— Беда!
Мальчики побледнели. «Надо было срочно сказать маме», — думает Сампэй. Но кто же это там? За телегой толпятся ребята во главе с Кинтаро и во все глаза глядят на Сампэя. Может, не обращать на них внимания?
Надо бы спросить: «Кто вы? Зачем приехали?» Но Сампэй не спрашивает. Он утихомиривает стук своего сердца и с равнодушным видом идет к ребятам. Кинтаро, виновато и робко глядя на него, говорит:
— Давай поиграем, Сампэй-тян!
— Давай, — соглашается Сампэй.
Подпевала Кинтаро, Гиндзиро, сразу же подходит к Сампэю.
— Сампэй-тян, а мы олимпийские игры хотим устроить.
— Да? Ну что ж, я все могу, — хвастает Сампэй.
— И тройной прыжок?
— Могу.
— И прыжок в высоту с шестом?
— Могу.
— А бег с барьерами?
— И это могу.
— А прыжки в длину?
— А… Ничего не стоит!
— Лазанье по деревьям?
— Подумаешь! Мой брат недавно залез на хурму, держась за ствол одной рукой.
— Одной рукой?
— Ага.
— Врешь! — не верит Гиндзиро. — Забраться на дерево, держась одной рукой, никто не сможет. Правда, Кин-тян?
Кинтаро не отвечает. Мальчишки переглядываются. Некоторые уставились в землю.
— Правда, не сможет? — говорит Гиндзиро, обращаясь к ребятам за поддержкой.
Все согласно кивают.
— А я смогу, — решительно и громко заявляет Сампэй — что ему еще остается делать?
Тогда Камэити выходит из толпы мальчишек и говорит Сампэю:
— Ну тогда попробуй залезь на криптомерию у храма.
— Ну и залезу.
— Вот и лезь сейчас.
— Ну и пожалуйста.
Мальчики, переглядываясь на ходу, направляются к криптомерии. «Зря это я напросился!» — думает Сампэй, оглядываясь но сторонам: не видно ли Дзэнты, спросить бы у него, что делать. Но брата поблизости нет. Видно, домой убежал. Как раз в это время из дома вышел Акадзава и возчик — тащат к телеге шкаф.
— Эйсё! — дружно восклицают они, водружая шкаф на телегу.
В доме происходит что-то непонятное.
— Залезу! — говорит Сампэй, отступать некуда. — Несите сюда криптомерию. Вот сейчас же и несите.
Мальчишки в изумлении остановились.
— Да ты просто не можешь забраться на нее. Вот и все!
— Ах так! Тогда идем.
И Сампэй идет. Он решает во что бы то ни стало забраться на криптомерию, держась за ствол одной рукой.
Итак, Сампэй решил залезть на криптомерию, держась за ствол одной рукой. И он должен был это сделать, чего бы это ему ни стоило. Однако по мере приближения к храму уверенность его потихоньку улетучивается.
Подошли к криптомерии. Сампэй плюнул на ладошки, напряженно оглядел стоящих вокруг него мальчишек и сказал:
— Чур, сначала проба.
Он обнял двумя руками прямой, как телеграфный столб, ствол криптомерии и стал карабкаться вверх но нему.
— Эйсё! Эйсё! — кричали ребята.
Сампэй взобрался метра на три и соскользнул вниз.
— А теперь взаправду полезу. И буду держаться одной рукой. Ну, а вы? Вы что будете делать? — спросил он, оглядывая всех.
Мальчишки молчали.
— Если я залезу, вы тоже заберетесь? Да?
Никто ему не ответил.
— Кин-тян, ты полезешь?
— Зачем? — Я не обещал.
— А ты, Гин-тян?
— И я ничего не говорил.
— А ты, Камэити?
— И я тоже.
— Как?! Никто не хочет? Тогда и я не полезу.
— Почему?
— А потому что вы хитрые.
— Так ведь это ты сам сказал, что можешь забраться, — загалдели все.
— Ага! Если я один полезу на дерево, какие же это олимпийские игры?
На это возразить никто не мог. Как тут возразишь? Только Камэити и Цурукити твердили:
— А ты же говорил! Говорил!
А Сампэй, поглядывая на криптомерию, лихорадочно соображал: нет ли какого-нибудь способа взобраться на нее с помощью одной руки.
В это время позади послышался голос Дзэнты.
— Сампэй-тян! — Подбежал бледный запыхавшийся Дзэнта. — Мама зовет.
Сампэй сразу же забыл о том, что должен взбираться на криптомерию. Он помчался во весь дух к дому. Вбежав в дом, Сампэй очень удивился: стало как-то темно, словно в сумерках. Из прихожей он прошел в гостиную, из гостиной в дальнюю комнату. Кругом было пусто, будто в нежилом доме, В столовой остался только столик для еды, веник да щетка для сметания пыли.
«Мама, почему у нас так пусто стало?» — хотел было спросить Сампэй, но не спросил. Понял: пришли люди с фабрики и забрали все вещи. Мама собиралась куда-то уходить.
— Вы сидите дома, а я пойду к Оми-сан, — сказала она.
Оми-сан — адвокат, он живет в городе.
Мама вышла, сдерживая волнение, а мальчики так и остались стоять посреди пустой комнаты. Ни сидеть, ни лежать не хотелось. Когда дом пуст, он кажется чужим. Словно стоишь на обочине дороги и вот-вот пойдет дождь и подует ветер.
Итак, Акадзава Дзюдзо привел судебного исполнителя, погрузил на телегу все их имущество и увез. Он заявил, что вещи будут в большей безопасности, если хранить их на фабрике, поскольку есть опасение, что они могут быть перевезены в другое место или исчезнут. Дом был теперь пустым, словно его сдавали внаем. Было темно и холодно, и посреди этого пустого и холодного дома стояли в растерянности Дзэнта и Сампэй. Мама ушла в город к адвокату, и они не знали, чем заняться. Вдруг Сампэй спросил:
— Дзэнта, а качели забрали?
— Нет, качели не взяли.
— А мой велосипед?
— Велосипед? Не знаю. Может, взяли, а может, нет. Забыл.
Дзэнта опустил голову. По правде говоря, он знал, что и трехколесный велосипед Сампэя увезли.
— А… Ладно. Он старый, — сказал Сампэй.
Разговор успокоил мальчиков.
— Давай на качелях покачаемся, — предложил Сампэй.
— Давай, — охотно согласился Дзэнта.
Они побежали к хурме. Первым на качели залез Сампэй. Дзэнта качал его. Потом Сампэй раскачивал Дзэнту. Сначала они качались по пять-шесть раз, но ждать своей очереди не хватало терпения, и они стали качаться по одному разу.
— А теперь заберемся на хурму, — предложил Сампэй.
Полезли наперегонки. Не успели оглянуться, как оба сидели на верхушке дерева.
— А ну, кто быстрее спустится. И… раз!
Обдирая коленки, они соскользнули с дерева и шлепнулись на землю. Они уже не обращали внимания на такие мелочи, как ободранные коленки или синяки. Наоборот, им становилось все веселее.
— Побежали вокруг дома, — сказал Дзэнта.
— Давай.
— Раз, два… Стой! Пять раз обежим, финиш у хурмы. Раз, два, три!
Они побежали. Дзэнта, конечно, впереди. Сампэй не добрался и до половины пути и был только у гостиной, а Дзэнта уже крикнул: «Первый круг!» «Второй круг!» он выкрикнул, когда Сампэй был у кухни. Тогда Сампэй схитрил.
— Третий! — крикнул он, хотя сделал только два круга.
На последнем круге он разулся, босиком пробежал по веранде и через дальнюю комнату выскочил к финишу.
— Пятый!
У финиша они оказались одновременно. Дзэнта, конечно, рассердился.
— Э… так не пойдет, Сампэй-тян!
— Почему? Мы же не условились, как бегать.
— Нет, нет! Ты еще один круг должен сделать.
Однако мальчики сильно устали, да и ссориться не хотелось, поэтому, вместо того чтобы бегать, они взяли лежащую неподалеку циновку, расстелили ее под деревом и растянулись на ней, потные, тяжело дыша. Болели коленки, ободранные о дерево, но уныние как рукой сняло. Они отдыхали, забыв обо всем, глядя в высокое небо. Когда усталость немного прошла, Сампэй предложил:
— Дзэнта, давай десять раз обежим вокруг дома.
— Можно и десять, — согласился Дзэнта.
Сампэю хотелось утомиться, чтобы ни о чем не думать. Ведь, сколько ни думай, он ничем не мог помочь ни отцу, ни матери.
Тут ворота открылись, и во двор вошли дядюшка Укаи и мама. Дядюшка был не похож на самого себя. Он вошел в дом нахмуренный и насупившийся.
— Сампэй-тян! Поклонись дядюшке, скажи: «Я больше не буду баловаться, возьмите меня к себе», — велит мама.
— Не хочу! — заявляет Сампэй.
И сколько мама ни просит его, он твердит свое: «Не хочу!» Маме ничего не остается, как на следующее утро отправиться вместе с Сампэем в городскую больницу. В ту самую больницу, при которой она должна была поселиться с Дзэнтой. Там мама просит разрешения взять вместо Дзэнты Сампэя: он будет выводить собаку и кормить птиц. Однако главный врач больницы мягко отказывает ей:
— Этот ребенок? Нет, знаете ли…
И теперь они идут обратно домой. Присели отдохнуть на скамейке в городском саду.
— Сампэй-тян! Главный врач не хочет, чтобы ты поселился в больнице.
— Угу.
— А ты еще не надумал поехать к дядюшке Укаи?
— Нет.
— Что же мне теперь делать?
Сампэй молчит. Он думает, как им быть.
— Мам, а в море есть остров Робинзона…
— Вот как!
— Ну да! Мне Дзэнта рассказывал. Там живут козы, зайцы…
Сампэй думает: а что, если уплыть на необитаемый остров и поселиться там втроем — он, мама и Дзэнта. Но маме не до острова Робинзона. Она не слушает Сампэя, все думает о чем-то, о своем.
— Что же делать? — шепчет она подавленно и печально вздыхает.
— Мам! А что, если мы с Дзэнтой станем продавцами газет?
Сампэй вспомнил маленького продавца газет, которого видел у станции.
Мама молча встает. Они выходят из парка и идут по мосту над большой рекой. На середине его мама останавливается и, облокотившись о поручни, пристально глядит в воду. Тяжелые мысли не отпускают ее. «Не броситься ли в реку вдвоем с Сампэем?» — думает она. Мама поднимает голову, улыбается странно и ласково.
— Сампэй-тян! А что ты станешь делать, если я умру? — спрашивает она.
Сампэй медлит с ответом. Он не понимает, серьезно мама спрашивает или шутит. Он молча глядит на нее и улыбается. А мама склоняется к нему близко-близко и спрашивает:
— Ну так что же?
Сампэй продолжает улыбаться. Его немного пугает эта странная ласковость мамы.
— Пойдешь к дядюшке Укаи, если я умру. Да?
Мамино лицо совсем близко от его лица. И оно какое-то непонятное. А Сампэй все улыбается. Прохожих мало, садится солнце. Мама умолкает, пристально вглядывается в воду. Сампэй залезает на перила моста и усаживается на них верхом. Ему становится весело и интересно. Будто он скачет на лошади, как дядюшка Укаи. Сампэй приподнимается над перилами, вытягивает вперед руки, словно держит вожжи, и, забыв о маме, цокает, подражая цоканью копыт:
— Пака-пака, пака-пака!
— Ой! Сампэй-тян! — опомнившись, окликает его мама. И, прижав к себе, плачет.
«Что бы ни случилось, я не оставлю своего мальчика», — думает она.
Мама поплакала немного, обняв Сампэя, сидящего верхом на перилах моста, и сказала:
— Пойдем скорее, нас ведь Дзэнта ждет.
Она взяла Сампэя за руку, и они поспешили к дому. Когда они прошли немного, Сампэй заговорил:
— Мама, как ты думаешь, что лучше: пойти к дядюшке Укаи или не ходить?
— Ты же сам знаешь, что лучше, — сказала мама.
— Тогда я пойду.
— Правда?
— Ну да.
Мама засмеялась сквозь слезы.
— Вот и хорошо. А ты не будешь там озорничать?
— Нет. На деревья не стану лазать, к озеру и на реку ходить не буду. А зачем мне река? Лучше сидеть дома и читать книжки.
— Вот-вот. Будешь тихим и послушным мальчиком. Да?
— Приеду к Укаи, сразу тетушке поклонюсь и скажу:
«Я больше не буду безобразничать». Потом все время стану учить уроки, и сразу сделаюсь первым учеником в классе. И даже старостой.
— Правда?
— Ага! А потом пойду учиться в среднюю школу, а там и в университет поступлю. А когда кончу… — Тут Сампэй умолк. — Мама, а кем я сделаюсь тогда, ты не знаешь?
Он задумался. Маме не нужно было теперь ни о чем беспокоиться. Все складывалось хорошо, лишь бы Сампэй уехал завтра к дядюшке Укаи, а они с Дзэнтой стали бы служить в городской больнице.
— Пойдем, пойдем! Дзэнта ждет, — торопила она Сампэя, радуясь тому, что все обошлось благополучно.
Иногда она даже пускалась бежать трусцой и, войдя в дом, бодро и ласково спросила грустного Дзэнту:
— Заждался нас, малыш?
Дзэнта кивнул.
— Никто не приходил?
— Нет.
Мама устало опустилась у столика в столовой, чтобы перевести дух.
— Сейчас я сварю рис. Наверно, проголодался? — сказала она.
И тут ее внимание привлекла старая тетрадка, которая лежала на столике — на чистых ее листах Дзэнта от нечего делать рисовал в их отсутствие рожицы. На обложке тетрадки ничего не было написано, но мама, взяв ее в руки, сразу же поняла, что это был старый дневник ее мужа. Он был мелко исписан карандашом. «… Год Сёва»[39], — прочитала мама. Прошло, стало быть, десять лет. Пытаясь разобраться в записях, она обнаружила в тетрадке листок плотной бумаги, сложенный вчетверо. На одной стороне было написано:
РАСПИСКА
Капитал в сумме восьмидесяти тысяч иен, принадлежащий артели «Миц у ва», передаю акционерному обществу «Мицува», о чем и свидетельствую:
Председатель артели «Мицува»
Аояма Итиро (личная печать)
Года… месяца… числа…
На другой стороне листка стояло:
РАСПИСКА
Капитал в сумме восьмидесяти тысяч иен, принадлежащий артели «Мицува», получаю от имени акционерного общества «Мицува», о чем и свидетельствую:
Председатель акционерного общества «Мицува»
Нагао Бундзо (личная печать)
Года… месяца… числа…
Прочтя эти строки, мама переменилась в лице. Это был тот самый документ, в подлоге которого обвинялся ее муж.
Итак, она нашла документ, отсутствие которого обвинение предъявляло, как свидетельство вины ее мужа. Сначала она даже не поверила своим глазам. Взглянула на запись, сделанную в дневнике: «… месяца… числа».
Да, ее муж не воспользовался документом, который в свое время заставил его сочинить Акадзава. Теперь можно будет опровергнуть обвинение.
Руки ее дрожали, из глаз текли слезы, хотя она изо всех сил старалась сдержать их. Она склонилась к столику на рукав кимоно и заплакала. А когда подняла голову, увидела, что Дзэнта и Сампэй сидят по бокам и тревожно глядят на нее. Она улыбнулась им, не вытирая слез.
— Не волнуйтесь. Это я от счастья. Теперь все обойдется: я нашла вот эту бумагу. Отец может вернуться из полиции хоть завтра.
Мальчики, хлопая глазами, молча смотрели на мать. Все это было так неожиданно, что они ничего не могли понять. Мама хотела объяснить им все, но не могла теперь усидеть и минуты на месте.
— Побудьте оба дома, — сказала она. — Я схожу к Оми-сан. Скоро вернусь. Как знать, может быть, и вместе с папой.
Не успели они опомниться, как мама засунула документ и дневник за пазуху и ушла в темноту, в город. Лишь громко хлопнула калитка в воротах.
Некоторое время мальчики сидели молча у столика друг против друга. За эти десять дней их жизнь так часто менялась, что казалось, прошел уже год. В головах у них теснилось множество мыслей.
— Значит, папа вернется, — вымолвил наконец Сампэй.
— Мама говорит: вернется, — сказал Дзэнта.
— А когда?
— Может, сегодня или завтра утром.
Радость наполнила их до краев. Но тут Сампэй опустил голову и сказал тихо:
— Папа вернется, а я сплю. Что же делать, Дзэнта? А? Пожалуй, сегодня я не буду ложиться спать.
— Сегодня вечером он не вернется, — здраво, как всегда, рассудил Дзэнта.
— Почему ты так думаешь?
— А он не сможет так быстро прийти.
— Почему же? Ведь папа в городском полицейском участке. Он может и пешком дойти.
— Из полиции так скоро не отпускают.
— А… Наверно, полицейских много, и они должны посоветоваться друг с другом. Один говорит: «Можно отпустить», другой: «Нельзя». И таких, которые говорят: «Нельзя!» — я ненавижу.
Дзэнта невольно улыбнулся. А Сампэй продолжал:
— А ты знаешь, Дзэнта, что скажет папа перво-наперво, когда придет домой? Он скажет: «Как ты вырос, Сампэй!» Обязательно скажет, вот увидишь!
Наконец наступил день возвращения отца. Мама с утра прибрала в доме, а дядюшка Укаи и адвокат Оми-сан пошли в полицию встречать его. Мальчики не знали, чем бы заняться. Мама велела им переодеться и идти на дорогу, чтобы там встретить отца. Но они почему-то застеснялись и не пошли.
— Как быть? — спросил Сампэй у брата.
Они посоветовались и решили укрепить на верхушке хурмы новый флажок с красным кругом посередине и, как только папа войдет во двор, прокричать с дерева: «Бандзай!»[40]
Сразу стало очень некогда. Они срезали бамбуковую ветку, приклеили к ней рисовым клейстером бумагу, и снова на вершине хурмы заколыхался на ветру белый флажок с красным солнцем посередине. Затем они залезли на дерево и заранее уселись там, ожидая прихода отца. Несколько раз они прокричали громко «Бандзай!» для тренировки, после чего похлопали в ладоши. Уже миновало девять часов утра и десять, а папы все не было.
— Наверно, сегодня не придет, — вздохнул Сампэй, и в это время из-за фабрики показалась машина. Сверкающая, черная машина, похожая на жука-носорога. Она направлялась к их дому.
— Кто же это может быть? Зачем?
Им и в голову не пришло, что это приехал отец. Но автомобиль остановился у ворот их дома. Вышел дядюшка Укаи, за ним — адвокат Оми-сан. Последним появился небритый человек с заспанным лицом в свободно болтающемся кимоно, похожем на нэмаки[41]. Это был отец. Все трое молча прошли в дом. Кричать «Бандзай!» почему-то не захотелось. Мальчикам стало сразу тоскливо. Притихшие, они молча сидели на дереве. А рядом на палке колыхался флажок с красным солнцем посередине. Тем временем из дома послышались оживленные голоса и смех. Тут уж ни Дзэнта, ни Сампэй не могли спокойно усидеть на месте. Им захотелось сделать так, чтобы все знали, где они.
— Дзэнта, крикни: «Бандзай!»
— Ну вот еще! Кричи сам.
— Бандзай! — тихонько пискнул Сампэй.
Отчего-то у них обоих не хватало смелости крикнуть громко.
Тогда они решили покататься на качелях. Разогнали их чуть ли не до неба. Но отец не обратил на это никакого внимания. Делать нечего, мальчики притаились в тени веранды, у гостиной, и, пригнувшись, тихонечко позвали:
— Папа! Папа!
Видимо, отец не услышал. Тогда они заорали, что было мочи:
— Па-па!
Убежали к прихожей и там спрятались. Посидели немного, вылезли из укрытия и снова притаились у веранды. Опять крикнули: «Папа!» — и удрали. Однако и на этот раз их никто не заметил. В гостиной продолжался разговор, слышался смех. Придется отважиться на что-нибудь дерзкое. Сампэй выскочил из-под веранды и не пригибаясь побежал мимо гостиной к черному выходу, вопя на ходу:
— Папа!
Дзэнта тоже не заставил себя ждать. Трижды выкрикнув скороговоркой: «Папа! Папа! Папа!», он промчался мимо веранды к Сампэю. Встретившись у черного входа, они расхохотались, подпрыгивая на месте, — игра им нравилась.
А отец в это время рассказывал в гостиной:
— Да, здорово мне навредил этот Акадзава. Припрятал подлинный документ, а меня заставил написать новый. Я сказал в полиции, что написать-то я написал, но не воспользовался им. Однако у меня не было доказательств, что документ, выданный им за фальшивый, в действительности — подлинный. Очень натерпелся я из-за этого Акадзавы.
Отец вернулся, а Акадзаву и Саяму увели в полицию. Выяснилось, что Акадзава в корыстных целях скрыл подлинный документ о передаче отцом денег артели акционерному обществу. Более того, он произвел незаконную опись имущества в доме Сампэя и Дзэнты. У их отца не было никаких долгов, за что следовало бы описывать их имущество. А Акадзава заявил, что отец якобы неправильно выплачивал зарплату рабочим и служащим, поэтому он-де и забрал его имущество.
После того как Акадзаву и Саяму препроводили в полицейское управление, снова состоялось собрание пайщиков. Саяму убрали с места управляющего и назначили на это место отца Сампэя и Дзэнты. В тот же день у ворот фабрики собрались ребята и, изображая привратников, выкрикивали:
— Пожалуйте! Первый, второй, третий…
Сампэй не пошел к фабрике. Он качался на качелях, когда прибежали запыхавшиеся Цурукити и Камэити и доложили:
— Сампэй-тян! Шестнадцать человек пришло. Пойдем скорее, будем дальше считать.
— Не, не охота. Лучше зовите всех сюда. Я расскажу о каппе. Знаешь, как интересно! Когда я жил у дядюшки Укаи, меня унесло вниз по реке в бадье. Я доплыл до глубокого-преглубокого омута. Гляжу: из воды показалась огромная черепаха. И как ты думаешь, кто сидел на ее панцире? На ее панцире сидел каппа с блюдечком на голове.
Услышав такое, Цурукити подобрал неподалеку осколок черепицы и положил себе на макушку.
— Я — каппа. А Камэити будет большой черепахой. Ну, пошел, Камэ-тян! Что же ты не шевелишься?
Цурукити уселся верхом на Камэити. Камэити зашагал на четвереньках, выкрикивая: «Уо-уо!» — черепаха тоже должна издавать какие-то звуки, а то не интересно.
— Сампэй-тян! Иди, садись верхом на Камэити. Прекрасная черепаха! Ну, давай пошевеливайся! — покрикивал Цурукити.
Потом они втроем побежали к воротам фабрики и стали там играть в каппу. Тот, кто был «черепахой», привязывал сзади веревочный хвост, а тот, кто был «каппой», клал на голову осколок тарелки или черепицы. Но скоро им надоело ползать на четвереньках, они разбились на группы и устроили соревнования по бегу: хвостатые «черепахи» бегали с «каппами» на плечах. Проигрывала та пара, у которой с головы «каппы» падал осколок тарелки или черепицы. Увлеченные игрой, мальчишки не заметили, как кончилось общее собрание пайщиков.
Отец Сампэя и Дзэнты снова был избран управляющим фабрикой, а конфискованное имущество вернулось в их дом.
Акадзаву и Саяму вскоре отпустили из полицейского участка — за них просил отец мальчиков.
Длинные летние каникулы подходили к концу. Однажды у ворот их дома послышался голос, которого Сампэй давно уже не слышал:
— Сампэй-тян! Выходи играть!
Сампэй выскочил из дома — за воротами стоял Кинтаро.
— Давай поиграем вместе? — сказал он.
— Давай! — согласился Сампэй.
Они обнялись и зашагали к фабрике. Но не успели отойти от ворот, как увидели Акадзаву, идущего в их сторону. Он улыбался, хотя до мальчиков было еще шагов двадцать.
— Далеко ли направляетесь, малыш? — спросил он, заглядывая в лицо Сампэю, когда поравнялся с мальчиками.
Сампэй промолчал, не зная что ответить. Но ему стало очень жалко Кинтаро — Акадзава теперь не обращал на него никакого внимания, — и он сказал громко:
— Я иду играть с Кинтаро!
— О, какой молодец! Возьмите и меня в компанию.
— Не возьмем, — сказал Сампэй.
Акадзава собирался было еще что-то сказать, но Сампэй крикнул:
— Бежим, Кин-тян!
И они побежали. Кинтаро был теперь тихим и послушным, все делал так, как говорил ему Сампэй. Когда они отбежали немного, Сампэй сказал:
— Этот Акадзава — дрянь. От него надо подальше держаться, а то возьмет да и полицейского приведет.
СТРАННЫЙ МИР
Сампэй говорит, что лев сильнее удава. А Дзэнта — что удав сильнее льва.
— Иной лев больше быка, — утверждает Сампэй.
— А удавы еще больше. Знаешь, какие бывают? Десять метров в длину, — не сдается Дзэнта. — Увидят льва — сразу на дерево. Лев на дерево залезть не может. Пока он там рычит, внизу, удав зацепится хвостом за верхнюю ветку и бросается оттуда вниз. Только лев захочет прыгнуть на него, удав возьмет да и обовьется вокруг него. Тут уж льву конец. Задушит его удав своим телом, будто канатом.
— А если дерева поблизости нет?
— Как это нет! Удавы водятся только там, где есть деревья.
Сампэй задумывается. Он уверен, что лев сильнее удава, но доказать этого не может.
— Все равно лев сильнее! — тихо говорит он.
— Проиграл! Проиграл! — кричит Дзэнта.
Сампэю обидно.
— А вот и нет! А вот и нет! — твердит он.
Начинается драка, и победа, конечно, достается удаву.
Сампэй повержен и зажат между ногами брата.
— Отпусти! Больно! — хнычет он.
Слезы вот-вот закапают из его глаз.
Тогда Дзэнта ослабляет хватку и отпускает брата.
— Понял теперь, что удав сильнее? — говорит он. — В Африке удавы всегда вот так расправляются со львами.
Сампэя это не убеждает, но Дзэнта победил, ничего не поделаешь, придется смириться. Помолчав немного, он говорит:
— А кто сильнее: лев или волк?
И игра начинается сначала.
— Волк! — говорит Дзэнта.
— Нет, лев, — не уступает Сампэй.
— Волки по одиночке не ходят. Они стаями бегают, по сто волков в стае. Окружат двух-трех львов и загрызут их.
— А если один на один?
— Так не бывает. Волк один не ходит.
— Ну, а лисица?
— И лисица сильнее льва.
— Неправда!
— Почему же? Лисица умная. Знает, где у льва уязвимое место. Увидит льва — и спрячется в траву. А как лев пройдет мимо, она следом побежит и набросится на него.
— А если лев настороже будет?
— Все равно. Лисица очень ловко прячется. Лев и не заметит ее.
— Не буду я больше играть! Ты хитрый! — возмущается Сампэй.
— Что ж поделаешь! Лисица — хитрый зверь. В этом ее сила.
— Нет уж, нет! Победил лев. Лисица проиграла. Лисица проиграла! — завел было Сампэй, но брат схватил его за плечо и сказал:
— Ну, ладно. Я буду лисицей, а ты львом. Давай — кто кого. Вот увидишь, лисица победит. Найдет слабое место у льва.
— Ага! — хнычет Сампэй. — Ясное дело, ты сильнее меня, ты же старше.
Но Дзэнта неумолим. Тогда Сампэй уточняет:
— Вот если ты по правде лисицей станешь…
— Ладно, все буду делать, как настоящая лисица. А ты — как лев.
Сампэй все еще сомневается, стоит ли связываться с братом, но Дзэнта уже притаился у столика, пригнулся — совсем как лисица.
Тогда Сампэй встает на четвереньки, разевает рот и рычит:
— Р-р-р!
Он кажется себе сильным. «Подумаешь, лисица! Одним глотком проглочу». Однако лисица почему-то хихикает.
Видно, лев ей вовсе нипочем. Думает, куда бы вцепиться. В ответ на рычание льва лисица тявкает:
— Тяв-тяв-тяв!
— Р-р-р-р! — рычит лев и начинает ходить по комнате. Он ходит на четвереньках, высоко приподняв задок, то и дело широко разевает рот и устрашающе выпучивает глаза. Иногда лев подбрасывает задние лапы и даже становится на голову. Подражает «Львам из Этиго»[42], представление которых Сампэй видел как-то на улице. Словом, вид у льва очень свирепый.
А Дзэнта разводит руками, как бог Инари[43].
— Тяв-тяв-тяв! — тявкает он и вдруг, не выдержав, хохочет. Лев умолкает и встает на ноги.
— Ну вот, ты еще и смеешься…
— Извини. Больше не буду. Уж слишком ты стараешься!
И снова лисица начинает тявкать, а лев рычать. Лев просто ужасен. Приблизившись к лисице, он высовывает язык и облизывается. Тут не только лисица, но и тигр и даже слон и тот испугался бы и удрал. Однако лисица нисколько не робеет. Знай себе посмеивается. И лев не решается напасть на нее. Он делает вид, что хочет вцепиться в лису, но тут же пятится назад. Обойдет комнату кругом, приблизится к лисе и зарычит. Потом потрясет задними лапами и встанет вниз головой. И вот, когда лев стоял так, вниз головой, лисица, коротко тявкнув, уселась на него верхом и схватила за уши.
Лев свирепо зарычал, пытаясь сбросить с себя лисицу, брыкнулся и наконец заорал человеческим голосом:
— Ай! Больно! Ты что?!
— Вот это и есть слабое место у льва.
— Сказал тоже! Разве у лисицы есть руки?
— Верно, рук нет. Зато зубы есть. Хочешь укушу за ухо? Укусить?
Этого Сампэй никак не хочет.
— Сдаюсь! — говорит он.
— Вот видишь, лисица сильнее льва. А лев — большой трус.
У Сампэя нет сил подняться и наподдать Дзэнте за такие слова. Он лежит на татами, отдуваясь. Дзэнта прыгает на одной ноге по комнате и кричит:
— Лисица — храбрый зверь! А лев — плакса и трус!
Сампэй не выдерживает.
— Лисица — хитрюга! Если бы ты был собакой, я обязательно победил бы.
— Пожалуйста! Буду собакой. Кем бы я ни был: собакой ли, кошкой ли, мышью ли — все равно победа за мной, — хвастает Дзэнта и даже откашливается важно: — Э-хэн!
Отдышавшись немного, Сампэй снова начинает рычать и ходить вокруг Дзэнты, только больше не становится вниз головой и старается держаться подальше от брата, который теперь стал собакой. Сампэй трясет головой, как лев, которого он видел в зоопарке. А Дзэнта притаился, как всегда у столика, в углу, лает и поскуливает или посмеивается надо львом.
Потом он становится на четвереньки и идет ко льву, насмешливо улыбаясь. От этой улыбки льву становится не по себе, и он потихоньку отступает, пока не упирается задом в стену. Тогда собака протягивает лапу и щекочет страшного льва под подбородком. Лев пытается вцепиться в собачью лапу, но не успевает. Лапа щекочет его шею, Сампэй смеется, а Дзэнта уже добрался до его подмышек. Сампэй падает от смеха навзничь, бьет ногами и катается по татами. Лев опять побежден.
— Лев — слабак! — говорит Дзэнта.
А Сампэй ничего не может поделать; он лежит на татами и тяжело дышит.
— Теперь я буду мышью. Идет? — предлагает Дзэнта.