Но возвратимся к матери Александра. Её письмо — куда более важный документ, ибо написано оно было в 1808 г. и, следовательно, выражает мнение своей эпохи, а точнее — взгляды самых ярых консерваторов, одним из лидеров которых она являлась. Даже далеко не сторонница революционных преобразований царствующая молодая царица Елизавета Алексеевна с возмущением писала о Марии Федоровне: «Императрица (вдовствующая), которая как мать должна была бы поддержать и защищать интересы своего сына, из самолюбия стала главой фронды. Все недовольные, которых весьма много, группируются вокруг неё. …Не могу передать, насколько меня это возмущает»11.
Итак, о письме. Что касается положения Европы, Мария Фёдоровна категорична: «Общее положение дел за границей представляет в высшей степени грустную и поражающую картину. Европа подчинена велениям кровожадного тирана… Несчастный молодой король (Фердинанд VII) томится в замке, который, вероятно, будет его могилой… Поражённый первой действительной неудачей, он (Наполеон) находится в состоянии кризиса… если испанцы будут продолжать держаться и торжествовать над ним — их пример увлечёт другие народы, стонущие под игом…»12
Если бы мы не знали, кто пишет это письмо, можно было бы подумать, что это произведение какого-нибудь карбонария, готовящего революцию против безжалостного угнетателя. Но как это ни смешно, о народах, «стонущих под игом», пишет властительница миллионов крепостных рабов! Императрица страны, где только за время правления Александра I произошло около 280 значительных крестьянских волнений, подавляемых, в большинстве, силой оружия, где ничто не ограничивало произвола помещиков, владевших тысячами крепостных, где можно было прочитать в газете объявление типа: «Продаётся сука породистая с двумя щенками, девка Параска, умеющая шить, да говорящий попугай…»
|
|
Убежденная в непрочности власти Наполеона, Мария Фёдоровна повторяет в письме все штампы английских пасквилей: «Кумир шатается… война… необходима Бонапарту, чтобы отвлечь внимание французов в другую сторону»13. Ну а что касается лично императора французов, то под пером императрицы он просто разбойник с большой дороги. В отношении свидания с Наполеоном Мария Фёдоровна категорична — оно «чернит Вашу репутацию и кладёт на неё неизгладимое пятно, за которое когда-нибудь даже грядущие поколения будут упрекать Вас… Вы ошибаетесь, даже преступным образом (!): то, что Вы делаете, для того чтобы предотвратить бедствия, то самое щедрой рукой, обрушит их на наши головы… Александр, что будет с нашим государством, с Вашей семьёй? Вы отец и того и другой, выслушайте наши просьбы… ради Бога, Александр, уклонитесь от этого свидания…»14
В общем, весь этот бред даже не стоило бы и переписывать, если бы, во-первых, это не отражало настроения немалой части консервативной знати, а во-вторых, если бы нам не был известен ответ молодого царя, который явно обрисовывает его политику и видение общей ситуации в эти годы.
Для начала Александр категорически отбрасывает все почерпнутые в памфлетах сказки о Франции как о нестабильном, готовом в любую секунду рухнуть государстве, вертепе разбойников, похожем на пиратскую республику XVII века на Мадагаскаре, управляемую бандитом с большой дороги, вся сила которого заключается лишь в жестокости, коварстве и вероломстве. «На чём основываются предположения о столь близком падении столь могущественной империи, как Франция настоящего времени? — спрашивает молодой царь. — Разве забыли, что она оказала сопротивление всей ополчившейся против неё Европы в такое время, когда её самое раздирали всевозможные партии, междоусобная война в Вандее, когда вместо армии она имела лишь национальную гвардию, а во главе себя правительство слабое, колеблющееся… А в настоящее время оно управляется необыкновенным человеком, таланты, гений которого не могут быть оспариваемы… и при наличии армии закалённой, испытанной 15-ю годами походов; хотят, чтобы это-та империя рухнула вследствии того, что два французских корпуса (отряд Дюпона и див. Веделя) неблагоразумно предводимые, потерпели поражение от превосходившего силами неприятеля!»
|
|
Александр и ранее знал то, что теперь, после встречи в Тильзите, понимал прекрасно: он имеет дело не с мелким хулиганом, а с великим человеком. На смотрах в Тильзите он наблюдал блеск и могущество его армии, видел весёлый задор её молодых генералов, познакомился за недолгий год мира с произведениями талантливых учёных, ремесленников и художников Франции. Его письма ко всем коронованным особам Европы в 1802–1806 гг. о спасении мира от кровожадного чудовища были, так сказать, для внешнего употребления. А перед своей матерью он предельно откровенен: да, Наполеон велик, да, он «не желает войны с Австрией (а уж с Россией и подавно!). Последняя же может начать войну, лишь совершенно заблуждаясь относительно своих истинных интересов…». Да, всё это так. Но это не мешает ему, Александру, готовить погибель Наполеону: «Но мы должны работать над этим среди глубочайшей тишины, а не разглашать на площадях о наших вооружениях, наших приготовлениях, и не гремя публично против того, к кому мы питаем недоверие»15.
|
|
Обстоятельства дали возможность Александру получить в Эрфурте прекрасную возможность поработать в «глубочайшей тишине» закулисных интриг.
Император французов приехал в маленький немецкий городок, переполненный войсками, сановниками, дипломатами и просто любопытными, 27 сентября, на несколько часов раньше своего царственного «друга». Наполеон категорически отказался от всех почестей к себе лично, в его задачу входило окружить знаками внимания и почтения Александра I. Маленькие старинные домики уютного городка подновили, почистили, а княжеский дворец наполнили новомодной роскошной мебелью в стиле ампир. Портреты князей в напудренных париках убрали, а на место их повесили яркие, помпезные шпалеры, украшенные символами империи, вышитыми золотом орлами и пчёлами. Повсюду расставили драгоценные вазы и сверкающую позолотой бронзу.
Наполеон приказал не жалеть ничего, чтобы расположить Александра и показать ему блеск империи. В Эрфурт прибыли отборные части гвардии и лучшие из располагавшихся неподалёку полков. Гарнизоном командовал отважный генерал Удино. Было приказано привезти труппу «Комеди Франсэз» со знаменитым трагиком Тальма и самыми красивыми актрисами. «Каждый день мне нужно зрелище, я хочу удивить Германию блеском»16, — якобы сказал император бывшему министру иностранных дел Талейрану, который, несмотря на отставку в августе 1807 г., был приглашён на эрфуртскую встречу в качестве советника. Кроме того, он сохранил свою придворную должность обер-камергера, что давало формальный повод для его присутствия в свите императора.
Кстати, Талейран, о роли которого в Эрфуртском свидании мы ещё будем говорить, пытался доказать необходимость пригласить на встречу и австрийского императора. Однако Наполеон видел в Эрфуртском свидании прежде всего возможность пообщаться наедине с молодым царем и совершенно не желал присутствия австрийского монарха, который готовил против него войну. В качестве австрийского представителя прибыл только барон Винцент, который привёз с собой письмо от Франца I, где были лишь общие дипломатически вежливые и ничего не значащие фразы.
Что касается германских королей и князей, их даже не надо было приглашать. Они не хотели пропустить знаменательное событие и сами напросились приехать в Эрфурт. Сюда прибыли короли Баварии, Вюртемберга, Саксонии; герцог Ольденбургский, князья Кобургский, Мекленбург-Шверинский, Мекленбург-Стрелицкий, Турн-и-Таксис… и т. д. и т. п. со всеми своими свитами, камергерами, пажами, лакеями в ливреях, каретами… В общем, в городе было не скучно, и 20 гостиниц брали штурмом, так же как и те дома, где можно было расположиться на постой.
Чтобы продемонстрировать молодому царю свое внимание, Наполеон выехал из города во главе огромной свиты для встречи своего «друга». Когда показался экипаж с Александром, император французов спрыгнул с коня, царь вышел из коляски, и они обнялись, как старые друзья. Затем Александру подвели богато экипированного, красивого коня, и императоры вместе верхом поехали в сторону города.
У Эрфуртских ворот стояли отряды войск в полной парадной форме, гремела торжественная музыка и артиллерийские залпы, склонялись сверкающие бронзовые орлы, и отовсюду раздавался возглас: «Да здравствуют Императоры!» Вечером в ярко иллюминированном городе царило шумное оживление — всюду гуляли офицеры и солдаты в парадной форме и жители в нарядной одежде. Казалось, всё обстоит просто идиллически.
Начиная с 28 сентября расписание каждого дня продолжительного свидания в Эрфурте было примерно одинаковым. С утра императоры занимались каждый своими делами, после полудня они встречались и обсуждали политические вопросы, вечера были посвящены театру, балам и приёмам.
Несмотря на обширную программу светских увеселений, Эрфуртское свидание было одной из самых важных дипломатических битв XIX века. И почти с ходу это сражение пошло не так, как его задумывал Наполеон. Важнейшую роль в этом сыграл человек, о котором необходимо сказать отдельно.
О Талейране, князе Беневентском, написаны сотни толстых томов, и сложно, а то и просто невозможно описать его в нескольких словах. Без сомнения, талантливейший дипломат, один из крупнейших специалистов в области международных отношений своего времени, блестящий, остроумный собеседник, князь Беневентский был, прямо скажем, мало похож на героя. Знаменитый деятель Французской революции Мирабо так охарактеризовал Талейрана: «Это человек подлый, жадный, низкий интриган, ему нужна грязь и нужны деньги. За деньги он продал свою честь и своего друга. За деньги он бы продал свою душу — и он при этом был бы прав, ибо променял бы дерьмо на золото».
Почему же Наполеон пользовался услугами этого коррумпированного негодяя? Очень просто: император знал о компетентности и дипломатических талантах министра и хотел использовать их в своих целях, очевидно, будучи уверенным, что его собственный гений и талант всё равно выше, и он сможет контролировать деятельность своего помощника, направляя её на благо государства. В общем, до 1807 г. эта схема работала, но в Эрфурте, как мы увидим, она дала сбой…
Необходимо отметить, что Талейраном руководила не только жажда наживы, у него была и некая политическая концепция, которой он придерживался. По его мнению, внешнеполитическое положение Франции было идеальным в 1802 г. после заключения Амьенского мира с Англией. Войны 1803–1807 гг. слишком увеличили могущество страны, а испанская авантюра вообще была чревата катастрофой. Об этом Талейран довольно ясно пишет в своих мемуарах. В этом смысле трудно не согласиться с логикой министра. Однако путь, который он избрал для достижения правильного миропорядка, слегка удивляет. Герцог Беневентский решил не допустить укрепления союза Наполеона с Россией. «Если бы он достиг успеха в Эрфурте, — пишет Талейран, — он стал бы искать повод для конфликта с Австрией, а военная удача позволила бы ему поступить с ней так же, как с Пруссией»17.
Даже Александр знал (и писал об этом своей матери), что Наполеон не ищет войны с Габсбургской монархией и всеми силами пытается избежать этого конфликта. Собственно говоря, для этого и была организована Эрфуртская встреча. Так что рассуждения князя Беневентского были абсолютно ложными, и его дальнейшие действия объяснялись совсем другими мотивами.
Как ни странно, Наполеон доверял Талейрану настолько, что перед встречей предоставил ему для ознакомления все секретные документы, касающиеся русско-французских отношений, и, в частности, рапорты Коленкура. Более того, император не только не запретил князю Беневентскому встречаться наедине с Александром, но и всячески поощрял его в этом, надеясь, что умелый дипломат сумеет так тонко составить договор, что Россия возьмёт на себя как можно более конкретные союзные обязательства.
Однако при первой же неформальной вечерней встрече с Александром в салоне у княгини Турн-и-Таксис князь Беневентский огорошил своего собеседника потрясающей фразой: «Государь, для чего вы сюда приехали? Вам нужно спасти Европу, а вы добьётесь этого, только противодействуя Наполеону. Французский народ цивилизован, зато французский государь не цивилизован; русский государь цивилизован — а его народ не цивилизован. Значит, русскому государю нужно быть союзником французского народа»18.
«Для Александра поступок Талейрана был целым откровением, — очень верно отмечал известный русский историк Тарле, — он справедливо усмотрел тут незаметную ещё пока другим, но зловещую трещину в гигантском и грозном здании великой империи. Человек, осыпанный милостями Наполеона, со своими земельными богатствами, дворцами, миллионами, титулом „высочества“, царскими почестями, вдруг решился на тайную измену! Любопытно, что Александр в Эрфурте больше слушал Талейрана, чем говорил с ним сам. Он почти всё время молчал. Царь, по-видимому, сначала не вполне исключал и возможность провокационной игры, зачем-либо затеянной Наполеоном при посредстве князя Талейрана. Но эти подозрения Александра скоро рассеялись»19.
С этого дня начались, фактически, двойные переговоры: днём Наполеон беседовал с Александром, стараясь убедить его в своей правоте, а вечером Талейран в салоне княгини Турн-и-Таксис разрушал все усилия своего императора.
С гордым цинизмом Талейран рассказывает об этом в своих мемуарах:
«— Что говорит Винцент? (Спросил царь.)
— Ваше Величество, весьма благоразумные вещи; он надеется, что Ваше Величество не позволит императору Наполеону толкнуть вас на мероприятия, угрожающие Австрии или хотя бы оскорбительные для неё; позвольте мне, Ваше Величество, сказать, что я питаю такие же желания.
— Я тоже этого хочу, но это очень трудно, так как мне кажется, что император Наполеон очень раздражён».
Талейран не остановился, а продолжал приводить доводы в пользу саботажа франко-русского союза.
«Я видел, как мои слова приятны императору Александру, — продолжает рассказывать сам „герой“ этих событий, — он делал карандашом заметки о том, что я ему говорил…
На следующий день император Александр показал мне замечания, сделанные им к проекту договора, и любезно сказал:
— В некоторых местах вы найдёте свои собственные мысли; я прибавил многое, заимствованное из прежних своих разговоров с императором Наполеоном.
Его замечания были довольно удачны. Он решил передать их на следующий день утром. Это меня порадовало, так как он казался мне не слишком решительным, и я хотел, чтобы первый шаг был уже сделан. Мои опасения не оправдались, и при обсуждении, которое длилось более трёх часов, он не сделал никаких уступок. Когда императоры расстались, Наполеон послал за мной и сказал:
— Я не добился ничего от императора Александра; я подходил к нему и так и сяк, но он упрям, и я не продвинулся и на шаг.
— Ваше Величество, мне кажется, что, пока вы здесь, вы уже многого достигли, так как император Александр уже полностью очарован вами.
— Это вам он так показывает, он вас дурачит. Если он меня так любит, то почему же не подписывает договор?
— Ваше Величество, в нём есть нечто рыцарственное, чрезмерные предосторожности его оскорбляют; он считает, что его слово и чувства к вам обязывают его больше, чем договоры. Его письма, которые вы дали мне прочитать, доказывают это.
— Чушь какая-то…»20
Все замыслы Наполеона были сорваны… Конечно, идеи Талейрана о европейском равновесии, о том, что Франция не нуждается в испанской войне, верны. Но есть одно маленькое «но». В 1808 г. сложилась такая ситуация, какая сложилась. Кто в ней повинен — Наполеон, Александр, английские купцы, австрийские аристократы, прусские милитаристы? Это — вопрос для суда истории, и мы ещё на нём обязательно остановимся.
Но сейчас важно другое — существовала определённая политическая ситуация, и из неё было только два выхода, и, увы, оба сопряжённые с кровопролитием.
Первый — Александр поддерживает Наполеона, твёрдо заявляет австрийцам, что в случае нападения на Французскую империю он выполнит свои союзнические обязательства. Австрия сидит тихо, Наполеон наводит порядок в Испании, и, опираясь на это новое могущество в Европе, Россия и Франция вынуждают Англию заключить мир, при этом обе империи сохраняют все свои территориальные приобретения.
Второй — Александр ведёт себя так, как желает Талейран. Не только не грозит австрийским политикам, но и в определённой степени подталкивает к войне, показывая, что он будет выполнять союзные обязательства только для вида. В то время как Наполеон отправляется распутывать дела в Испании, австрийцы ударяют с тыла. В случае победы Австрии сначала Россия, а затем и Пруссия присоединяются к ней, происходит кровавый разгром Французской империи, Итальянского королевства и герцогства Варшавского. Наполеон свергнут, и Талейран на обломках государства пожинает плоды своей измены.
В случае поражения Австрии Наполеон вынужден будет расширить своё влияние, ещё больше провоцируя потенциальных врагов, и в частности — Российскую империю. Начинается огромная война… далее смотри предыдущий вариант — на залитых кровью руинах империи Талейран получает новые почести и деньги. Кстати, этот последний алгоритм событий и произошел в реальности.
Что лучше: один короткий поход в Испанию или громадная многолетняя бойня в центре Европы вместе с долгой и кровопролитной войной в Испании заодно?
Какая из этих линий политика мира, а какая — войны? Ряд историков, любящих щегольнуть своей интеллектуальной проницательностью, превозносят измену Талейрана как поступок разумного человека, стремящегося любыми, пусть даже не очень красивыми способами обуздать кровавого деспота. Нам кажется, что Талейран в Эрфурте не только не проявил себя как человек мира и умеренности, наоборот, он оказался самым кровожадным из всех, потому что, совершая свою гнусную измену, он единственный понимал последствия, к которым она приведет.
Наполеон остался наивен и слеп. Он видел, что Александр стал неподатлив, что всё идёт не так, как хотелось бы. Отсюда его раздражение и известная сцена, когда, придя в бешенство от холодного упрямства царя, Наполеон схватил свою шляпу, бросил её на пол и растоптал ногами. Александр остался спокоен и бесстрастно произнёс: «Вы вспыльчивы, а я упрям. От меня гневом вы ничего не добьётесь. Будем продолжать спокойно дискутировать, или я ухожу». Потому-то Наполеон и выходил из себя, ибо видел, что все разумные доводы не действуют на его собеседника. Что тот явно говорит не языком союза, а языком конфронтации.
Здесь же, в Эрфурте, Александр принял и ещё одно важное политическое решение, и опять-таки не без добрых советов Талейрана. Наполеон намекнул молодому царю, что собирается развестись с бесплодной Жозефиной и искать нового брака, который позволил бы ему заложить основы династии. Ясно, что речь шла о возможной династической партии с одной из сестёр царя. Александр отделался неопределёнными фразами. Тогда, желая получить поддержку опытного дипломата, Наполеон поручил Талейрану переговорить на этот счёт с царём.
И тот переговорил… Тем же вечером князь Беневентский дал ценные советы Александру.
«Честно говоря, — пишет сам князь, — я был в ужасе от мысли этого ещё большего укрепления союза между Францией и Россией (!). По моему мнению, надо было сделать так, чтобы идея союза была принята настолько, чтобы удовлетворить Наполеона, но поставить на пути её такие оговорки, чтобы сделать её неисполнимой».
Впрочем, Александру уже не надо было ничего объяснять, он и так знал, как надо отвечать Наполеону.
«С первых слов, — продолжает Талейран, — он меня понял именно так, как я хотел того. „Если бы дело шло только обо мне, — сказал он (Александр), — я охотно дал бы согласие, но моя мать сохранила власть над дочерьми, власть, которую я не могу оспаривать“»21.
Вся эта деятельность, впрочем, проходила закулисно. Внешне оба императора сохранили прекрасные отношения. Казалось бы, в полном согласии они посещали спектакли, праздники и балы.
Особенно запомнился всем, кто был свидетелем этого исторического момента, пышный бал, который был дан в честь обоих императоров во время посещения ими Веймара. На празднике в герцогском дворце собрались все короли, принцы, князья, герцоги и графы, которые были свидетелями Эрфуртской встречи. Сверкали тысячи свечей, переливались бриллианты на колье, пышных платьях и диадемах сотен знатных дам. Бал начался с того, что император Александр танцевал первый контрданс с королевой вестфальской (молодой супругой Жерома Бонапарта).
Несмотря на пышность торжества, Наполеон не преминул поразить всех тем, что прямо на балу пожелал встретиться с известным писателем Виландом, за которым была послана карета. Наполеон обратился к пожилому автору, словно к своему старому другу, и долго беседовал с ним на исторические и литературные темы. Все заметили, что император разговаривал с писателем без тени надменности или, напротив, напускной фамильярности, с которой сильные мира сего часто разговаривают с «обычными» людьми, подчёркивая свою псевдодемократичность. Ничего подобного в тоне Наполеона не было, он говорил с Виландом как с равным, искренне интересуясь его мыслями на различные темы.
Впрочем, Наполеон виделся не только с Виландом; ещё будучи в Эрфурте, он встретился с Гёте и использовал свою Веймарскую поездку для того, чтобы снова засвидетельствовать почтение этому великому писателю.
Наконец в Веймаре императоры единственный раз приняли участие в охоте, а на следующий день отправились посмотреть поле боя под Йеной, где Наполеон выступал в качестве «экскурсовода» царя.
Оба императора каждый вечер присутствовали на спектаклях «Комеди Франсэз». 4 октября, когда знаменитая труппа давала пьесу Расина «Эдип», знаменитый Тальма громко продекламировал фразу: «Дружба великого человека — это дар богов!»
Услышав эти слова, Александр встал и демонстративно пожал руку Наполеону, изображая самый искренний восторг… Поистине, у Талейрана был замечательный ученик!
Наконец, в Эрфурте произошёл довольно курьёзный эпизод. Как и в Тильзите, там состоялся обмен любезностями — Наполеон и Александр, каждый в свою очередь, наградили помощников своего союзника высшими наградами. Эти награждения были достаточно своеобразными. Царь возложил знаки ордена Андрея Первозванного на маршала Ланна, героя Фридландской битвы, а Наполеон наградил Большим Орлом Почётного легиона «выдающегося дипломата» Петра Александровича Толстого, без сомнения, за его крупный вклад в развитие русско-французской дружбы…
Интересно, что после этого царь решил также отметить замечательную деятельность своего посла и сам лично собрался надеть на него голубую ленту высшего ордена Российской империи. Толстой имел глупость не только отшатнуться от царя, решившего вознаградить его, но и воскликнуть: «Нет, Ваше Величество, я не могу допустить, чтобы Ваш священный орден лёг рядом с лентой, полученной от узурпатора!» Это было слишком даже для Александра. Он не стал настаивать и упрашивать незадачливого посла принять награду… Пётр Александрович никогда уже не получит Андреевскую звезду, да и своего места посла он также лишится. Царю нужен был человек, который умело скрывает его намерения, а не грубо и прямо, как Толстой, ведёт к конфронтации.
Послом России во Франции был назначен князь Александр Борисович Куракин. Да, тот известный Куракин, который в усыпанном бриллиантами костюме фигурирует на знаменитом портрете работы Боровиковского. Куракин был одним из богатейших людей Российской империи, отличался образованностью и необычайным тщеславием. Он любил награды; говорили, что даже утренний чай он пил в халате, украшенном бриллиантовыми звёздами. Прямая противоположность своему предшественнику, суровому солдату, Куракин станет также известным ценителем французских балерин… Пустой и тщеславный человек, он, тем не менее, не был враждебен ни Наполеону, ни Франции и явится для Александра идеальным послом. В отличие от Толстого он не будет вызывающе вести себя по отношению к Наполеону и скандалить с наполеоновскими маршалами, оставаясь светски доброжелательным. Но с другой стороны — можно было не бояться, что он предпримет какие-то инициативы, которые способствовали бы действительному укреплению союза.
Но вернёмся к Эрфурту. Несмотря на улыбки, рукопожатия и проявления «дружеских» чувств, свидание императоров закончилось, по сути дела, ничем. Впрочем, нет. Если признать, что целью всех действий молодого царя было столкнуть лбами две великих империи, Эрфурт стал полной дипломатической победой Александра. Напрасно его мать переживала — Александр не только не попал под влияние французского императора, более того, он обвёл его вокруг пальца, как мальчишку…. Только вот ради чего?
В результате Эрфуртского свидания было принято соглашение, которое состояло из 14 статей. Опять декларировалась необходимость переговоров с Англией на основании сохранения статус-кво, в которое включалось признание Жозефа королём Испании, а с другой стороны — признание за Россией права обладания Финляндией, Молдавией и Валахией. Раздел Турции был забыт, и обе стороны согласились сохранить «целостность остальных владений Оттоманской империи».
Одновременно декларировалось, что в случае нападения Австрии на Французскую империю Россия выступит против австрийцев. Однако сама конвенция должна была оставаться секретной в течение 10 лет, так что австрийцы и представители других стран официально не могли ознакомиться с этой статьёй; при этом Александр явно дал понять австрийскому руководству, что не собирается выполнять свои союзные обязательства.
О брачных проектах в договоре, конечно, ничего не говорилось. Наполеон думал, что дело пошло в правильном направлении, и уклончивые ответы царя связаны с его осторожностью. Что касается Александра, он знал отныне, что ему нужно готовить благовидные предлоги, чтобы отклонить эту партию.
14 октября 1808 г. Наполеон и Александр в последний раз обнялись и попрощались на Веймарской дороге. Говорят, что Наполеон ещё долго стоял и смотрел вслед удаляющейся коляске молодого царя. Быть может, он, опытный знаток человеческих душ, инстинктом понял, что эта встреча последняя…
Тем не менее, уверенный в том, что поддержка России ему обеспечена, Наполеон устремился сначала в Париж, а затем буквально понёсся в Испанию, чтобы немедленно разрубить узел политических противоречий стремительным ударом меча. 25 октября, во время своего кратковременного пребывания в столице, император выступил на открытии заседания законодательного корпуса. Здесь он вкратце сообщил о результатах Эрфуртской встречи: «Император России и я, мы встретились в Эрфурте. Наша первая мысль была мысль о мире. Мы готовы принести жертвы, чтобы 100 млн человек, которых мы представляем, могли как можно скорее наслаждаться благами морской торговли. Мы объединены согласием и готовы быть вместе в мире и в войне».
Император объявил также о своей ближайшей цели: «Часть моей армии движется против войск, которые Англия либо сформировала, либо высадила в Испании. Это поистине дар провидения, которое всегда покровительствовало нашему оружию, что ненависть настолько ослепила английское правительство, и оно отказалось от защиты морей и высадило свою армию на континенте. Я отправляюсь, чтобы встать во главе моих полков и с Божьей помощью короновать в Мадриде короля Испании и водрузить победоносных орлов над фортами Лиссабона»22.
В первых числах ноября 1808 г. корпуса Великой армии хлынули через Пиренеи, а 4 ноября сам император вступил на территорию Испании. Испанские генералы, возомнившие после Байлена, что они превосходят в своём искусстве Наполеона, поставили себе задачу не просто остановить противника, а взять в плен французскую армию и её полководца. Однако первые же столкновения показали, что отныне испанцы имеют дело с настоящими солдатами Аустерлица и Фридланда.
Уже 10 ноября 1808 г. авангард главных сил французов наголову разбил армию маркиза Бельведера под Гамоналем. В тот же день маршал Виктор, двигаясь на правом фланге императорских войск, разгромил испанский корпус в сражении под Эспинозой. А через несколько дней (23 ноября) маршал Ланн, шедший со своими силами на левом крыле, нанес сокрушительное поражение армиям генерала Кастатьоса и Палафокса под Туделой. Наполеон, в отличие от многих своих кампаний, даже не удостоил испанских генералов чести обращать внимание на размещение их войск и сообразовывать с этим свои операции, он просто двигался к Мадриду, сметая всё на своём пути.
30 ноября в ущелье Сомо-Сьерра армия генерала Бенито Сан-Хуана попыталась преградить дорогу французским войскам. Но моральное превосходство полков, ведомых Наполеоном, было столь сильным, что, пока пехота завязала бой в стрелковых цепях справа и слева от дороги, император в нетерпении закончить дело бросил в атаку эскадрон своего эскорта — 150 польских шеволежеров. Немыслимая, невообразимая атака эскадрона против целой армии удалась. Отважные поляки взяли все испанские батареи, стоявшие на дороге, и армия Бенито Сан-Хуана в панике бросилась бежать.
Блистательная победа под Сомо-Сьеррой, разгром испанских войск корпусом маршала Ланна и победа маршала Виктора, подобно смене театральных декораций, неузнаваемо изменили стратегическую обстановку на территории Пиренейского полуострова. Ещё недавно угрожавшие взять в плен Наполеона и его армию, испанские генералы бежали в разные стороны с остатками деморализованных войск. 4 декабря наполеоновские войска вступили в Мадрид.