Так что этот парень скоро оказался сыт по горло таким поведением Сью и продал его НАСА. Вот так он оказался в ракете. Я могу понять его чувства из-за Дорис — ведь я тоже тоскую по Дженни Керран, и каждый день думал — где же она сейчас и что делает? Но в этом заброшенном Богом месте ничего нельзя было узнать, ни мне, ни Сью.
Между тем, наша хлопковая авантюра превзошла все ожидания: мы засевали поле за полем и снимали урожай, а хлопок складывали в построенные из травы сараи. Наконец, Большой Сэм сказал, что пора строить большую лодку — баржу чтобы провезти хлопок мимо пигмеев и продать, чтобы заработать деньги.
— Я все точно рассчитал, — сказал Большой Сэм, — сначала мы выставим хлопок на бирже, продадим, а на полученные деньги накупим для моего народа все, что ему необходимо.
Я спросил его, что же такое необходимо его народу, и он сказал:
— О, старик, ну, всякие бусы, ожерелья, побрякушки. Может быть, пару зеркал, портативный радиоприемник, ящик хороших кубинских сигар, и может быть, ящик-другой выпивки.
Вот такой бизнес мы должны были провернуть.
И вот как-то сняли мы последний в том году урожай, а Большой Сэм закончил строительство баржи, чтобы проехать мимо пигмеев в город, и накануне отъезда он устроил большую вечеринку, чтобы отпраздновать это событие и заодно отвадить злых духов.
Племя собралось вокруг костра, принялось скандировать «булабула» и бить в барабаны. Еще выволокли самый большой котел и поставили ан огонь. Только Большой Сэм сказал, что это только «символический жест».
Мы сели играть в шахматы, как обычно, и должен признаться, что меня просто распирало от радости — да только дай нам подойти поближе к городу, и ищи-свищи! Старина Сью тоже понял в чем дело, потому что он ухмылялся, сидя у костра и радостно почесывал себя под мышками.
|
|
Мы сыграли одну или две игры, и дело шло к концу, как я заметил, что будь я проклят, если Большой Сэм вот-вот не поставит мне мат! Он так широко улыбался, что я мог даже в этой темноте рассмотреть его зубы, и тут я понял, что надо что-то предпринять, и как можно скорее.
Только сделать я ничего не мог. Пока я делил шкуру неубитого медведя, я оказался в безвыходной ситуации — выиграть я не мог.
Я так напрягся, что на лбу выступил пот, и сверкая в отблесках костра. И тут я сказал:
— Послушайте… мне нужно пойти пописать!
Большой Сэм ухмыльнулся и кивнул, и вот что я вам скажу — в первый раз в моей жизни эта фраза меня выручила, вместо того, чтобы подвести.
Я вернулся в хижину, пописал, но вместо того, чтобы возвращаться к костру, разыскал Сью и объяснил ему, в чем дело. Потом прокрался к хижине Грурка и шепотом вызвал майора Фрич, рассказал ей все и предложил выбираться отсюда, пока нас не сварили или еще что-нибудь в этом роде.
И мы решили драпать. Грурк сказал, что пойдет с нами, потому что любит майора Фрич — если можно так выразиться. В общем, мы вчетвером выбрались из деревни и прокрались к реке, где стояли каноэ туземцев. И вдруг я понял, что перед нами стоит сам Большой Сэм и мы окружены целой тысячей туземцев. Вид у него был весьма раздраженный.
— Итак, старик, — сказал он, — неужели ты решил перехитрить старого дьявола?
— Да нет, просто хотел прогуляться при луне на каноэ — вы понимаете, что я имею в виду, — ответил я.
— Ага! — сказал он. Он меня отлично понял. Тут же его люди схватили нас и отволокли назад в деревню. Котел уже побулькивал, заглушая грохот барабанов. Нас привязали к вкопанным в землю бревнам. Перспектива была не слишком блестящей.
|
|
— Итак, старик, — сказал Большой Сэм, — тебе просто не повезло. Но ты можешь утешать себя, что по крайней мере, насытишь собой пару голодных ртов. И вот что я тебе скажу — ты, несомненно, лучший шахматист, из всех виденных мной, а ведь я несколько лет был чемпионом Йейла.
— Что касается вас, мадам, — сказал он, обращаясь к майору Фрич, — то мне очень жаль, что я вынужден прервать вашу маленькую интригу со стариной Грурком, но вы должны меня понять.
— Не собираюсь вас понимать, гнусный дикарь, — выкрикнула майор Фрич. — К чему вы клоните? Стыдитесь же!
— Ну что же, мы постараемся подать вас и Грурка на одной тарелке, — хихикнул Большой Сэм, — Ассорти из светлого и темного мяса — о, лично я предпочел бы бедрышко или грудку — это просто изысканно!
— Грязная, подлая скотина! — громко выругалась майор Фрич.
— Как вам угодно, — сказал Большой Сэм. — Ну что же, пора начинать пир!
Они начали отвязывать нас от столбов и поволокли к котлам. Сначала они подняли старину Сью, потому что Большой Сэм сказал, что от него получится хороший «навар», и уже занесли его над котлом, как вдруг, откуда ни возьмись, в парня, что держал Сью, ударила стрела. Он упал на землю, а Сью рухнул на него. Тут с опушки посыпались новые стрелы, и аборигены в панике заметались по поляне.
— Пигмеи! — закричал Большой Сэм. — К оружию!
И все побежали за копьями и ножами.
|
|
Так как ни у кого из нас копий и ножей не было, то вся наша четверка помчалась назад к реке, но стоило нам вбежать в джунгли, как мы попали в какие-то силки и оказались повязанными веревками.
Мы повисли в воздухе вниз головами, и кровь начала приливать к вискам. Тут из джунглей появился какой-то маленький парень и принялся хихикать, глядя на нас. Из деревни раздавались какие-то вопли, но потом все внезапно стихло. Появилась новая группа пигмеев, они снова связали нас по рукам и ногам, и отнесли назад в деревню.
Ну и зрелище предстало перед нами! Эти пигмеи схватили Большого Сэма и его туземцев и повязали их по рукам и ногам, как нас, и, похоже, собирались бросить в котел.
— Ну вот, старик, — сказал Большой Сэм, — похоже, избавление пришло к вам за мгновенье до гибели, не так ли?
Я кивнул, хотя не был совершенно уверен, что нам уже не грозит котел.
— Вот что я вам скажу, — сказал Большой Сэм, — похоже, для меня и моих ребят все кончено, но у вас еще остается шанс. Если тебе удастся добраться до твоей гармоники и сыграть пару мелодий, может быть, ты спасешь ваши жизни. Главный пигмей обожает американскую музыку.
— Спасибо, — ответил я.
— Не стоит благодарности, старик, — сказал Большой Сэм. Тут они подняли его высоко над котлом, и он успел добавить:
— Конь на Б-3, и ладья на К-7 — вот как мне удалось тебя разгромить!
Тут раздался громкий всплеск, а соратники Большого Сэма грустно затянули «булабула». Похоже, всем нам светило то же самое.
~ 16 ~
Покончив с варкой племени Большого Сэма и уменьшением отрезанных голов, пигмеи привязали нас к шестам, словно свиней и понесли в джунгли.
— Как ты думаешь, что они с нами хотят сделать? — спросила меня майор Фрич.
— Не знаю, да мне все равно насрать, — ответил я. И это была правда устал я от этого балагана. Есть же предел терпению и выдержке человека!
Через день-другой мы пришли в деревню пигмеев, и как вы могли догадаться, это были маленькие травяные хижины на поляне. Нас принесли к центральной хижине в центре поляны, где расположилась группа пигмеев, а в центре на высоком стульчике, как ребенок, сидел один крошечный парень с блинной белой бородой и без зубов. Я решил, что это и есть Главный пигмей.
Нас положили на землю перед ним. Мы поднялись и начали отряхиваться, а этот главный принялся что-то бормотать на непонятном языке. Потом слез с кресла, подошел к Сью и дал ему по яйцам.
— С чего это он? — спросил я Грурка. Тот научился немного английскому от майора Фрич.
— Хочет понять, девочка это или мальчик, — ответил Грурк.
Мне показалось, что есть гораздо более простые пути решения этой задачи, но промолчал.
Потом Главный пигмей подошел ко мне и стал что-то бормотать пигмалион, пигмалион или что-то в этом духе — и я уже думал, что он и меня съездит по яйцам, но Грурк объяснил мне:
— Он спрашивает, почему ты живешь с этими отвратительными каннибалами.
- Скажи ему, что это не мы придумали, — пискнула майор Фрич.
— Я придумал, — сказал я. — Скажи ему, что мы — американские музыканты!
Грурк перевел это Главному пигмею, и тот принялся пристально рассматривать нас, а потом что-то спросил Грурка.
— Что он там сказал? — снова подала голос майор Фрич.
— Он спрашивает, а на чем играет обезьяна, — ответил Грурк.
— Скажи ему, что он играет на копьях, — сказал я Грурку, и он перевел, и тогда Главный пигмей объявил, что хочет послушать нашу игру.
Я вынул гармонику и заиграл «Камптаунские скачки». Главный пигмей прислушивался несколько минут, а потом принялся хлопать в ладоши и приплясывать на фермерский манер.
Когда я кончил играть, он спросил, а на чем играет майор Фрич и Грурк. Я попросил Грурка перевести, что майор Фрич играет на ножах, а Грурк ни на чем не играет — он менеджер.
Главный пигмей был несколько удивлен и сказал, что никогда не слышал, чтобы кто-то играл на ножах или копьях, но тем не менее распорядился, чтобы Сью и майору Фрич дали копья и ножи, чтобы послушать, как они будут играть.
Как только ножи и копья оказались в наших руках, я крикнул:
— Давай! — и старина Сью трахнул Главного пигмея копьем по голове, а майор Фрич обратил в бегство пару пигмеев.
Пигмеи преследовали нас, швыряясь камнями и прочей дрянью, и еще стреляли в нас из трубок какимито стрелками. Мы выбежали к реке, и поняли, что бежать некуда — пигмеи обязательно нас поймают. Мы уже собирались прыгнуть в реку и плыть, как вдруг с противоположной стороны реки раздался винтовочный выстрел.
Пигмеи уже готовились схватить нас, но тут раздался второй выстрел, и они обратились в бегство. Мы пригляделись — ба! на той стороне появились два парня, одетых в походные куртки и белые шлемы, в точности так, как в «Тарзане». Они сели в каноэ и подплыли к нам, и когда они приблизились, я увидел, что на белом шлеме у одного из парней написано: «НАСА». Наконецто мы спасены!
Каноэ причалило к берегу, парень с надписью «НАСА» выпрыгнул из него и побежал к нам. Он подошел к Сью, пожал ему руку и сказал:
— Я полагаю, вы — мистер Гамп?
— Где вы болтались, мать вашу так?! — возопила майор Фрич. — Мы почти четыре года торчим в этих вонючих джунглях!
— Извините за причиненные неудобства, мадам, — ответил парень, — но у нас были дела поважнее.
Ладно, по крайней мере нас спасли от смерти, или чего похуже. Парни посадили нас в каноэ и мы поплыли вниз по реке. Один из них говорит:
— Да, ребята, впереди вас поджидает цивилизация. Вы наверняка заработаете целое состояние, продав свои воспоминания в газеты!
— Немедленно остановите каноэ! — вдруг рявкнула майор Фрич.
Парни недоуменно переглянулись, но выгребли ближе к берегу.
— Я приняла решение, — сказала майор Фрич. — Впервые в жизни я встретила мужчину, который понастоящему меня понимает, и я не собираюсь расставаться с ним. Почти четыре года мы с Грурком жили счастливой семейной жизнью, и я решила остаться здесь, с ним. Мы уходим в джунгли и начнем там новую жизнь, я буду растить детей и наслаждаться счастьем.
— Но ведь он же людоед! — сказал один из парней.
— Заткни пасть, козел! — откликнулась майор Фрич, и они с Грурком выбрались из каноэ и устремились рука об руку в джунгли. Перед тем, как исчезнуть в них, майор Фрич обернулась, и помахала рукой мне и Сью, а потом они скрылись из виду.
Я повернулся к Сью, и увидел, что тот сидит, нервно ломая пальцы.
— Подождите минутку, — сказал я парням, а сам подсел к Сью и спросил:
— Что такое, о чем ты думаешь?
Сью ничего не ответил, но в его глазах появились слезы и я понял, что он сейчас сделает. Он повернулся ко мне, крепко обнял меня, а потом выпрыгнул из лодки, помчался к деревьям, ухватился за лиану и — больше мы его не видели.
Парень из НАСА только головой покачал:
— Ну, а ты, идиот? Ты тоже собираешься отправиться к своим друзьям в Тарзанию?
Я пристально посмотрел на него, потом сказал: «Угу», и сел обратно в лодку. Не могу сказать, что пока мы плыли в лодке, я совсем не думал об этом. Только я не мог тогда так поступить. У меня были коекакие проблемы поважнее.
Меня повезли в Америку на самолете и по дороге сказали, что там меня ждет грандиозный прием. Мне показалось, что это уже нечто знакомое. Когда-то мне уже так говорили.
И верно, когда мы приземлились в Вашингтоне, нас встречало не меньше миллиона народа, и они вели себя так, словно были рады меня видеть. Меня повезли в город на роскошном черном автомобиле и сказали, что везут меня прямо в Белый дом, так как сам президент хочет меня видеть и поговорить со мной. Ну, это тоже было мне не в новинку.
Приехали мы в Белый дом. Ято думал, что встречусь с тем самым президентом, который меня кормил завтраком и дал посмотреть «Беверли Хиллз», но у них оказался новый президент — с такими зализанными черными волосами, и розовыми щечками и длинным носом, как у Буратино.
— Ну, расскажите мне, — сказал Президент, — наверняка у вас было полное приключений, потрясающее путешествие!
Тут парень в форме, что стоял неподалеку, наклонился к его уху и что-то прошептал. Президент запнулся, а потом говорит:
— Да, да, я. собственно, имел в виду, как это замечательно, что вам удалось избежать ужасной смерти в джунглях!
Тут парень в форме снова наклонился к президенту, и он меня спрашивает:
— А как насчет вашего спутника?
— Сью? — спрашиваю я.
— Так ее звали? — Он взглянул на маленькую бумажку в ладони. — Тут написано: майор Дженет Фрич, в тот самый момент, как вас спасли, ее утащил в джунгли людоед.
— Кто это сказал?! — удивился я.
— Это тут так написано, — ответил президент.
— Это не так, — сказал я.
— Вы хотите сказать, что я лгу? — спрашивает президент.
— Я этого не говорил, — отвечаю я.
— Вот что, — говорит президент, — я — ваш главнокомандующий. Я вам не какойнибудь козел. Я не могу лгать!
— Мне очень жаль, — отвечаю я, — но насчет майора Фрич — это неправда. Вы просто прочитали энту записку, а….
— Ленту! — заорал президент.
— А? — спросил я.
— Нет, нет, — сказал парень в форме, — он сказал «энту», а не «ленту», господин президент.
— ЛЕНТУ! — завопил президент. — Я же приказал никогда не произносить это слово в моем присутствии! Вы все — просто свора коммунистов и предателей! — он принялся колотить кулаком по коленке.
— Ничего подобного. Я ничего ни о чем не знаю! Никогда ничего не слышал! А если слышал, то либо уже забыл, либо это государственная тайна!
— Но, господин президент, он этого не говорил! — настаивал парень в форме. — Он сказал только…..
— Теперь ВЫговорите, что я лгу! — взвыл президент. — Вы уволены!
— Но в не можете меня уволить, — отвечает парень в форме. — Я — ваш вицепрезидент!
— Ну ладно, извините, — сказал президент, — только никогда вам не стать президентом, если вы и дальше будете утверждать, что ваш главнокомандующий — лжет!
— Нет, я верю, что вы говорите правду, — ответил вицепрезидент. — Прошу прощения!
— Нет, это я у вас прошу прощения! — сказал президент.
— Так или иначе, — занервничал вицепрезидент, — прощу прощения, но мне нужно пописать.
— Это первая умная мысль, которая пришла вам сегодня в голову, — сказал президент. Потом повернулся ко мне и спросил:
— Ладно, так вы тот самый парень, что играл в Китае в пинг-понг и вытащил из воды старого председателя Мао?
— Ага, — ответил я.
— Ну ладно, а зачем вы это сделали? — спросил президент.
— Потому, что он тонул, — ответил я.
— Так нужно было наоборот, придержать его под водой, а не спасать. Ладно, все равно это уже история, потому что этот сукин сын умер, пока вы там болтались в джунглях.
— А у вас есть телевизор? — спросил я.
Тут он как-то странно на меня смотрит и отвечает:
— Да, есть один аппарат, только я все равно почти его не смотрю. Слишком много неприятного показывает.
— А вы смотрите «БеверлиХиллз»? — спрашиваю я его.
— А он уже не идет, — отвечает он.
— А что идет? — спрашиваю я.
— «Говоря правду» — только вам это не понравится, такое дерьмо!
Потом он говорит:
— Ладно, у меня тут есть еще кое-какие встречи, давайте, я провожу вас до выхода?
А когда мы вышли на крыльцо, он вдруг говорит шепотом:
— Слушайте, часы купить не хотите?
— Что? — говорю я, а он придвигается ко мне и отводит рукав пиджака, а там на запястье штук двадцать часов надето!
— Но у меня нет денег, — говорю я.
Тут он опускает рукав и хлопает меня по плечу:
— Ладно, когда достанете, приходите еще, и мы поговорим на эту тему, окей?
Он пожал мне руку, и тут набежала куча репортеров и начала нас снимать, а потом я ушел. Но в общем, скажу я вам, этот новый президент оказался совсем неплохим парнем.
В общем, я начал немного задумываться — а что же они теперь со мной сделают? Но долго мучаться не пришлось.
Примерно день-другой все было тихо, и они засунули меня в отель, а потом как-то днем приходят два парня и говорят:
— Слушай, Гамп, халява кончилась. Правительство больше не будет оплачивать твои счета. Теперь ты свободен.
— Ладно, — говорю я, — а как насчет выдачи кормовых и дорожных, чтобы я добрался домой? У меня сейчас немного пусто в карманах.
— Забудь про деньги, Гамп, — говорят они. — Тебе просто повезло, что тебя не отправили в тюрягу за то, что ты трахнул Секретаря Сената по голове своей медалью. Мы оказали тебе большую услугу, вытащив тебя из этой истории, но теперь мы умываем руки.
Так что мне пришлось уйти из отеля. Это было просто, ведь вещей у меня никаких не было, так что я взял и вышел на улицу, и пошел себе пешком.
Я как раз прошел мимо Белого дома, где жил президент, а там собралась куча народу, они все надели резиновые маски президента и держали в руках какие-то плакаты. Я решил, что он довольно-таки популярная личность.
~ 17 ~
Хотя эти парни и сказали, что не дадут мне денег, один из них все же перед уходом одолжил мне доллар. Как только я дошел до первой телефонной будки, я позвонил маме, чтобы сообщить, что у меня все в порядке. Но к телефону подошла сотрудница богадельни, и говорит:
— Миссис Гамп у нас больше не проживает.
Я спросил, куда же она делась, а та отвечает:
— Не знаю. Она сбежала с каким-то протестантом.
Я сказал спасибо и повесил трубку. На сердце почему-то стало легче. Раз она сбежала с кем бы то ни было, значит, она теперь по крайней мере, не живет в богадельне. Наверняка я смогу ее найти, но, по правде говоря, я не слишком торопился, потому что она каждый раз начинала причитать и стонать, что я ушел из дома.
Шел дождь. Я промок до нитки, потом нашел какой-то козырек и встал под ним. Но тут вышел какой-то парень и прогнал меня. Я снова побрел мимо государственных учреждений, пока не заметил на одном газончике пластиковый мешок для мусора. Когда я подошел поближе, мешок слегка шевельнулся. Там явно кто-то был!
Я остановился, подошел к мешку, и ковырнул его носком ботинка. Мешок вдруг как развернется и отпрыгнет на полметра от меня, и из него кто-то говорит:
— Отвали!
— Кто там? — спросил я, а тот же голос отвечает:
— Это моя решетка — найди себе другую!
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я.
— МОЯ решетка! — повторил голос. — Отвали с моей решетки!
— Какой решетки? — спрашиваю я снова.
И тут мешок слегка поднимается, и из него появилась голова. Голова презрительно посмотрела на меня, словно на идиота:
— Ты что, новичок? — спрашивает этот парень.
— Да вроде, — отвечаю я. — Просто хочу спрятаться от дождя.
Вид у этого парня был довольно кислый: месячная щетина, глаза красные, и почти нет зубов. Еще он был практически лыс.
— Ну, — говорит парень, — в таком случае, ты можешь немного тут переждать. Держи. — И он подает мне такой мешок, только сложенный.
— И что мне с ним делать? — спрашиваю я.
— Открой и залезай в нет, идиот — ты же сказал, что хочешь спрятаться от дождя. — И он снова натягивает на себя мешок.
Ладно, сделал я, как он говорит, и по правде говоря, это оказалось неплохой идеей. Мешок не пропускал воду, а от решетки шло тепло. Так мы лежали на этой решетке, а потом парень мен говорит:
— А как тебя звать-то?
— Форрест, — отвечаю я.
— Вот как? Я знавал одного парня по имени Форрест, только это было очень давно.
— А как тебя зовут? — спрашиваю я.
— Дэн, — отвечает он.
— Дэн? ДЭН? — минутку! — говорю я, вылезаю из мешка, и снимаю мешок с парня. Это оказался он! Ног у него не было, и он сидел на маленькой такой деревянной тележке с колесиками, как у роликов. Он постарел по виду лет на двадцать, но я все равно его узнал — это был он, лейтенант Дэн!
* * *
Выйдя из госпиталя, он вернулся в Коннектикут и попытался снова работать учителем. Только мест учителей истории не оказалось, и они заставили его стать учителем математики, а он ее ненавидел. К тому же его классная комната оказалась на втором этаже, и он тратил уйму времени, чтобы добраться до нее по лестнице без ног. Да еще его жена сбежала с одним телевизионщиком из Нью-Йорка, и вчинила ему иск о разводе на основании «физического несоответствия».
Он запил, и его выгнали с работы. Некоторое время он ничего не делал, и тут воры ограбили его квартиру, и унесли все, а протезы, которые ему дали в госпитале, оказались не того размера. Через несколько лет, и они «развалились», как он выразился, и ему пришлось бродяжничать. Ему давали крошечную пенсию, но он большую часть денег все равно отдавал другим бомжам.
— Плохо мне, Форрест, — сказал он, — мне кажется, что я скоро умру.
Дэн дал мне пару долларов и сказал сходить на угол в магазинчик, купить пару бутылок красного. Я купил ему бутылку, а на свою долю купил гамбургер, потому что весь день ничего не ел.
— Ладно, приятель, — сказал Дэн, ополовинив свою бутылку, — расскажи мне, что с тобой случилось за это время, пока я тебя не видел.
Ну, я рассказал ему о том, как ездил в Китай, и о том, как разыскал Дженни Керран, и как играл в группе «Разбитые яйца», и как участвовал в демонстрации писников, и как швырнул медаль в сенатора и оказался в тюрьме.
— А, это я помню! — сказал Дэн. — Кажется, я тогда лежал в госпитале. Я бы и сам туда пошел, хотя, вероятно, не стал бы швыряться медалями. Вот смотри!
Он расстегнул свою крутку, и на рубашке оказались приколотыми все его медали: «Пурпурное сердце», «Серебряная звезда» — в общем, примерно с дюжину медалей.
— Они мне о чем-то постоянно напоминают, — сказал он, — точно не знаю, о чем — ну, само собой, о войне и все такое, но главное, это часть меня. Я многое потерял, Форрест, не одни только ноги — если хочешь знать, я потерял душу, дух. Теперь там, где была моя душа, висят эти медали. Они прикрывают пустоту.
— А как же тогда твои «природные законы», ведь это они за все отвечают, — говорю я. — как же насчет «плана», частью которого мы все являемся?
— На хрен эту философию, — отвечает он, — это все дерьмо.
— С тех пор, как ты мне про это рассказал, я этим живу. Я просто отдаюсь «волне прилива» и стараюсь сделать все, что в моих силах. Просто исполняю свой долг, как я его понимаю.
— Ладно, может, для тебя это и подходит, Форрест, и раньше я думал, что и для меня сгодится — да только посмотри, кем я стал теперь. Кто я такой? Просто бомж, безногий инвалид, пьяница, тридцатипятилетний бродяга, вот и все!
— Могло ведь быть и хуже, — говорю я.
— Вот как? Неужели? — говорит он, и я решил, что он меня всетаки понял. Потом я дорассказал ему свою историю — как меня сунули в психушку, а потом запустили в ракете в космос, и как я жил среди людоедов, вместе со Сью и майором Фричем, и про битву с пигмеями тоже рассказал.
— Боже мой, Форрест, да ты и в самом деле попал в передрягу. — сказал Дэн. — Ладно, тогда как ты оказался здесь, на решетке, под пластиковым мешком?
— Не знаю, — ответил я, — только я не собираюсь здесь долго оставаться.
— А куда же ты денешься?
— Как только дождь кончится, я собираюсь подхватиться и отправиться искать Дженни Керран.
— А где она может быть?
— Пока тоже не знаю, — говорю я, — но постараюсь выяснить как можно скорее.
— Похоже, тебе понадобится помощь, — говорит он.
Я пристально посмотрел на Дэна. Было видно, как в зарослях волос у него блестят глаза. Что-то говорило мне, что это ЕМУ, а не мне, нужна помощь, только мне было все равно.
Так как дождь не перестал и ночью, то мы с Дэном отправились в благотворительную ночлежку, и Дэн заплатил по полдоллара за наш ужин, и еще по четвертаку за кровати. У них так устроено, что если вы слушаете их проповедь, то ужин дают бесплатно, только Дэн сказал, что он лучше будет спать на улице под дождем, чем тратить драгоценное время на слушание всякой христианской ерунды о том, как устроен мир.
Наутро Дэн одолжил мне доллар, я нашел телефон и позвонил Мози, тому самому, что играл на ударных в «Треснувших яйцах». Как я и думал, он оказался на месте, и очень удивился, услышав мой голос.
— Форрест! Вот это да! — сказал Мози. — А мы думали, что тебя уже на свете нет!
Он сказал, что «Треснувшие яйца» распались — деньги мистера Фиблштейна они проели или растратили, а после второй пластинки их никто больше не покупал. Мози сказал, что теперь слушают другую музыку — что-то вроде «Роллин Стонов» или «Игл», а большинство парней из «Треснувших яиц» разъехалось в поисках настоящей работы.
Еще он сказал, что о Дженни он тоже давно не слышал. После того, как она укатила в Вашингтон бороться за мир, а меня арестовали, она вернулась в группу на несколько месяцев, но что-то в ней изменилось. Сначала она перестала кричать на сцене, и им приходилось заполнять паузу музыкой, а потом стала пить водку и опаздывать на концерты, и только они собирались предупредить ее, как она сама уехала.
Мози сказал, что ему показалось, что это все из-за меня, только она никогда об этом не упоминала. Через пару недель она уехала из Бостона, сказал, что поедет в Чикаго, и после этого он вот уж как чего о ней не слышал.
Я спросил, не знает ли он, как ее найти, и он сказал, что у него есть старый номер, который она ему дала перед отъездом. Он куда-то отошел, и когда вернулся, продиктовал мне номер.
— Больше, старик, ничем не могу тебе помочь, — сказал он потом.
Я сказал ему, чтобы он держался, и если буду в Бостоне, обязательно его навещу.
— А ты все еще играешь на гармонике? — спросил Мози.
— Да, временами, — ответил я.
Я вернулся, занял у Дэна еще доллар и позвонил по номеру в Чикаго.
— Дженни Керран? Дженни? — ответил какой-то парень. — А, помню, помню! Милая бабенка! Давно ее не видел.
— Вы знаете, где она может быть сейчас?
— Она сказала, что поедет в Индианополис. Но кто знает? Вроде бы она нашла там работу на «Темперере».
— На чем?
— «Темперер» — это шинный завод. Ну, они делают шины для автомобилей.
Я сказал ему спасибо и вернулся к Дэну, рассказал ему об этом.
— Ладно, — сказал Дэн. — В Индианаполисе я никогда не был. Говорят, осенью там здорово.
Мы попытались выбраться из Вашингтона автостопом, но нам не везло. Один парень довез нас на грузовике до окраины, но больше нас никто не хотел брать. Наверно, мы слишком странно выглядели — Дэн на своей тележке, и громила вроде меня. Тогда Дэн говорит, а что бы нам не поехать на автобусе, деньги у нас есть. Но мне, говоря по правде, не хотелось брать его деньги. И все же мне показалось, что будет правильным выбраться сейчас из города,
Так мы сели на автобус до Индианаполиса. Я посадил Дэна рядом со мной, а тележку поставил на верхнюю полку. Всю дорогу он хлестал красное вино и жаловался на то, в каком дерьмовом мире мы живем. Наверное, он был прав. Не знаю. Ведь я-то, в конце концов, всего лишь идиот!
Нас высадили из автобуса в центре Индианаполиса, и мы встали на улице и стали думать, что делать дальше. Но тут подходит полисмен и говорит: «Нечего тут вам ошиваться!» Пришлось двигаться. Дэн спросил одного парня, где тут шинный завод «Темперер», и оказалось, что это за городом. Мы двинулись туда. Вскоре тротуары кончились, и Дэну нельзя было толкать тележку. Тогда я взял его под мышку, тележку под другую, и мы пошли дальше.
Примерно к полудню мы увидели большую вывеску: «Шины Темперер». Значит, мы пришли. Дэн сказал, что подождет снаружи, а я пошел внутрь и спросил у женщины за столиком, не могу ли найти Дженни Керран. Та посмотрела в какой-то список и сказала, что Дженни работает в «переработке», но туда нельзя входить посторонним. Я стоял там, не зная, что сказать, а женщина говорит:
— Слушай, милок, у них через пару минут обед, так что подожди там, снаружи, может быть, она выйдет. — И так я и сделал.
Из здания начали выходить разные люди и тут я увидел Дженни! Она вышла из двери и уселась на небольшой лужайке, под деревом, достала пакет с бутербродами. Я подкрался к ней, и говорю:
— Ну как, вкусные бутерброды!
А она даже не обернулась. Она просто сказала:
— Форрест, это ты!
~ 18 ~
Должен вам сказать, что это была самая счастливая встреча в моей жизни. Дженни обнимала меня и плакала, и я тоже, а все остальные из «переработки», стояли вокруг и удивлялись, что такое стряслось. Дженни сказала, что работа кончается часа через три, и мы пока можем пойти в пивную напротив и пропустить пару пива, а потом она нас отвезет к себе.