Однако заснуть сразу у нее не вышло. Мысли все вертелись вокруг торта. Ей представлялось, как Ларсены нахваливают его гостям. Те приехали из Эренделла и теперь поедут обратно, неся в королевство весть о необычайно искусной работе Анны. Вскоре сами король с королевой прослышат о ее мастерстве. Может, даже пригласят ее переехать к ним в замок и печь для них. Ах, как бы гордились ею родители! И Фрея. Они бы ни в коем случае не стали препятствовать ей в решении переехать в Эренделл, если бы ей приказал сам король. Анна так и видела, как она вырезает своих снеговичков на королевской кухне. От снеговичков ее мысли перекинулись к тетушке.
Скорей бы она уже возвращалась из своих путешествий. Только она может убедить родителей, чтобы она разрешили Анне поехать погостить к ней в Эренделл. Мама до сих пор колебалась. «Фрея так много работает, – каждый раз начинала она оправдываться. – На это надо найти подходящее время, если только оно вообще наступит». Вечно она переживает! Да и папа тоже. Он даже придумал вдруг, что в крайнем случае сам повезет ее в Эренделл и останется там ждать, на случай, если она захочет вернуться домой раньше. Анна не могла припомнить, когда он последний раз выезжал куда‑то из Гармона. Ей пришла в голову идея, чтобы они все закрыли пекарню на несколько дней и отправились вместе, но папа об этом и слышать не хотел. «Мы даже не знаем, смогут ли тебя там принять», – возражал он. Но Анна всем сердцем чувствовала, что в Эренделле – ее будущее. В этом ее было не переубедить.
Тем не менее, когда дремота наконец овладела ею, приятных снов об Эренделле Анна не увидела. И даже снеговики, как частенько бывало, не приснились. В этот раз Анна чувствовала во сне лишь холод, будто сидела на ледяной глыбе, и в воздухе вокруг так плотно крутился снег, что руки было не видать. Снежный вихрь сплошь обступал ее, но на обычный буран похож не был. То, что видела Анна, было не просто снежной бурей в горах – это было темной бездной, готовой заглотить ее целиком. Даже хуже: в этой бездне кто‑то был, этот кто‑то ждал ее, ждал, что Анна найдет его и спасет.
Анна пыталась бороться с вихрем и кидалась прямо в гущу яростного потока льда и ветра, стремясь добраться до того, кого скрывала холодная бездна. Однако ей не удавалось никого разглядеть. До нее доносились рыдания, но из такого далека, что понять, с какой стороны они слышатся, тоже было невозможно. Все, что знала Анна, – ей необходимо добраться до этого человека, пока не поздно. Что‑то подсказывало ей, что нужно всего лишь последовать зову сердца и прислушаться к внутреннему голосу, и она отыщет того, кто там потерян.
– Есть здесь кто? – кричала Анна сквозь ветер, но никто не откликался. Никогда прежде ей не доводилось чувствовать себя такой одинокой. Она сделала шаг вперед и... полетела с края обрыва в снежную пропасть.
И тут же проснулась, шумно глотая ртом воздух.
– На помощь! Ей нужна помощь! – кричала она. Рука сама схватилась за грудь, как будто в груди что‑то болело. – Нет, это был просто сон. Просто сон. – Она принялась успокаивать себя этим, но чувство реальности, сопровождавшее ее во сне, никак не хотело уходить. Ей по‑прежнему казалось, что все это было.
Надо срочно выйти на свежий воздух.
Анна откинула в сторону одеяло и скользнула ногами в башмаки. Солнце стояло уже значительно ниже, чем когда она засыпала. Скоро родители закончат дневные хлопоты. Может, пока что ей как раз стоит прогуляться.
Решив никому пока ничего не говорить, она тихонько юркнула на улицу и пошла бесцельно слоняться по городку. Впервые она бродила, не останавливаясь и не вступая в разговоры с каждым встречным. Даже напротив, уткнувшись носом в землю и обняв себя руками, она быстро шагала вперед, стараясь стряхнуть холод, который, как ей казалось, до сих пор охватывал ее тело. Конечно, этого не могло быть – весь этот снег ей только снился. Но ощущение было совершенно реальным.
Кто‑то сильно страдал, но Анна откуда‑то знала, что еще не все потеряно. Если только прислушаться к зову сердца, то отыщется способ спасти этого человека. Какое странное чувство...
Анна потерла руками плечи, чтобы согреться, и прибавила шагу. Внезапно на дороге показался экипаж; он так шумно несся вперед, что Анна от испуга даже остановилась. Экипаж подъехал к церкви, резко затормозил, и из него выпрыгнул человек в военной форме с государственными знаками. Анна никогда не видела, чтобы у них в Гармоне появлялась королевская карета. Служивый прикрепил какое‑то объявление к дверям церкви, быстро что‑то сказал епископу, вышедшему ему навстречу, затем снова сел в экипаж и укатил. К епископу стали подходить люди, он всем что‑то говорил, и они разбегались по домам, очевидно, неся своим семьям какие‑то вести. Другие, напротив, повыскакивали из своих жилищ и спешили к церкви, стремясь поскорей прочитать объявление на дверях. Анна тоже потянулась туда. Впереди нее какая‑то женщина, прочитав бумагу, громко охнула и зажала рот рукой; стоявшая рядом с ней и вовсе ударилась в слезы. Общее волнение захватило толпу, послышались рыдания. Вдруг колокола на церкви зазвонили. Анна пыталась пробраться сквозь людей к объявлению, но все вокруг нещадно пихались и толкались в попытках подойти поближе. Анна по‑прежнему старалась согреться, обхватив себя руками; глупость – но ей все еще казалось, будто сон продолжается.
– Извините, – обратилась она к мужчине, который только сошел с паперти, – вы не могли бы сказать, что там вывесили на дверях?
Мужчина утер влажные глаза.
– Король с королевой, царствие им небесное, пропали в море. Их корабль не достиг берега.
– Как?! – опешила Анна. – Не может быть!
– Может, – ответил мужчина, собираясь двинуться сквозь толпу назад, прочь от церкви. – И по этому поводу в королевстве объявлен траур.
– А принцесса Эльза? – успела спросить Анна и затаила дыхание, боясь услышать ответ.
– Жива, – проговорил он. – Беги домой, расскажи всем своим и вели молиться за Эренделл и нашу будущую королеву. Она теперь совсем одна.
«Точно, надо сказать маме с папой», – мелькнуло в голове у Анны. Она ринулась обратно и бежала до самого дома, не останавливаясь. Папа оказался один в пустом магазине, мел за прилавком пол. Когда Анна ворвалась, хлопнув за собой дверью, он удивленно поднял на нее взгляд.
– Что стряслось? – Он даже уронил метлу и подошел к взволнованной дочке: – Медвежонок, ты чего? Я слышал, какая‑то служебная карета приезжала. Говорят, королевская, только я не выходил посмотреть. Что‑ то случилось?
Анна кивнула, пытаясь побороть рвавшиеся наружу рыдания.
– А где мама?
– Тут я, – послышался мамин голос, и она вышла к ним из жилой половины, вытирая руки о передник. Увидев, в каком состоянии Анна, она тоже сразу упала духом. – Что такое?
– Думаю, вам лучше присесть, – проговорила Анна. – Пойдемте в гостиную.
Родители последовали за ней, но садиться отказались – так и остались стоять, только взялись за руки. Анна вдохнула поглубже:
– Произошла трагедия. Король и королева пропали в море.
Она закрыла глаза. О таких вещах не то что услышать – подумать страшно.
– Не‑ет! – Ее мать завыла так громко, что Анну качнуло. – Это невозможно! Невозможно! Как такое могло произойти?
У Анны задрожали губы.
– Это последние известия из замка, мам. В королевстве объявлен траур. Корабль, на котором отплыли король и королева, не достиг берега. – Она повесила голову. – Погибли наш король Агнарр и королева Идуна.
Анна не могла больше выносить того, что произошло, да и родители, казалось, тоже. Мать упала в кресло как подкошенная, а отец застыл на месте и только раскачивался слегка взад‑вперед.
– Нет! Почему? За что?! – стонал он, обращаясь к небесам.
Анна постаралась утешить мать:
– Это просто ужасно, я знаю. Но еще не все потеряно. Принцесса жива. У нас будет новая королева.
Мать только пуще зарыдала. Отец обнял Анну за плечи:
– Ты права, она, конечно, займет трон... Как только ей исполнится двадцать один. Но покамест...
– Бедная девочка, – прошептала Анна. Она представила себя совершенно одну в огромном замке. Рука машинально потерла грудь. Ей все никак не удавалось согреться.
– Томалли, надо все рассказать ей, – заявил вдруг отец.
Анна перевела взгляд с матери на отца:
– Рассказать мне что?
– Да, – всхлипнула мать и взяла ладони Анны в свои руки. – Тебе пора кое‑что узнать. – Она глубоко вздохнула. – Анна, медвежонок мой, на том корабле вместе с королевой были и несколько ее фрейлин. Одной из тех фрейлин была Фрея. – И мать снова разразилась рыданиями, а папа крепче обнял плечи Анны.
– Фрея? Нет! Фрея?! – Тут Анна и сама зарыдала. – Ты точно знаешь? А ее семья? Они все тоже там были?
Мать взглянула на отца.
– Ее муж тоже наверняка погиб, а вот насчет дочери она говорила, что оставит ее дома.
– Может, пошлем за ней? У нее остался кто‑нибудь из родных? – едва пролепетала Анна, почти онемевшая от горя. – Как она справится одна?
– Она справится, – заверила ее мать, но сама продолжала плакать.
– Пап, это все неправда, да? Ты тоже думаешь, что Фрея была на том корабле? – метнулась Анна к отцу.
– Была, – немного поколебавшись, ответил отец. Его нижняя челюсть едва заметно подрагивала. – Именно об этом путешествии Фрея и толковала, когда вот последний раз‑то приезжала. Она просто хвалиться не хотела, что, мол, едет с королем и королевой. – Его глаза наполнились слезами. – Нет теперь милой нашей Фреи...
Да, король с королевой погибли – это, конечно, трагедия, но Фрея была частью семьи. И теперь ее тоже не стало. У Анны задрожали колени. Отец протянул свободную руку и поддержал ее. Она мягко опустилась на пол и потянулась к маме.
– Только не Фрея. Не‑е‑ет! – Зарывшись лицом в подол матери, она зарыдала.
Мама погладила ее по волосам:
– Хорошая моя, мне так жаль. Это такая печаль, медвежонок. – Затем она отстранила от себя Анну, чтобы заглянуть ей в глаза, и серьезно проговорила: – Есть еще кое‑что, что ты должна знать.
– Томалли! – резко оборвал ее отец. – Ты поклялась. Нельзя нарушать клятву.
Анна вздрогнула. Никогда еще ей не приходилось слышать, чтобы отец повышал на мать голос.
– Но придется, Йохан! Она заслуживает того, чтобы знать правду. Если не сейчас, то когда?
– Не твоя это правда, чтобы ею раскидываться! – возразил папа.
«Какую еще правду?» – мелькнуло в голове у Анны.
– Мне уже пятнадцать. Если вы что‑то еще знаете, я готова это услышать.
Мама с папой переглянулись. Когда мама снова обратила на нее взгляд, у нее на губах порхала легкая печальная улыбка.
– Ничего мы не знаем, сладкая моя. Прости. Я просто совсем разволновалась. Все‑таки Фрея была моим лучшим другом по жизни.
Анна снова уткнулась лицом в мамину грудь, и та обняла ее сильней. Вместе они прижались друг к другу, а папа обвил их руками.
Всех троих охватило горе; их чувства и эмоции обострились до предела. Рыдания теперь было не остановить. Фрея больше никогда не приедет. Короля и королевы нет на свете. Казалось, будто сами стены надвигаются и давят, но Анна сопротивлялась из последних сил.
Она огляделась вокруг в поисках хоть какого‑нибудь утешения. За маминым плечом светилось окно гостиной. Разглядеть его сейчас, затуманенным от слез взором, было трудно, но Анна знала, что оно там. А еще она знала, что, взгляни она в него, и за двумя рядами домов, там, внизу под горой, все так же стоит Эренделл, стоит и зовет ее. Она невольно подумала: а что творится в замке в этот самый момент? Кто утешит принцессу Эльзу?
И Анна еще сильней прижалась к родителям. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы рядом с принцессой Эльзой был сейчас хоть кто‑нибудь.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Эльза
Свалившись мешком, Эльза лежала у себя в комнате на полу и смотрела на обледенелый потолок, а вокруг нее падал снег.
Прошло уже три дня с момента рокового известия о гибели родителей. Она ни разу не выходила из своей комнаты. Она не ложилась спать. Не притрагивалась к еде, которую оставляли у ее двери. Отказывалась видеться и говорить с кем‑либо, даже с лордом Петерсеном, который теперь был единственным, кого она могла бы назвать близким человеком. Все, чего она хотела, – чтобы ее оставили в покое.
Снежинки опускались на щеки и нос, а она любовалась сосульками, свисавшими с потолка. Сосульками, которые она сама каким‑то образом сотворила.
Странная ирония: довелось же ей обнаружить в себе такие удивительные способности именно в тот момент, когда рядом не осталось никого, с кем можно было бы поделиться этой поразительной новостью.
Она подняла руку. Пальцы тряслись, и она ощутила, как из них снова текут ручейки льда. Лед застыл, и на полу перед ней образовалась скользкая дорожка. Эльза по‑прежнему не до конца понимала, как это работает, но теперь по крайней мере могла предчувствовать, когда назревает новый ледяной поток. В такие моменты у нее начинали дрожать пальцы, сердце билось сильнее. Она заметила, что такое наступало почти всегда, когда она думала о родителях и переживала о том, что отныне в ее жизни их больше не будет. А думала ли она за последние дни о чем‑то еще? Кажется, нет.
И в ближайшее время вставать и куда‑то идти она не собиралась.
В дверь тихо постучали. Голос оттуда еще не раздался, как она уже знала, кто это.
– Я скоро пойду на поминки. Эльза, подумай, может, ты сходишь со мной.
Лорд Петерсен. Она ни разу не покидала комнаты, но тем не менее прекрасно понимала, о чем идет речь. Все эти дни и Кай, и Герда, и Олина, и сам лорд постоянно приходили к ней под дверь и о чем‑то ей рассказывали.
Ничего из того, что она могла от них услышать, ее не интересовало. Она уже знала, кто будет править королевством. Ровно перед тем, как отправиться в путешествие, отец объяснил ей, что, если что‑то с ним случится, лорд Петерсен возьмет на себя заботу о государстве до тех пор, пока ей не исполнится двадцать один и ее не коронуют. Все остальное, о чем говорили ее посетители, Эльзу не волновало.
Она больше не могла считать, что так уж хорошо знала своих родителей. Получше поразмыслив над тем спором, который тогда подслушала, над ларцом на чердаке с загадочной буквой «А», над теми силами, что ей, оказывается, даны, она начала задаваться новыми вопросами. Столь многое ей теперь хотелось бы у них спросить. «Знали ли вы о моих странных способностях? Если да, почему не сказали мне? Вы что, стыдились этого? Или боялись? Беспокоились о том, что скажут люди? – мысленно обращалась она к родителям. – Никогда я этого больше не узнаю. Вы забрали свои тайны в могилу и оставили меня одну со всем разбираться».
– Эльза, прошу тебя! Твои родители хотели бы, чтобы ты была с ними в этот последний раз. Ну же, открой дверь.
Она зажмурилась. Поминки по родителям проводились высоко над водами фьорда. Даже несмотря на то что смерть настигла их в море, памятные знаки решили поставить именно там. На церемонию наверняка придут сотни подданных. Все они захотят выразить свое сочувствие, а она совершенно точно не сможет сейчас владеть собой. Лед будет изливаться из нее без удержу вместе со слезами. Все скажут, что она ведьма и чудовище. Потребуют, чтобы она отказалась от права престолонаследия. Королевство родителей моментально перейдет в чужие руки.
Нет, пойти туда ни в коем случае нельзя. Она вообще не может появиться на публике, пока не научится управлять своим даром.
А до тех пор будет сидеть взаперти в своей комнате. Ни за что не покажет носу из замка. Затворится ото всех, даже от прислуги. Теперь ее главная цель – скрыть свои способности. «Запри все свои чувства на замок, – твердила она себе. – Не смей показывать их другим».
Родители так любили ее. Они по‑прежнему были ей очень нужны – она сгорала от желания поделиться с ними своим открытием. Что, если она так и не сможет научиться управлять этой силой? Сказать лорду Петерсену она не могла – испугается. А ведь на кону стоит королевский трон. Значит, у нее нет другого выбора, кроме как страдать, замкнувшись в молчании.
– Эльза! Ты меня слышишь?
– Что она там говорит? – раздался еще один голос за дверью, гораздо более настойчивый, чем первый.
Послышались терпеливые объяснения лорда Петерсена.
– Знаю‑знаю, она в печали, – ответил второй голос, – но для будущей королевы, это сомнительный шаг – не появиться на поминках собственных родителей. Что подумает народ?
Это был герцог Варавский. В королевстве Эренделла он не имел ни малейшей власти, однако, очевидно, считал, что раз их государства – торговые партнеры, то его слово имеет вес во всех серьезных вопросах. Как только весть о гибели монархов Эренделла донеслась до Варавии, он примчался сюда на всех парах. И хотя сам он Эльзу скорее раздражал, все же она не могла не признать, что он прав. Она обязана прийти на церемонию прощания и почтить память родителей. Значит, придется собраться с силами, выйти из этой комнаты и рискнуть полностью выдать себя с головой.
– Уйдите, пожалуйста, – хрипло простонала Эльза.
Молчание.
– Она не пойдет, – послышался за дверью голос лорда Петерсена, обращенный, по всей видимости, к герцогу. Тот спорить не стал. Через пару мгновений Эльза услышала их удаляющиеся шаги.
Она встала. Взгляд упал на кровать, точнее – на сэра Йоргенабьоргена. Он так и валялся там все эти дни, с того момента, как она сама его туда забросила. Только теперь его покрывала корка льда. Эльзе вдруг захотелось взять его в руки. В детстве это была ее любимая игрушка. Сэр Йоргенбьорген служил принцессе не только прилежным слушателем, но и верным спутником. И девочке нравилось тогда думать, будто он тоже любит ее.
На долю секунды в ее голове воскресло далекое воспоминание: Эльза творит снеговика с помощью своих волшебных способностей, а рядом бегает девочка на пару‑тройку лет помладше ее. Вдвоем они таскают этого снеговика по комнате, залитой льдом, как каток, и девочка смеется. Эльзу вдруг пронзило чувство трепетной любви к этой девочке. Пальцы затряслись, но как‑то по‑новому, в них разлилось тепло – а затем все прошло, и только резко заболела голова.
«Это еще что такое?» – задумалась Эльза. Наверное, вся эта сцена с девочкой – просто игра воображения. Ей никогда не доводилось прежде использовать свои магические способности. Кажется...
Эльза едва поднялась на дрожащие ноги. Пришлось ухватиться за кровать, чтобы не упасть. Сердце колотилось, пальцы болели. Она снова закрыла глаза и попыталась вызвать в себе то чувство любви, которое только что наполняло все ее существо. Это чувство, казалось, было сильнее, чем все страхи, что до того ее охватывали. И оно появилось благодаря снеговику – тому, что она создала из ничего для них обеих, себя и той девочки. Вот если бы поместить это чувство в коробочку и всегда держать при себе. Особенно сейчас, когда она так одинока, как никогда раньше.
Что ж, попытка не пытка.
Эльза стала вращать руками, так что новый поток льда и снега рванулся вперед, но на этот раз она постаралась сосредоточиться на своем чувстве любви и оставить страхи в стороне. Она зажмурилась и снова представила себе ту картинку, где они с девочкой смеются и катают по льду снеговика. Когда она открыла глаза, перед ней вертелся столб снежного вихря. У самого пола он начинался тонкой струйкой, но затем становился шире, сильнее, и внезапно внутри его воронки отдельные снежинки стали слипаться в комья, которые сложились в снеговика. Широкий большой ком сошел за нижнюю часть туловища, к ней быстро прилепились две плотненькие круглые ножки; на большом вырос ком поменьше, а сверху слепилась овальная голова с большим ртом и двумя выдающимися передними зубами. В удивлении Эльза даже отшатнулась. Неужели ей удалось самой направить свои волшебные силы на то, чтобы они создали снеговика? Она тут же рассмеялась над этой нелепой мыслью, однако подбежала к своему созданию с твердой решимостью довести дело до конца. Хворост из камина пошел на руки и волосы, несколько угольков она приспособила под пуговицы и прилепила ему на живот, а затем схватила с тарелки с нетронутым вчерашним обедом морковку и воткнула ее на место носа. Отступив назад, чтобы полюбоваться работой, она вдруг заметила нечто странное. Снеговик внезапно засверкал тем же голубым блеском, который появлялся, когда она творила волшебство. Как только сияние утихло, снеговик моргнул большими глазами. Испуганная и удивленная, Эльза отскочила подальше.
– Здравствуй! Я Олаф, и я люблю жаркие объятия!
Так он что, живой? Это что же, значит, своим волшебством она способна не только усыпать все снегом – но и сотворить настоящее живое существо? Эльза едва дышала, наблюдая, как снеговик прохаживается – сам! – по ее комнате. В полном изумлении она уставилась на свои руки. Как это вообще было возможно?
– Ты... умеешь говорить? – едва слышно пролепетала она, не веря ни глазам, ни ушам.
– Да! Я Олаф, – повторил снеговик. Тут он наткнулся на сэра Йоргенабьоргена. – Ух ты! А это что такое? Привет, – обратился он к плюшевому пингвину, – я Олаф!
– Олаф, – повторила Эльза, пытаясь привести нервы в порядок. Почему ей так отчаянно казалось, что это имя она уже слышала?
– Эльза, ты же сама меня сделала, – сказал снеговик. – Помнишь?
Его слова привели ее в полное замешательство.
– Мы... знакомы?
– Да, а что? – Неуклюже переваливаясь на коротеньких ножках, снеговик побежал к окну.
Эльзу настолько поразило происходящее, что на какие‑то минуты она позабыла о своем горе. Память о любви к кому‑то позволила ей создать живого снеговика, который сам ходил, сам говорил.
– Ах, какая чудесная комната! – восторгался тем временем Олаф. – А там что? – добавил он, высунувшись из окна и окинув взглядом окрестности замка. – О! Да это же город! Я всегда мечтал увидеть настоящий город, с людьми и животными. Да к тому же сейчас лето! Обожаю лето! Шмель жужжит, одуванчиков пух куда‑то летит... Ой! – Он повернулся к Эльзе. Правая сторона его лица таяла. – Кажется, у меня небольшое затруднение.
Эльза взмахнула руками, как до этого, и сосредоточилась на мысли о том, как можно было бы спасти снеговика от жары. Над его головой моментально появилась маленькая снежная тучка.
– Мое собственное облачко! – Олаф даже всплеснул от восторга руками. Но тут он заметил выражение ее лица и спросил: – Что‑то не так?
– Ничего‑ничего, – поспешила она его заверить, – я просто до сих пор не могу понять, как ты здесь оказался и как это я тебя сделала.
– А ты разве не помнишь? – удивился Олаф. – Ты сделала меня для Анны!
Ее сердце на мгновение замерло.
Анна?
Не та ли это особа, которой предназначалась шкатулка с буквой «А»?
Едва преодолев волнение, Эльза заставила себя задать следующий вопрос:
– Кто такая Анна?
Радостное лицо Олафа моментально померкло.
– Не знаю. А кто такая Анна?
Ничего. Это уже кое‑что – теперь у нее есть имя.
– Я тоже не знаю. – Эльза взяла Олафа за руку‑веточку и подвела к окну. Ей хотелось рассказать ему все‑ все, что знала на этот счет. – Но вместе с тобой мы это разузнаем.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Эльза
Три года спустя...
Эльза выглянула из своего окна и не смогла оторваться от чудесной картины, которая разворачивалась внизу. Ворота замка стояли открытые. Перед ними, по внутреннему двору, сновали работники в зеленой форме и готовили площадку, а также замковую церковь для проведения коронации. На каждом столбе, что во дворе, что за пределами крепостных стен, висели лилово‑золотые вымпелы, часть – с силуэтом будущей королевы, часть – с фамильным гербом правящей династии. Оставалось всего несколько дней до церемонии вступления на престол.
Эльзу охватывал ужас.
Она сделала глубокий вдох и постаралась унять бешеный стук сердца, прежде чем вокруг ладоней появится голубое свечение. «Не обнаруживать на людях своих способностей, – повторила она себе в сотый раз. – Ты для них – их славная королева, какой тебя родители и готовили, а не колдунья какая‑нибудь...» Эльза медленно выпустила воздух, и в уме закопошилась пагубная мысль: «Один‑единственный промах – и правда раскроется. Правда, что я не такая, как все».
В дверь постучали:
– Принцесса Эльза? Вас ожидают в гардеробной комнате для последней примерки коронационного платья, – донесся из коридора голос Герды.
Эльза испытывала большую признательность Герде, а заодно и Каю, и лорду Петерсену за то, что они были рядом с ней последние три года. Со дня смерти родителей ее комната стала для нее единственным прибежищем, и эти три человека отнеслись с пониманием к ее новым манерам. Тем самым они словно давали ей возможность прийти в себя, прежде чем снова шагнуть в большой мир, к людям. Она много проводила времени одна в своей комнате, да еще в прилегавшей к спальне гардеробной, но других комнат замка не любила. Там ее по‑прежнему настигали печальные воспоминания о родителях.
– Спасибо, Герда. Я сейчас туда подойду! – крикнула Эльза через дверь.
Герда понимала ее как никто, а все же главный секрет Эльзы оставался ей неизвестен. О нем знала только одна душа.
– Ой, смотри! Тебе еще цветов принесли! – раздалось радостное восклицание Олафа, который появился из двери, ведущей в гардеробную, с большим букетом.
– Олаф! – Эльза поскорей втянула его в комнату, чтобы Герда его не увидела. – Что ты делал в гардеробной? Ты же знаешь, что тебе нельзя выходить за пределы моих покоев без меня. Особенно сейчас. В замке повсюду снует народ.
– Если быть точным, я не выходил за пределы твоих покоев, – отметил Олаф. – Гардеробная ведь тоже к ним относится.
Эльза забрала у него букет и поставила его на стол.
– Ну хорошо, но ты обещал, что ты будешь здесь, в этой комнате.
Снежинки из облачка над его головой посыпались чаще.
– Но снаружи все такое интересное! Я глядел в замочную скважину, и мимо по коридору прокатили тележку с шоколадным тортом!
– Я попрошу, чтобы кусок торта принесли в мою комнату, – пообещала Эльза. – Я знаю, это непросто, сидеть вот так взаперти, но нам сейчас нельзя рисковать. Представь, что будет, если кто‑то наткнется в коридоре королевского замка на говорящего снеговика!
– Ты это каждый день повторяешь, – пробурчал Олаф.
Эльза взяла его за руку‑палочку:
– Да. Извини, что так.
Она не могла выразить ему, как ей жаль, что приходится так с ним поступать. Ведь Олаф стал ее самым близким существом, почти семьей. Последние три года он всегда был рядом, а она никогда не выпускала его из комнаты, если не была абсолютно уверена, что его никто не увидит.
Время от времени они вдвоем все же выходили прогуляться. Пару раз Эльза сажала Олафа на нижнюю полочку сервировочной тележки и выкатывала его на лестницу, откуда они быстро перебирались на чердак. Однако все эти вылазки не дали им никаких новых сведений о загадочной Анне. В том небольшом ларчике с буквой «А» лежало несколько крохотных платьиц и пара чепчиков, но ничто из его содержимого не могло с точностью подтвердить, что буква А действительно значила «Анна», а тем более не давало понять, кем эта Анна могла быть. Эльза с ног сбилась в поисках хоть каких‑нибудь сведений об Анне, которую, по словам Олафа, она сама должна была хорошо знать. Походы в родительскую библиотеку также ничего не дали, и в метрической книге их замковой церкви не было ни единой записи о рождении девочки с таким именем. Однажды Эльза упомянула Анну в разговоре с лордом Петерсеном, надеясь заметить что‑то необычное в его реакции, но он принял озадаченный вид – да и только. Единственным, кто помнил об Анне, был Олаф, а у него, очевидно, были проблемы с памятью.
– Как только пройдет вся эта коронация, у нас снова появится возможность забраться на чердак и поискать там, – радостно обнадежила Эльза своего друга. Глаза у Олафа тут же загорелись:
– И не только забраться на чердак! Ведь ты станешь королевой и сможешь всем открыто объявить о своем чудесном даре.
Дар. Иногда этот самый дар казался Эльзе проклятием. За годы затворничества она научилась немного управлять своей магией, но только в те моменты, когда сама хотела создать что‑то конкретное. Например, снежные сугробы. Но если на нее находило отчаяние или злость, снежная буря начиналась сама по себе, как Эльза ни старалась ее унять.
– Не думаю, что это мудрый шаг, – сказала она.
– Почему? Все бы только обрадовались! Ведь немного снега не помешает в жаркий день – вроде сегодняшнего. – Олаф подошел к окну и выглянул на улицу. Его маленькое персональное облачко со снегом послушно перелетело за ним. – Они там жарятся сейчас на солнцепеке, пока готовят все к твоей коронации. Ой, ты только посмотри! У них столько вымпелов там развешено в твою честь! Эге‑гей, привет всем!
Эльза подскочила к нему и втянула внутрь.
– Не думаю, что подданных осчастливит новость, что их королева способна наколдовать кучу снега.
– Анне это, наоборот, всегда нравилось, – возразил Олаф.
Он частенько так делал. Упоминал в разговоре ее имя мимоходом – так, как будто они оба прекрасно знают, о ком речь. Но как только Эльза пыталась за это ухватиться и вытянуть из него хоть что‑то ценное, разговор обрывался.