– А как с учебой, Анна? – поинтересовалась Фрея.
– Сейчас каникулы, мы дома с мамой занимаемся. Это в принципе ничего, – неуверенно протянула Анна, держа строгий контроль над потрескивающей яичницей. – Но мне больше нравится в школе, вместе с другими детьми. Дома не так весело. Без обид, мам.
Фрея и Томалли обменялись улыбками.
– Это, конечно, понятно. Но все‑таки продолжать учиться необходимо, знания очень важны. Особенно это касается истории и естествознания.
Фрея всегда неусыпно следила за тем, чтобы Анна прилежно занималась. Ее забота была Анне приятна, но она гораздо больше хотела послушать про жизнь самой Фреи.
– Лучше расскажи, как оно там, под горами. Как Эренделл? Много там у вас всяких праздников, балов? Ты, когда бываешь во дворце, часто видишь короля с королевой? А принцессу?
Фрея внезапно застыла с каменным лицом, и Анна судорожно начала соображать, что могла ляпнуть лишнего.
Томалли похлопала Анну по руке:
– Думаю, твоей дорогой тетушке надо сначала дать передохнуть после долгой дороги. Может, после обо всем ее расспросим, а? Давайте‑ка лучше завтракать. А потом испечем что‑нибудь...
Анна кивнула.
Спустя некоторое время они уже были по уши в муке.
– Анна, вот тебе обязательно надо прямо столько муки сыпать? ‑– запротестовала, наконец, мама, пытаясь развеять белое облако, в очередной раз поднявшееся прямо перед ее лицом.
– Но это так мерзко, когда печенье прилипает к противню, мам, ты же сама знаешь, – упорствовала Анна, просеивая новую горсть на деревянный стол, который теперь служил им рабочей поверхностью. Муку она любила и всегда сыпала ее побольше. Это делало замес легче, а уборку – труднее.
В пекарне не было ни особенно просторно, ни особенно светло; единственный ряд окон шел поверху, под самым потолком. Так что, отмеряя ингредиенты, приходилось всматриваться как следует. По стенам висели ложки и кастрюли, а в центре стоял большой деревянный стол, где Анна с матерью замешивали хлеб, крутили улитки с корицей, раскатывали столь любимые всеми имбирные печенья. Большую часть пространства занимала чугунная печь – в этой половине дома она была не только необходима, но и составляла ее главное украшение, придавая пекарне уютный вид. В тесноте Анна часто натыкалась на нее и иногда обжигалась, поэтому на руках у нее вечно горели следы от ожогов. Обжечься вообще было несложно – например, ставя хлеб в горячую печь или вынимая его. Папа с мамой часто хвалили Анну за то, что она очень точно умеет определить, когда в печке та самая температура, при которой хлеб получается особенно пышным и вкусным. Может, она работала немного неаккуратно, но ей самой это не мешало. Анна снова занесла над столом сеялку с мукой, и в воздух взвилось новое белое облако. Фрея чихнула.
|
|
– Ой, извини!
– Ничего‑ничего, – сказала ей тетушка и поднесла к лицу носовой платок. Анне бросилась в глаза вышивка с гербом Эренделла.
Анна взяла большой ком теста обеими руками и как следует шлепнула об стол, щедро усыпанный мукой. Затем снова взялась за сеялку.
– Мне просто так нравится смотреть, как мука падает. Похоже на снег.
Голубые глаза Фреи словно потускнели.
– Любишь снег?
Анна просеяла немного муки на тесто, взялась за скалку и принялась раскатывать ком.
– Люблю! Тут, в горах, его, понятно, много. Зимой так люблю в нем повозиться или снеговика слепить! Потом, еще люблю на коньках кататься...
|
|
– Кстати, из всех твоих печений вот эти снеговики – мои любимые, – откликнулась тетушка Фрея, задумчиво глядя на жестяные формочки для печенья в виде снеговиков разных размеров. – А когда ты их начала делать, не помнишь? В том году?
– Ага. – Анна взяла одну из формочек и тоже вгляделась в нее. – Мне почему‑то кажется, как будто я даже знаю такого снеговика. Ну, не в том смысле, что прямо знакома со снеговиком, конечно... Просто видела где‑то раньше.
– В смысле? – не поняла Фрея.
Когда Анна представляла себе снеговика, у нее в голове всегда возникала конкретная картинка: нижний ком – самый большой, в серединке – поменьше, голова слегка вытянутая, как большая картофелина, и по бокам две руки‑веточки. Нос должен быть обязательно морковкой, а впереди на животе – три пуговицы из кусочков угля. Все это Анна и воплощала в своем имбирном шедевре с помощью белоснежной глазури и кондитерской посыпки, заодно добавляя пару веточек на голову, будто волосы, и рисуя на белом лице широченную улыбку с парой больших передних зубов. Ее снеговик всегда был такой радостный и счастливый.
– Мне он часто снился тогда. Я постоянно его рисовала, так что папа сказал, что лучше сделает мне такую формочку для печенья. И я стала печь их так много, что ему пришлось сделать еще несколько формочек. Только мы вчера продали всех готовых снеговичков. Кто же знал, что людям захочется снеговиков летом?
Тетушка улыбнулась:
– Ничего, скоро будут еще. Мне так приятно помогать тебе. Люблю смотреть, как ты работаешь. Твоя мама права: ты просто замечательный пекарь.
|
|
– Она и для теста сама рецепт составила, – гордо добавила Томалли.
– Правда? – удивилась Фрея.
Анна кивнула:
– Люблю экспериментировать. Это у меня от мамы страсть к выпечке.
– Точно. – Фрея провела пальцами по своей броши, и лицо ее стало печальней. Она умолкла и стала смотреть, как Анна аккуратно поддевает ножом вырезанные печенья и переносит их на противень.
– Ты так и не рассказала, как всем понравился мой кекс на сиропе.
– Восхитительно! – снова загорелась Фрея. – Твой о... мой муж просил тебя спечь ему еще один.
Фрея вечно путалась в словах. Но с Анной это тоже частенько бывало: вечно она пыталась высказать все сразу без разбора. Ей порой казалось, что слова бурлят в ней и торопятся выскочить наружу, как пузырьки в кастрюле с плавящимся шоколадом.
– А ему понравились засахаренные апельсинки, которые я сверху положила?
– Очень! Он сказал, что никогда не видел, чтобы так делали.
Анна пожала плечами:
– Я люблю что‑то свое в рецепты добавлять. Делать по‑особенному... Если ты еще не заметила.
– Заметила. – Фрея улыбнулась: – Думаю, моему мужу ты бы понравилась. Хотя у нас с тобой похожий характер, веселый, а он все время как будто хочет решить все проблемы мирозданья, бедняга. И дочь у меня такая же, как он.
Тетушка часто упоминала о дочери, но никогда не привозила ее с собой. Из обрывков рассказов Анна могла представить себе, что это умная и предельно серьезная девушка. Иногда Анне именно для того и хотелось познакомиться с ней, чтобы немного стрясти с нее эту серьезность. Всем иногда надо расслабиться, сбросить напряжение. К тому же они могли бы подружиться – тогда у Анны наконец появилась бы подруга.
Кухонные часы пробили, и Анна очнулась от своих размышлений. С минуты на минуту будет готов первый противень печенья, следующий уже ждет своего часа. Потом надо ставить хлеб – всего четыре разных вида, делать вафли и катать из них трубочки – только кремом их сейчас не заполнять, в такую‑то жару; и еще напечь хотя бы пару пряных бисквитов для тортов. Мама жутко не любит готовить то, что может не продаться: все‑таки и мука, и масло – они денег стоят; но Анна уверена, что ее пряные бисквитные торты разойдутся, а доход с них неплохой. И людям приятно, и себе прибыль.
– Он у тебя, наверно, слишком много переживает, – продолжила тем временем мама. – Только это он зря. Чему суждено, того не миновать.
– Знаю. И он это знает, Томалли, но будущее иногда кажется таким далеким... – протянула тетушка.
– Тогда думай о том, что есть сейчас, – вставила Анна. – Сейчас ты со мной, и мы вместе занимаемся чем‑то очень интересным.
Тетушка рассмеялась:
– Это точно! Все‑таки в нашей жизни хватает счастливых моментов.
Анна достала из печи противень с печеньем и поставила его остывать. Снеговички, пока еще без глазури, приобрели золотисто‑оранжевый оттенок, именно как Анна больше всего любила. Ей всегда удавалось продержать их в печи строго нужное количество времени.
– Кстати о съестном, я же чуть не забыла... – Фрея запустила руку в плетеную корзинку, с которой приехала. Через пару мгновений она достала ровно то, о чем Анна мечтала – несколько толстенных плиток темного, почти черного, шоколада – такого темного Анна раньше и не видела никогда. Плитки были аккуратно упакованы в тонкую оберточную бумагу.
Анна поднесла одну поближе и вдохнула ее запах. Божественный аромат!
– Спасибо большое! Обещаю растянуть эту пачку до твоего следующего приезда... Э‑э, во всяком случае, постараюсь растянуть.
– Идет, – засмеялась Фрея. – Может, в другой раз я даже смогу порадовать тебя шоколадом из другого королевства. Мы с мужем отправляемся за море на пару недель.
– За море! – Глаза у Анны так и загорелись, пока она ставила следующий противень с печеньем в печь. – А куда? И на чем? А твоя дочь тоже с вами поедет? Она любит путешествовать? И что вы наденете?..
Фрея снова рассмеялась:
– Прямо засыпала меня вопросами!
– И вот так все время, – покачала мама головой. – Эту болтушку не остановишь.
– Я и сама себя не могу остановить, – улыбнулась Анна.
– Мы поедем с мужем вдвоем, дочь останется дома под покровительством... под присмотром прислуги, – проговорила Фрея, снова словно с трудом подбирая нужные слова. – Путь нам предстоит неблизкий, вернемся не то чтобы скоро, так что решили оставить кого‑то дома смотреть за делами. Она же старше тебя на три года, практически взрослая.
Анна принялась за глазурь: надо было взбить яичные белки с сахарной пудрой.
– А я никогда не путешествовала. Я даже с этих гор никогда не спускалась.
– Знаю, – задумчиво промолвила тетушка и обернулась к Томалли: – А было бы здорово, если бы вы могли приехать как‑нибудь в Эренделл.
Анна даже ложку уронила, и та с громким звоном упала в миску с почти готовой глазурью.
– Пра‑авда? Можно? Я бы привезла всем своего печенья. А какое твоей дочке больше всего нравится? Тоже снеговички? Мужу – кекс на сиропе, это я помню...
Но мама так и подпрыгнула на месте:
– Так, Анна, повремени‑ка с мечтами...
Фрея тем временем застыла, погруженная в какие‑ то раздумья.
– Если бы мы нашли способ привезти тебя в Эренделл, ты бы согласилась у нас погостить? – медленно произнесла она нетвердым голосом.
– Согласилась?! Да я была бы счастлива! – пропищала Анна в восторге.
Однако мама только грустно улыбнулась и внимательно посмотрела на Фрею:
– Уж поверь, этой свистульке всегда не терпелось побывать в Эренделле. Да разве ты думаешь, это можно устроить?
– Мы не узнаем, пока не спросим, – ответила ей Фрея и снова обернулась к Анне: – Тебе пришлось слишком долго ждать этого момента.
Они словно перешли на какой‑то другой язык. О чем это они? Речь ведь шла просто о поездке в другой город. Чего тут узнавать? Анна решила поскорей расправиться с глазуровкой, чтобы уже полноценно участвовать в разговоре. Она торопливо зачерпнула ложку белоснежной смеси и стряхнула ее на первого, пробного, снеговичка. Смесь медленно растеклась по печенью и покрыла края – фигурка побелела. Анна нанесла глазурь еще на несколько печений, но затем не выдержала, отложила ложку и решительно произнесла:
– Я ужасно хочу поехать к тетушке Фрее в Эренделл. Можно? Мам, пожалуйста! – Говоря это, Анна думала и о будущем. Огорчать родителей, конечно, не хотелось, но и оставаться в Гармоне на всю жизнь Анна точно не собиралась.
Мать вздохнула и оглянулась на Фрею.
– У нас в пекарне дел невпроворот – надолго тебя отпустить не получится. Но с отцом я поговорю. Хотя гарантировать ничего не могу, – с нажимом произнесла она. – Я только спрошу у него. В конце концов, тебе ведь все равно суждено там оказаться...
– Я так хочу познакомиться с твоей дочкой, – уже тараторила Анна, обращаясь к Фрее. – Было б здорово попечь вместе с кем‑то из ровесников... Только без обид. – Но мама и тетушка весело прыснули.
– Вы обязательно познакомитесь, – пообещала Фрея. – Давно пора...
Эренделл. Анна представляла себе до деталей этот столичный город, на который она так много лет могла разве что издали любоваться. Скоро‑скоро пред ней предстанут не только верхушки башен. Скоро‑скоро она окажется прямо в сердце столицы, рядом с Фреей, которая так хорошо знает этот город.
– А папа не будет против? – спросила Анна маму.
– Наверно, нет, – ответила та.
Фрея улыбнулась и взяла Анну за руку. Ее лицо светилось надеждой.
– Когда я вернусь из поездки, мы найдем способ, как привезти тебя в Эренделл.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Эльза
«Умереть можно со скуки».
Вслух она бы, конечно, никогда этого не сказала. Но, утопая в мягком бархатном кресле в портретной галерее замка и уставившись в потолок, Эльза не могла так не думать. Родителей не было дома всего неделю, но их отсутствие уже чувствовалось в полную силу. Эльза сделала все уроки на следующие три дня, отсидела на всех совещаниях, которые запланировал ее отец, исходила внутренний двор замка вдоль и поперек и успела зайти к Олине на кухню. Главная королевская повариха была ей почти как настоящий друг, если уж говорить начистоту. Олине – а сама Олина настаивала, чтобы Эльза звала ее именно так, просто по имени, а не «тетя Олина», как принцесса привыкла с детства, – было плевать, что Эльза – будущая королева всего Эренделла. И она так и выложила в то утро все, что думала, напрямую:
– Вам бы друга какого, а еще лучше – жениха, – сказала она Эльзе, пока та уплетала на завтрак яичницу.
– Ты говоришь, как герцог Варавский, – недовольно промычала принцесса. Ей было слишком хорошо известно, к чему ведет весь этот разговор: ей пора замуж.
– А разве плохо б оно было, если бы нашлась вам ровня? – начала уже распаляться Олина.
Эльза глубоко вздохнула.
– Послушайте меня, девочка моя дорогая! – Большая деревянная ложка в руке поварихи замелькала в воздухе, а румянец, выступивший у Олины на щеках от жара печи, стал еще ярче – уже от жара, что пылал в ее сердце. – Бы слишком много времени сидите тут в замке одна‑одинешенька...
– Но... – начала было Эльза, однако Олину было не остановить:
– Знаю‑знаю, идете по стопам отца и все такое – и на здоровье. Только когда вы последний раз были за стенами – и не с этими вот, кто у нас же в замке и служит, и не с придворными, а? Настоящая королева должна знать, что происходит вокруг, а вы знаете только то, что происходит у вас в голове. Понять свой народ, своих людей можно только тогда, когда поближе с ними познакомишься. Когда они – вокруг, а не где‑то там. Когда слышно, о чем они толкуют. Отвлекитесь уже от своей зубрежки и наказов отца, посмотрите мир, и, может, вы и сами наконец поймете, что вам по сердцу!
Олина говорила дело. И вправду, что Эльзе могло нравиться, кроме как слушать наставления родителей и готовиться ко вступлению на трон? Олина права: ей не хватает друзей. Ей не хватает увлечений. Ей не хватает интересного занятия. Но какого, например?
В этот момент дверь на кухню приоткрылась и в проеме показался Кай. Он молча пытался протиснуться боком с огромным ящиком в руках. Дверь открывалась неохотно, и из ящика посыпались какие‑то свитки и шляпки. Олина поспешила ему на помощь.
– Господи божечки, Кай! Дай‑ка я тебе помогу. – Вдвоем они поставили ящик на пол кухни.
– Спасибо, – пропыхтел Кай, выпрямляясь. – Он оказался тяжелей, чем я думал. – Тут он заметил Эльзу. – Добрый день, принцесса.
– Добрый, – кивнула ему Эльза.
– Это кто ж тебя надоумил нести его с чердака самому? – запричитала Олина, впрочем, уже отступая на свое место у печи и принимаясь помешивать содержимое большой кастрюли. Что бы там в кастрюле ни варилось, запах шел изумительный. – Как вообще там на чердаке дело продвигается?
– Ничего, – ответил Кай. – Уже разгребли несколько ящиков. Теперь хотя бы видно пол.
– Но вы же не выкинули там ничего, что могло бы понадобиться их величествам?
– Ой, нет, что ты, что ты, только вот всякое старомодное тряпье да поломанный хлам. – При этих словах Кай выудил из ящика викингский шлем без одного рога, за ним – голубую вазу с отбитым краем. – Я тут подумал, может, тебе вот это сгодится, – добавил он, вытаскивая огромную кастрюлю.
Глаза у Олины так и загорелись.
– Ты посмотри! Это же полезная вещь!
– Если завтра не так жарко будет, я опять туда схожу, посмотрю, что там еще есть. Будет что стоящее – принесу тебе. Всего хорошего, ваше высочество. – Он снова поднял ящик с тем, что там осталось, и вышел.
– И вам, – задумчиво проговорила Эльза ему вслед.
Ей никогда не приходило в голову, что на чердаке хранятся какие‑то вещи. И она никогда туда не заглядывала. Теперь же до самого обеда делать было абсолютно нечего. Пожалуй, можно и заглянуть туда, наверх, посмотреть, что же находится над ее спальней. Так себе занятие, но для начала сойдет.
Попрощавшись с Олиной, Эльза решила сперва зайти к себе за фонарем. Судя по всему, прислуга решила, что раз королевская чета в отъезде и никаких приемов нет, самое время расправиться с теми обязанностями, которые раньше можно было и отложить ради более срочных поручений. В коридорах оттирали медные дверные ручки, в парадном вестибюле аккуратно смахивали пыль с портрета королевской семьи, написанного десять лет назад. Забрав фонарь, Эльза стала подниматься по ступеням узкой лестницы, ведущей на чердак. С каждой новой ступенью жара, стоящая там, наверху, чувствовалась все сильнее.
Свет фонаря озарил темное тесное пространство. Здесь стоял такой затхлый запах, как будто сюда не поднимались испокон веков, хотя совсем недавно здесь побывал Кай с работниками. От тех коробок, которые они утащили, теперь виднелись следы в толстом слое пыли на полу. Тут явно требовалась серьезная уборка. В углу была свалена старая мебель, на стене напротив висели санки, а узкое пространство посредине было сплошь уставлено массивными сундуками с потрескавшейся краской и затертой цветочной росписью в народном стиле. Эльза решила заглянуть внутрь и подошла поближе к одному из сундуков. Он оказался заперт. Другой был открыт, но забит одной периной. В третьем валялись старые шляпки и накидки. Четвертый опять был заперт, но старый замок сидел хлипко; Эльза как следует потянула, и он быстро поддался. Внутри оказались дурацкие инструменты для колки льда, отороченные мехом варежки, да еще громоздкие зимние боты, такие потрепанные, будто в них, по меньшей мере, покоряли Северную гору. Теперь было ясно, с чего это Кай взялся за чистку. Кроме барахла, здесь ничего не хранилось. Нечего было и смотреть.
С другой стороны, Эльзе ужасно неприятно было наблюдать, как вещи, связанные с детством ее отца, которое он провел здесь, в замке, теперь выбрасывались на помойку. В конце концов, это же память. И ее стоит как‑то сохранить. Эльза обогнула ряд сундуков и вытянула фонарь подальше вперед, освещая самые темные закоулки чердака. Луч света выхватил сломанную раму с пожелтевшей картой королевства. Пожалуй, это могло бы заинтересовать отца. Эльза подошла поближе и, пытаясь разобрать извилистые надписи, сделанные вручную, подняла было карту к самому свету. Но тут, к ее удивлению, обнаружилось, что за картой стоит еще один ящик, поменьше. Этот отличался от сундуков в центре комнаты. Выкрашенный чистой белой краской, он сверкал яркими цветочными узорами на крышке и передней стенке. Одного взгляда Эльзе оказалось достаточно, чтобы понять: перед ней копия ее личного ларца.
Может, этот принадлежал ее матери, пока та не вышла замуж?
Эльза провела рукой по ларцу, стряхнув толстый нарост пыли. Цветистые загогулины на крышке, точно так же, как и на ее собственном ларце, складывались в красивую букву. Только в отличие от ее шкатулки здесь вырисовывалась, кажется, не «Э». Принцесса стерла последние остатки пыли, и в тусклом свете фонаря ей, наконец, открылся красочный инициал. Это была буква «А».
«А»? Но ее мать звали Идуна. Отца, правда, звали Агнарр, но этот ларец не мог принадлежать ему. Кто же был этот «А»?
Эльза глубоко призадумалась, пытаясь разгадать, кому бы мог предназначаться ларец. В голове как будто вертелось какое‑то имя, но вспомнить его никак не удавалось... А... А... А... Эльзе так хотелось выхватить его из памяти, но оно ускользало.
Вместо имени ей припомнился недавний разговор родителей, который ей случайно удалось подслушать. Они упоминали какую‑то «ее». Мама настаивала на том, чтобы продолжать свои поездки к ней, а папа все пытался убедить ее, что это опасно. Эльза никогда не видела между ними большего разлада. И теперь ей почему‑то подумалось: может, эта самая «она» и «А» – одно и то же лицо?
– Ваше высочество!
Эльза отскочила от ларца с такой поспешностью, как будто ее застали за воровством.
– Ваше высочество!
Она быстро вернула карту в рамке на место, точно как нашла, чтобы та закрывала собой ларец, и спустилась по лестнице в коридор. Внизу творилось нечто неладное, царило общее беспокойство. С дальних концов коридора слышались беспорядочные вскрикивания; пару раз раздалось ее имя.
– Я здесь, – громко произнесла она и тут же укорила себя за то, что заставила, очевидно, других ее искать. Свернув за угол коридора, она обнаружила тут почти всю прислугу замка. Герда безутешно стенала; Олина рыдала в платок. Кто‑то горестно уткнулся соседу носом в плечо. У многих стояли слезы на глазах.
– Принцесса! – Кай ухватился за грудь. – Вы в порядке. – Лицо его покрылось пятнами, как будто он тоже плакал. – Мы уж было подумали...
– Что? Что подумали? – Сердце у Эльзы забилось сильнее. Ее взгляд упал на Олину, та все утирала слезы, но они так и лились градом; ком встал у Эльзы в горле. Все теперь смотрели на нее. Что‑то явно стряслось. Принцесса ждала объяснений, но вместо этого воцарилось молчание. – Что произошло? – спросила наконец Эльза.
Из толпы выступил лорд Петерсен. Лицо его было мрачно, глаза покраснели.
– Эльза, – едва слышно произнес он, и его голос сорвался на последнем слоге, но он собрался и докончил: – Можно поговорить с тобой наедине?
Едва Эльза взглянула ему в глаза, она все поняла.
– Нет. – Она попятилась. Она не собиралась ничего слушать. Стены словно надвинулись на нее. Все уставились на принцессу, но плач и всхлипывания не замолкли, а, наоборот, усилились. Сердце Эльзы заколотилось, во рту пересохло, в ушах стоял звон. То, что скажет ей сейчас лорд Петерсен, навсегда изменит ее жизнь, и ей вдруг захотелось оттянуть этот момент – хотя бы на одно мгновение. – Я не хочу говорить с вами наедине. Я хочу остаться здесь, со всеми.
Герда обняла ее за плечи, желая поддержать.
Лорд Петерсен обвел всех собравшихся влажными глазами.
– Хорошо. Эльза, мне нелегко сообщать такие известия...
Она резко втянула носом воздух. «Тогда не надо!» – захотелось ей крикнуть.
– Корабль, на котором уплыли твои родители, не прибыл в порт. – Лорд осекся.
– Может быть, он сбился с курса? – Эльза почувствовала, как кончики пальцев наливаются теплом. Такое странное ощущение. Она отодвинулась от Герды и встряхнула ладони. – Пошлите другой корабль на поиски.
Лорд покачал головой:
– Мы уже это сделали. Мы послали весть во все прилегающие порты, все королевства. Только что пришел последний ответ. Ни в одном из них корабль твоих родителей не появлялся. Б Южных морях всегда бывало неспокойно, а недавно прошла череда штормов... – Он помолчал. – Остается заключить лишь одно.
– Нет. – Голос Эльзы звучал жестко. Герда тут же разразилась новыми рыданиями. – Этого не может быть.
Лорд Петерсен шумно сглотнул. Эльза непонимающим взглядом проследила за тем, как его кадык прыгнул вверх и снова опустился. Губы его задрожали. Олина испустила еле слышный стон; многие склонили головы. Кай забормотал молитву.
– Эльза, его величество король Агнарр и ее величество королева Идуна погибли, – выдавил наконец лорд.
– Пусть земля им будет пухом, – прибавила Олина, закрывая глаза и обращая лицо к небесам. Остальные последовали ее примеру.
– Нет, – повторила Эльза. Все ее тело дрожало. В пальцах снова покалывало. Внезапно возникло ощущение, будто ее сейчас разорвет на сотни мельчайших частичек, раздробит на тысячи маленьких осколков. Лорд Петерсен протянул к ней руку, но она отступила назад; ей захотелось исчезнуть. У Кая в руках оказался кусок тонкого черного шелка. Вместе с Гердой они набросили его на парадный портрет ее родителей.
Они не могли... умереть. Они были всей ее семьей. Без них у нее не оставалось больше никого – настоящее, полное одиночество. Она вдруг почувствовала, что дыхание вырывается прерывистыми всхлипами, а сердце норовит выскочить из груди. Все звуки вокруг усилились во сто крат. «Нет!» Пальцы просто горели. «Нет!» Она развернулась и ринулась вперед, не останавливаясь ни на секунду, пока не оказалась в своей комнате.
Эльза с таким размахом распахнула двери, что те захлопнулись за ней с небывалым грохотом. Она рухнула на круглый ковер посреди комнаты, но, едва коснувшись пола, застыла и больше не двигалась. У нее не было сил пошевелиться. Она только свернулась калачиком и уставилась на розовые обои, с которых на нее смотрел ее детский портрет. Там, на картине, улыбалась счастливая девочка. Еще бы! У нее была целая семья.
А у Эльзы больше не было никого.
Жжение в пальцах усилилось, а стук сердца, казалось, можно было услышать, стоя даже за дверью. По лицу хлынули слезы, намочили воротник и скатились на горячую грудь. Дрожа, Эльза заставила себя подняться и обвела комнату глазами, словно ища кого‑то – кого угодно, – с кем можно было бы поговорить. Но вокруг никого не было. Да и откуда? Она ведь сама ото всех сбежала.
Эльза подошла к своему сундуку и распахнула крышку. Рука дрогнула, когда внутри, под детским одеяльцем, наткнулась на деревянную шкатулку, подарок отца. Порывшись еще немного, Эльза наконец нашла, что искала: маленького одноглазого пингвина, которому когда‑то в детстве поверяла все свои горести. Она называла его сэр Йоргенабьорген. Сжав игрушку дрожащими ладонями, Эльза застыла. Мысли никак не хотели превращаться в слова. Ни мамы, ни папы больше не было.
«Умереть можно со скуки». Разве не это она подумала только сегодня с утра? И как ей такое могло прийти в голову? Глупость, дурацкий эгоизм. Она вцепилась в Йоргенабьоргена с такой силой, что еще немного – и он растворится в ее горящих ладонях, но игрушку все равно было трудно удержать, так тряслись руки. Она отшвырнула пингвинчика в сторону, и он приземлился к ней на кровать.
«Одна. Одна. Одна».
«Умерли. Умерли. Умерли».
«Их нет. Нет. Нет».
Эльза зажмурилась. Откуда‑то из глубины поднимался вопль. Такой дикий, что обязательно потрясет сейчас весь замок, но ей наплевать. Он уже бурлит в горле, вот‑вот прорвется наружу... А‑а‑а! Крик вырвался из ее груди. Эльза впервые кричала так громко, и ей не хотелось останавливаться. Руки вдруг перестали гореть и резко похолодели, а затем будто сами вскинулись вперед. Внутри нее что‑то раскрылось, какая‑то бездна, и почему‑то стало понятно, что эта бездна больше никогда не закроется обратно. Эльза распахнула глаза и, пораженная, увидела, как то, что было у нее внутри, выливается в воздух, выходя из ее пальцев, и становится плотным.
Лед.
Ледяной поток выстрелил через всю комнату, ударился о противоположную стену и пополз наверх, к потолку. Ошарашенная, Эльза отступила назад, все еще всхлипывая, пока лед продолжал прибавляться. Под ногами раздался треск – ледяная корка покрыла пол, а затем добралась до стен и покрыла их тоже.
Что происходит?
Лед шел из нее самой. Этого совершенно не могло быть, но она видела это своими глазами. Она сама создавала это. Но как?
«Волшебство».
Это слово произнес тогда отец. Неужели речь шла о ней?
Эльза прислонилась спиной к ближайшей стене и сползла вниз, обессиленная от горя.
«Одна. Одна. Одна».
«Их нет. Нет. Нет».
Она пыталась подавить рыдания, но с каждым новым всхлипыванием из пальцев выстреливали новые порции льда. Видимо, глубокое горе привело к этому. Так, может быть, родители знали, что в ней таится способность к таким странным – волшебным – вещам? Или наоборот, она всегда, с детства, владела волшебством, просто не знала об этом? Никогда прежде ей не доводилось испытывать такого ужаса. Теперь, когда родителей больше не было, она даже не могла представить, к кому можно пойти хотя бы с единым вопросом об этом. Похоже, сейчас ей не хватало родителей сильней, чем когда‑либо за всю ее жизнь.
Она стукнула затылком о стену и закрыла глаза.
– Папа, мама, – еле слышным шепотом произнесла она. – Пожалуйста, не покидайте меня.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Анна
Давненько с Анной такого не бывало, чтобы можно было себе позволить снова забраться в теплую кроватку, когда солнце уже встало. Папа с мамой настояли, чтобы она немного отдохнула. Вчера она легла совсем поздно, провозившись над традиционным эренделльским свадебным тортом, за который им так щедро заплатили Ларсены. Вообще, она редко бралась за этот торт, потому что делать его очень долго: все вместе, от выпечки коржей до последнего слоя глазури, обычно занимает не менее нескольких часов. Зато результат того стоит. Анна могла быть уверена в том, что дочь Ларсенов, которая выходила сегодня вечером замуж, обязательно оценит этот шедевр. Так что, натягивая на себя еще теплое одеяло и подбивая себе повыше подушку, Анна довольно потянулась, сладко зевнула и закрыла глаза с чувством собственного удовлетворения.