Она смотрела на него. Он спал крепким сном, слегка похрапывая.
Растерялась. Что делать дальше? Забраться к нему в постель? Или отправиться обратно в гостиницу?
Что он хочет, чтобы она сделала? Что это – всего на‑всего ночь хорошего секса, или же начало романа?
Никогда в жизни Клео не чувствовала себя в такой растерянности. Обычно она задавала тон. Чертов Дэниэль! Из‑за него она чувствует себя как школьница, черт побери!
Она решила одеться и ехать домой. Так, ей казалось, будет лучше. И все ж… у нее было страстное желание стащить с него одеяло и предаться любви. Она хотела, чтобы он был у нее во рту, охваченный ее губами и теплый… она хотела высосать из него все соки, как он это сделал с ней.
Она стянула одеяло. На нем была пижама. Она делала его таким уязвимым. Она потянулась рукой к пижамным штанам, к его члену, ласкала его, пока тот не стал оживать.
Она опустила голову, дразня, взяла его наполовину в рот – облизывая и лаская его языком.
– Ты красивый, – бормотала она.
– Я проснулся, – проговорил он.
– Прекрасно.
Она подтягивала его к себе, пока не оказалась вместе с ним в постели и с его членом у себя во рту.
Теперь была очередь пытаться протестовать. Но он был в ее руках, которые держали его за ягодицы, дабы он не удрал. Он поршнем заработал у нее во рту, но всякий раз, когда он вот‑вот должен кончить, она заставляла его выйти из нее и переждать.
– Что ты со мной вытворяешь? – запротестовал он. Она нежно засмеялась.
– Чудесные страдания. Помнишь? Ты научил меня, теперь и я в это сыграю.
Когда она позволила ему кончить, это было словно взрыв.
– О Боже! Это было самое лучшее! – воскликнул он. Самое‑самое.
Он сполз по кровати к ней и она растворилась в его объятиях.
– Я хочу, чтобы ты провела здесь ночь, – сказал он. – Сможешь?
– Да. Я думаю, да. Никто в Беверли‑Хиллз искать меня не станет.
– За исключением, может, твоего друга.
– Рассела? Я же сказала тебе – он партнер по бизнесу, а не по удовольствию.
Он обнял ее.
– А я?
– По удовольствию, конечно. Ты что, думаешь, я собираюсь писать о ночи, проведенной вместе?
– Я в некотором смысле параноик в отношении репортеров. Вот почему я противился тому, чтобы увлечься тобой.
– А мы увлечены?
Его руки вновь ласкали ее тело.
– А ты как думаешь?
Она мягко засмеялась, внезапно почувствовала себя в полной с ним безопасности.
– Мне кажется, я захотела тебя в тот самый день, когда пришла к тебе за интервью.
– И я тоже.
Она пришла в восторг.
– Правда? Но ты со мной не церемонился, когда я позвонила, чтобы показать тебе статью…
– Которая мне довольно понравилась, – прервал он ее.
– Почему только «довольно»
– Потому что мне не нравится читать о самом себе. И точка. Но давай о тебе… ты не очень вовремя позвонила… мне надо было избавиться от Хейди…
– И от миллиона других, которые с тех пор были.
– Не верь всему, что ты читаешь.
– А если только половине – будет точно?
– Ты ревнуешь?
– Конечно, я ревную.
– Не надо. Кто угодно, лишь бы развеять одиночество ночи.
– О, спасибо… Он поцеловал ее.
– Не ты, дура. Я берег тебя с тех пор, как ты перешла на другую сторону улицы, чтобы не встретиться со мной. Вот тогда‑то я и понял, что ты именно та, кто мне нужен.
– Я и не думала, что ты меня тогда заметил.
– Заметил – как и тогда, когда увидел вас с Бучем Кауфманом на той дурацкой вечеринке. Какого черта ты проводила время с этим придурком?
– Ждала тебя.
И, сказав это, поняла: то была правда.
Майк Джеймс понял, что жить без подруги рядом так же плохо, как и жить с ней.
Жить одному было скучно. Было мирно, спокойно и очень, очень одиноко. Он нанял приходящую домработницу. Была она очень молчаливой ирландкой, которая появлялась в девять утра, готовила ему завтрак на одного, а затем убиралась в квартире, доводя ее до чудовищного совершенства. Когда вечером он возвращался из офиса, в квартире его несло всякими дезинфицирующими веществами и средствами для чистки кожаной мебели. В унитазе всегда было полно белого пенящегося вещества. Все в холодильнике было гигиенически упаковано в фольгу.
Он ненавидел это. Он жаждал запаха женщины. Что‑то не так в его жизни, но что именно, он не знал. С тех пор, как избавился от Энни – жуткая была сцена, она накарябала всякие ругательства на его входной двери, – он тщательно подходил к своим свиданиям с девицами, и придерживался нового правила: не приводить их к себе домой.
Это значило, что если они хотели, чтобы их трахнули, ночи проходили у них на квартирах. Это значило терпеть отвратительные ужины для гурманов на двоих, приготовленные по рекомендациям журналов «Космополитэн» или «Глеймор». Это значило немедленное несварение и боли в желудке. Это значило, что в кровати он бывал теперь не таким, как обычно. Это значило, что бабы жаловались. Это значило – дерьмо.
Майк не жил больше совершенной жизнью.
Рассел позвонил ему и сказал, что летит на западное побережье повидать Клео.
– И что? – коротко спросил Майк. – Она больше ничего не значит в моей жизни. Мы разведены.
– Тогда ты не будешь против, если я попытаю счастья? – вопросом ответил Рассел.
Мерзавец. Клео никогда и не взглянет на тебя. Мерзавец. Майк вынудил себя сохранить спокойствие.
– Делай, что хочешь.
Рассел отправился в приподнятом настроении, а Майк приуныл.
Если бы не Клео, он, наверное, обосновался бы с одной из своих девиц. Но ему все время приходилось сравнивать их с Клео и, как ни противно было ему в этом сознаваться, Клео была вне конкуренции.
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
Поначалу Маффин поверить не могла, что Джон с ней так поступит. Проходили дни, и становилось все более ясно, что такая короткая и рубленная записка, которую он оставил, – правда.
Она сидела в их роскошном особняке и ждала, что он вернется. О, она знала, что Джон изменился в Голливуде – оба они изменились, – но измениться до такой степени, чтобы бросить ее – оставить одну со всеми их счетами и долгами – это было просто жестоко.
У нее было ровно двадцать шесть долларов и пятьдесят центов. И все. Не хватит на то, чтобы улететь обратно в Англию, и едва‑едва хватало, чтобы купить еды больше, чем на несколько дней. А этот мерзавец даже машину их забрал – тот самый взятый внаймы Кадиллак, за который приходилось расплачиваться теми деньгами, что она зарабатывала, позируя для порноснимков.
Никогда в своей жизни она не была раньше в одиночестве. Никогда не приходилось во всем разбираться самой и принимать решения. С того дня, как она ушла из семьи, всегда был Джон. Джон, который всегда говорил, что он так ее любит. Ну, да – он любил ее, – пока она зарабатывала хорошие деньги. Впервые Маффин поняла, что Джон ее просто использовал, толкая во все углы и рекламируя. И вот почему он был так зол, когда она вышла замуж за Крошку Марти Перла. Лишился хорошего капиталовложения – только в Голливуде это капиталовложение оказалось ерундой. В Голливуде она просто не вписалась. Слишком много хорошеньких девиц, и сексуальных тел, и что на этом фоне в ней особенного?
Джон бросил ее так, как гонщик бросает сломавшуюся машину, как теннисист – испорченную ракетку. Боже! Но она ведь должна была раньше понять, что он мерзавец. Разве первая его жена – Джейн – не говорила этого миллион и один раз. Когда он оставил Джейн, то оставил ее с двумя детьми. Если уж он наплевал на своих детей, то у нее‑то какие шансы?
Джон чертов Клэптон – с его светлыми волосами и внешностью хорошенькой невинности. Ради Бога! Как только она могла втюриться в такого мерзавца! Три с половиной года своей жизни ухлопала на него, и где теперь оказалась? Нигде. Показывает свое влагалище во всяких грязных журналах. Очаровательно!
Думая о Джоне, счета не оплатишь, а у нее нет денег даже на то, чтобы прошвырнуться где‑нибудь вечерком. Куда прошвырнешься на двадцать шесть долларов?
Она не знала, к кому обратиться. Все друзья, какие у них были, были друзьями Джона. У нее нет даже подруги, которая бы ей помогла.
Она сидела и думала. Крошка Марти Перл – теперь он большая телезвезда, выступает в еженедельных передачах со своей сестрой – оба они – сплошные зубы и улыбки, и смотрятся так, словно на глянцевой рекламе зубной пасты. Он, видимо, не в восторге будет, если она ему позвонит. Они даже ни разу не говорили с того памятного дня их короткой женитьбы.
Еще его менеджер, Джексон. Но ее от него бросает в дрожь, и обратись она к нему за помощью, он много бы чего попросил взамен. Она может обнажаться для фото, но вовсе не готова трахаться ради чего‑нибудь. Кое‑что из ее уимблдонского воспитания было еще при ней. Где‑то надо провести черту.
Она больше не могла придумать, кто бы ей помог, и поняла: единственное, что она может делать, это дальше позировать для этих фотографий. Типа: раздвинь ноги и улыбайся.
Мысль эта ее угнетала. Не было Джона, чтобы напичкать ее наркотиками и привести в настроение. Не было Джона, чтобы отвлекать во время фотосъемок.
Разбирая свои вещи, она наткнулась на шорты и рубашку, которые Кили одолжил ей. Она попыталась вспомнить, что он ей сказал. Что‑то насчет… сделаем тебя звездой… куча денег.
Он ей показался нормальным парнем. Может, стоит ему позвонить. В конце концов телефон‑то еще не отключен – пока.
– Ты сукин сын, – протянула Дайана. – Ты даже не позвонил?
Джон был занят тем, что массажировал ей спину. У нее была милая спинка.
– Не, – ответил он терпеливо. – Если я позвоню, она станет плакать и ныть и умолять меня вернуться. Поверь мне: так лучше. У нее полно друзей, она будет в порядке.
Дайана вздохнула.
– Ты знаешь лучше, дорогой. И только Бог знает, как много тебе пришлось вынести. Мне кажется, ты настоящий мученик – ни один другой мужик такого бы не выдержал.
– Да, было сурово, – грустно сказал Джон.
И был рад, что в рассказах своих вовсю сгущал краски. Дайана больше, чем сочувствовала этим россказням о любовниках Маффин, о пьяных оргиях и порнографических выставках. Он даже показал ей фотографии Маффин в чем мать родила – очень даже в чем мать родила.
– Я умолял ее не позировать для таких фото, – сказал он Дайане, – но она делала, что хотела.
Дайана держала его руку и утешала.
– Перебирайся ко мне, дорогой. Ни один мужик не должен терпеть такого.
Теперь же она беспокоилась, не слишком ли это поспешный шаг. Она хотела быть уверенной, что Маффин не начнет жаловаться направо‑налево. В конце концов… такое паблисити… кому оно нужно?
– Переворачивайся, – сказал Джон.
– У тебя удивительные пальцы, – промурлыкала Дайана, делая так, как он сказал.
– Чтобы лучше ласкать тебя, – Джон капнул ей детским кремом на живот и начал его массажировать.
– Изумительно! – восторженно вздохнула Дайана. – Кто знал, когда я заполучила тебя, что обрела одновременно и лучшего в городе массажиста! Бог мой! Подумать только, сколько денег я сэкономлю!
В дневное время особняк Раш смотрелся роскошно, вписываясь в океанский берег какими‑то белыми странными монументами. Кармен начала с того, что имела один дом, но по мере того, как росла ее слава, купила еще шесть по соседству, и соединила их все вместе так, что получился один широкий странный невероятный особняк. Дом Кармен был почти так же знаменит, как и она сама.
Нервничая, Маффин расплатилась с таксистом последними деньгами, которые у нее были. Она очень надеялась, что расходы себя оправдают. По телефону Кили Нова был очень дружелюбен. Он помнил Маффин, и когда она его спросила, всерьез ли он говорил, что представит ее тому, кто «сделает ее звездой», он засмеялся и сказал: «Конечно – если у тебя есть то, что нужно. Приезжай часа в четыре».
Вот она и приехала, хорошенькая и соблазнительная в атласных джинсах и блузке с рюшами, спадающей с плеч. Волосы, только что вымытые, спускались каскадом, все в завитках. Макияж был таким, чтобы выделялись ее широко распахнутые глаза и чуть надутые губы.
Под рукой она держала альбом со своим фотографиями. Прекрасные фото ее обнаженной, а не эти типа – раздвинь ноги.
У массивных входных дверей свисал длинный шнур. Она потянула его, и зазвучали колокольца, и залаяло множество собак.
Через некоторое время появился Кили.
– Надо было монстров на цепь посадить, – объяснил он. – Если ты им не понравишься… – он выразительно пожал плечами и изобразил, как перегрызают горло.
Маффин поежилась, идя за Кили в дом. На нем были белые джинсы и больше ничего, а спина была разукрашена свежими царапинами.
Она чувствовала себя неуютно. В доме была какая‑то странная атмосфера.
– Как дела? – спросил Кили.
– Прекрасно.
– Я рад, что ты позвонила, уцепилась за то, что я тебе говорил. Садись – кокаинчику не хочешь немного? Мадам еще не готова.
Маффин рухнула на подушки, нормальной мебели в доме не было.
Кили уселся на корточки рядом с ней и достал маленькую коробочку с кокаином. Пересыпал немного в крохотную ложечку и протянул Маффин. Та взяла щепотку и втянула в нос. Стало щекотно, но Маффин уже несколько раз это пробовала, и эффект бывал чудесным.
Кили сделал то же самое, вздыхая от удовольствия.
– Я тут принесла с собой несколько фото, – решилась Маффин, протягивая альбом Кили.
Он быстренько его полистал.
– Ты фотогенична, прокомментировал он, – но та работа, о которой я веду речь, это больше чем сиськи и задницы.
Она молчала. Насколько больше? Он говорил, что ее сделают звездой и что она заработает кучу денег. Но каким образом?
Внезапно по всему дому пронесся вопль. Совершенный вопль – Кили!!!
Он подпрыгнул.
– Дама готова, – сказал он, мускулы лица искривились в нервном спазме. – Пошли, моя маленькая девочка. Деньги, слава, все, что я говорил. Пошли на пробу, бэби. Давай‑ка проверим, есть ли у тебя то, что ищет леди.
Джону было не по себе, когда он обнаружил, что у Дай‑аны есть не только агент, которому она платит десять процентов всех своих доходов, но и менеджер, отщипывающий еще по пятнадцать процентов.
– Смехотворно! – воскликнул Джон. – Мужик этот просто обдирает тебя.
– Чепуха, – возразила Дайана. – Он совершенно законный, с очень хорошими рекомендациями отменный бизнесмен.
– Кто рекомендовал его? – осклабился Джон.
– Дэниэль Онел, а у НЕГО дела идут не слишком плохо. С этим Джон спорить не мог. Все знали, что Дэниэль Онел, с которым Дайана сейчас снимается вместе, был одним из самых богатых в Голливуде актеров – с тех пор, как он перебрался из Англии, из страны чудовищных налогов.
– И все же я хочу сказать, – возмущался Джон, – что платить двадцать пять процентов своих доходов – это полнейшая дребедень. Я могу заняться твоей карьерой, и нам это не будет стоить и пенни.
Дайана расхохоталась.
– Джон, дорогуша – я обожаю тебя как любовника, но если ты думаешь, что я настолько глупа, чтобы отдать в твои руки свои финансовые дела, – забудь об этом.
– С Маффин у меня все это получалось, – доказывал Джон.
– Да? – ответила Дайана. – И чем же вы с ней можете похвастать?
Он умолк. С правдой не поспорить. Понадобится время, чтобы умаслить Дайану. По крайней мере у него есть крыша над головой, и все счета оплачены. А что придется делать, когда надо будет вносить очередной взнос за Кадиллак? И потом – когда Дайана кончит съемки, в которых она сейчас занята, и захочет вечерами прошвыривать‑ся по городу? У него каким‑то образом сложилось впечатление, что Дайана не из тех дам, которые в восторге будут, если самим придется платить по счетам.
Кармен Раш возлежала в центре огромной кровати треугольной формы. Комната была вся в черных тонах – стены, подушки, толстый ковер из меха. Дневной свет пробивался через верх – потолка не было, просто обширная гладь неба. Из скрытых динамиков в комнату струилась индийская музыка, исполняемая на гитаре.
– Хеллоу, – прошелестела Кармен глубоким, почти мужским голосом. Она подняла руку, прося тишины.
– Не говори ничего, пока я не включу магнитофон на запись – я хочу зафиксировать каждое слово – кто знает: когда‑нибудь наш первый разговор, возможно будет стоить целое состояние.
Маффин судорожно глотнула. Она была ошеломлена! – что они там, в Уимблдоне, скажут обо всем этом!
– Мне остаться или уйти? – спросил Кили. Кармен уничтожила его взглядом.
– Убирайся. ТЕБЯ я на пленке не хочу. Пойди‑ка сделай нам кувшинчик сока из черной смородины.
Она уставилась на Маффин тяжелым взглядом.
– Подойди и сядь сюда, на кровать, дай‑ка мне узнать тебя. Посмотрим, настроены ли мы на одну волну.
Кили слегка подтолкнул ее, и Маффин, словно на ватных ногах, подошла к кровати и уселась на краешек.
Она не могла не смотреть на Кармен. Женщина эта выглядела очень странно, лицо ее было белее белого, глаза накрашены на египетский манер, и губы, словно кровь. На ней было нечто вроде кафтана – черного, естественно, цвета. А иссиня черные волосы увязаны были во множество мелких косичек.
Маффин всегда была ее поклонницей. У Кармен Раш, когда она пела, был невероятно красивый голос. И кроме того, она была одной из немногих в мире женщин‑звезд, на которых можно беспроигрышно ставить деньги.
– Тебе сколько лет? – спросила Кармен.
– Двадцать, – пролепетала Маффин.
– К счастью, ты выглядишь моложе, – заметила Кармен, изучая ее прищуренными глазами.
– О да, – быстро согласилась Маффин, – мне всегда говорят, что я выгляжу значительно моложе.
– Тебе Кили рассказал что‑нибудь?
– Нет, не особенно, я тут принесла несколько фото. Она подала альбом Кармен, которая долго и внимательно изучала каждый снимок. Внезапно Маффин захотелось, чтобы Джон был рядом. Она чувствовала себя не в своей тарелке и очень одинокой.
– Мне нравится твое тело, – сообщила Кармен как бы между прочим, – немного полноватое, но мне это нравится. Зрителям понравится. Малышка Мисс Обыкновенная – такая девушка, в которой они увидят нечто очень жизненное. Разденься, дорогуша, и пройдись для меня по комнате.
Просьба была неожиданной. Маффин заколебалась.
– Ты ведь не робкая, не так ли? – холодно поинтересовалась Кармен.
– Нет, конечно, нет. Я просто полумала… ну, для какой работы прохожу я эту пробу?
– Куча денег. Куча славы. Тебя две эти вещи интересуют?
– Да… но…
– Нас здесь две женщины, – голос у Кармен стал нежнее. – Я не считаю тебя просто куском мяса, но я должна разглядеть твое тело.
– Хорошо, – в голосе Маффин зазвучала вымученная храбрость.
Она встала и расстегнула молнию на атласных брюках, выбралась из них, делая вид, будто ей все равно. Потом – блузка, спустила ее, и оказалась совершенно голой.
Кармен уставилась на нее.
– Походи вокруг, – скомандовала она.
Маффин сделала так, как ее просили, удивляясь, почему она ощущает себя еще более обнаженной, чем когда‑либо прежде в своей жизни.
– Отличные груди, заметила Кармен, – короткие ноги. Мне нравится такое сочетание. Мне нравится твое лицо.
– Я могу одеться?
– Нет пока. Мне еще надо посмотреть.
– Еще?
– Маффин, дорогая, Кармен говорила намеренно медленно, – мне кажется, ты и есть та девушка, которую я ищу.
– Да?
Маффин не знала, должна она быть довольна этим или нет. Все это было очень странно. Вышагивая совершенно голой перед кинозвездой. Может, все это шутка. Какую такую работу Кармен может иметь для нее?
– Да, – согласилась Кармен, – я буду режиссером фильма – замечательная история о простой малышке, которая оказалась в Голливуде – и о том, что пришлось ей пережить на пути к славе.
Вот это уже походило на дело. В такой роли Маффин могла себя видеть.
– Конечно же это будет очень прямой, честный фильм, – продолжала Кармен, – НАСТОЯЩИЙ рассказ о том, что это все такое. И я знаю, что это, – я отправлялась туда и возвращалась двадцать раз, пока, наконец, не добилась своего.
Она села, глаза ее сияли.
– Сценарий я написала сама. У меня будет один из лучших осветителей и небольшая, боевая съемочная группа. Мы готовы начать, но мы пока не нашли нужной девушки. Ты можешь быть этой девушкой. Ты можешь стать такой же большой звездой, как и я сама, – по‑своему.
Маффин заразилась энтузиазмом Кармен. И все же – в чем же фокус? Должен ведь быть – всегда бывает.
– Ты хочешь эту роль? – спросила Кармен.
– Да, конечно. Но…
– Если все подойдет, роль – твоя. Камера наша будет очень… испытующей. Ты видела «Голубую глотку»?
– Нет.
– Ты ничего не потеряла. Тела уродливые, женщины страшные. Тот, кто отбирал их, сделал это отвратительно.
– То ведь порнографический фильм, не правда? – спросила Маффин. Джон смотрел его и домой вернулся смеясь.
– А что такое порнография? Жизнь – это порнография. Наш фильм будет красивой порнографией. ТЫбудешь красивой.
Кармен поднялась.
– Маффин, дорогуша, ты заработаешь кучу денег, обещаю тебе. Жить ты будешь здесь, в своих собственных комнатах. Весь фильм здесь и будет отснят. У тебя уйдет на это шесть недель и – мгновенная слава. Верь мне. Положись на меня, я знаю. Я сделаю тебя звездой. Но сначала…
– Что? – возбуждение охватило Маффин. Она МОЖЕТ стать звездой. Кармен Раш это говорит, и она ей ВЕРИТ.
– Я должна заглянуть к тебе между ног. Должна убедиться, что ты там такое же совершенство, как и в остальном. Ведь фильм будет называться «Девушка с золотым влагалищем», и мы ведь не хотим разочаровать зрителей, правда же?
Кармен потянулась к ней, слегка прикасаясь к ее грудям.
– Ложись, сладкая моя девочка. Давай‑ка начнем пробы.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
По приглашению Дэниэля Клео переехала к нему. Некоторое время она пребывала в раздумьях, правильно ли поступает. От одного актера – сразу к другому. Наверное, это было не очень разумно?
Но никто никогда не мог бы сравнить Дэниэля с Бучем. Они были настолько разными. Буч был своего рода местом для передышки, пока она восстанавливала силы. Дэниэль же – совершенно новой жизнью. Ко всему прочему, она любила Дэниэля, и это было ужасно чудесно. После Майка не было никого, с кем бы она могла подумать связать свою жизнь – на постоянной, то есть, основе. А теперь вот был Дэниэль.
Она ощущала себя так, словно родилась заново. Счастливой, полной энтузиазма и вновь готовой к работе. Только после шести месяцев затишья спроса на нее особого не было. Конечно, всегда был Рассел. Она не видела его после той первой ночи с Дэниэлем – он уехал из гостиницы и улетел обратно в Нью‑Йорк, оставив ей сдержанную записку.
Журнал «Имидж», без сомнения, мог бы дать ей интересные задания в Лос‑Анджелесе, и она ТАК готова была к работе. Дэниэль целыми днями был на съемках фильма, а три недели шатания в одиночестве по Беверли‑Хиллз, полуденные сеансы в кинотеатрах были столь же отупляющими, как и пляж.
Но вот вечера и уикэнды все это компенсировали. Дэниэль был удивительным компаньоном. Остроумным, знающим, добирающимся до сути и очаровательным. Он никогда не был скучен, всегда наготове, интересным и веселым.
И конечно же, были занятия любовью. Долгие вечера познавания заново тел друг друга. Страстные часы безудержного чувственного восторга. Дэниэль был мастером – с большой буквы.
Клео позвонила Расселу рано утром в понедельник. Она выбрала время так, чтобы застать его, когда он входил в свой офис – в Нью‑Йорке время было на пять часов позже.
Он старался казаться спокойным, но она знала, что в тайне он был доволен.
– Мне хотелось бы сделать несколько эксклюзивных интервью, – предложила она. – Есть какие‑нибудь идеи?
– Повздорила со своим выжившим из ума актером? – Рассел был язвителен.
– Он только на одиннадцать лет старше тебя.
– И на двадцать – тебя, – быстро среагировал Рассел.
– Ладно, хватит об этом, Расс. Я не в настроении спорить с тобой.
– А это не спор, просто – совет.
– Спасибо, не надо.
– Он нервическая задница, трижды женатый неудачник.
– И ты ведь тоже, но мы по‑прежнему друзья, правда ведь? Ладно, что у тебя есть для меня?
Рассел вздохнул и обещал перезвонить, уже с предложениями.
Она знала, что он перезвонит. Так и получилось: через час он позвонил.
– Ричард Уэст, – предложил он. – Они снимают фильм «Секс‑объяснение». Мне бы хотелось, чтобы он поговорил о том, как они собираются делать этот фильм. Ты знаешь, что мне нужно – надувают ли сценариста и все такое прочее. В общем, своего рода Джозеф Уэмбо, только как секс‑эксперт.
– А что, Ричард Уэст писал свой собственный сценарий?
– Мне кажется, он работал над парой проектов. Клео сухо засмеялась.
– Мне казалось, что «Секс‑объяснение» – это вроде пособия по сексу. Скажи‑ка мне, в чем сюжет?
– Вот это ты и узнаешь. Согласна?
– Конечно. Что‑нибудь еще?
– Твой старый дружок – Буч Кауфман. Для тебя это будет легко.
– Я уже интервьюировала Буча – для серии «Большой злой волк». Помнишь?
Рассел зашелся в легком кашле, а затем сказал:
– Я помню, конечно. На серию ту поступило столько читательских писем, что мы и справиться с ними не могли.
– И что же? Почему именно Буч?
– Потому что если ты почитаешь там у себя утренние газеты, то узнаешь, что с Бучем Кауфманом заключили контракт на съемки фильма под названием «Жеребец сэр‑фа», и что с ним вместе сниматься будет его тринадцатилетняя сестра Винни. Отличная тема, Клео, и к тому же, у тебя есть познания предмета изнутри.
О Боже, если б он только знал, что это за познания изнутри!
– Мне нужно пятнадцать тысяч слов о докторе Уэсте и примерно восемьсот слов каждый на материалы и Буче и его сестре.
– И тебе это нужно к завтрашнему дню, да? – влезла Клео.
– К концу недели сойдет.
– О, чудесно. У меня, значит, целых четыре дня.
– Я помню времена, когда ты брала интервью утром, писала во второй половине дня и к утру следующего дня оно уже было у меня.
Клео вздохнула:
– Тогда я была молода и активна.
Рассел засмеялся отвратительным смешком.
– Я не заметил каких‑либо перемен.
К тому времени, как Дэниэль вернулся из студии домой, Клео уже договорилась обо всех интервью. Доктор Ричард Уэст примет ее у себя дома в Беверли‑Хиллз на следующее утро. Пресс‑агент кинокомпании был посредником.
– Доктор Уэст не дает интервью, но в силу его отношений с редактором «Имиджа» он будет рад откликнуться на вашу просьбу, – сказал агент.
Интересно, подумала Клео, как развиваются отношения доктора Уэста с Джинни Сэндлер.
Бучу она позвонила напрямую.
Ему это было явно не по душе. И она винить его за это не могла, может, и в самом деле следовало просто оставить записку. Но как только она заговорила об интервью и об «Имидже», его голос обрел силу, и он согласился встретиться с ней на следующий день в два.
Мысль об интервью с чудненькой маленькой Винни наполнила Клео злорадством. Теперь была ЕЕ очередь, и ручка‑оружие куда более сильнее, чем голосок этой Лолиты.
Клео поняла, что у нее есть превосходный эксклюзивный материал. То, что Винни была дочерью, а не сестрой, – факт, который неминуемо вызовет сенсацию. Должна ли она его использовать? Да, ответил в ней репортер. Нет, настаивал человеческий ее голос. То была информация, доверительно полученная от любовника. И все же… было искушение…
Дэниэль был измотан и все же мил.
– Еще только два дня съемок, – сказал он, – и думаю, можно было бы взять короткий отпуск до следующего фильма. Как насчет Багамских островов? Была там когда нибудь?
Клео в голову не приходило, что когда она начнет вновь работать, сам Дэниэль работать, возможно, не будет. В перерывах между съемками фильмов актеры бывают – как бы это сказать помягче, – надоедливы до чертиков. Беспокоятся о фильме, который только что завершили. Беспокоятся о фильме, который предстоит еще только делать.
Дэниэль, конечно, будет иным.
– Это было чудесно, – сказала Клео. – Насколько?
– Дней на десять, пару недель. Он изучал свое лицо в зеркале.
– Угадай, что я сегодня сделала? – радостно спросила Клео.
– У тебя, любовь моя, пинцета не найдется?
– Хм… да.
Она принесла ему пинцет и повторила вопрос:
– Дэниэль, ты знаешь, что я сегодня сделала? Дэниэль же принялся выщипывать волосы на переносице.
– Что?
– Я… я вновь стала работать.
Вид Дэниэля, занятого выщипыванием волос, несколько раздражал ее.
– Я позвонила Расселу, сказала ему, что готова, и…
– Ты когда‑нибудь занималась с ним любовью?
– Что? Нет – конечно, нет. Я уже говорила тебе.
– А зачем ему было звонить? Полно ведь есть других журналов – «Лос‑Анджелес», «Пипл», «Ньюсуик»…
– Я знаю. Но… у меня особые отношения с «Имиджем».
Дэниэль разразился саркастическим смехом.
– Да. Я понимаю это.
Стоически он выщипывал теперь свои брови.
– Ради Бога, – резко сказала Клео, – разве не можешь ты это делать в ванной?