Сокрушительные военные победы император решил закрепить изменениями в социальной и политической сфере, которые, по его мнению, должны были привлечь на его стороны миллионы испанцев. Реформы, существовавшие в мечтах передовых людей Испании, были проведены буквально в течение одного дня. Декретами, подписанными в загородном дворце Хамартин 6 декабря 1808 г., Наполеон разом покончил со всеми феодальными пережитками: он объявил равенство всех граждан перед законом, отменил на вечные времена инквизицию, упразднил все внутренние таможни, мешавшие развитию страны, сократил на две трети число монастырей, установил единые для всей страны законы… Император также обещал амнистию всем, кто в месячный срок сложил оружие, а жители Мадрида на святых дарах присягнули на верность новому королю Жозефу Бонапарту.
Для Наполеона всё складывалось настолько удачно, что казалось, испанская проблема уже бесповоротно решена одним молниеносным ударом. Однако это было не так. 19 декабря во время грандиозного парада на равнине между Мадридом и дворцом Хамартин император получил известие, что высадившийся в Испании английский корпус появился на коммуникациях французской армии. О том, что англичане высадились на Пиренейском полуострове, все знали давно, но никто во французском штабе толком не представлял, где находятся британские войска, что они делают и какова их численность… Многие считали, что, напуганные победами императорских полков, они либо вообще покинули Испанию, либо затаились где-нибудь на морском побережье, не смея ни на шаг отойти от своих кораблей…
Узнав о наступлении англичан, Наполеон решил стремительно атаковать их и наголову разгромить, не дав уйти к морю. 23 декабря 1808 г. французская армия в тяжелейших условиях снежной бури форсировала горную цепь Сьерра-Гвадаррама и устремилась навстречу английским войскам генерала Мура, находившимся в этот момент к северу от Вальядолида. Англичанам ничего не оставалось делать, как поспешно отступать в северо-западном направлении в надежде успеть сесть на корабли и побыстрее скрыться. Вначале их отступление происходило в порядке, и более того, английских арьергард огрызался, но скоро под натиском бурного наступления французов движение британской армии стало беспорядочным, а потом и вовсе превратилось в бегство.
Вот как описывает английский офицер лорд Нейпир британскую армию, проходившую через город Бембибре: «Обширные погреба города представляли такой соблазн, что сотни пьяных солдат остались позади войска… Едва арьергард оказался вне города, как показалась французская кавалерия. Тотчас дорога заполнилась мародёрами, которые при виде французов потеряли разум. Они толпами бросились к своим войскам, издавая дикие вопли. Другие страшно ругались и бежали, делая неприличные жесты, многие бросали оружие, так как повсюду царил страх. Те же, кто был ещё более пьян, став безразличными к опасности и своему позору, бежали куда глаза глядят…»23
Однако именно в этот момент, когда разложение английских войск стало практически полным, император получил депешу из Парижа, в которой говорилось об усиленных военных приготовлениях Австрии и о каких-то непонятных интригах Талейрана и Фуше. Это послание Наполеон получил в ночь с 1 на 2 января 1809 г., когда он, преследуя англичан, находился на дороге в Асторгу. Наполеон решил, что он должен немедленно отправляться в Париж, а деморализованную армию Мура разгромят и без него. Утром 2 января в Асторге Наполеон объявил своим маршалам и генералам: «Я вынужден отправиться в Вальядолид, чтобы получать эстафеты из Парижа в пять дней… Ситуация в Европе требует, чтобы я не был удалён от столицы… К сожалению, я должен покинуть Асторгу».
Наполеон уехал из Асторги 3 января 1809 г., проведя напоследок смотр корпуса маршала Сульта, которому теперь отводилась главная роль в преследовании англичан.
Сразу всё изменилось. Гвардия отправилась вслед за императором, маршал Ней, который не хотел оставаться под командой Сульта, нашёл повод, чтобы уклониться в сторону для преследования небольшого испанского отряда. Так Сульт остался лишь со своими силами, которых явно не хватало для неотступной погони за противником. В результате вместо разгрома и уничтожения английской армии её аккуратно «проводили» до порта Коруньи, где после символического боя 16 января 1809 г. английские войска погрузились на корабли и преспокойно уплыли.
Хотя маршал Сульт мог составить блистательный рапорт о победе, в котором фигурировали тысячи пленных и огромное число захваченных пушек (в сдавшихся испанских крепостях), операция не достигла своей цели. Если бы император остался на театре военных действий ещё несколько дней, то, несомненно, англичанам не удалось бы уйти от преследования. Их армия была бы неминуемо окружена и взята в плен вместе с лучшими гвардейскими полками, генералами, офицерами, знамёнами. Подобный разгром, очевидно, поставил бы точку на участии британских войск в континентальных операциях, а английский парламент не дал бы и ломаного гроша на финансирование боевых действий на суше.
Вместо этого английская армия была всего лишь слега потрёпана. Её общие потери за время отступления и боёв составили примерно 5–6 тыс. человек. Конечно, это немало, но полки сохранили свои кадры, знамёна, структуру и после небольшого пополнения и отдыха могли снова вступить в войну.
Именно присутствие английских войск превратило уже практически выигранную кампанию в долгую кровопролитную борьбу. Вокруг британской армии будут группироваться отряды испанских повстанцев. Англичане станут финансировать создание новых и новых португальских и испанских регулярных полков, им поставлять оружие, обмундирование, боеприпасы. В результате война в Испании будет не серией карательных операций, состоявших в погоне за партизанами, как это часто представляют, а огромной войной с десятками крупных сражений, сотнями боёв среднего значения, многочисленными осадами сильнейших крепостей… Войной, которая станет поглощать силы великой империи, подтачивать её могущество.
Нет сомнения, что 2 января 1809 г., когда император, не завершив преследование неприятеля, отправился в Вальядолид, он допустил роковой просчёт, который в конечном итоге во многом предопределил крушение его европейской монархии.
Ввязавшись в 1808 г. в испанские дела, Наполеон и не подозревал, какие спящие силы он разбудил, в какую бездну вверг свою империю. Среди его высказываний на Святой Елене, к которым надо относиться более чем критически, есть, тем не менее, одно, указывающее на корень и первопричину его конечного падения лучше, чем многие сотни томов позднейших исторических сочинений: «Эта несчастная война (испанская) меня погубила. Вся причина моих катастроф заложена в этом фатальном узле. Эта война подорвала мой престиж в Европе, увеличила мои затруднения, послужила школой для английских солдат… Самая большая ошибка, которую я когда-либо допустил, — это испанский поход»24.
Император пробыл в Вальядолиде недолго; уже днём 17 января он галопом скакал со своей свитой по разбитым испанским дорогам на север, а 23 января рано утром был в Париже. Здесь он получил и обработал огромную массу документов, говорящих о подготовке Австрии к войне, здесь он получил и информацию о не до конца понятных ему тайных интригах Талейрана и Фуше. 27 января император сделал выволочку своему министру полиции Фуше, а на следующий день обрушился на главного виновника произошедшего: «Вы вор, мерзавец, бесчестный человек! — в ярости восклицал Наполеон. — Вы не верите в Бога, вы всю вашу жизнь нарушали все ваши обязанности, вы всех обманывали, всех предавали, у вас нет ничего святого, вы бы продали вашего родного отца! Я вас осыпал благодеяниями, а между тем вы на всё против меня способны! Вот уже десять месяцев только потому, что вы ложно предполагаете, будто мои дела в Испании идут плохо, вы имеете бесстыдство говорить всякому, кто хочет слушать, что вы всегда порицали моё предприятие в отношении этого королевства, тогда как это именно вы подали мне первую мысль о нём и упорно меня к нему подталкивали!.. А этот человек, этот несчастный? (Имеется в виду герцог Энгиенский.) Кто сообщил мне, где он находится? Кто подстрекал меня сурово расправиться с ним?.. Чего вы хотите? На что вы надеетесь? Посмейте мне это сказать! Ну, посмейте! Вы заслужили, чтобы я вас разбил, как стакан, и у меня есть власть сделать это, но я слишком вас презираю, чтобы взять на себя этот труд!.. Вы — дерьмо в шёлковых чулках! Дерьмо! Дерьмо!..»
Хорошо известна и часто цитируется остроумная ремарка бывшего министра по выходе из императорского кабинета: «Как жаль, господа, что такой великий человек так плохо воспитан».
Но зато гораздо менее широко известно, что Талейран в это время был уже не просто предателем, а агентом русской разведки, который получал деньги за свою работу. Главным контактом Талейрана был советник русского посольства Карл Нессельроде, в будущем — печально знаменитый министр иностранных дел России. В тайной переписке Нессельроде с Петербургом Талейран фигурировал под псевдонимами: «Анна Ивановна», «кузен Анри», «наш книгопродавец», «юрисконсульт», «наш друг». Хотя к этому моменту Талейран уже не был министром, он сохранил огромное количество связей, которые позволяли ему сообщать своим нанимателям ценную информацию. Особенно помогал ему в этом министр полиции Фуше, который в тайной переписке российского посольства будет обозначаться словами: «Наташа», «президент» и «Бержьен». Отставка Фуше в июне 1810 г. лишила Талейрана возможности получать ценную информацию; соответственно, поток золота из России постепенно стал иссякать. Тогда он имел наглость написать письмо Александру, в котором сообщал, что изрядно поиздержался, и было бы замечательно, если бы царь, вспоминая его Эрфуртские заслуги, переслал бы своему верному агенту небольшую сумму, а точнее, полтора миллиона золотом! Александр ответил любезно с издёвкой (в чём он был великий мастер), что не может послать деньги потому, что не желает скомпрометировать князя Беневентского…
Но бывший министр не ограничился шпионской деятельностью в пользу России. 29 января 1809 г., всего лишь через несколько дней после бурной сцены в Тюильри, Талейран повидался с австрийским послом Меттернихом и ни много ни мало предложил свои услуги Австрии, конечно не забесплатно. Об этом факте австрийский посол доложит в Вену: «X. (Талейран) снял передо мной всякую маску… Он мне сказал позавчера, что момент наступил, что он считает своим долгом вступить в прямые сношения с Австрией… Он мне намекнул, что нуждается в нескольких сотнях тысячах франках, так как император (Наполеон) подорвал его состояние (!!!)… Я ему ответил, что император (Франц I) не прочь доказать ему свою признательность, если он желает послужить общему делу. Он ответил, что это дело — и его дело, что ему только либо восторжествовать вместе с этим делом, либо с ним же и погибнуть»25.
Таким образом, ни одно действие Наполеона не оставалось тайной для венского и петербургского дворов. Поэтому ни в Вене, ни в Петербурге не могли не знать, что Наполеон категорически не желает войны с Австрией. Более того, в начале 1809 г. в Париже находился граф Н. П. Румянцев — русский министр иностранных дел. Понимая, сколь далеко зашли приготовления австрийцев к войне, Наполеон сделал Румянцеву предложение — совместным русско-французско-австрийским договором гарантировать безопасность Австрийской империи. Взамен этого Австрия должна была прекратить военные приготовления. Румянцев не осмелился действовать самостоятельно и 15 февраля 1809 г. покинул Париж. Учитывая, что на конец января — начало февраля 1809 г. приходится период самой бурной деятельности Талейрана, отъезду русского министра не стоит удивляться.
Несмотря на формальный франко-русский союз, между петербургским и венским двором сохранялись самые тесные связи. В то время, когда Румянцев покинул Париж, австрийский посол в Петербурге граф Шварценберг встретился с Александром I. Беседа, о которой австриец подробно сообщил своему двору, поистине вызывает изумление. «Союзник» Франции не только не попытался дать понять австрийцам, что их политика чревата самыми серьёзными осложнениями, наоборот, он показал глубокое участие, которое он питает к судьбе Австрии, и враждебность к Наполеону. Наконец царь, совершенно разоткровенничавшись, произнёс следующую фразу: «Когда-нибудь час мщения придёт», — имея в виду будущую и несомненную для него войну с Наполеоном.26
В этих условиях австрийцы и не подумали поворачивать назад. Почти 200-тысячная австрийская армия сконцентрировалась на границе с Баварией, 100-тысячная армия двигалась к границам Итальянского королевства, и, наконец, 33 тысячи солдат были готовы вторгнуться на территорию герцогства Варшавского. Теперь война была неизбежна…
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Metternich C. W. L., prince de. Mémoires, documents et écrits divers. Paris, Pion, 1880–1884, t. 2, p. 245.
2. Correspondance de Napoleon I, t. 17, p. 66.
3. Ibid, t. 17, p. 428.
4. Великий князь Николай Михайлович (Романов). Дипломатические сношения России и Франции по донесениям послов императоров Александра и Наполеона 1808–1812. СПб., 1905–1914, т. 1, с. 42, 44.
5. Fichte Discours 8.
6. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского Министерства иностранных дел. М., 1963, т. 4, с. 296–297.
7. Гений времени, 1809, № 4, с. 13–14.
8. Вестник Европы, 1809, январь, № 1, с. 63.
9. Там же, с. 66–67.
10. Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века. М., 2007, с. 246.
11. Rey М.-Р. Alexandre I. Paris, 2009, p. 246.
12. Русский архив, 1911, № 1, с. 5, 6, 11.
13. Там же, с. 12–13.
14. Там же, с. 22–23.
15. Там же, с. 20.
16. Talleyrand Ch.-M. Mémoires du prince de Talleyrand. P., 1891, t. 1, p. 402.
17. Ibid, p. 320.
18. Metternich C. W. L., prince de. Op. cit., p. 248.
19. Тарле E. Талейран. М., 1992, с. 108.
20. Talleyrand Ch.-M. Mémoires. P., 1891–1892, t. 1, p. 438–439.
21. Ibid, p. 450.
22. Correspondance de Napoléon I, t. 18, p. 21.
23. Napir W. F. P. Histoire de la guerre de la peninsula 1807–1814. Paris, 1983, t. 1, p. 339.
24. Correspondance… t. 32, p. 265.
25. Dard E. Napoléon et Talleyrand. Paris, 1935, p. 227.
26. Цит. по: Beer A. Zehn Jahre österreichischer Politik 1801–1810. Leipzig, 1877, p. 349.
Глава 6
Jeszcze Polska nie zgienła[41]
Рано утром 9 апреля 1809 г. австрийские войска под командованием эрцгерцога Карла форсировали пограничную реку Инн и вторглись в Баварию. В общей сложности здесь у австрийцев было около 139 тысяч солдат. Одновременно 20-тысячный корпус генерала Шателера вступил в Тироль, в Италии начала наступление 73-тысячная армия эрцгерцога Иоанна, 33 тысяч солдат эрцгерцога Фердинанда вторглись в пределы герцогства Варшавского. Так началась одна из самых грандиозных войн наполеоновской эпопеи…
Австрийцы надеялись на внезапность и на неподготовленность французской армии. Действительно, в Германии около 150 тысяч солдат Наполеона были рассеяны по огромному пространству от берегов Балтики до баварских Альп. В результате в первые дни эрцгерцогу Карлу удалось вклиниться в разбросанное расположение французских корпусов. Но при первом же звуке пушек, раздавшихся в Баварии, Наполеон сел в карету и уже 17 апреля рано утром приехал в Донауверт — центр расположения своих войск.
В этот же день он обратился к армии с пламенным воззванием: «Солдаты! … Вы были со мной, когда австрийский монарх прибыл на мой бивак в Моравии. Вы слышали, как он просил нас о снисхождении и клялся в вечной дружбе… Австрия всем обязана нашему великодушию, но три раза она преступила свои клятвы. Наши прошлые успехи являются надёжной гарантией того, что нас ждёт победа. Вперёд же, и пусть, увидев вас, враг узнает своих победителей!»1
Французская армия тотчас перешла в наступление, и последовала серия стремительных победоносных ударов: 19 апреля — Тенген, 20 апреля — Абенсберг, 21 апреля — Ландсхут, 22 апреля — Экмюль, 23 апреля — Регенсбург… Дорога на Вену была открыта, и не прошло и месяца, как французские войска были уже под стенами австрийской столицы. После непродолжительного обстрела город открыл свои ворота, и 12 мая французы в очередной раз под звуки победных оркестров шли по улицам Вены. Подобной невообразимой скорости развития событий никто не ожидал.
В это же время боевые действия на востоке Европы развёртывались совершенно иначе. Вынужденный формальным договором объявить войну Австрии, Александр пригласил во дворец посла этой державы, князя Шварценберга, и заявил ему, что он сделает всё, чтобы уклониться от необходимости нанести вред противнику. И в конце царь дошёл до того, что на прощание пожелал австрийцам успеха (!!).
Желая удачи своему формальному неприятелю, вечно фальшивый молодой царь на этот раз действительно был искренен. Если на «западном фронте» события развивались с головокружительной стремительностью, то российские войска шли на помощь своим союзникам примерно с такой же поспешностью, как когда-то действовали англичане, когда им нужно было высадить десант для поддержки русских войск.
Для совместных действий против Австрии Россия выделила, казалось бы, весьма крупную армию под командованием князя Голицына. Его войска насчитывали в своих рядах 40 тыс. человек. Однако их продвижение вперёд откладывалось под всевозможными предлогами. Сначала говорилось о том, что армия не может выступить в поход, так как долго не сходит снег, потом войска задерживали постоянные дожди, потом разлив рек препятствовал движению. Сверх того сам князь никак не мог попасть в свою главную квартиру. Дело в том, что он женил своего сына, и в связи со столь уважительной причиной наступление было отложено…
События на берегах Вислы имеют самое прямое отношение к теме данной книги, и поэтому мы обязаны рассказать о них подробно.
Маленькая армия князя Понятовского героически вступила в борьбу с почти двукратно превосходящим по численности войском австрийцев. 19 апреля 1809 г. недалеко от Варшавы у местечка Рашин князь Понятовский с 12-тысячным корпусом встретил атаку более чем 30-тысячной австрийской армии. Битва под Рашиным вошла в легенду, ибо поляки здесь сражались как герои. В самый критический момент боя, когда австрийцы опрокинули центр польских войск неподалёку от деревни Фаленты, князь Юзеф спрыгнул с коня и, взяв в руки солдатское ружьё, повёл пехоту в отчаянную контратаку, сражаясь с неприятелем на штыках, как самый отважный гренадер.
Несмотря на всю безумную отвагу, князю пришлось отступить и сдать Варшаву, чтобы не потерять своё маленькое войско. 23 апреля австрийцы вступили в польскую столицу, и казалось, Польша снова погибла.
Но никто не ожидал того, что сделал в эти дни князь Понятовский; его поистине умелые и отважные действия превосходят любое воображение. Он не только не опустил руки, но с ещё большей решимостью вступил в борьбу. Пользуясь тем, что австрийцы вынуждены были держать в Варшаве значительные силы, князь решил оборонять правый берег Вислы.
Австрийцы попытались форсировать реку, чтобы разгромить маленькую польскую армию, но Понятовский перешёл в стремительное контрнаступление и 3 мая в бою у Гуры уничтожил и взял в плен австрийский авангард.
Но самое интересное началось дальше. Когда австрийцы двинулись по левому берегу Вислы на северо-запад, угрожая важному опорному пункту герцогства — крепости Торн, Понятовский не побежал за неприятелем, а сделал совершенно неожиданный ход. Он двинул свои войска прямо в противоположную сторону, на юго-восток, и вступил в австрийскую Галицию.
Население встретило польские отряды с ликованием. Дворяне выходили навстречу Понятовскому, ведя за собой вооружённые отряды крестьян. В городах и местечках, куда вступали полки отважного князя, ему устраивали торжественные приёмы. 9 мая польские части вошли в Люблин. В ночь с 17 на 18 мая части генералов Сокольницкого и Рожнецкого стремительным штурмом овладели укреплениями города Сандомир. Австрийцы сдали город при условии, что получат свободный выход. В то время, когда 4-тысячный гарнизон генерала Эгермана покидал крепость, 800 австрийских солдат, поляков по национальности, убежали из австрийских рядов и присоединились к польским полкам.
20 мая войска Понятовского пошли на штурм Замостья. Несмотря на 10-метровые валы и глубокие рвы, поляки почти без всякой артиллерийской подготовки бросились вперёд. Польские гренадеры под огнём врага взобрались на валы по лестницам и штурмом овладели городом. Гарнизон перестал существовать: около 500 австрийцев было убито, 2500 попало в плен.
Развивая успех, 26 мая полки под знамёнами с белыми орлами вступили во Львов, который встретил польские части как своих освободителей. Австрийские войска генерала Гогенцоллерна отступали на юг, а австрийские солдаты, уроженцы Галиции, бежали из своих полков и присоединялись к польской армии.
Понятовский объявил Галицию временно находящейся под властью Французской империи. Князь не знал, какое решение примет Наполеон в отношении Галиции, и опасался слишком явно и, возможно, преждевременно говорить о возвращении Галиции в состав польского государства. Был объявлен набор добровольцев в полки, которые были названы странным названием «франко-галицийские». Это делалось для того, чтобы дать как можно меньше пищи для раздражения русским властям.
В рапорте Наполеону Понятовский докладывал: «Набор войск проходит очень активно. В настоящий момент создаются 4 полка пехоты и 4 полка кавалерии. Полностью обмундированные и экипированные за счёт граждан, которые решили пожертвовать деньги на их создание. Среди них граф Замойский, племянник князя Адама Чарторыйского, самого богатого собственника в Галиции. Некоторые батальоны будут готовы действовать уже через две недели…»2
Молниеносные удары Наполеона в Германии и успехи Понятовского в Галиции изумили Петербург, и император Александр не на шутку встревожился. Особенно он был обеспокоен событиями в Польше. Министр иностранных дел Румянцев по указанию царя тотчас направил приказ главнокомандующему русской армии на польской границе С. Ф. Голицыну: «…Важные и быстрые успехи французского оружия совершенно переменили общее положение дел после отъезда Вашего. Е. и. в-во не может далее отлагать исполнение своих обязательств и оставаться равнодушным зрителем при таковых происшествиях. Е. в-во, вопреки миролюбивого своего расположения, не может не принять в войне участия, тем более, что действия сей войны, начатой со стороны Австрии, коснулися почти границ наших, с одной стороны, в Варшавском герцогстве, а с другой, народным возмущением, открывшимся в Галиции»3.
Этот приказ лучше всего раскрывает намерения Александра и мотивы выдвижения русского корпуса на территорию Австрийской империи. Естественно, что его задачей было не выполнение союзных обязательств, а противодействие возможному польскому национально-освободительному движению, как на территории австрийской Галиции, так и в западных провинциях Русской империи.
Почти одновременно с приказом князю Голицыну Александр I направил письмо императору французов, где он поздравлял его с успехами в Баварии и Австрии. Это письмо привёз в ставку Наполеона молодой русский офицер, который ещё будет много раз упоминаться на страницах этой книги. Его звали Александр Чернышёв, в описываемое время ему было всего 23 года. Все источники единодушны в том, что этот красавец и ловелас был отважен на поле сражения, а французским владел как истинный парижанин.
В рапорте о поездке Чернышёв писал: «Я нагнал генеральную квартиру и увидел императора 9 мая (по новому стилю) в Санкт-Пельтене, здесь я вручил ему письмо, которое мне было поручено. Он встретил меня очень хорошо и сказал мне: „Ну вот, австрийцы хотели начать войну против меня — они наказаны за свою глупую дерзость…“ 10 мая генеральная квартира была в Шенбрунне, загородном дворце, удалённом от Вены на расстоянии около лье[42]. 11 мая в 4 часа дня император решил проехаться на коне. Он распорядился дать мне одного из своих коней и сказал, что я могу сопровождать его повсюду…»4
Движение русской армии началось по получении известий об успехах Наполеона, но шансы войны переменчивы, и в 1809 г. не всё для французской армии шло гладко.
После занятия Вены Наполеон попытался форсировать Дунай, однако армия эрцгерцога Карла контратаковала французов, пока не все их части переправились на правый берег. Благодаря своему численному превосходству, благодаря тому, что позади французских полков была широкая река, ещё более разлившаяся в бурном весеннем половодье, австрийцы одержали победу в битве при Эсслинге 21–22 мая 1809 г., французские войска понесли тяжёлые потери, а знаменитый маршал Ланн был смертельно ранен.
Отношение Наполеона к русскому союзу ярко иллюстрирует эпизод, произошедший во время битвы. Когда французы отступали, а сам император подвергался смертельной опасности, в лодке, которая должна была спасти главное командование армии, его сопровождали только четыре человека. Это были начальник штаба армии маршал Бертье, гофмаршал Дюрок, генерал-адъютант Савари и… Александр Чернышёв!
Кстати, по поводу русских офицеров. В связи с тем, что Франция и Россия, по крайней мере формально, находились в союзе, в штабе Наполеона оказалось по разным причинам пять русских офицеров — все молодые, все знатные, образованные и, как полагалось русским и французским офицерам, отважные. Ими были уже упомянутый штаб-ротмистр граф Александр Чернышёв, 28-летний полковник граф Иван Витте, 32-летний майор барон Владимир Левенштерн, 36-летний полковник Иван Горголи и 32-летний генерал-адъютант князь Павел Гагарин.
Читатель, знакомый с упомянутым нами произведением Дениса Давыдова «Тильзит в 1807 году», может вообразить, что все эти офицеры держались подальше от французов и смотрели насупленно на тех, кто осмеливался с ними заговорить, ведь известный партизан писал: «1812 г. стоял уже посреди нас, русских, с своим штыком в крови по дуло, с своим ножом в крови по локоть».
Можно не сомневаться, что, если бы кто-нибудь сказал им тогда подобную фразу, они бы несказанно удивились. Ведь Чернышёв, Левенштерн, Витте и другие не только лихо скакали под огнём, выполняя приказы Наполеона, но и стали закадычными приятелями адъютантов Бертье и «officiers d’ordonnance»[43] императора. Золотая молодёжь Парижа: Флао, Монтескье, Фезенсак, Канувиль, Перигор, Тюренн, Мортемар — объединилась с золотой молодёжью Петербурга, в перерывах боевых действий посещая венские салоны, театры и рестораны. От русских офицеров ничего не скрывали, приглашали на все смотры, парады, приёмы.
Левенштерн вспоминал, что как-то после боя «мы расположились с Монтескье и Дюроком так близко с палаткой Наполеона, что наши головы опирались на тросы, поддерживающие палатку. Мы разговаривали и смеялись во весь голос. Никому, кажется, не мешало наше присутствие. Наши товарищи объяснили нам, что Наполеон даже любит громкую весёлость в своём штабе… На траве расстелили скатерть, и в то время, пока Наполеон ужинал в своей палатке с Бертье и Шампаньи, нам подали великолепную трапезу, на которой председательствовал гофмаршал Дюрок. Нам наливали дорогие бургундские вина, а блюда были великолепными…»5
Пока шли боевые действия неподалёку от Вены, на берегах Вислы и Сана становилось всё жарче. Об этих событиях необходимо рассказать подробно.
Блистательный поход Понятовского в Галицию и неудачи австрийских войск в Германии привели к тому, что эрцгерцог Фердинанд в ночь со 2 на 3 июня покинул Варшаву и двинулся вслед за Понятовским на юго-восток по левому берегу Вислы, в то время как Понятовский занимал правый берег. Австрийское командование решило нанести удар по польским войскам в районе Сандомира. К этому моменту значительная часть небольшой армии Понятовского была разбросана по территории Галиции и севернее на правом берегу Вислы. В Сандомире находились только 5 тыс. польских солдат под командованием генерала Сокольницкого. Однако в это время русские войска вступили на территорию Галиции и приближались к Сандомиру с северо-востока. Понятовский обратился к Голицыну с отчаянным призывом помочь обороне этого стратегически важного пункта, так как Сандомир был не только значительным городом, но и местом удобной переправы через Вислу.
Между командующими польскими войсками и русской армией началась активная переписка. Вначале она шла в любезно-учтивых тонах. Понятовский вежливо просил русских прийти на помощь, а князь Голицын вежливо отвечал ему, почему в данный момент этого сделать невозможно. Просьбы повторялись, и постепенно тон объяснений становился более напряжённым.
7 июня 1809 г., когда австрийцы уже вовсю штурмовали Сандомир, Понятовский писал Голицыну: «Указанная колонна (речь идёт о дивизии князя Суворова, находившейся ближе всего к полякам), вместо того чтобы двинуться на Сандомир через Замостье, по самому короткому пути, где ничто не мешало её движениям, где по моему приказу всё было приготовлено для её приёма, двинулась через Люблин и вместо того, чтобы ускорить движение, которое и так было неторопливым — всего лишь 2 мили[44] в день, добавила ещё крюк в четыре марша и три дня отдыха»6.
Время шло, кровопролитные бои за Сандомир не прекращались, а князь Голицын всё так же учтивыми фразами приводил новые объяснения задержки движения русских войск. Понятовский докладывал Наполеону: «После беседы, которую я имел с князем Голицыным, он письменно обещал перевести свои войска на левый берег реки Сан. Я тотчас дал приказ приготовить все необходимые материалы, чтобы построить мост… Дивизия князя Суворова находилась в этом месте, и я попросил его помочь ротой русских сапёров тем польским солдатам, которых я послал. Но он ответил мне, что приказ его главнокомандующего, это помогать нам в случае атаки, и ни в коем случае в его функции не входит построение мостов на Сане…»7