- Из-за меня, - промямлила я, ощущая, как в глазах появляются слезы, но я сдерживала их, не желая плакать перед ним.
Вина, которую я все еще ощущала из-за ее смерти, была сильной.
- Нет, не из-за тебя, - серьезным голосом ответил он. – Не хочу лгать тебе, Изабелла. Когда-то я винил тебя, и мне потребовалось немало времени, чтобы понять, что мой гнев был необоснованным. Ты была ребенком, когда она погибла, и это абсурд - винить семилетнюю девочку за смерть женщины, которую убили в тысяче миль от нее. Есть несколько людей, которых я могу винить за случившееся, в том числе и я сам, но ты не в их числе. Хотел бы я понять это раньше, тогда бы я избавил многих от боли.
Я удивленно посмотрела на него, его слова застали меня врасплох, а через миг он продолжил.
– Когда мы поняли, что ты на складе в Чикаго, было двадцатое октября. Я был так поглощен происходящим, что только на следующий день понял, что это за дата. Ты знаешь, что случилось двадцатого октября, Изабелла?
Я нерешительно покачала головой.
– Нет, сэр.
- Двадцатого октября умерла моя жена. Это худший день года для меня, в этот день я теряюсь в гневе из-за ее смерти, я теряю связь с реальностью. В этот день все, что меня интересует - как отомстить за ее гибель, как заставить заплатить кого-то за свою потерю, - сказал он. – В прошлом году это была ты. Ты была тут, а я был зол, и из-за того, что я уже винил тебя, Изабелла, у тебя не было шанса. Без разницы, что бы ты сделала в тот день, я бы достал тебя, потому что проблема была не в тебе. А во мне. Мне нужен был кто-то, на кого можно свалить вину за мою боль, и ты оказалась идеальной мишенью.
По спине побежал холодок, когда он посмотрел на меня, сердце бешено забилось от воспоминания, что тогда произошло.
|
|
– Я знаю, что это странное извинение, но это правда. Ты не сделала ничего неправильного и не заслужила такое, я хочу, чтобы ты это понимала. Я никогда не ненавидел тебя. Я иррационально обвинял тебя, проблема была во мне, но я не мог ненавидеть тебя, потому что, честно, Изабелла, я никогда по-настоящему тебя не знал. И я не хотел тебя узнавать, потому что боялся, что, если это случится, я буду заботиться о тебе так же, как и моя жена.
- У Элизабет была хорошая черта, - продолжил он через минуту. – Она часто интуитивно видела людей, она говорила мне, что они встретились на ее пути по определенной причине. У нее было то же предчувствие и насчет тебя. Это факт, что моя жена полюбила тебя, как только увидела, и продолжала любить до самой гибели. Часть меня знала, что если моя жена так страстно, так отчаянно привяжется к кому-то, то я не смогу не полюбить того, кого она любит. Настолько глубоко и сильно мы были с ней связаны. Я боролся с этим чувством к тебе, Изабелла, потому что не хотел заботиться о тебе. Я хотел винить тебя. Я хотел ненавидеть тебя. Но не мог, потому что, как только я позволил себе узнать тебя, все было решено.
Его слова ошеломили меня, я сидела тихо, не сводя с него взгляда.
– Я только недавно это понял. Видишь ли, я девять лет проводил двадцатое октября в состоянии гнева, сгорая от желания наказать тебя за то, что произошло с моей женой. А в этом году, напротив, я думал о том, как спасти тебя, а ведь именно это когда-то привело к ее гибели. В этом есть доля иронии, и как только это дошло до меня, я, наконец-то, понял слова Элизабет. Я хотел верить, что желаю найти тебя, потому что именно этого хотела бы моя жена, или это нужно было Эдварду, но правда в том, что ты просто заслуживала этого. Я спасал тебя не ради тех, кто заботился о тебе, Изабелла; я делал это, потому что я сам стал таким.
|
|
- Наверное, я повторяюсь, но я до сих пор не уверен, что ты поверила мне. Но хочу, чтобы ты знала, что я достиг той точки, когда вижу тебя как своего ребенка, именно об этом когда-то говорила Элизабет. Я хочу, чтобы ты была счастливой в жизни, не только потому, что моя семья или я многим пожертвовали ради тебя, но потому, что ты заслуживаешь счастья. После всего, что сотворил за прошлый год, я не жду, что ты сможешь простить меня, но мне нужно сказать тебе, что я прошу прощения. Если бы я только мог все изменить… но, к сожалению, к жизни в комплекте не прилагается ластик, - сказал он. – Если бы он был, я бы многое стер.
Я хотела было заговорить, но он поднял руку, останавливая меня.
– Позволь мне сначала закончить, а потом я отвечу на оставшиеся у тебя вопросы, - сказал он. – И хотя у меня были причины на все мои поступки, я понял, что многое делал неправильно. Я должен был быть честным с тобой с самого начала, я не должен был обращаться с тобой так, как обращался. Я не жду, что понравлюсь тебе, Изабелла, но надеюсь, что однажды ты сможешь понять меня. Я не знаю, что ты собираешься делать со своей жизнью, но я лишь хочу, чтобы ты знала, что я рад твоей возможности управлять своей жизнью. Я рад, что у тебя появился шанс жить, и поэтому твое спасение того стоило.
Он мягко улыбнулся, а по моей щеке скользнула слеза, а в горле застрял ком. Я сглотнула, пытаясь справиться с чувствами – я и представить не могла, что услышу его извинение, если забыть обо всем остальном, сказанном им. Он наблюдал за мной, а потом оттолкнул стул и поднялся, подходя ко мне ближе. Он нерешительно замер возле меня, а потом поднял вверх штанину. Я посмотрела вниз, озадаченно хмурясь, когда рассмотрела что-то черное, плотно охватывающее его лодыжку с маленькой коробочкой сбоку, на которой горела красная лампочка.
|
|
– Ты знаешь, что это? – спросил он.
- Э-э, нет, - пробормотала я, когда он вернулся назад за стол и сел.
Он вздохнул и кивнул.
- Это устройство GPS слежения. Согласно одному из положений моего освобождения, я обязан носить его, - сказал он.
Я шокировано смотрела на него. Заметив мое выражение лица, он рассмеялся.
– Да. Есть ирония, правда? Ты никогда не узнаешь, что это такое, когда за каждым твоим шагом наблюдают, пока сам не окажешься в такой ситуации. Видишь ли, где-то сидит человек с ноутбуком, на котором установлено программное обеспечение, и смотрит, где я, чтобы убедиться, что я не скроюсь. Звучит знакомо?
Я кивнула.
– Да, - сказала я, вспоминая тот день в больнице, когда он показал мне программу слежения и объяснил, как работает GPS.
- У меня были свои причины, чтобы поставить тебе чип, Изабелла, но это не значит, что я был прав. Вместо того, чтобы использовать его для защиты, я использовал его, чтобы контролировать тебя, и мне жаль. Я попросил своего коллегу о последнем одолжении и назначил на следующую неделю встречу для тебя. Может быть, на меня поставили устройство слежения, но это не значит, что нельзя убрать твое, - сказал он.
- Правда? – шокировано спросила я.
Он кивнул.
- Да. Ты теперь свободная женщина, - ответил он.
- Спасибо вам, - тихо поблагодарила я.
Он улыбнулся.
- Пожалуйста, но я не заслужил твою благодарность. Я лишь исправляю свои ошибки, работаю над теми неправильностями, которые нужно было устранить еще давно. У тебя еще есть вопросы? – спросил он.
- Я, э-э… не думаю, - ответила я, не в силах достаточно ясно мыслить, чтобы сформулировать вопрос.
Слезы бежали по щекам, из горла почти вырывались всхлипы, которые я изо всех сил сдерживала.
- Если ты о чем-то думаешь, спрашивай, не колеблясь, - сказал он. – И еще одно, прежде чем ты уйдешь. Я хочу отдать тебе это до приезда гостей.
- Гостей? – уточнила я, неуверенная, кого он имеет в виду.
Он улыбнулся и кивнул.
- Да, гостей. Джаспер и Эмметт оба приедут домой, и, конечно, будут Розали и Элис, они такие же члены семьи, как и остальные. Кроме того, прилетят Эсме и Алек, - объяснил он.
- Алек? – спросила я. – Он выписался из больницы?
- Да. Его отпустили пару недель назад, совсем как новенького, - ответил он с улыбкой. – Возможно, это мое последнее Рождество с семьей, и я рад, что мы будем вместе.
Я озадаченно посмотрела на него, ощущая, как в животе снова появляется тошнотворное чувство.
– Так вы думаете, что отправитесь в тюрьму? – нерешительно спросила я.
- Я уверен, что, так или иначе, они меня получат, - сказал он.
Я кивнула, чтобы он знал, что я услышала, но не понимала, что можно говорить или чувствовать по этому поводу. Он прочистил горло, а потом открыл ящик стола, доставая оттуда знакомую коричневую книгу в кожаной обложке, он положил ее передо мной.
– Дневник моей жены – Эдвард отдал мне его несколько месяцев назад, когда обнаружил у тебя, но я думаю, что тебе стоит взять его.
- Мне? – недоверчиво уточнила я.
- Да, тебе. Думаю, Элизабет хотела бы видеть его у тебя, ты можешь найти там много полезного. Она немало писала о том, как приспосабливалась к жизни после рабства и о том, какие противоречивые чувства она испытывала к моему миру. Тебе это может помочь, - сказал он.
- Э-э, спасибо вам, - пробормотала я, осторожно беря книгу в руки.
- Пожалуйста, но опять таки, благодарность ни к чему. Я просто пытаюсь поступать правильно, - ответил он. – Я закончил. Хорошего тебе дня, dolcezza.
Я кивнула и встала, направляясь к двери. Поколебавшись, я потянулась к ручке, но потом вновь посмотрела на него. Он с любопытством глянул на меня, очевидно, интересуясь, что я делаю.
- Вскоре после того, как я сюда попала, вы попросили не называть вас хозяином. Вы сказали, что таким образом я ставлю вас на одну ступень с моим отцом, но я ответила, что вы на него не похожи, - нервно проговорила я. – Тогда я в это не верила. Я сказала это только потому, что должна была. Я видела в вас хозяина. А теперь я в это верю. Чарльз Свон был ужасным человеком, и, несмотря на все, что вы сделали, для меня вы больше отец, чем он когда-либо был. Я хочу, чтобы вы знали, что я действительно прощаю вас за всю боль, потому что вы всегда помогали мне… больше, чем кто бы то ни было. Вы хороший человек, Карлайл.
Я развернулась и вытерла слезы, а потом услышала шепот "Спасибо тебе", но я не ответила, потому что больше нечего было сказать. Я просто вышла из кабинета и направилась в спальню, где забралась на кровать, умостилась на подушке Эдварда и посмотрела на дневник Элизабет Каллен. Через минуту я открыла его на первой странице, делая глубокий вдох, когда начала читать.
"Сегодня мой первый день в качестве свободной женщины…"
Ауттейк [u2] 1 – Кровь, пот и слезы
«Потребовалось немало крови, пота и слез, чтобы добраться до той точки, где мы сейчас, но это лишь начало. Сегодня мы приступаем к серьезной работе, цель которой убедиться, что мир наших детей будет немного лучше, чем тот, в котором живем мы сегодня»
Президент Барак Обама
Доктор Карлайл Каллен
Консильери (Советник, член семьи; человек, к советам которого можно прислушиваться.)
По мере приближения к высокому кирпичному дому я сбавлял скорость, подруливая точно к подъездной аллее. Я припарковал свой Бентли Континенталь 2006 рядом с ярко красным Мерседесом с откидным верхом и выключил двигатель. Открыв водительскую дверь, я выбрался наружу, а потом захлопнул за собой и включил блокировку. Дом находился в респектабельном районе, в этой части города преступления были редким явлением. Я не беспокоился, что местные банды могут попортить машину, они должны быть полными глупцами, чтобы даже сделать шаг на эту территорию, а уж дотронуться пальцем до чего-то – разве что из желания покончить жизнь самоубийством. Все вокруг знали, что Borgata контролирует эти кварталы десятки лет, точно так же, как и знали, что к этой женщине, живущей в кирпичном доме передо мной, вход воспрещен.
Нет, мне было плевать на живущих по соседству людей. Они были в курсе, кто я, они знали мое положение и власть, которая была в моих руках, и они уважали меня за это. Большинству, конечно, я не нравился, но, честно, мне плевать на их личные чувства. Большинство из них мне тоже не нравились. Меня боялись поголовно все, ни одна живая душа не осмелится перейти мне дорогу, и это единственное имело значение. Пока они соблюдают дистанцию и держат свои гребаные рты на замке, у них нет проблем.
Нет, местные даже не осмелятся приблизиться ко мне. Молодое поколение может балансировать на грани и немного переступать границы, пробуя, как далеко они могут зайти, но они уважают мою власть. Стоило им заметить, что я наблюдаю или говорю, как они отступали в сторону. Старшие кормили их историями, и они точно знали, на что мы способны. Истории повествовали о том, что мы получили немало контроля, нечасто прибегая к жестокости. Нет, мы способны на жестокость, если потребуется. Мы, не колеблясь, отошлем им сообщение с необходимым содержанием, но они и так все знали. В нас не сомневались.
Как я уже сказал, местные меня не беспокоили. Меня волновали посторонние; те, кто вступили на нашу территорию и посмели прикоснуться к тому, что не принадлежало им, и это проникло мне под кожу. Русские, большинство в нашей стране нелегалы, и без капли уважения в теле. Полиция называет их «организованной преступностью», но даже тень организованности у них отсутствует. Их власть не имеет настоящей иерархии, нет системы, которая держала бы людей в границах. Многие из них мелкие хулиганы, обычные воры, которые почистят ваш дом и украдут вашу машину, но есть и такие, как браться Владимир и Стефан, они намного опаснее. Эти ублюдки пройдут мимо вашей машины и денег, но сожгут ваш дом и изнасилуют вашу жену лишь для развлечения. Они не боятся ничего и никого, у них нет ни тени уважения к настоящей власти и позиции в городе, и уже это делает их врагами. Они вторглись на нашу территорию и забрали то, что принадлежало нам, и поэтому их дни сочтены. Если хоть один из них приблизится к этой собственности или даже дыхнет в направлении Бентли, то получит пулю между глаз прежде, чем поймет, что происходит. Прежде, чем успеет сказать хоть слово или похлопотать за свою жизнь.
Потому что в тот момент, когда я покинул борт самолета и вступил в Чикаго, я больше не Доктор Ка, или Папа, и даже не доктор Каллен. Эти люди, живущие в Форксе, не имеют со мной ничего общего. У меня нет ни сочувствия, ни сострадания, ни сопереживания, ни жалости. Я теряю способность чувствовать, и хоть это вызывает сожаление, но это единственный способ жить моей жизнью. В тот миг, когда самолет идет на посадку, я блокирую эмоции и потом с трудом вспоминаю, почему я делал то, что делал. Нет, я не доктор Каллен, когда я в Чикаго. Я никого не лечу; мне плевать на всех.
Я Карлайл Каллен, Консильери Чикагского Подразделения. Я убийца; человек, о котором вас предупреждали родители. Я оставляю свои эмоции за закрытой дверью и действую на инстинктах, большинство из которых животные – мне нужно выжить. В моем мире «убей или будешь убит» и у меня нет ни малейшего желания умирать прямо сейчас. Еще столько предстоит сделать, слишком много людей зависит от меня. И я, не колеблясь, нацелю пистолет в вашу глотку, если вы вынудите меня, и я гарантирую, что когда нажму на курок, я не промахнусь.
Я один из самых опасных людей в стране и тот факт, что внутри я онемел, лишь усугублял угрозу. Это неприятно, но даже без женщины, живущей в кирпичном доме в нескольких шагах от меня, можно обойтись. Я не умру за нее, я не убью за нее, я едва вспоминал о ней и она это знала. Она не была так тупа, чтобы верить, что я беспокоюсь о ней, а тем более, люблю. Я любил женщину лишь однажды, и для меня она навечно останется единственной. Лишь она одна в Чикаго возвращает меня к жизни, она одна в этой отвратительной части страны возвращает мне чувства. В тот миг, когда я прохожу через ворота Кладбища на Склоне, мое сердце вновь пробуждается. Нездорово и угнетающе, что единственный человек, способный дать мне чувство жизни, был мертв, что я чувствовал себя частью происходящего только тогда, когда стоял у ее могилы.
Я вздохнул и посмотрел на часы. 8:59 вечера. Сейчас начало лета, вечер в Чикаго теплый, но ветреный. Элизабет любила такую погоду, любила дни, когда можно было открыть все окна в доме и позволить легкому ветерку ворваться в помещение. Она терпела жару, но я ее ненавидел, я предпочитал включать кондиционер круглый год. Я постоянно жаловался, кричал на нее, если в доме стояла жара. Я заходил внутрь и начинал потеть, духота портила настроение. В те времена я был таким вспыльчивым, я постоянно срывался, а она умело терпела мои перепады. Она была понимающей и любящей, а я порой обращался с ней совершенно неправильно. Del senno di poi son piene le fosse. Задним умом все крепки.
Я отошел от машины и поднялся по аллее к маленькому порогу перед парадной дверью. Я потянулся к звонку и нажал на кнопку, ожидая. Я закатал рукава своей светло голубой рубашки на пуговицах от Ральфа Лорена, теплый воздух коснулся моей вспотевшей кожи. Я услышал звук стучащих по деревянному полу высоких каблуков, а затем щелчок замка. Мое нетерпение росло. Через миг дверь открыли, и она появилась передо мной, на ее губах играла улыбка, а глаза пропутешествовали вниз по моему телу, изучая.
- Привет, Карлайл. Прошло много времени, - сказала она, в ее голосе звучали нотки флирта. Я ухмыльнулся.
- Привет, - просто сказал я, кивая ей. Я сделал шаг вперед и она отошла в сторону, чтобы впустить меня. Я пошел прямо в гостиную и услышал, как позади меня закрывают дверь.
- Хочешь вина? – предложила она, направляясь на кухню. Вздохнув, я сел на черный кожаный диван.
- Конечно, - ответил я, не особо заботясь о том, что буду пить; алкоголь лишь делал ее компанию сносной. Это ужасно, потому что она не была плохим человеком. Честно, она была довольно милой и легкой в общении, но все это не по мне. Я не встречался с женщинами и никогда не буду, но она самая близкая вещь к тому, что можно назвать стабильным. Эта стабильность была относительной, наши отношения состояли из любовных связей где-то раз в месяц, иногда чаще, зависит от того, сколько раз я посещаю Чикаго. Мы никогда не общались за пределами ее дома и она ничего от меня не ждет, за что я благодарен, потому что мне нечего ей предложить.
Я не тот тип мужчины, чтобы заводить goomah (любовница), у меня ее никогда не было и не будет. У меня нет ни сил, ни желания связываться с двадцатилетней эгоистичной девчонкой, которая будет считать мою жизнь гламурной и пожелает обменивать секс на материальные ценности и чувство власти. Это странно и смешно, каждый раз, когда я смотрю на этих девок и то, как они цепляются за руки мужчин из Borgata, мне интересно, куда смотрят их родители. Какая жизнь у них была, если они оказались в подобной ситуации. Красивые девушки, большинство из них обладают потенциалом, а они посвящают себя проституции рядом с опасными и не стоящими того людьми. Может, это лицемерно с моей стороны, учитывая, что я сам такой человек, но мне было тошно. Это не любовь; это чувство власти и процветания в жизни. Они использовали себя и свои тела, хотя не должны были. Каждый раз, когда я видел это, я содрогался. Я просто не могу понять, что хорошего в том, что двадцатилетняя королева красоты таскается с пятидесятилетним жирным итальянцем, у которого одышка и кашель, потому что он постоянно дымит кубинскими сигарами. Это отвратительно. Все это. Ни одни деньги того не стоят.
Но опять-таки, я убивал из-за денег. Какое у меня право судить?
- Вот, - сказала она, входя в комнату и протягивая мне бокал красного вина. Я взял его и кивнул, тихо благодаря. Она улыбнулась и сказала «пожалуйста», а потом присела рядом со мной. Я поднес бокал к носу и вдохнул, наслаждаясь ароматом. Элизабет всегда любила красное вино.
- Ты надолго в городе на этот раз? – спросила она, делая глоток. Я посмотрел на нее и пожал плечами.
- Пока не отправят домой. Я не уверен, - сказал я. Она была не наивна и знала наш образ жизни; она родилась в нем и выросла. Обычная principessa della mafia. Мы были близки по возрасту, я был лишь на несколько лет старше. Эсме присматривала за ней, когда та была ребенком, а ее отец был Консильери моего отца. Она привыкла к этой жизни, она унаследовала деньги от отца и понимала мое положение. Она знала, что на некоторые вопросы я не отвечу, и поэтому не спрашивала, она понимала, что в мафии нет ничего волнующего и прекрасного. И кстати, разговоры между нами сводились к минимуму. Нас это устраивало. Ничего вводящего в заблуждение, никаких недопониманий. Она знала, что это лишь секс, это всегда будет только секс. И у меня есть другие. Я уверен, что и у нее тоже, учитывая, что она красивая женщина, но мне было все равно. Мне плевать, чем она занимается в свое свободное время, когда меня нет рядом. Это меня не касается.
- Ты голоден? – спросила она через минуту. Я посмотрел на нее, медленно спускаясь взглядом по ее телу. На ней было простое черное платье, которое идеально облегало ее, подчеркивая изгибы. Платье было таким коротким, что когда она сидела, я видел кружевной верх ее черных чулок и застежки, которые крепили их к белью. На ней была пара туфель на высоком каблуке, которые удлиняли ноги и подчеркивали их стройность. Ее кожа была смуглой из-за сочетания итальянской наследственности и солнечных ванн, которые она регулярно принимала, волосы были темно каштановыми. В карих глазах поблескивали зеленые искорки, и иногда мне было тяжело смотреть в них. Зеленые точки напоминали мне о зеленых глазах яблочного цвета, в которые я всматривался каждую ночь, много лет, о самых красивых глазах на земле. Глазах, которые были окном в мир самой красивой души, души моей негодной жизни. Свет этих глаз погасили мои ошибки. Это невыносимо.
- Конечно, - ответил я, пожимая плечами и отворачиваясь. Краем глаза я заметил, как она кивнула. Я сделал глоток вина, оно было горьковатым на вкус и я поборол желание поежиться.
- Я быстро закончу, - сказала она, поднимаясь. Я смотрел, как она вышла из комнаты, очарованный покачиванием ее бедер и рельефом подтянутой округлой попки. Вздохнув, я допил остаток вина.
Потом я наклонился и взял пульт от ее телевизора, включая его и проматывая каналы, пока она заканчивала готовку. Она всегда готовила для меня, когда я приходил, говоря, что я заслуживаю приличную домашнюю еду. Я неустанно повторял, что ем эту еду каждый вечер дома, и она это знала, знала, что в моей семье есть раб, но отвечала, что еда, приготовленная настоящей итальянкой – не то же самое. Я улыбался, не желая исправлять ее. Какой смысл. Но дело в том, что в Изабелле намного больше итальянской крови. Изабелла родилась principessa della mafia, и такой и остается, пусть и жила другой жизнью. Я никогда не говорил это вслух, потому что это было бы опасно. Когда я вступал в пределы Чикаго, Изабелла прекращала быть принцессой мафии, она больше не девушка моего сына. В Чикаго Изабелла просто моя рабыня.
Мы ужинали, она приготовила лазанью и чесночных хлеб. Все было вкусно, но даже рядом не стояло с едой Изабеллы. Но это я тоже не говорил вслух, я был благодарен уже тому, что не должен есть фаст фуд. Я не готовлю себе, никогда не умел, и ее великодушие было приятным. Я не был великодушным. Я бы никогда не готовил ужин, зная, что это не нужно.
Мы допили бутылку вина и болтали о всякой ерунде на посторонние темы. Точнее, говорила она, а я слушал и кивал. Потом она начала убирать стол, и, наверное, я должен был предложить помощь, но я никогда это не делал. Она и не рассчитывала на мою подмогу. Она ничего от меня не ждала.
Я обошел стол и встал перед окном, наблюдая за двором. На улице стояла безоблачная ночь, звезды и луна ярко сияли, освещая землю. Ее дом выглядел отстраненным от других, отделенным от шумного Чикаго. Через минуту я услышал стук ее каблуков, она подошла ко мне. Я заметил ее отражение в стекле. Она шаловливо улыбнулась и погладила руками меня по спине. Потом она начала разминать мои плечи, массаж был жестким.
- Ты всегда так напряжен, - мягко сказала она. Я вздохнул и прикрыл глаза, просто ощущая движение ее пальцев на коже.
- Поэтому я прихожу к тебе, - сказал я. – Ты всегда знаешь, что мне нужно.
Она тихонько хмыкнула и я отрыл глаза, снова глядя на ее отражение. Ее улыбка стала шире, она потянула рубашку вверх, вытаскивая ее из брюк. Потом она скользнула ладонями под нее, ее тщательно наманикюренные пальцы легонько царапали кожу, оставляя полоски на своем пути. У Элизабет никогда не было длинных ногтей - она срезала их под корень.
Пройдя путь до моей груди, она вытащила руки и обошла меня, становясь передо мной. Она начала расстегивать пуговицы, ее губы прижались к моей шее. Ее дыхание было теплым, поцелуи липкими из-за блеска для губ. Когда она справилась со всеми пуговицами, ее пальцы пробежались по прессу. В отличие от большинства мужчин в Borgata, которые становились толще из года в год и запускали себя, я всегда заботился о своем теле. Каждое утро я работал над собой, я делал отжимания и качал пресс. Несмотря на свои сорок с лишним, я по-прежнему обладал телом молодого мужчины с накачанными руками и кубиками на животе. Я не был самовлюбленным, но знал, что привлекателен. Я мог завлечь большинство женщин, не прилагая особых усилий.
- Думаю, что я знаю, что тебе сейчас нужно, - прошептала она мне в ухо. Наклонившись, она снова чмокнула меня в шею, ее рука спустилась вниз и провела по ремню брюк. Я уже был твердым, член требовал внимания. Я не был с женщиной более двух недель, с тех пор, как устал от кривляний Хайди, а она была не так уж красива, чтобы дальше терпеть ее незрелость. Минеты были довольно неплохими, и в лучших из них она могла брать глубоко в глотку, и, спасибо, она не могла трепаться с моим членом во рту, но она становилась требовательной. Она хотела заниматься со мной разными делами, хотела разговаривать и проводить время вместе, но мне это не подходило. Я всегда был откровенен с женщинами, она знала, что у нас дело закончится на сексе. Не моя вина, что она поверила иллюзиям.
Я застонал, когда она вытащила член из штанов, сжимая его.
– Как насчет того, чтобы пойти наверх? – предложил я, не желая далее тянуть. Нам не нужен был флирт, не нужно было кружить вокруг да около. Мы оба знали причину, по которой я пришел.
Я улыбнулся, и она убрала руку от моего ствола, разворачиваясь и уходя без единого слова. Я последовал за ней, наблюдая, как колыхается ее задница и как соблазнительно двигаются ее бедра. Она знала, что я смотрю, что я наслаждаюсь зрелищем. Я ухмыльнулся, когда мы пошли наверх, я протянул руку и скользнул ей под платье. Проведя пальцами по трусикам, я ощутил их влажность. Она подскочила и вскрикнула, разворачиваясь и игриво хлопая меня по руке. Я издал смешок.
Мы направились в ее спальню, свет был уже приглушенным. Она прошла по комнате и включила стерео систему, классическая музыка наполнила помещение, отражаясь эхом от стен. Она точно знала, что я люблю и никогда не ошибалась, подбирая то, что мне понравится. Моя ухмылка стала шире, она села на край кровати, скрещивая ноги и откидываясь на руки. Ее взгляд не отпускал меня.
- Такой красивый мужчина, - сказала она, прослеживая мое тело. Я издал рычание в ответ, скидывая с плеч рубашку и бросая ее на коричневый пуфик неподалеку. Потом я снял туфли, даже не развязывая шнурки, и отставил их в сторону ногой. Я подошел к ней и сел напротив. Она наклонилась и начала расстегивать застежки на обуви, но я присел на корточки, задерживая ее руку.
- Каблуки останутся, - серьезно сказал я с нажимом в голосе. Она застыла, ее глаза немного расширились, а на щеках выступил румянец. Она убрала руку от туфель и снова откинулась на руки, наблюдая за моими действиями. Я пробежался руками по ее бедрам, скользнув под платье и прослеживая пояс. Я отстегнул застежки чулок, прежде чем поднять платье вверх. Она приподняла задницу, позволяя мне снять с нее вещь. Когда я бросил платье на пол, я осмотрел ее тело. Потом я наклонился и прижался губами к ее плоскому животу, зарываясь языком в пупок и поглаживая пирсинг. Я зажал сережку между зубами и легко потянул. Определенно, у нее было тело молодой женщины, но я знал, что не все естественно, ей пришлось прибегнуть к некоторым вмешательствами, чтобы добиться такого результата. Честно, мне было все равно. В любом случае, я буду наслаждаться.
Вскоре я начал обмякать и замедлил движения, тело покалывало и расслаблялось, это короткое чувство удовлетворения после соития заполнило меня. Только в такие минуты я чувствовал себя по-настоящему свободным и успокоившимся, единственное время, когда заботы не обременяли меня. Я вышел из нее, придерживая себя, чтобы в процессе презерватив не слетел, а потом нежно погладил окружность ее попки.
- Che era bello, - мягко сказал я, наклоняясь и целуя ее левую ягодицу в знак того, что она для меня сделала. Она хихикнула и подалась назад, пытаясь шлепнуть меня. Я издал смешок и прикусил зубами ее мягкую плоть.
- Карлайл! – взвизгнула она, со смехом поднимаясь. Она села лицом ко мне и потерла то место, где я укусил ее. – Не могу поверить, что ты укусил меня!
Я ухмыльнулся, пожимая плечами.
– Тебе всегда нравилось грубо, - игриво сказал я. Она задохнулась и, оглянувшись, схватила подушку и кинула ее в меня. Я отбил ее и поднялся с кровати, качая головой. – Oobatz, - пробормотал я, называя ее сумасшедшей. Она снова резко выдохнула, я засмеялся, но прежде чем она успела ответить, я ушел в ванную комнату. Там я снял презерватив и кинул его в мусорную корзину, а потом схватил полотенце и ополоснулся. Я вернулся в спальню через несколько минут и застыл, глядя как она стоит у окна в шелковом халатике. Она, наконец, сняла туфли на каблуках, оставшись босиком. Без них она была даже близко не такой сексуальной.