- Хочешь остаться тут на ночь? – спросила она, поворачиваясь ко мне. Я несколько секунд пристально смотрел на нее, раздумывая. Я редко проводил тут ночи – это было чересчур интимно, хоть я и знал, что она предлагает не из-за романтических чувств. Она слишком хорошо меня знала, она знала, чего я жду, когда вхожу в дверь, и она дарила мне передышку, отдых от всего. В своем состоянии расслабленности после секса я почти согласился, но прежде чем я сказал хоть слово, спокойную тишину нарушил звонок телефона. Я вздохнул и прикрыл глаза, эйфория стремительно исчезала, сменяясь привычным напряжением. Я посмотрел на часы около кровати… начало второго ночи.
Я подошел к горке вещей и достал брюки, в кармане лежал мой мобильный. Я посмотрел на экран и внезапно ощутил приступ ужаса.
– Каллен говорит, - холодно ответил я.
- А, Карлайл. Я надеялся, что ничего не прерываю. Ты же не спал? – раздался голос Аро на линии, его странная жизнерадостность напрягала меня. Как будто ему есть дело до того, прервал ли он что-то, или нет.
- Конечно нет, сэр. Что я могу сделать для вас сейчас? – спросил я, заставляя себя оставаться спокойным и звучать с уважением, но в моем голосе слышался страх. Не бывает ничего хорошего, когда он звонит мне в такой час.
- Мы хотим провести инициацию Стефано сегодня, в моем доме. У меня появились кое-какие дела, поэтому я не смог отложить это до завтра, как планировал, - заявил он, в его голосе явственно слышалась улыбка. Я поднял руку и сжал переносицу от раздражения; что бы у него ни случилось, это было личным; он просто лицемерил. Мы должны бросать все ради Borgata, а он легко менял планы и заставлял нас работать по его расписанию, чтобы он мог выделять время для своей молоденькой goomah, когда у него вдруг возникнет такое желание. Это отвратительно.
- Все в порядке, сэр. Скоро буду, - просто ответил я, зная, что это единственный разрешенный ответ. У меня не было возможности сказать ему «нет». Отказ появиться после звонка означал автоматический смертный приговор в моем мире. Он согласился и заявил, что скоро меня увидит, а потом я бросил трубку.
- Думаю, ответ на предложение «нет», - сказала она, ее голос звучал безразлично. Я просто кивнул и начал поднимать одежду, быстро одеваясь. Я собрался и засунул пистолет назад за пояс, она проводила меня до двери.
- Grazie, ho avuto una bella serata, - сказал я, благодаря ее и говоря, что вечер был хорошим.
- Конечно, - ответила она, открывая мне двери. – Я всегда здесь, ты же знаешь. – Я кивнул и она улыбнулась в ответ, вставая на носочки, чтобы поцеловать меня в щеку. – Спокойной ночи, Карлайл. Береги себя.
- Спокойной ночи, - эхом отозвался я и ушел. Я достал из кармана связку ключей, выходя на аллею. Я разблокировал Бентли и скользнул на водительское сидение, тут же заводя двигатель. Поставив машину на заднюю передачу, я тронулся с места и выехал на дорогу, а потом помчался, даже не оглядываясь на дом и женщину, которая в нем живет. С глаз долой, из сердца вон.
Я летел по городу, дороги и шоссе, к счастью, были свободны до самого Парка Линкольна, где располагался особняк Аро. Я припарковался и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы сконцентрироваться, а потом осмотрелся. У дома стояла, по меньшей мере, дюжина машин Borgata. По моим расчетам, внутри собралось не менее двенадцати человек. Мне нужно вливаться в игру, перед этими людьми у меня нет права на ошибку. Я спрятал свои чувства глубоко внутрь и весь обратился во внимание. Мне необходимо удерживать свое преимущество, ту бесчувственную, жесткую часть меня, которая пугала всех членов Borgata. Они боялись меня не меньше, чем самого Аро, Дона, а некоторые могли бы поспорить, что меня боятся сильнее. Аро был представительным, с ним легко было говорить, несмотря на его власть, но я – прямая противоположность. Из всех, кого они знали, я наименее охотно шел людям навстречу. Позволить моей защите упасть и открыть свои карты – это опасно, это может легко привести к моему поражению и вовлечь мою семью в опасность. Не могу позволить такому произойти.
Часть меня боялась, что это неминуемо. Часть меня была уверена, что однажды меня вызовут сюда по ложной причине и я сам прибуду на свою казнь, кто-то узнает мои секреты. Я боялся этого дня больше, чем чего-либо.
Я выбрался из автомобиля и закрыл его, а потом направился к особняку, прямо к парадному входу. Я нажал на звонок, чтобы оповестить о своем прибытии, и тут же дверь отворилась, на пороге стоял один из младших членов Borgata.
- Мистер Каллен, сэр, - сказал он, кивая в знак приветствия. Я просто кивнул в ответ и вошел, стремительно проходя мимо него. Он был не намного старше моих сыновей, а уже вступил в эту жизнь и теперь не сбежит. Я не помню его имя, я даже не потрудился спросить его. Никто не знает, что из него получится, и проще всего позволить ему остаться очередным лицом в толпе, вместо того, чтобы признать в нем мальчика с именем и семьей, который уничтожил свое будущее. Тот, кого мы инициируем сегодня, Стефано, всего на несколько месяцев старше моего Эдварда. Скоро и он тоже станет очередным лицом, затерявшимся среди 200 или около того людей, которых мы держим под контролем. Для меня он просто номер, один из приспешников, его личность и человеческие качества забудутся.
Я направился в огромную гостиную, где все уже собрались вокруг длинного стола, и быстро осмотрел присутствующих, чтобы оценить обстановку. Большинство из членов верхушки, как и ожидалось, были тут. Аро сидел во главе стола с черным пистолетом Glock-22 (3) 40 калибра, перед ним лежал нож с лезвием в семь дюймов, кресло по правую руку пустовало. Это мое место, значимость его не ускользала от моего взгляда. Я был его правой рукой, мое предназначение – выполнять его приказы и помогать ему со всем, что может потребовать помощи. Я тот, кому он больше всего доверял, тот, кого он назначил своим информатором и советчиком. Он верил, что я никогда не отвернусь от него и сохраню его секреты, ни тени сомнения или неуважения не возникнет между нами. Если бы он только знал…
Слева от Аро сидел Кай, заместитель Босса организации. Ройс был около него, а напротив Ройса, как раз рядом с моим пустующим креслом, был мой зять – Алек. Остальные места были заполнены нижестоящими членами, включая Джеймса и Лорана, которых пригласил Аро из чувства личной симпатии. Я не ошибся в своих прежних подсчетах – всего двенадцать человек.
Я подошел к креслу, отдавая Аро уважительный поклон. Он заметил меня и кивнул, чтобы я присаживался, я скользнул на место, рядом с Алеком. Он глянул на меня и кивнул в знак приветствия.
– Карлайл, - просто сказал он.
- Алек, - ответил я. Слова не были нужны; нам почти нечего было друг другу сказать. Когда дело касалось бизнеса, мы были очень немногословны, а когда дело касалось личной жизни Алека, он говорил еще меньше. Среди людей в этой комнате я верил ему больше других, зная, что он порешит всю страну ради безопасности моей сестры. В моих глазах это делало его человеком чести. Я осмотрелся и заметил, как Джеймс, ухмыляясь, смотрит на меня, в его глазах застыли злобные огоньки. Я вопросительно приподнял брови, интересуясь, что он нашел настолько занимательным. Он определенно что-то замышлял, и уже долгое время; каждый раз, когда я видел его, он будто бы составлял план. И мне ни капли это не нравилось; он был угрозой для меня и для всего, что я пытался завершить. Он был еще молод, но в нем жило настоящее зло. Большинство из нас знали чувства сожаления или раскаяния, даже Алек, который, казалось, почти ничего не чувствует, но у Джеймса не было совести. Он был по-настоящему бессердечным. Я бы отдал все за возможность всадить пулю прямо ему между глаз после всего, что он пытался сделать с Изабеллой в моем доме, но Аро запретил, а слово Босса закон.
- Давайте начнем, - сказал Аро, звук его голоса заставил всех замолчать. Он кивнул мне и я сделал глубокий вдох. Это моя работа, обязанность, которую Аро возложил на мои плечи, назначив меня Консильери, самое трудное задание, которое у меня было. Я бы с большей охотой убивал разных ублюдков, чем инициировал этих детей. Я ненавидел отнимать у них будущее. У них нет шанса.
- Стефано Каталано, - сказал я, кивая молодому юноше, стоящему в стороне и явно нервничающему, но пытающемуся казаться храбрым. Он мгновенно напомнил мне Эдварда, и эта мысль принесла боль. Я вздохнул, вспоминая день своей инициации, каким уверенным я был поначалу и как мне стало страшно, когда церемония началась. Я больше всего на свете надеялся, что мой сын никогда не окажется в этой комнате.
- Да, - сказал мальчик, его голос дрожал от возбуждения.
- Твой отец еще жив, Стефано? – спросил я ровным голосом, вопрос был смешным, учитывая, что все мы знали его отца. Владелец местной пиццерии, приятный человек, который надрывал задницу, пытаясь обеспечить своим детям приличную жизнь. Я помню, как беседовал с ним, когда наши дети были еще маленькими. Он знал, кто я, какую жизнь веду, и не раз повторял, что хочет удержать своих детей от преступности и жестокости. Я разделял его надежды и симпатизировал ему, а вот теперь я разрушаю его планы, потому что именно я приглашаю его младшего сына в нашу жизнь. Мне было тошно даже вспоминать его отца, чувство вины снедало меня, но я боролся, потому что должен был делать то, что нужно. Это часть моей клятвы, я не могу избежать этой участи.
Да, - сказал парень, глядя на меня. Он смотрел мне в глаза, и это хороший знак. Похоже, ему можно было доверять.
- У тебя есть братья? – спросил я, сохраняя голос спокойным и безразличным. Стефано кивнул.
- Да, трое, - этот ответ мы тоже уже знали, учитывая, что один из его братьев сидел в нескольких шагах от меня на одном из кресел. Его инициировали год назад, если я точно помню. И тогда мне тоже было плохо, но думать об этом бесполезно. Трудно говорить, но эти дети быстро приходят и уходят, многие из них остаются лежать за барными стойками или оказываются на шесть футов под землей. Наш образ жизни оказывается для них невозможным, и у каждого вступающего к нам появляются сотни сожалений о потерянных возможностях.
- Давай предположим, что я приду к тебе и скажу, что один из них стал информатором полиции, - начал я, внимательно наблюдая за ним в поисках негативной реакции. Я превосходно читал людей и за милю чуял крысу. И как бы сильно я ни переживал, что вовлекаю детей в такую жизнь, в первую очередь я всегда думаю о себе. Не могу навлечь на себя еще большие неприятности; не могу рисковать и добавить на свою голову еще и крысу. У нас достаточно подобного опыта. – И я скажу, что обнаружил, что он попытался упрятать кого-то в тюрьму; собирался донести на нас. Если я скажу тебе, что ты должен убить его за это, сделаешь ли ты это для меня без колебания?
На долю секунды он засомневался, но недостаточно долго, чтобы я начал переживать. Думаю, каждый, у кого есть хоть толика гуманности, будет колебаться, когда кто-то заговорит об убийстве его семьи.
– Безусловно, - заявил он, кивнув головой. – Если ему нужно будет уйти, он уйдет.
Это ответ, который он должен был дать, но от этого не легче. Я едва не содрогнулся.
– Я должен спросить тебя снова, Стефано, и ты должен повторить это еще раз, - продолжил я церемонию. – Эта часть тебя, La Cosa Nostra, станет для тебя жизнью в раю. Это прекрасно, возможно, самое лучшее в мире. И если ты разделяешь мои чувства и соглашаешься со мной, если ты хочешь стать ее частью, ты должен сохранить это понимание до конца своей жизни.
Я только что произнес самую большую ложь, говоря, что в этой жизни может быть что-то хотя бы относительно хорошее, но у меня нет выбора. По крайней мере, я был честен в одном – это до конца жизни. Он кивнул и я увидел в его глазах вспышку нетерпения, что вызвало у меня очередной приступ вины. Он серьезно верил, что это хорошо.
– Да, я понимаю, - сказал он.
Я кивнул.
– Удачи, Стефано, - сказал я, говоря те единственные слова, в которые вложил смысл. Ему нужна удача, чтобы выдержать это, потому что шансы, что он не провалится, ничтожны. Он может закончить в тюрьме, или в могиле, или как я… жить, сожалея об этом моменте до конца существования. Он кивнул в знак признательности, а потом я перевел взгляд на Аро. Тот ухмыльнулся мне, выглядя довольным, и посмотрел на Стефано.
- Повторяй за мной, - начал Аро. - Io Stefano, voglio entrare in questa organizzazione per proteggere la mia famiglia e per proteggere I miei amici.
Наша родовая клятва. Я, Стефано, хочу вступить в эту организацию, чтобы защитить свою семью и защитить всех своих друзей. Каждый раз, когда я слышал это, мне хотелось презрительно усмехнуться. Защита, вашу мать. Вот от этого и надо защищать. Именно это разрушило мою семью и уничтожило половину моих друзей.
Стефано бормотал слова и мне стало ясно, что он не знает язык и не понимает итальянский, так что он даже не в курсе, что говорит. Большинство молодежи не учат родной язык, они думают, что это просто кричащие слова. Они могут согласиться на кастрацию или самопожертвование, попроси их дать клятву на итальянском. Тупые дети, они даже не просят перевести.
- Ты клянешься никогда не предавать наши секреты, с любовью повиноваться и дать клятву Omerta, Сицилийскому Кодексу Молчания? – спросил Аро. Мальчик повторил это и поклялся хранить молчание до конца жизни. Если бы он знал, как трудно это станет спустя годы…
- Каким пальцем ты нажимаешь на курок? – спросил Аро. Мальчик поднял правую руку. Аро кивнул и повернулся к сидящим за столом. – Руки, - просто сказал он.
Все подняли руки, выпрямляя определенное количество пальцем. Обычно я показывал четыре, не знаю почему, в этом не было логики. Весь ритуал казался мне детским и глупым. Аро посчитал наши руки, говоря, что всего 39 пальцев. Он начал с Кая и пошел считать по кругу, отсчитывая до 39. Когда до меня дошло, что под номером 39 я, я раздраженно прикрыл глаза. Это последнее, что мне нужно сегодня. Блядь, с меня что, недостаточно?
- Карлайл, - просто сказал Аро, когда закончил подсчеты. Я кивнул в знак понимая и, оттолкнув кресло, поднялся. Теперь я наставник Стефано, тот, на кого он будет ровняться, и тот, кого с этого дня он назовет своим другом. Я не только разрушаю его жизнь, инициируя его, но также должен убедиться, что его жизнь разрушили тщательно, согласно плану, так, чтобы понравилось Аро.
Я обошел стол с другой стороны, замирая около Аро.
– Есть у кого-то возражения против введения Стефано в наше общество? Вы хотите высказать недовольство? – спросил я.
- Он уже сделал свой удар? – встрял Джеймс, в его голосе было веселье. Я прикрыл глаза, раздражаясь. До инициации потенциальные члены часто были вынуждены совершить убийство. Так они подтверждали, что не служат полиции, не работают с законом, а иначе они бы не совершили это действо. Это защищало нас от чужаков, а учитывая, что его брат уже был в кругу, и мы знали его семью, в моих глазах это было бессмысленно. Но не я создавал правила; я лишь следовал им, как и другие.
- Да, - просто сказал Аро, от его слов меня затошнило. Этот ребенок уже убийца, на его руках уже кровь.
- Что-то еще? – спросил я, желая покончить с этим. Никто не заговорил, поэтому я взял со стола нож. Глаза мальчика расширились, и я понял, что эту часть ему не объяснили. Я знал, что как член мафии я должен быть счастлив, но как семейный человек и отец мне было грустно, что у старшего брата не хватило человечности объяснить ему, что он творит.
Нож был предназначен для пролития крови, следующего шага инициации. Пистолет… пистолет был на случай, если у кого-то возникнут возражения. Мы же не можем позволить им просто выйти из комнаты, когда они зашли так далеко. Лично я такое никогда не видел, обычно возражения провозглашались до начала церемонии, но это возможно.
Я взял его кисть и сжал своей рукой. Потом я поднял нож и резанул его указательный палец правой руки. Он содрогнулся от легкой боли, а Аро тут же протянул мне лист бумаги. Это был снимок нашего святого-покровителя. Я сжал его фалангу, выдавливая несколько капель крови на фото. А потом взял салфетку и прижал к ранке, вытирая лишнюю кровь. Я протянул салфетку Аро. Он кивнул и отложил ее в сторону. Большинство считали, что потом ее выбросят, но я один из немногих знал, что эту кровь используют для определения ДНК; данные этого мальчика будут добавлены в нашу базу, ту самую, которой я недавно воспользовался для Изабеллы Свон. Не могу точно сказать, кто начал собирать образцы и зачем, некоторым из них насчитывалось десятки лет – тогда о ДНК еще даже не слышали, но мы тщательно хранили их. У нас были свои люди в законе и если они расследовали какие-то преступления и находили ДНК, было неплохо знать заранее, коснется ли это наших людей, и кого именно. Иногда было проще заставить их исчезнуть за неряшливую работу, чем рисковать, что они обернутся против нас.
Я протянул ему фотографию с кровью и он сжал ее в руке, ожидающе глядя на меня. Я взял у Кая зажигалку и поджег снимок, говоря ему не отпускать ее, пока огонь не погаснет.
- Повторяй за мной, - начал я, глядя, как бумага горит в его руке. – Как горит этот святой, так сгорит моя душа. Я вступаю в организацию живым и покину ее мертвым.
Он повторил, в его голосе зазвучали нотки паники, он тряс фотографией, стараясь не обжечься.
– Это единственный вход и единственный выход. Ты входишь сюда на собственных ногах, но покинешь это место лишь в коробке, - проговорил я.
- Входишь живым, но покинешь мертвым, - повторил Аро, тем самым подтверждая эту часть. Мальчик кивнул, но на самом деле он не понял. Никто из них не понимает на этой стадии.
Наконец бумага погасла и на его лице расцвело облегчение. Я отошел и занял свое место, а они продолжили церемонию, кратко излагая ему основные законы.
- Все друзья, члены этой семьи, всегда помогают друг другу. Мы всё, что у нас есть, и теперь ты вне закона, - заявил Ройс. – Запомни слова «amico nostro», потому что это то, чем ты теперь являешься. Ты «наш друг». Ты никогда не представишься солдатом мафии, кроме тех случаев, когда ты будешь говорить с другим солдатом, которого тебе представят после пребывания в этой комнате.
- Если этот человек дал клятву, ты назовешь его нашим другом. Если нет – своим другом. Здесь заключена огромная разница, ты должен ее распознавать, - встрял Кай. Он также дал другие наставления, например, не целоваться в знак приветствия, как они привыкли, потому что это привлекает слишком много внимания полиции, они сразу видят мафию. Всегда пожимайте руки.
Они бегло поведали ему нашу историю, как долго организация действует, и снова сделали акцент на том, что он уже вступил сюда и пути назад нет. Они объяснили ему, что все итальянские семьи по миру связаны, и если понадобится помощь, ты можешь обратиться к любой из них. Я тихо сидел и слушал, пока они атаковали его советами, надеясь, что он запомнит их, потому что, если нет, он умрет.
Наконец, инициация подошла к концу, и Алек прочистил горло.
– Еще одно, - сказал он, в комнате нависла тишина. Алек редко говорил, но когда это случалось, люди слушали. – Мы защищаем наших женщин. У тебя есть сестра, да? Наши намерения в отношении нее благородны, и я подразумеваю брак под этим словом, поэтому ее не тронут. То же самое касается наших жен и девушек. Они – запретная зона. Ты не тронешь ни одну женщину из этой семьи.
Стефано кивнул в знак понимания. Я посмотрел на Джеймса и заметил, что он не сводит с меня глаз, на его губах играла ухмылка. Я ощутил, как во мне поднимается волна гнева, я точно знал, что у него на уме в этот момент.
- Женщина священна, - добавил я острым голосом. – Наши женщины принадлежат нам, и так до конца жизни. Мы не потерпим, чтобы люди проявляли неуважение или намеренно обижали женщин. Если ты это сделаешь, ты умрешь.
С минуту в комнате царило молчание, Джеймс просто смотрел на меня, ухмылка не сползала с его лица. Я хотел врезать ему, преподать ему настоящий урок уважения, потому что, очевидно, он понятия не имел, что это значит.
- У кого-то еще есть, что добавить? – наконец спросил Аро. Тишина сохранялась. – Хорошо. Встреча закончена, и никогда не происходила. Единственные, кто знают, что сегодня произошло, - это духи и Бог. Помните это.
Я быстро поднялся, отталкивая кресло назад. Все вокруг начали собираться и рассасываться, а я посмотрел на Алека, он с любопытством наблюдал за мной.
– Передай привет сестре, хорошо? – попросил я. Он кивнул и встал, выходя без единого слова. Я осмотрелся, а потом подошел к Стефано и отвел его в сторону, чтобы дать свой номер телефона на случай необходимости. После этого я отбыл, моя работа была выполнена и я удалился незамеченным. Я пошел прямо к Бентли и быстро завел машину. Цифра на часах вызвала вздох. Три часа утра.
Я выехал с аллеи и помчался по улицам, выезжая на трассу 290. Я ехал около тридцати минут в полной тишине, пока не нашел круглосуточно работающий супермаркет. Я припарковался и зашел внутрь, помещение было пустынным. Я быстро исследовал его и нашел стойку с цветами, какое-то время я рассматривал их, прежде чем выбрать несколько разных, ярких цветов. Я пошел к кассе, чтобы заплатить, леди за прилавком была сонной и едва выдавила пару слов. Было поздно, или рано, зависит от того, как на это смотреть, и я знал, что уже не посплю. Я не устал, если честно, и даже если бы я устал, сон не пришел бы ко мне. Теперь я редко сплю, и мне часто становится интересно, как я до сих пор функционирую.
Я пошел к машине с букетом и следующая поездка заняла еще несколько минут, я выехал на ветреную дорогу, пересекающую холм. Когда я проезжал через ворота, я посмотрел на вывеску – Кладбище Маунт Кармель. Через несколько минут я остановился и выключил двигатель, а потом взял цветы и выбрался наружу. Я медленно шел по траве, мимо могил тех, кто жил моей жизнью и умер. Аль Капоне, «Бутылка» Капоне и Сальваторе Капоне – все они похоронены в этой секции, а вместе с ними десятки других известных мафиози. И я когда-то тут буду, зарыт в землю рядом с женой.
О-о, моя жена. Шаги замедлились, когда я заметил знакомый надгробный камень, сердце пустилось вскачь. Грудь сжало, дыхание затруднилось и сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди. Эта боль худшая в моей жизни. Я медленно подошел и присел на корточки, ложа букет цветов. Я проследил рукой имя, а потом вздохнул и закрыл глаза. Мне не нужно читать надпись; я был тут столько раз, что эти слова врезались мне в мозг.
Элизабет «Лиззи» Каллен
Март 1965 – Октябрь 1996
«Or pensa pur di farmi onore»
- Моя сладкая Лиззи, - тихо сказал я. – Мне так жаль, что прошло столько месяцев. В последнее время дела шли тяжело; я чувствовал, что не заслужил приходить к тебе. Как, должно быть, ты во мне разочаровалась.
Я поколебался, прежде чем сесть на траву, глядя на надгробный камень. Я провел пальцем по нижней строчке, качая головой.
- Or pensa pur di farmi onore, - громко произнес я, голос растворился в темноте. – Всеми силами почитай меня. Я пытаюсь, Лиззи. Я действительно пытаюсь.
Я ощутил, как во мне вздымаются эмоции, зрение затуманилось от слез.
– Я забрал ее, знаешь. Я, наконец, забрал ее ради тебя, а тебя рядом нет. Я просто надеюсь, что где бы ты ни была, ты видишь ее, видишь то, что происходит. Я, э-э… я облажался. Когда я привез ее, я по-настоящему облажался. Я причинил ей боль, возможно, худшую в ее жизни. Я винил ее за то, что произошло с тобой, и единственная причина, по которой я не забрал ее раньше, та, что я боялся… боялся обвинить ее и ранить. Я думал, что уже справился, что смогу быть с ней рядом, но я ошибался. Я винил ее. Блядь, я по-прежнему иногда виню ее.
Я горько засмеялся, качая головой, а в уголках глаз появились слезы.
– Ты бы, наверное, разозлилась на меня в тот день, так же сильно, как могла бы разозлиться много лет назад, когда я едва не убил ее. Когда я пытался убить ее. Я знаю, что ты наблюдала, ты всегда наблюдаешь, и я знаю, что это ты остановила меня; ты не позволила этому случиться. Даже мертвой ты по-прежнему хранишь ее жизнь. Я чертовски извиняюсь за это, Лиззи, за все, что я сделал, или не сделал; без разницы. Могу только представить, как ты стоишь тут, нахмурив лоб и прищурившись; ты всегда так смотрела, когда злилась на меня. Господи, прости, что разочаровал тебя, но что бы я, блядь, ни отдал, чтобы снова увидеть это лицо. Еще раз, хоть на миг.
Я замолчал, глядя на цветы. Она не тот тип девушек, которые любят кричащие вещи; полевые цветы лучше всего ей подходили. Она напоминала мне полевой цветок своей способностью расти и цвести, несмотря на условия, несмотря на суровость окружающего мира. Такая простая и красивая, большинство людей бы не заметили, но только не я. Я увидел ее в тот момент, когда впервые встретил.
- Думаю, теперь она в порядке. Мы все. До поры до времени, по крайней мере. Я пытаюсь понять, как сохранить нас в таком состоянии. Она растет и становится на ноги, приобретает независимость. Удивительно это наблюдать, она так напоминает тебя временами. И это охеренно тяжело, тяжелее, чем ты можешь себе представить, особенно, когда она делает разные вещи, например вишневую колу. Это тупо, но я не знаю, что делать – обнять ее или удавить, когда она совершает подобное дерьмо.
- За последние месяцы она как будто превратилась из маленького ребенка в свободную женщину. Ты бы гордилась. Ты не гордилась бы мной, но ты, определенно, гордилась бы ей. Она сильная и яркая, как ты и говорила когда-то. Прости, что не видел этого, - сказал я, качая головой. – Сначала я переживал, что уже поздно, что Джейн, наложившая на нее руки, сделала свое дело. Но мне следовало знать лучше, я должен был понимать, что она выживет. Это смешно, но сейчас мне кажется, что я выбрал идеальный момент.
Я поднял руку и вытер глаза тыльной стороной кисти, убирая слезы. Я чертовски старался всегда сдерживать их, не показывать эмоции, не хотел выглядеть слабым, но когда я входил на кладбище, плотина прорывалась. Я не могу скрываться от Элизабет, она единственная знала меня настоящего.
С минуту я сидел тихо, наслаждаясь тишиной пустынного кладбища, близость к месту, где она нашла покой, ласкала меня. Ее имя на камне, осязаемое напоминание, что она настоящая, успокаивало. Это облегчало мое одиночество и хаос в душе, но только не тоску. Она все еще нужна мне, я хочу увидеть ее, почувствовать еще хоть раз. Ничто больше не будет правильным, пока я не воссоединюсь с ней, и я лишь холил надежду, что мои припрятанные для этого карты оправдают ожидания.
- Знаешь, он любит ее. Твой мальчик любит ее, но сомневаюсь, что для тебя это сюрприз. Она спасает его, а он, я думаю, на самом деле спас ее. Не я. Она ненавидит меня и мне это противно, я бы так хотел, чтобы она открылась мне и стала той девушкой, которую видит в ней мой сын. Но ее нельзя винить за это. Как бы сильно я ни желал, чтобы я ей нравился, я ничего для этого не сделал. Я давал ей лишь основания для ненависти, но я не понимал, как еще поступить. Не знаю, что говорить, как вести себя с ней и Эдвардом.
Я замолчал, делая глубокий вдох.
– Они держат друг друга над водой, возвращают к жизни, а я чертовски боюсь, что они оба пойдут на дно, если все обернется катастрофой. Я не знаю, что с этим делать, Лиззи. Я продолжаю спрашивать себя, будь ты здесь, что бы ты мне сказала. Я знаю, что ты бы попросила спасти их обоих, но что будет, если я не смогу? Если я потерплю поражение с одним из них, или блядь, с обоими? Ты сможешь когда-то простить меня? – спросил я, слезы лились по щекам.
- Эдвард теперь знает. Знает, почему ты погибла, знает, что ты умерла, пытаясь спасти Изабеллу. Я не хотел, чтобы он знал, не хотел ранить его. Сначала, ему было трудно, но он справился с этим знанием, он собрался. Это грустно, он так молод, и так нерационален, и так незрел еще, но он справился с этой информацией намного лучше, чем я. Он по-прежнему может оставаться с ней на всю ночь, и быть рядом днем. Ему было больно, но он поборол это ради нее. Он бы никогда не наказал ее за это. Я должен быть взрослым, зрелым и рациональным, а мой сын смог то, что я – нет. Он закрыл глаза на то, чем она была, - сказал я, ощущая тошноту.
- Я не знаю, что должен делать и как, черт возьми, исправить это, но я попытаюсь. Я попытаюсь ради Эдварда, потому что я не могу вынести мысль, что единственного человека, которого он любит, могут у него отобрать. Я попытаюсь ради Изабеллы, потому что она заслужила шанс на настоящую жизнь. И я попытаюсь ради тебя, потому что ты так хотела. Ты не должна была уйти, не должна была погибнуть, Лиззи. Ты должна быть с нами, со мной, но тебя нет и я по-прежнему не знаю, как блядь я должен жить без тебя. Десять лет прошло, а все еще потерян без тебя. Что, черт возьми, мне нужно делать? Скажи мне, Элизабет, как мне идти дальше?
Я снова вытер слезы, и сглотнул, убирая ком в горле.
– Я всеми силами буду почитать тебя; я только надеюсь, что больше не разочарую тебя.
Я вздохнул и поднялся, стряхивая с брюк грязь и траву.
– Я больше не буду пропадать так надолго. Мальчики любят тебя и скучают по тебе, но ты это знаешь. – Я замолчал и еще раз посмотрел на могилу. - Mi manchi, Lizzie (Я скучаю по тебе, Лиззи). Non ci sara mai un altro (Никогда не будет другой). Te lo giuro, ti amero per il resto della mia vita (Клянусь, я буду любить тебя до конца своей жизни).
Я застыл на миг, а потом пошел прочь, направляясь к машине. Я забрался в кабину и завел двигатель. Когда я тронулся с места, слезы уже подсыхали. Я проехал сквозь врата и покинул кладбище. Сердце снова онемевало, пока я ехал в Чикаго, и когда я пересек границы города, я вновь был холоден и неприступен.