Когда человека понимают, он или она
может справиться почти со всем на свете"
Эд Хирд
Эдвард Каллен
Я был сам не свой, нахер на краю. Желудок вот-вот взбунтуется, и мне казалось, что меня в любой момент может вырвать прямо в машине. И это меня бесило, ведь я любил свой гребаный Вольво. Никто не блюет внутри долбаного Вольво, даже я. Клянусь Иисусу, если я угроблю внутреннюю отделку только потому, что я, б…ь, был напуганной киской, я сам надеру себе задницу. Или, черт, разрешу сделать это Эмметту. Он с радостью отшлепает меня, дай ему только повод.
Я съехал на второстепенную дорогу, ведущую ко входу в лачугу Чини, мои нервы накалились до предела. Сердце билось в груди так сильно, как будто собиралось выскочить в любую секунду, или просто нахер взорваться, и я вылечу через гребаное переднее стекло. Пальцы дрожали и начинали неметь, голова кружилась. Как только появились симптомы, я уже точно знал, что это блядь, значит, но меня это застало врасплох – прошла целая гребаная вечность с последнего раза, когда я это чувствовал.
У меня чертов приступ паники.
Я припарковался с краю, подальше от остальных машин, и, оглянувшись в зеркало, увидел кусок дерьма – Танину белую машину, подъезжающую к дому. Она ехала позади меня всю дорогу, и это зрелище отнюдь не помогало мне взять себя в руки.
Я действительно, черт побери, переживал, ведь сегодня, я знал, будет отправная точка. Привезти сюда, на эту вечеринку, Изабеллу – это то же самое, что официально объявить о наших отношениях и это блядь, пугало меня. Я обговаривал об этом с братьями после Рождества, но до сих пор ничего не сказал Изабелле. Все мы были уверены, что отец знает о происходящем. Мы не могли разобраться, почему он, мать его, ничего не говорит, в какую игру он играет. Не знаю, может, он надеялся, что это дерьмо пройдет само по себе, или его это на самом деле не волновало, или сейчас он просто находился в стадии гребаного отрицания проблемы. Но, несомненно, он не пришел и не сказал "прекращай это дерьмо", поэтому у меня появились проблески надежды. Надежды, что это дерьмо не такое уж нереальное, надежды, что мы найдем какое-то решение, и нам не придется вступить в грандиозную схватку. Дело в том, что я влюблен по уши. И готов бороться, если понадобится. Я не собираюсь терять ее, и не позволю отцу ее забрать. Я слишком многое потерял в жизни – и она не станет следующим, без чего мне надо будет учиться жить.
|
|
Я вытащил ключи и посмотрел на Изабеллу. Она сохраняла спокойное выражение лица, но я видел в ее глазах колебания и страх. Я научился неплохо ее читать, но надеялся, что, черт побери, читать меня ей не так легко. Не хочу, чтобы она видела мою панику – ее это встревожит. Нужно взять себя в руки и прекратить это прежде, чем приступ паники разрастется, и станет тяжело дышать и всякое прочее дерьмо. Я постарался расслабиться, чтобы мы смогли хорошо провести время, а мое волнение только взбудоражит ее.
- Готова? – спросил я, нежно поглаживая ее по ноге. Часть меня втайне надеялась, что она блядь, скажет "нет" и мы развернем эту гребаную машину и уедем домой, но первым предлагать это я не хотел. Откровенно говоря, мы должны, наконец, с этим столкнуться, я устал прятаться. Я устал быть тем, кем не являюсь. Нужно набраться храбрости и не убить ее уверенность своими страхами. Она растет и меняется, и я хочу помочь ей, не хочу отбросить ее на несколько шагов назад только потому, что не могу пойти с ней на гребаную вечеринку без приступов учащенного дыхания.
|
|
- Да, готова, - ответила она. Она старалась быть храброй, и во мне всколыхнулась гордость. Она чертовски сильная, это правда. Я выбрался из машины и помог ей вылезти, держа ее за руку, пока мы шли на вечеринку. Я заметил Таню, когда мы приблизились к толпе, и долбаная паника снова подняла голову. Я знал, что стоит людям меня заметить, со мной начнут разговаривать, как будто я гребаный монарх, как они обычно себя и ведут, и не хотел сразу толкать ее в это дерьмо. Чтобы ее рассматривали как под микроскопом, задавали вопросы, встречаемся ли мы, б…ь, или нет. И я почувствовал себя полным мудаком, но мне нужно время, чтобы приготовиться. Я должен убить этот приступ паники и набраться достаточно сил, чтобы показать ее этим ублюдкам. Поэтому я отпустил ее руку, потому что именно это привлекало больше всего гребаного внимания. Она практически вцепилась в меня, не желая отпускать, что заставило меня почувствовать себя еще хуже. Моя девочка напугана, а я не могу успокоить ее, только не когда мой желудок по-прежнему совершает сальто, и я вот-вот взорвусь.
Я быстро нашел Джаспера и Элис, я знал, что с ними она будет в безопасности, и никто, черт побери, ее не тронет. Я не хотел просто бросать ее, я чувствовал себя полным мудаком, часть меня кричала, чтобы я остался там. Но я был сбит с толку, все это было новым для меня, и я просто хотел справиться с гребаным волнением и сделать это дерьмо правильно.
|
|
Поэтому я сказал ей, что скоро вернусь и нырнул в толпу, играя дебильную роль Мистера Популярность и делая вид, что слушаю все то дерьмо, которое мне говорят. Я улыбался и смеялся, как и должен был, хотя меня тошнило. Я притащил Изабеллу на вечеринку, на которую она боялась идти, и оставил ее – что я за парень нах?
Я подошел к дому и заметил Бена, спрашивая, есть ли у него гребаный Ативан или Валиум, или Лоразепам, или Ксанакс. Иисусе, любое дерьмо, чтобы убить панический страх, и плевать, какое. Он сконфуженно посмотрел в ответ на мой вопрос, я определенно не был тем, кто должен клянчить лекарства на улице, когда мой собственный отец врач; но он не задавал вопросов и велел мне следовать за ним. Я вспотел и ощущал себя в ловушке, испытывая гребаное желание убежать. У меня паранойя, я знал, что скоро начну тяжело дышать, если только он не даст мне какое-нибудь дерьмо. Нужно было что-то принять до ухода из дома, но тогда я был в порядке и такие мысли даже не приходили в голову.
Мы зашли в дом, и он прошел мимо, захлопывая дверь. Я последовал за ним в маленькую комнату, застыв, когда заметил на столе невскрытую килограммовую упаковку кокаина. Бен подошел к столу, находящемуся в углу, и, открыв ящик, начал рыться в бутыльках с препаратами. Я посмотрел этикетки и достал мне одну, протягивая. Он спросил, сколько мне нужно, и я ответил, что двух хватит, хотя, говоря по правде, я бы сейчас проглотил целую гребаную упаковку. Я даже не спросил, что это за дерьмо, он просто протянул мне две таблетки, а я сжевал их и проглотил, не запивая. Это было неприятно, в горле горчило, но зато это сработает. Чем быстрее оно подействует, тем быстрее я смогу быть тем парнем, который сейчас нужен Изабелле. Тот, который будет гордо стоять рядом с ней, который будет гордиться ею, а не испуганный маленький неопытный идиот, каким я себя сейчас ощущал.
- Что я тебе должен за это? – спросил я, уставившись на кокаин. Он редко брал мои гребаные деньги, но я всегда предлагал, иногда даже заставляя брать.
- Ничего, чувак, ты это прекрасно знаешь, - ответил он. – Ты, э-э, хочешь этого? Я еще не открыл.
Я глянул на него и наткнулся на внимательный взгляд, его брови приподнялись. Я отрицательно покачал головой, приглаживая волосы. Сердце по-прежнему учащенно билось, руки потели и пальцы немели.
– Я пытаюсь держаться подальше от этого дерьма, понимаешь? Это отец тебе подкинул?
Бен кивнул.
– Да, рано утром. И хорошо для тебя, что ты бросил кокс. Ты все еще куришь?
- И не думаю бросать это дерьмо, Бен, - сказал я. Я знал, что некоторые люди против марихуаны, но для меня это просто гребаное растение. Меня она успокаивает, я сократил прием этого дерьма, но не могу просто бросить. Он пожал плечами и понимающе кивнул.
- У меня есть здесь классное дерьмо, твой отец привез кое-что новенькое. Утром дал образцы. Я открою чуть позже и дам тебе попробовать. Он сказал мне отдать тебе деньги за килограмм, потому что утром у меня не было наличности под рукой, - сказал он. Я кивнул, не особо удивленный, они часто использовали меня в качестве посредника. Бен не боялся отца, но я знал, что ему спокойнее иметь дело со мной. И я его не виню – отец серьезно относится к бизнесу, он может чертовски утомлять этим.
- Спасибо. Я попытаюсь раздобыть выпивку и охладиться, - сказал я. Потребуется кое-какое время, чтобы таблетки подействовали и успокоили сердце и дрожь, и я наконец-то смогу здраво мыслить. Я не знаю, что я б…ь, делаю, я все время боялся совершить ошибку, боялся, что на Изабеллу накинутся из-за нашей связи. Иисусе, я даже не знал, как себя вести, а мое гребаное тело предавало меня.
- Твоя девушка здесь? – с любопытством спросил Бен. Я кивнул, вздыхая.
- Ага. Она там с Джаспером и Элис, - сказал я. Он понимающе улыбнулся, подходя и похлопывая меня по спине.
- Теперь Ксанакс становится понятен, - сказал он. – Анжеле она понравилась, знаешь. Нужно как-то сходить на двойное свидание или что-то в этом роде, или что там делают девушки в наши дни.
- Ага, - просто сказал я, зная, что это просто слова. Изабелла уже сбросила со счетов идею подружиться с ними. Она не чувствовала, что это будет правильно, или, честно и откровенно говоря, мое мнение, это тупо, но я должен уважать ее выбор. У нее не так много было возможностей делать выбор в жизни и я не хочу отбирать это у нее. – В любом случае, еще увидимся.
Я развернулся и вышел из комнаты, приветствуя по пути всех, кто мне попадался. Я вышел на улицу и подошел к бочонку, взял пластиковый стакан и наполнил его жутким на вид желтым пивом. Оно пахло как какое-то старье, и я выпил, скривившись – на вкус оно было прогорклым и несвежим. Я сделал глубокий вдох, борясь с желанием выблевать все. Я ненавидел это гребаное пиво, особенно дешевые сорта из бочек, которые постоянно пили эти идиоты из Форкса. Если я собирался пить пиво, то покупал импортные сорта, в частности Heineken.
Когда стакан опустел, я смял его и бросил в корзину для мусора, оглядываясь по сторонам. Все, с кем я ходил в школу, стояли вокруг и болтали, было несколько человек, выпустившихся из средней школы Форкса и вернувшихся на зимние каникулы. Кроме того, я увидел нескольких Квилетов, шныряющих вокруг, но никто из них со мной не заговорил, и даже нахер не смотрел на меня. Думаю, я не могу осуждать их за нежелание иметь дело с единственным в истории мудаком, которого по постановлению суда нельзя пускать в резервацию. Догадываюсь, я заслужил это дерьмо, но оно по-прежнему меня бесило, особенно то, что я больше не могу ходить на Первый Пляж. С этим местом у меня связано много воспоминаний и я бы с радостью отвел туда Изабеллу, ей бы тоже там понравилось, но это невозможно. Только если я захочу упрятать свою задницу в тюрьму.
Я ощутил легкое касание к моей спине и подрыгнул, пойманный врасплох. Резко повернув голову, я заметил Таню, стоящую рядом и ухмыляющуюся. Я приподнял бровь и отодвинул ее от себя, не желая, чтобы эти руки вновь прикасались ко мне.
– Я нахер могу тебе чем-то помочь? – спросил я, думая, какого черта она меня трогает и что ей надо. Паранойя испарилась не полностью, внутри тлело естественное желание отстраниться. Я ненавидел приступы паники, но за годы научился их скрывать, настолько неплохо, что теперь их заметить мог только отец, который знал меня как облупленного.
Ее ухмылка стала шире.
– Да, ты можешь мне помочь, - практически промурлыкала она, ее глаза медленно скользнули вниз по моему телу. Я закатил глаза, отрицательно покачав головой на ее попытки соблазнить меня. Это было, черт возьми, так очевидно, что даже не казалось милым. Она выглядела доступной, и несколько месяцев назад я бы схватил ее за руку и, прижав к машине, оттрахал бы прямо там, но не теперь. Этим дерьмом я больше не занимаюсь. Не хочу никого, кроме la mia bella ragazza.
- И не надейся, bagascia (сука/шлюха), это дерьмо не произойдет, - сказал я, отворачиваясь от нее. – Там полно других членов, чтобы тебя всю покрыть спермой.
Она горько засмеялась.
– Что, блядь, с тобой произошло? – спросила она. Я вздохнул, не было настроения ей что-либо объяснять. Я не должен ей никаких гребаных объяснений; это не ее гребаное дело.
- Это называется взросление, Таня, тебе тоже стоит попробовать, - сказал я, пожав плечами.
Я прошел мимо нее и ощутил резкую вспышку ее гнева, что я больше не играю в ее игры. Я зашел в толпу и схватил еще один бокал, наконец-то успокоился и расслабился. Я быстро переговорил с Деметрием, он о чем-то рассказывал, но я не мог сосредоточиться, потому что Ксанакс уже вовсю действовал, и тут я услышал смех Эмметта и Изабеллы. Ее смех вызвал во мне трепет, я развернул голову в ее сторону, желая увидеть улыбку, которая должна играть на ее губах, и застыл, когда заметил смуглую кожу и темные волосы, собранные в конский хвост. Я ощутил, как внутри закипает гнев и напрягся, стараясь удержать себя в руках. Мне не нужна драка, потому что стоит мне напасть на Джейкоба Блэка, как отец нахер замучает меня. Руки начали дрожать, голос в голове кричал швырнуть этого урода на землю, потому что он стоял рядом с моей девушкой и он смешил ее. А я стоял тут, шатался по кругу, общался с ублюдками, до которых мне не было никакого дела, потому что я веду себя как гребаная киска, когда мне стоило быть с ней. Мне не следовало, черт возьми, бросать ее, но я должен был убедиться, что смогу провести вечер без нервов, смогу получать удовольствие и не начну паниковать, как маленькая сучка. А она там, и мои братья развлекают ее, а идиот Джейкоб Блэк заставлял ее смеяться. Это было невозможно терпеть, и мне некого обвинять, кроме самого себя.
О да, я, блядь, вышел из себя, эмоционально и умственно. Но никто и никогда не считал меня уравновешенным.
Эмметт оглянулся и заметил меня, его смех прекратился. Он что-то сказал, я не услышал, а Изабелла тут же повернулась ко мне, и наши глаза встретились. Я увидел в ее глазах вспышку страха, очевидно, она боялась моей реакции. В последний раз, когда она говорила с этим ублюдком, я сорвался, но в этот раз я старался совладать с собой. Я не хотел напугать ее, и, черт побери, я не хотел, чтобы отец попытался отослать меня подальше или еще что-то. Потому что я не поеду, только не без нее.
Через мгновение Джейкоб отошел от нее, и Эмметт с Изабеллой вернулись к своему разговору. Бен подошел и протянул мне полный конверт наличности для отца, я кивнул, быстро засовывая его в карман. Он сказал, что скоро принесет зелье, которое он хотел, чтобы я попробовал, и я поблагодарил его, прежде чем он ушел. Вздохнув, я пробежался рукой по волосам, снова глядя на Изабеллу. Эмметт приобнял ее, и она снова была в окружении моих друзей; я стоял в стороне и наблюдал. Она выглядела, черт побери, спокойной и почти счастливой, и так удивительно было видеть, как она легко вписалась в их компанию. Она как будто принадлежала этому месту, я всегда ощущал, что это так, но сейчас особенно радостно видеть, как она чувствует себя. Потому она должна быть тут, и я лишь тратил долбаное время, стараясь устроить ей подходящее появление.
Мои глаза распахнулись от удивления, когда она поднесла к губам красный пластиковый стакан и отпила. Я смотрел, как ее лицо слегка поморщилось, когда она поняла, что пьет дрянное пиво. Один из них дал ей гребаный алкоголь, и я испытал вспышку ревности, что это не я был там, и не я это сделал. Я был, черт побери, разочарован, потому что терял время, я не хотел терять ни мгновения ее жизни. Если б мог, я бы от нее не отходил.
Я наблюдал, как напрягаются мышцы на ее горле, когда она проглатывала жидкость, и ощутил, как мой член затвердел от этого зрелища. Она была чертовски сексуальной. Все эти сучки на высоких каблуках и в миниюбках, с фунтами макияжа не были сексуальными. Они смотрелись вульгарно. La mia bella ragazza, с ее покусаными ногтями, веснушками на щеках и, если быть честным, изодранными стопами, была охеренно сексуальной. Потому что эта сексуальность не была создана искусственно, это дерьмо просто было у нее.
Я подошел к ней, вдоль ее позвоночника тут же пробежала дрожь, и она отняла от своих губ пустой стакан. Я тихо засмеялся ее реакции и прошептал, что это сексуально, от чего она вспыхнула. И этот гребаный румянец делал ее еще сексуальнее. Я достал марихуану, которую привез с собой и мы начали курить, передавая ее друг другу. Сначала я вдохнул Изабелле свой дым, что заставило самодовольную ревнивую сучку, жившую внутри Розали, показать свою уродливую голову, но когда Бен принес то, что обещал, я настоял, чтобы Изабелла попробовала сама сделать затяжку. Не могу отрицать, я хотел увидеть это дерьмо хотя бы раз, но не собирался, блядь, давить на нее.
Я обвил ее руками, и она напряглась, явно удивившись моим действиям. Она сказала что-то о том, что люди увидят, но я пожал плечами, потому что забил на это дерьмо. Эмметт проболтался, что отец уже знает, что вызвало в ней вспышку паники, но я заверил ее, что мы с этим справимся. Потому что так и будет. Мы преодолеем все, что встретится на нашем пути. Двадцать гребаных минут назад я бы сказал вам, что мы обречены, но Ксанакс, циркулирующий по моим венам, придавал мне храбрости.
Я зарылся ей в шею, потому что меня очаровывал ее офигенный румянец и тепло, аромат клубники сводил с ума. Она сделала затяжку и закашлялась, что неудивительно, даже я иногда кашляю. Я крепко держал ее, чтобы она не упала на чертову землю, и через минуту ее дыхание восстановилось. Я начал целовать ее шею, не в силах больше сдерживать себя, и она задрожала. Я заволновался, может, я ее пугаю, что для нее это слишком, поэтому предложил прогуляться. Я имел в виду отойти от толпы, от скопления незнакомцев, и она согласилась.
Мы направлялись к Вольво, когда я столкнулся на пути с Лорен. Она сказала какое-то дерьмо об Изабелле и я почти сорвался, но прежде, чем я сказал хоть одно гребаное слово, вмешалась Изабелла. Это нахер ошеломило меня, я никогда не видел ее такой, и лишь уставился на нее, когда с ее губ сорвались итальянские ругательства. Они звучали так естественно, я моментально возбудился. Лорен спросила, как блядь, Изабелла ее назвала, и я пробормотал сказанные ее слова, сбитый с толку, что моя девушка их использовала. Лорен сказала что-то в ответ, что-то о том, что девушки уведут меня у Изабеллы, что конечно, черт побери, не случится. Изабелла снова заговорила, но это я уже не слышал – я стоял и думал, как она назвала эту сучку "шлюхой". Она впервые блядь, постояла за себя, она не осталась в стороне и не позволила какой-то девке обижать ее. Она сказала, как безопасно ей со мной, что ни одно слово этой шлюхи не в силах разрушить ее доверие, и мое сердце забилось быстрее. Она верила мне, хотя не верила никогда и никому, и не заслуживаю это дерьмо, ведь я был порядочным ублюдком. Но она верила. И я не испорчу это дерьмо, и не буду воспринимать, как должное. Я сделаю все, чтобы оправдать это доверие, чтобы быть достойным ее. Она отошла через секунду, и я пошел следом, весь мир казался таким нереальным. Не могу отрицать, ее выпад усилил моей желание, член подергивался в штанах, я так ее хотел, что стал почти каменным.
Поэтому, когда мы подошли к машине, я начал целовать ее и прижался к ней, усаживая ее на капот, чтобы было легче. Мы целовались, и я уже реально завелся, и, откровенно говоря, мне было пополам, кто там нас видит, но я знал, что ее это пугало и я не хотел, чтобы она чувствовала себя некомфортно. Поэтому спросил, хочет ли она в машину, и она согласилась. И уже в машине я не смог держать свои руки подальше от нее. Я скользнул рукой ей в трусики и ощутил, какая она, черт возьми, влажная, и она завелась не меньше меня. Она напряглась, когда я задел пальцами ее клитор, сказав мне подождать. Я подумал, что нахер ошибся и попытался отстраниться, не желая быть мудаком, но она остановила меня. Я заверил ее, что никто нас не видит и в машине мы уединились, и она снова расслабилась. Меня шокировало, как быстро улеглись ее волнения, и тогда я понял – она действительно мне верит. И это немного пугало, потому что я не хотел ненароком навредить ей, а ведь я знал, что могу.
Я потирал ее, а она стонала и выгибалась, становясь еще влажнее. Через минуту она приподнялась и начала гладить выпуклость в моих штанах, и я сказал ей, что она не должна, не желая, чтобы она чувствовала себя обязанной. Она кивнула, но продолжила бороться с застежкой на ремне и брюках. Через секунду она справилась с этим дерьмом и сменила позу, чтобы залезть рукой в мои брюки, и я тихо засмеялся, потому что неожиданно предоставила мне больше доступа к себе. Я проник внутрь нее двумя пальцами, ища ее точку, она резко выдохнула и начала двигать бедрами. Я начал хорошенько трахать ее пальцами, желая, чтобы она кончила, желая ощутить, как эта киска сожмет меня, когда ее тело забьется в конвульсиях. Потому что это дерьмо такое горячее, а она чертовски тугая, я даже не могу представить, каково будет проникнуть в нее членом.
Ее пальцы дрожали, и казалось, она сейчас неспособна обхватить мой член. Я немного приподнялся, чтобы открыть ей лучший доступ, и она достала мой затвердевший член из боксеров. Она начала сжимать меня, я обожал ощущение ее маленькой ручки, обхватывающей мой член, ее рука слегка вспотела. Я начал толкать пальцы в нее грубее и глубже, и очень скоро ее тело напряглось, и она закричала, ее сотрясал оргазм. Я провел ее через него, сам вид ее заставил мой член напрячься сильнее. Наконец, она спустилась на землю со своей сексуальной вершины, и я вынул руку, целуя ее и говоря, какая она красивая, когда кончает. Потому что так и есть – выражение ее лица, напряженность в теле, прежде чем она выгнется, ее чертовы звуки. Все это было красивым.
Она снова начала сжимать меня, и я откинулся назад на сиденье, прикрывая глаза и просто наслаждаясь этим дерьмом. Я испытывал настоящую агонию от ощущения, как мучительно медленно она двигается, и насколько сильное наслаждение, но я боролся с желанием крепко толкнуться бедрами и фактически оттрахать ей руку. Она делала это для меня, и она не обязана, я должен показать ей, как я ценю все ее действия.
А затем это, блядь, случилось, пришло из ниоткуда. Это было настолько неожиданно и внезапно, что я чуть не кончил в ту же секунду. Я ощутил, как теплая влажность обхватила головку члена, сбоку она коснулась кончиком языка, мое тело пронзило ошеломляющее удовольствие, когда я понял, что происходит. Она, блядь, пыталась предоставить мне ротик.
Мои глаза резко распахнулись и я сразу же подался вперед, чтобы остановить ее, потому что сдвинься она еще хоть на один гребаный сантиментр, ей придется глотать мою сперму прямо здесь и сейчас. И я даже нахер не знаю, понимает ли она, что делает, и как она вообще узнала об этом дерьме, но у меня проскочило подозрение, что Розали гребаная Хейл поработала над этим. И мне было так чертовски хорошо, что я не хотел, чтобы она останавливалась, но и не хотел кончить чертовски быстро, как какой-то неопытный девственник-jamook (идиот, лузер). Я хотел продлить это дерьмо, потому что понятия не имел, чем оно вызвано и случится ли когда-либо еще.
Я почувствовал, как надвигающийся оргазм отступил и я расслабился, сказав ей, что она может продолжить. Она продвинулась головой дальше, а я закрыл глаза, погружаясь в эти ощущения. Я почувствовал, как головка уткнулась в заднюю стенку ее глотки, она задохнулась, а я напрягся; я ждал, что у нее начнется гребаная паника или она заставит себя зайти чересчур далеко. Но ни то, ни другое; она остановилась прямо там и начала отодвигаться назад.
Я понял, что кто-то определенно, черт побери, подготовил ее, и мне стало любопытно, откуда же пришло это дерьмо. Я подумал, была ли это их инициатива научить ее, или она захотела сама, но сейчас я не мог за это переживать. Я хотел сосредоточиться на том, что, блядь, она делала для меня, потому что ощущения были чертовски восхитительными. Она начала сжимать меня и двигать головой вверх и вниз, отсасывая. Она была достаточно хороша в этом дерьме, особенно учитывая, что это был ее первый раз. У меня было охеренное количество минетов в жизни, некоторые из них были охренительными. Я был с девушками, которые могли глубоко заглатывать мой член, с девушками, который были гребаными экспертами в чертовом минете. Но ни одна из этих сучек не стояла и рядом с моей Беллой. Она не была идеальна, можно говорить, что это блядь, ее первый раз, и она только пытается научиться и приобрести опыт, но у нее уже был врожденный талант. Казалось, она просто знала, как доставить мне удовольствие, как будто в этом мы были созданы друг для друга.
Я стонал и рычал, и издавал всевозможные гребаные звуки, неспособный сдерживать себя. Она делала это дерьмо для меня, потому что любила и хотела, чтобы мне было хорошо, и только это уже отправляло мое тело в ураган удовольствия. Я нежно сжимал ее волосы и спину и говорил ей, что мне хорошо, желая, чтобы она знала, что я это ценю. Я знал, что она, должно быть, нервничает и хотел облегчить это, позволить ей понять, что она все делает верно. Она усилила хватку на мне, отсасывая сильнее, после того как я сказал, что мне хорошо, и от этого мое удовольствие взлетело до чертовых небес. Я ощутил, как она задела зубами головку и не знал, было ли это дерьмо намеренным или просто случайностью, но был чертовски благодарен за то, что оно случилось. Потому мой оргазм приблизился, и тело начало напрягаться. Интенсивность ощущений ошеломляла, тело дрожало. Дыхание было судорожным, сердце билось как сумасшедшее, когда удовольствие начало пронзать тело. Я схватился за сиденье, пытаясь зафиксировать себя, и выдавил гребаное предупреждение, надеясь, что они нахер объяснили ей убрать голову или она будет вынуждена пробовать дерьмо. Я ощутил, как достиг вершины и практически завизжал, как маленькая сучка, когда я взорвался ей в ротик. Она оставила губы сомкнутыми вокруг меня и продолжила сосать, пока я испытывал оргазм. Я смотрел на нее в гребаном шоке, когда она не убрала губы, скривившись, потому что это должно быть противно, но она даже не дрогнула. Я заметил, как еще раз напряглись мышцы ее глотки, пока она громко проглатывала это дерьмо.
Когда все закончилось, я просто уставился на нее, совершенно ошеломленный. Все это казалось почти сном, как будто не было никакой гребаной возможности, чтобы это дерьмо случилось. Кстати, вся сегодняшняя ночь казалось почти нереальной. Я дал ей воды, чтобы запить вкус во рту, чувствуя себя почти плохо, что мой член побывал в ее сладком ротике. Она была так невинна и чиста, а я тут, на гребаной вечеринке, увожу ее подальше и залезаю ей в ротик. Она лучше этого дерьма; она не должна делать минеты на заднем сиденье гребаной машины, как я сам привык делать это в своей прежней жизни.
Иисусе, сам факт того, что мы сделали это дерьмо в моей машине уже поражал. Я клялся, что никогда не буду кувыркаться на заднем кожаном сиденье своего автомобиля, и только что сделал это без всякой задней мысли. Но это был не простой трах, все было так, будто мы нахер освятили ее. Как будто это дерьмо было совершенно правильным.
Через пару минут на улице начали взрываться фейерверки, и Изабелла подпрыгнула, закрывая уши. Она в панике посмотрела на меня, и только тут я понял, что она впервые видит это дерьмо. Я ухмыльнулся в предвкушении, что разделю еще один ее первый момент, и вытащил ее из машины, когда мы привели себя в порядок. Я прислонился к боку Вольво и притянул ее к себе, крепко обнимая и удерживая рядом с собой. Фейерверки взрывались и взрывались, ее глаза расширились от шока, когда она смотрела на вспышки и мерцания разноцветных огней. Эти моменты с ней я любил больше всего, те простые мгновения, которые большинство людей воспринимает как должное. Это те вещи, которые я сам принимал как должное очень долго, прежде чем она вошла в мою жизнь, и только сейчас я начал это дерьмо замечать.
Какое-то время мы тихо наблюдали за фейерверками, просто наслаждаясь нашей близостью. Толпа начала рассеиваться и я ухмыльнулся, удивленный, что уже, черт побери, полночь. Я повернул ее лицом к себе и когда снова начали взрываться ракеты, я наклонился и поцеловал ее. Я отдавал ей все, что мог, показывал всю свою гребаную страсть, которую можно вложить в один поцелуй. Это был мой первый "поцелуй в полночь", и раньше, должен признать, я считал, что это дерьмо только для кисок, но сейчас я хотел только одного – целоваться. Потому что говорят, что то, что ты делаешь в полночь, будет повторяться и в следующие годы твоей жизни, и это давало мне странную надежду. Ведь это только мы, вдвоем, вдали от всех, рядом, пылающие после оргазма. Не могу назвать это огнем после слияния, ведь, по сути, не было никакого проникновения, но именно это мы чувствовали. Ощущение удовлетворения и удовольствия.
Я оторвался от ее ротика и нежно пробежался пальцами по ее губам. Они были красные и припухшие, и влажные от нашей смешанной слюны.
- Ты понимаешь, насколько ты важна для меня? Ты вообще можешь себе представить то, как я тебя люблю? – спросил я, думая, на самом ли деле она осознает, как много она изменила в моей жизни. Она была нахер всем для меня, а я недостаточно ей говорил. - Я был сломлен, пока ты не пришла в мою жизнь. Я никогда не думал, что такое возможно, что я найду такую, как ты. Моя мама частенько говорила мне похожие вещи о судьбе, и теперь, вспоминая это, я прихожу к выводу, что ты - моя судьба. Ты была послана мне, чтобы мы могли спасти друг друга. Ты не была единственной, кто нуждался в помощи. Я был потерян и разрушен, и ты спасла меня. Теперь ты – моя жизнь.
Я мог подписаться под каждым гребаным словом. Не так давно я убедил себя, что влюбиться – все равно, что утонуть, что позволить себе любить кого-то – значит потерять себя. Но я ошибался, потому что правда была в том, что я уже тонул. Я едва оставался на плаву, и когда я нашел любовь, я наконец-то начал открывать себя. И я обязан ей за это, и я сделаю все и ради нее встречусь с чем угодно. Потому что без нее я никто и у меня ничего нет.
- Счастливого Нового Года, детка, - прошептал я. Она уставилась на меня и выглядела ошеломленной пару мгновений, прежде чем на ее губах скользнула маленькая улыбка, а с губ сорвался воздушный смех. Я вопросительно глянул на нее, интересуясь, что такого смешного я сказал.
- Знаешь ли ты, что прямо сейчас ты ни разу не сказать "блядь"? – спросила она. Она произнесла это мягко, голос был глубоким и чарующим. Когда это слово сорвалось с ее губ, мой член снова начал подергиваться, сам звук чего-то настолько вульгарного, из уст кого-то настолько сладкого, завел меня. Я уставился на нее, пораженный, и она начала, черт побери, краснеть и виновато улыбаться, как будто нахер знала, что она со мной делает. Она определенно может быть маленькой гребаной дерзкой девчонкой, учитывая эту ее озорную сторону.
Я по-прежнему пытался понять это дерьмо и обнял ее, держа крепко. Я тихо засмеялся, когда понял, что она была права, я излил ей свое сердце, и умудрился сделать это без единого ругательственного слова. Определенно, она меня меняет.
- Да, думаю так и есть… блядь, - игриво сказал я. Она засмеялась и сильнее подалась ко мне, я крепче ее сжал.
- Эдвард? – мягко спросила она, когда фейерверки начали утихать. Я зарылся ей в шею, вдыхая ее чарующий аромат, наслаждаясь ее теплом.
- Хм? – спросил я, покрывая влажными поцелуями ее кожу. Она довольно вздохнула и зарылась пальцами в мои волосы.
- Я тоже тебя люблю, - тихо сказала она. – Я никогда не мечтала о будущем, пока не встретила тебя, и я действительно хочу, чтобы у нас оно было. Моя мама раньше говорила о судьбе, и она всегда повторяла, что не нужно оставлять надежду, что я заслуживаю большего. И я действительно думаю, что она говорила о тебе. Думаю… мы просто ждали друг друга, чтобы начать жить.
Я улыбнулся ей в кожу, снова целуя шею.
– Ты не представляешь, как мне нравится слышать это дерьмо, Белла, - промурлыкал я. Я отбросил ее волосы в стороны и пробежался языком по ее шейке, обводя мочку уха. - Могу я остаться с тобой? – тихо прошептал я, смеясь, и отрывая ее от себя, потому что это было чертовски убого. – Господи Иисусе, что со мной, я цитирую гребаного Каспера.
Ее брови нахмурились, и она глянула на меня.
– Каспер? – спросила она. Я тихо засмеялся и кивнул, убирая от нее руку, чтобы пригладить свои волосы. Моя игра с ней казалось такой смешной. Иисусе, я действительно становлюсь мягким.
- Да, Каспер. Знаешь, дружелюбное привидение и всякое такое? – спросил я, приподнимая бровь, надеясь, она понимает, о чем, блядь, я говорю. Но она продолжила смотреть на меня с удивлением. Я вздохнул и снова пробежался рукой по волосам, немного раздраженный, но старался сдерживаться. Не ее вина, что она не знает об этом дерьме. – Не имеет значения, это просто смешной гребаный фильм. Он тупой, тебе, наверное, понравился бы.
Она прищурилась, по ее лицу пробежала вспышка гнева. Я застыл, сконфуженный, чем это вызвано.
– Что ты пытаешься сказать? – спросила она, в ее голосе скользнули стальные нотки. Я нахмурился от удивления, и только тут до меня дошло, что, блядь, я сказал.
- Иисусе, детка, я не это дерьмо имел в виду. Я не пытался сказать, что тебе он понравится, потому что он тупой или ты тупая, - быстро проговорил я. Ее глаза еще больше сузились, и я громко застонал. – Блядь, ты не тупая, это не так. Все неправильно звучит. Ты же знаешь, я так не думаю. Меня всегда удивляет, насколько быстро ты схватываешь информацию, какая у тебя интуиция. Ты должна быть охеренно глупой, чтобы не видеть, насколько ты умна, - я замолчал, мои собственные слова совершенно сбили меня с толку. Безумство, насколько легко она может разрушить мое спокойствие меня и заставить выглядеть, как гребаный идиот. Гнев на ее лице, казалось, окончательно исчез, но брови по-прежнему были нахмурены от удивления. – Мне, наверное, стоит прекратить нести всякую хрень, да?
Она уставилась на меня еще на мгновение, прежде чем уголки ее губ дрогнули. Она развернулась и прислонилась ко мне спиной, я снова ее обнял.
– Спасибо, - тихо сказала она через минуту.
- За что? – спросил я, зарываясь ей в шею. Она вздохнула и откинула голову, чтобы предоставить мне лучший доступ.
- За то, что всегда думаешь о моих чувствах, - сказала она. Я закатил глаза от того факта, что она благодарит меня за это дерьмо, потому что, конечно, я всегда буду думать о ее чувствах. Я люблю ее, я не хочу сделать что-то, что причинит ей боль или расстроит. – Я знаю, что это не то, что ты привык делать.
Я тихо хихикнул.
– Да, ты права. Я привык быть охеренно самовлюбленным. Я по-прежнему довольно самовлюбленный, но уже не так сильно хотя бы. Честно, я раньше был несносным мудаком, ты даже представить не можешь.
Она тихонько засмеялась.
– Думаю, могу, - сказала она. Я тихо засмеялся, целуя ее в шею.
- Я так не думаю, bella ragazza, если бы ты серьезно знала все то дерьмо, которое я вытворял до тебя, ты бы, наверное, не подошла и близко ко мне, а тем более не позволила бы обнимать тебя, и целовать, и чувствовать тебя, - сказал я, проводя руками вверх по ее животу, задевая грудь. Она слегка застонала и крепче вжалась в меня, прикрывая глаза.
- Тебе не следует сомневаться во мне, - тихонько сказала она. – Я люблю тебя. – Я вздохнул, слегка покачивая головой.
- Я тоже тебя люблю, и это, несомненно. Это просто, Иисусе,… я делал много хреновых вещей, - сказал я.
- Как злой дракон? – спросила она. Я застыл, мои руки замерли на ней, губы были прижаты к коже прямо под ее ушком.
- Что ты только что сказала? – спросил я, стараясь сохранять спокойствие. Я был ошеломлен, часть меня страстно надеялась, что это дерьмо мне послышалось, что эти слова не срывались с ее губ. Внутри снова загорелась паника, я стремительно падал с высоты. Да, я охеренно быстро протрезвел. Она вздохнула.
- Злой дракон. Ты сделал это с девушкой на вечеринке, - нерешительно сказала она.
Я оторвался губами от ее кожи.
– Кто сказал тебе это дерьмо? – спросил я, мой темперамент стремительно воспламенялся, гнев поднимал голову. Какое у людей есть гребаное право забивать ей голову этим дерьмом? Она просто стояла, не двигаясь, и смотрела в землю. Я вздохнул, покачивая головой. – Не обращай внимание, я знаю чертов ответ. Гребаная Розали…