятниках, которым требуется реставрация.
– Я такого не знаю, – отрезал упитанный мужичок лет сорока с небольшим. – Я не местный. Из Владимира. Только‑только дом отстроил, как бы собираюсь семью перевозить.
Он едва доставал Матвею до плеча, и тот сразу окрестил его «мужичок с ноготок». Астра обвела глазами двор – никакого сарая, никакой баньки здесь и в помине не было. Только примыкающий к коттеджу гараж.
– Василий жил в этом доме, нам дали его адрес, – сказала она.
– О, черт! – хлопнул себя по лысине новый хозяин. – Ну, ясное дело! Тарханин! Он мне как бы продал этот участок с развалюхой… Только его не Василием звали, а… блин, не помню! Игорь, кажется… Короче, развалюху пришлось снести и все тут перестраивать.
Гости огорченно переглянулись.
– А Василий где?
– Это вам к соседям надо, – коротышка озабоченно потирал подбородок. – Может, они в курсе. Постойте… а разве он не умер, этот Василий? Ну да, точно, блин! Умер он. Потому наследник как бы участок и продал. Короче, он сам из Москвы, зачем ему развалюха за тридевять километров?
– У‑уме‑е‑ер? – с притворным сожалением протянула Астра. – Вот беда! А мы на него рассчитывали. Мы храм решили восстанавливать… на спонсорские деньги…
– На пожертвования, – поправил ее Матвей. – Ищем опытных реставраторов, знакомых со старинными приемами кладки.
«Мужичок с ноготок» сочувственно вздохнул:
– Короче, не повезло вам, ребята… Ну, ничего, блин, другого найдете. Тут в городе как бы вовсю идут восстановительные работы. Походите, поспрашивайте. Работяги, они народ ушлый! За больший тариф переманите, как пить дать. Сейчас, блин, лето, горячая пора, их все рвут на части. А зимой они без денег сидят, тут‑то и берите их тепленькими!
Он неожиданно громко захохотал.
– Вещи Василия кто‑нибудь забрал? – робко поинтересовалась Астра. – Или они пропали?
– Какие, блин, вещи? – развеселился новый хозяин. – Хлам один! Доброго слова не стоит. Короче, даже этот, родственник московский, ничего на память не взял. Когда дом развалили, я бревнышки получше себе оставил, а остальное как бы на свалку вывез. Кое‑что потом сжечь пришлось. Зачем мне мусор?
– Вы правы, – согласился Матвей. – Но, может, книги какие‑нибудь сохранились от Василия? Записи?
– Я, блин, все сжег! Всю рухлядь!
Астра с внутренним вздохом признала, что они опоздали.
– К кому из соседей лучше обратиться? – спросила она. – Вдруг Василий им что‑нибудь передал на хранение?
Коротышка склонил голову набок и смерил ее хитрым взглядом.
– Соседи меня невзлюбили, – объяснил он. – Я с ними не контачу. Мелочные люди, блин! С одним из‑за межи поссорился. Он говорит, я на его участок залез своим забором, значит. А того не замечает, что забор‑то у нас как бы общий получился! Короче, я заплатил, а он пользуется. Второй тоже барыга оказался. Он стройматериалами торгует, и с меня, блин, «по‑соседски», содрал, как положено. Без всякой скидки. Во, народ пошел! Я ему говорю, побойся бога, парень, а ему, блин, хоть бы хны…
Астра и Матвей терпеливо выслушали его возмущенную тираду и откланялись.
– Ну что, поболтаем еще с кем‑нибудь? – без энтузиазма осведомился Матвей.
Перспектива копаться в дрязгах и взаимных обвинениях жителей Березовой улицы Астру не прельщала. Но и уйти так просто она не могла.
– Чем еще развлекаться в уездном городишке? – пошутила она. – Сплетнями!
Солнце садилось. Одноэтажный Суздаль, облитый закатом, блестел в наступающих сумерках золотом и белизной соборов. Над рекой зарождался млечный туман. Пастух гнал из долины стадо коров, они с мычанием брели по пыльной грунтовке. В высокой траве стрекотали сверчки. За заборами лениво лаяли очумелые от жары собаки. Глушью, деревенским неспешным житьем веяло от печных труб на крышах, от окон с тюлевыми занавесками с цветущей геранью на подоконниках…
Соседи покойного Василия Тарханина ничего существенно к его портрету не добавили. Бывший реставратор жил замкнуто, пил мало, а без бутылки – какие разговоры? Здоровье Василия пошатнулось смолоду: то ли каменной пылью надышался, то ли тоска заела. Словом, страдал он болезнью печени. Врачи на нем крест поставили, так он сам лечился травами, молился усердно… Очень верующий был. Кабы не поленница, прожил бы еще годков пять‑шесть, а может, и поболе того. Только судьбу, видать, не обманешь.
Каждому, кто согласился поговорить о Василии, Астра задавала вопрос о пчелах. Люди недоумевали. Какие пчелы? Пасеки погибший отродясь не держал, мед покупал на рынке, делал медовуху, как все суздальцы…
– Первейший наш «фирменный» напиток! – похвалилась пожилая соседка из дома напротив. – Хотите, угощу?
– Нет, спасибо, мы торопимся.
– Если решите купить, то у торговцев на площади в пластиковых бутылках не берите. Лучше уж тогда в дегустационном зале попробуйте…
Они с Матвеем вернулись в гостиницу, когда совсем стемнело. Подсвеченные прожекторами храмы казались призрачными видениями из канувших в Лету времен. Не верилось, что на дворе – двадцать первый век…
– Завтра созвонимся с оперативником, который обещал помочь, – сказала Астра. – Может, он чего вспомнит?
С улицы в комнату проникал запах дыма. Где‑то на открытом воздухе жарили шашлыки, раздавались молодые голоса и женский смех. Зацокали копыта, зазвенели бубенцы – птица‑тройка пронеслась под окнами и скрылась за поворотом.
– Вот бы покататься…
Матвей подошел и обнял ее сзади за плечи:
– За чем же дело стало? Только скажи!
– Спать надо…
Над Покровским монастырем стояло бледное сияние, словно нимб над головами святых.
– Знаешь, какие знатные и родовитые женщины доживали здесь свой век монахинями? – спросила Астра.
Матвей ответил раньше, чем успел подумать. В нем проснулся граф Брюс, сподвижник Петра Великого, фельдмаршал, алхимик и колдун. Кому, как не Брюсу, было знать, куда сослал опальную царицу Евдокию Лопухину венценосный реформатор? Насильно постригли законную жену, спрятали мягкие локоны под монашеский куколь[23], заперли навеки в тесной келье – слезы лить, проклинать злую долю. А Петр новую супругу взял, безродную чужестранку Марту Скавронскую: то ли латышскую крестьянку, то ли полюбовницу шведского драгуна…
Астра не удивилась словам Матвея, восприняла их как должное. Его второе «я» не вызывало в ней протеста, было близко и понятно. Она сама порой ощущала себя в двух мирах – по эту и по ту сторону Зеркала.
– Евдокия Лопухина – не первая царица, против воли ставшая инокиней. В кельях Покровского монастыря томились Анна Васильчикова, одна из жен Ивана Грозного, и Соломония Сабурова, которую обвинил в бесплодии великий князь Василий III. Кстати, завтра сходим в музей, поглядим на посвященную ей экспозицию.
Астра купила с лотка книжку «Легенды Суздаля» и успела в нее заглянуть.
– Здесь написано, что княгиню Соломонию постригли с именем София и теперь почитают как святую Софию Суздальскую… А еще в Покровской обители провела последние годы жизни Ксения Годунова, дочь царя Бориса. По одной из версий, она здесь умерла. Мнения историков расходятся…
Матвей слушал ее и смотрел в темноту, где скрывались мощные монастырские стены и башни, похожие на застывших великанов в воинских шлемах. Думал: есть ли у камней память?
Москва
Тарханин не знал, куда отправилась Астра. Она сообщила только, что будет отсутствовать несколько дней, а ему велела соблюдать осторожность.
– Уезжаете? – вежливо осведомился он. – Куда, если не секрет?
– В интересах следствия я лучше промолчу, – заявила она. – Стены тоже имеют уши!
– Ну, раз это в интересах следствия…
Она поставила его перед фактом. После ее звонка он долго лежал, закинув руки за голову и глядя в потолок. Головокружение и тошнота унялись, но снедающая его тревога, наоборот, усилилась. В ушах стоял звук удара машины о дерево – скрежет железа, хруст стекла, глухой стон древесины, во рту появлялся соленый привкус крови, а в глазах вспыхивали искры. Его спасло нечто высшее, чему он должен быть благодарен. Ангел‑хранитель не сплоховал или чьи‑то молитвы возымели действие…
Сейчас лежать бы ему не на больничной койке, а в гробу, в земле. Прощай, любовь! Прощай, Ульяна…
Он снова втянулся в мучительный внутренний диалог с самим собой. Впрочем, так не бывает. Нельзя самому себе задавать вопросы, отвечать на них, возражать или соглашаться. Значит, внутри его обменивались точками зрения двое. Один – это Игорь Тарханин, публичная роль, которую он играет; второй – это его сокровенная суть, без имени, без образа, беспристрастный судья, которого никто не видит.
«Я виноват перед Улей, – корил себя Тарханин. – Я обманул ее… Я не сказал ей самого главного!»
«Она тебя ни о чем не спрашивала, – тут же отзывался второй. – Она не желает тебя знать! Оставь ее в покое!»
«Я люблю ее…»
«Той Ули из твоей юности больше не существует. А эту ты не понимаешь, как, впрочем, и она тебя. О какой любви идет речь? Ты испытываешь чувства к женщине, созданной твоим воображением. Запечатлей ее на картине или изваяй из мрамора и поклоняйся!»
«Я не художник… – сопротивлялся Тарханин. – Я обычный человек. Не умею даже стихов писать, не то что картины. Я хочу просто любить и быть любимым… это ведь так естественно!»
«И так сложно! – издевался второй. – Люди умудряются величайшую усладу жизни превратить в страдания. Ты – не исключение. Уля была с тобой, а ты бросил ее… из‑за дурацкой гордости, из‑за оскорбленного самолюбия. Себя ты любил больше, чем Улю… и теперь пожинаешь плоды этой любви!»
«Ты слишком строг ко мне…»
«Пришла расплата за грех… – нашептывал из темноты невидимка. – Тебя обуяла алчность, парень! И подтолкнула на ложь…»
«Я взял только то, что принадлежало мне по праву!»
«Здесь нет ни твоего, ни моего, – хихикал невидимка. – Здесь все – божье… Какой‑то ничтожный надрез тормозных шлангов, и ты выходишь из игры. Голый! Нищий! Такой же, каким пришел…»
Тарханин очнулся. Над ним навис белый потолок, люстра с тремя рожками… Стены больничной палаты казались тесными, словно тюремная камера.
«Я не совершил никакого преступления… – подумал он. – Я ни в чем не виноват…»
«А как же авария? Без вины никого не наказывают!»
Железная логика оппонента разила, словно меч. Это была даже не логика, а крик души.
– Я остался жив… – едва шевеля губами, вымолвил Тарханин. – У меня есть надежда…
«Сегодня ты еще жив, – посмеивался невидимка. – А что будет завтра? Есть множество способов убрать пешку. А у тебя – ни охраны, ни верных друзей, ни тайного убежища. Тебе надо ходить по улицам, снова садиться в машину… Ты тень, Игорь! Я не поставлю на тебя ни гроша…»
– Иди к дьяволу, – выругался Тарханин. – Я не лошадь, чтобы делать на меня ставки!
«Скажи еще, что ты не пешка!»
– Ты меня достал! – заорал он. – Достал!
В палату вбежала медсестра, та самая, которая получала от отчима доплату за «индивидуальный уход».
– Вам плохо? – испуганно спросила она. – Может, уколоть успокоительное?
– Да, пожалуйста…
Она кивнула и метнулась за шприцом.
После укола Тарханину стало легче. Мысли отступили, боль притупилась. Приятное забытье покачивало его на своих волнах… вверх… вниз… вверх… На границе яви и сна его осенила догадка: «Они поехали в Суздаль… Астра и ее спутник… Люси, вероятно, все выболтала…»
Во сне он опять оказался в доме дяди Василия. Тело уже увезли, а Игорь искал повсюду бумаги: документы, квитанции, счета и прочее. Хоронить‑то придется ему. Другой родни у старика нету.
Люси залезла на диван с ногами и рыдала. Его это взбесило. Можно подумать, она потеряла близкого человека!
– Хватит выть! – прикрикнул на нее Тарханин. – Давай помогай мне искать!
– Что… искать?
– Паспорт, пенсионное, может, страховки есть, – повернулся он к Люси. – Я не знаю, что может понадобиться.
Жена, красная и опухшая, размазывала по щекам краску. В экстремальных ситуациях она привыкла слушаться мужа. Раз он велит искать, надо искать…
Тарханин выдвигал ящик за ящиком, чертыхался. Люси бестолково тыкалась по шкафчикам, шмыгала носом.
Документы лежали в комоде, на дне второго ящика, под застиранными полотенцами. Он перебрал их – среди обычных бумаг, которые хранятся в любом доме, внимание Игоря привлек вскрытый конверт без адреса…
– Принеси мне воды! – приказал он Люси. – В горле пересохло!
Пока она ходила в кухню, он заглянул в конверт.
– На, пей…
Он забыл, куда только что отправил Люси, и раздраженно отвел ее руку со стаканом.
– Ты чего? Сам же просил воды…
– Поставь на стол…
Она заглянула ему через плечо и ахнула.
– Ой, что там? Фу, какая гадость! Дохлые мухи!
– Кажется, это пчелы, – удивленно возразил он. – Но дохлые, тут ты права…
– Гадость! Выбрось!
Тарханин продолжал держать конверт с пчелами в руках. Ему стало не по себе. В голову пришла мысль, что это послание – знак смерти.
– Выбрось! – требовала Люси.
– Зачем старик положил их в конверт? Хотя нет, конверт был запечатан, а потом разорван. Выходит, он получил пчел по почте…
– У него был маразм, – прошептала Люси, как будто мертвый хозяин мог ее услышать. – Видел, какой он желтый? Разве нормальный человек будет прятать дохлых пчел в комоде?
Тарханин проснулся в темноте. Голова не болела, но в душе ощущалась гнетущая тяжесть.
«Я спал и видел сон, – подумал он. – В точности, как все и было…»
Лунный свет узкими полосами проникал в палату сквозь жалюзи. В коридоре раздались торопливые шаги – куда‑то спешил врач или медсестра.
– Я мог ничего не узнать… – пробормотал Тарханин.
Глава 17
Суздаль
Оперативник, к которому порекомендовал обратиться Борисов, оказался молодым худощавым старлеем. Летняя милицейская форма сидела на нем мешковато, словно с чужого плеча. У него было вытянутое лицо, нос с горбинкой и светлые волосы.
– Эрик, – представился он, пожимая руку Матвею.
«Типичный германец, – отметила про себя Астра. – Какой‑нибудь дальний потомок викингов. Очевидно, власть суздальских князей в старину опиралась на варяжские дружины. Кровь перемешалась, и получились вот такие светлоглазые русичи».
– Ну, как вам наш город? – с затаенной гордостью спросил Эрик. – Где успели побывать? Преподобной Софии поклонились?
– Сегодня собираемся…
– «Святая праведная княгиня София инокиня, яже бысть в Покровском монастыре девиче, чудотворница», – процитировал старлей. – Так сказано в рукописных святцах. Может, здоровьице желаете поправить? На гробнице святой Софии случались чудесные исцеления. А в начале семнадцатого века она спасла Суздаль от погромов и пожарища. Явилась отряду поляков и устрашила их своим грозным видом. У командира отняло руку, он в ужасе пообещал не трогать жителей и монастырь.
– Вы можете работать экскурсоводом, – улыбнулась Астра.
– У меня мама водила экскурсии, – объяснил Эрик. – Я еще мальцом почти все, что она говорила, наизусть знал. Если понадоблюсь, зовите. Вы на сколько дней приехали? До выходных побудете?
– Как получится.
– Куда нам спешить? – ввернул Матвей. – Мы же отдыхаем. Дышим свежим воздухом, наслаждаемся красотами…
Эрик, в отличие от Астры, не уловил в его словах иронии.
– Правильно! Такого душевного покоя вы ни в какой Швейцарии не обретете, ни в каком Баден‑Бадене. Это святая земля. Здесь все наше, родное, православное. Один колокольный звон чего стоит… Вы еще наших огурцов не пробовали, сбитня, медовухи!
Он долго расхваливал достопримечательности Суздаля, так, что гости немного притомились.
– Я читала, у вас тут местечко есть, Ярунова гора называется, – вклинилась в его восторженный монолог Астра. – Покажете?
Милиционер смутился, его мальчишеские скулы покрылись румянцем.
– Там было языческое капище, – подсказала она.
– Ну да, капище Яруна, славянского бога плодородия и мужской силы… – промямлил Эрик.
Он был воспитан в христианских традициях, и язычество представлялось ему неким бесовским наваждением, о коем и упоминать‑то грешно. Вообще он больше походил на провинциального учителя, чем на стража порядка.
– Наверное, на Яруновой горе отправлялся культ воинов, – предположил Матвей.
– Да, да, я обязательно поведу вас туда, – поспешно заверил Эрик. – Хоть сегодня вечером!
– Лучше завтра. Сегодня у нас трудный день. Хотим в музей сходить, а потом навестить господина Бояринова.
– Какого именно? У нас их несколько.
– И все – родственники?
– Однофамильцы. Может, когда‑то пошли побеги от одного корня, – философски рассудил Эрик. – Но потом разъединились. Вам небось Николай Порфирьевич нужен. О нем Борисов справки наводил.
Они расположились в кафе Гостиного двора, за массивным дубовым столом. Официантка принесла заказанный кофе и сладости. Эрик от угощения отказался, но Астра настояла, чтобы он попробовал клубничный пирог со взбитой сметаной.
– М‑мм, вкус райский, – признал милиционер. – Здешние цены рассчитаны на иностранных туристов. Скромному оперу не по карману.
– Что вы можете сказать о Николае Порфирьевиче? – напомнила она.
– Мужик основательный, хозяин – держит гостиницу и несколько сувенирных лавок. Расписные деревянные изделия, керамика, береста, резные вещицы, вышивка – все, что пользуется спросом у туристов. Законопослушный гражданин, налоги платит исправно. Ни в чем предосудительном не замечен. Не пьянствует, не распутничает, дорожных правил не нарушает…
– Он богат?
– Я бы отнес его к среднему классу. Но по нашим суздальским меркам, зажиточный человек. Хороший дом, правда, на самой окраине, машина, процветающий бизнес. Только семейная жизнь у него не удалась – детей нет. А жена умерла, под грузовик попала. Водитель набрался вдрызг и давай куролесить, а она из церкви возвращалась, со всенощной. Он ее сбил и помчался дальше. Прихожане, которые со службы шли, вызвали «Скорую», но женщина скончалась, не приходя в сознание. Такой вот печальный случай…
– Водителя нашли?
– Нашли, чего ж не найти? Он далеко не укатил, врезался в столб на соседней улице, голову разбил. Его привели в чувство, а он ничегошеньки не помнит. Посадили, конечно. А человека‑то не вернешь.
– На все воля Божья, – пробормотал Матвей.
Эрик доел пирог и с сожалением вздохнул.
– Берите еще, – предложила Астра. – Мы столько не осилим.
– Нет, спасибо. Наелся. Много сладкого вредно.
– Почему Бояринов поселился на краю города? – спросил Матвей. – Там земля дешевле или он любит уединение?
– Скорее второе. Он ведет обособленный образ жизни, ни с кем близко не сходится. Друзей у него нет, только сотрудники и партнеры. К себе в дом никого не приглашает, сам в гости тоже не ходит. Если какой праздник или юбилей, заказывает ресторан. В последние годы Бояринов совершенно закрылся от мира. Его можно понять. Говорят, он очень горюет по жене… По сути, никто толком его не знает как человека. Только как предпринимателя.
– А раньше он кем работал?
– Еще при Союзе? В молодости – киномехаником, потом завхозом в гостинице, окончил заочно институт, получил повышение: стал администратором. Опыта в гостиничном деле ему не занимать, вот и подался на вольные хлеба. И не прогадал, скажу я вам. Лопатой деньги не гребет, но живет – не тужит.
– Какая у него была семья? Ну, никаких драм не разыгрывалось? Измены, например, или еще чего?
– Бояриновы, по свидетельству соседей и прислуги, жили душа в душу. Ни ссор, ни скандалов между ними не возникало. Я кого мог, опросил аккуратненько по просьбе Борисова. Видно, ему мало этой информации, раз он вас прислал.
– Просто всплыли новые обстоятельства, – отодвинув тарелку с пирогом, пояснила Астра. – Бояриновы нанимали прислугу?
– Помощницу по хозяйству, – кивнул Эрик. – С ними еще секретарша живет на правах члена семьи. Она сирота, дальняя родственница покойной жены Николая Порфирьевича. Бояриновы ее пригрели, обласкали, дали работу.
– Секретарша?
– Да. Она все бумажные дела ведет, печатает, напоминает Бояринову, что запланировано на каждый день, в общем, правая рука.
– Как ее зовут?
– Маняша… то есть Мария Мельникова. Приятная барышня, только неразговорчивая. Из дому практически не выходит, корпит над бумагами. Если гуляет, то в своем саду, загорает прямо во дворе. Да они все такие, Бояриновы! И погибшая супруга Николая Порфирьевича носа из‑за ворот без нужды не высовывала. Разве что в церковь, на службу.
– Секретарша тоже посещает храм?
– Не знаю… Наверное, редко. Я этим не интересовался.
«Маняшей незнакомую женщину не называют, – подумала Астра. – Хитрит старлей. В этом деле каждый, кого ни возьми, что‑то скрывает. Круговая порука!»
– Вам это не кажется странным? – спросила она. – Ладно Бояринов, он уже в возрасте, к тому же потерял жену, мог впасть в депрессию и на этой почве замкнуться в себе. А почему его секретарша, молодая женщина, сидит взаперти?
Эрик задумчиво покачал головой:
– Взаперти ее никто не держит. Они всегда такими были, Бояриновы, – нелюдимыми. Семейная черта это или характер, трудно сказать. Любой человек имеет право на частную жизнь. Его дело, где проводить время, с кем общаться. Сама обстановка у нас в Суздале располагает не к суете, а к созерцанию. Потому здесь столько монастырей.
«Да уж, – внутренне согласилась Астра. – Насчет семейной черты он верно подметил. Ульяна, родная племянница Николая Порфирьевича, тоже не стремится к общению ни с соседями, ни с родственниками. Яркий образец затворницы. Даже работает на дому…»
Матвей словно прочитал ее мысли.
– У Бояринова была сестра в Москве, – сказал он Эрику. – Умерла год назад. Он хоть на похороны ездил?
Тот развел руками:
– Понятия не имею… Должен был бы поехать. Он, в общем, нормальный мужик. У кого не бывает странностей?
– Сколько лет его секретарше?
– Тридцать. А что случилось‑то?
– Пока ничего. Но может случиться… – многозначительно произнесла Астра.
Милиционера терзало любопытство, но воспитание не позволяло ему приставать с вопросами к гостям из столицы.
– Вдруг эта «секретарша» на самом деле – любовница господина Бояринова? – предположил Матвей. – Сначала‑то он ее взял в дом как сироту…
– Она ему родственница, – напомнил Эрик.
– Дальняя! К тому же со стороны жены…
– Она давно с ними живет. Что же он, при живой жене шуры‑муры с девчонкой крутил? А та смотрела и молчала?
– Потому ее и машина сбила, – внесла свою лепту Астра. – Мешала пожилая супруга Николаю Порфирьевичу с секретаршей любовью заниматься.
– Не‑е‑ет, – горячо возразил Эрик. – Это бы непременно наружу вылезло. У нас городок маленький, сплетникам на язык лучше не попадаться.
– Вот Бояриновы и живут за семью замками! Чтобы, не дай бог, кто не пронюхал об истинном положении вещей.
– Быть такого не может, – упрямо твердил молодой человек. – Шила в мешке не утаишь. Уже бы давно слухи поползли!
– Почему у Бояриновых нет детей?
– Мне такие подробности неизвестны, – признался Эрик. – Наверное, есть причина. Болезнь или…
– Есть возможность узнать?
– Я попробую, только на это время понадобится.
– Хорошо, мы подождем. Расскажите нам еще про случай на Березовой улице. Вы тогда работали вместе со следователем, который…
– Да‑да, – с облегчением вздохнул Эрик. – Конечно! Меня уже Борисов спрашивал. Я отлично все помню… Я тогда был лейтенантом, только‑только из школы милиции. Суздаль – место тихое, благостное, намоленное. Здесь – тьфу‑тьфу! – криминальная обстановка спокойная. Разное случается, не без того, но злостных, вопиющих преступлений при мне не наблюдалось. Тот старик, Тарханин, кажется, погиб нелепо, по неосторожности. Плохо закрепил поленницу! Она была высокая, завалилась и накрыла его. Зачем было так дрова складывать? Ясно же, что если потянуть снизу поленья, верхние не удержатся…