— Разве можно так разговаривать с бабушкой? — огорчилась старушка.
Сампэй ей понравился и не хотелось, чтобы он так говорил.
— Я и вправду твоя бабушка.
— Вот еще! Нет у меня никакой бабушки!
— А откуда тебе знать?
— А вот и знаю!
— А мама твоя дома?
— Мамы нет.
— А папа дома?
— И папы нет.
— Может быть, Дзэнта дома?
— И Дзэнты тоже нет.
А бабушке и так хорошо. Она рада тому, что видит своего внука и разговаривает с ним. И старушка, улыбаясь, продолжала смотреть на Сампэя. Однако Сампэю это не понравилось.
— Пойду позову маму! — сказал он и, выскочив за ворота, побежал в поле.
Мама и Дзэнта рвали полынь на меже. Мама обещала вечером испечь лепешки из полыни. Тут прибежал запыхавшийся Сампэй.
— Мама! Пришла какая-то старушка. Очень чудная!
— Да? — Мать сразу же догадалась, кто это мог быть.
А Сампэй продолжал:
— Совсем как Ямамба![45]Говорит: «Я — твоя бабушка!»
Ну, я сразу же сюда побежал. Она клетку с птицами на грушу привязала. А в клетке — красные птицы!
— Да ну? — удивился Дзэнта.
— Может, это волшебница какая-нибудь? — сказал Сампэй.
— Очень может быть! — сказала мама, распрямляясь.
Дети радостно суетились, а у нее на сердце было тяжело.
Она чувствовала, что это не кто иной, как ее мать. На днях на лугу она встретила своего отца, а теперь вот мать пришла.
Когда-то родители отказались от нее. И это было нелегко пережить. Сама-то она встретит мать с радостью, однако как отнесется к этому визиту ее муж? Когда-то родители сказали, что навеки отрекутся от нее, если она выйдет замуж за Аояму Итиро. Конечно, это было давно, и все же Аояма может не пойти на примирение… За эти долгие годы старики ни разу не вспомнили о своей дочери. С этими мыслями Хисако подошла к воротам дома.
|
|
— А старушки-то нет! — изумился Сампэй.
И вправду, под грушей никого не было, лишь лежали осыпавшиеся лепестки цветов.
— Вот чудеса! — воскликнул Сампэй.
На груше висела клетка с красными птицами, а под ней на шнурках качались разные вещи: сверкающая труба, свисток, карамель, шоколад.
— Бандзай! — завопили мальчики.
Предположения Хисако оправдались. С тяжелым сердцем она оглядела сад и вошла в дом. В прихожей стояли гэта, однако старушки в гостиной не оказалось.
Хисако удивилась и громко сказала:
— Может, стесняется? — Она хотела, чтобы старушка ее услышала.
И тогда в столовой раздался смех.
Раздвинув фусума, Хисако в изумлении остановилась — у хибати сидела ее мать и пила чай. Как же она изменилась! Совершенно седая, она сидела у хибати, словно маленькая статуэтка. Когда они расстались, матери не было и шестидесяти, теперь ей семьдесят.
— Это ты, мама? — Хисако застыла, глядя на мать. По щекам ее покатились слезы.
— Что же ты плачешь! Радоваться надо.
С годами старушка как будто проще стала, как бабушка из детской сказки.
— Мне кажется, — сказала старушка, — будто я в воробьиной гостинице остановилась. Внуки словно воробышки. Такие славные! Там, у ворот, я повесила подарки. Заметили они?
— Конечно. Очень рады.
— Ха-ха-ха! — раскатисто рассмеялась старушка.
И Хисако стало легко, как будто и не было разлуки длиною более десяти лет. Она налила чай и достала печенье.
— Позову детей и Аояму, — сказала Хисако и вышла в прихожую. И словно окаменела — грудь ее сжалась при мысли о старой матери, которая стала теперь как малое дитя, что быстро забывает о горьких слезах.
|
|
Тут вошли Дзэнта и Сампэй с подарками в руках. Они радостно смеялись.
— Чудная старушка!
— Очень забавная! — переговаривались они.
— Бабушка в столовой. Поздоровайтесь и скажите ей спасибо, — велела Хисако и пошла за мужем.
Аояма работал в персиковом саду, на холме.
— Послушай! — сказала Хисако, поднявшись на холм. — Бабушка приехала.
— Что?
— Мать моя приехала.
— Зачем?
— А так просто.
— И что же?
— Я чай поставила, угощенье достала.
— Гм…
— Ты не придешь?
— Они же не признают меня. Отвергли. А теперь вот приехали. Как это понимать?
— Да ладно! Ты только взгляни на мать. Как дитя малое. Сердиться на нее невозможно.
Аояма бросил мотыгу, сел на межу и, обхватив голову руками, задумался.
— Спустись ненадолго. Посиди. О прошлом не вспоминай.
В это время из дома послышались звуки трубы. Это Дзэнта и Сампэй трубили на веранде в свою новую трубу.
Отправив старуху в дом Аоямы, старый Оно не мог успокоиться.
«Не заблудилась ли старая? Не бродит ли теперь одна в бамбуковой чаще?» — подумал он и рассердился.
Не вытерпев, старик вывел лошадь и поскакал на луг, который был неподалеку от дома Аоямы. Миновав перевал, он проехал по дамбе вдоль реки и оказался у луга. Сегодня там не было ни коров, ни детей. К дому подъехать он не решился, а быстро поскакал по дамбе, вверх по течению.
Стук копыт его коня гулко раздавался в горах.
Старику нужно было успокоиться. Он был зол на самого себя, на то, что не мог поехать прямо к дому зятя, хотя ему не терпелось это сделать. А может быть, его раздражало то, что ему захотелось побывать в доме, где живет Сампэй? Лошадь, чувствуя настроение хозяина, стремительно летела по дамбе, и так они проскакали, должно быть, с ри. Конь покрылся испариной, старик тоже устал. Вместе с усталостью пришло успокоение, и старик превратился в доброго деда. Решительно повернув коня, он спокойно направился к дому Сампэя. Теперь он мог войти в этот дом и с легким сердцем встретиться с Аоямой.
|
|
На лугу собралась целая толпа ребятишек.
И когда только успели набежать! Заметили старика и наперегонки мчатся на дамбу. «Дедушка!» — кричат на разные голоса. Присмотревшись, он увидел, что они все в масках: кто маску тэнгу[46]нацепил, кто маску черепахи, а кто и ямамбы. Старик не мог удержаться от смеха. Каких только тэнгу здесь не было! «Тэнгу Большой», «Тэнгу Маленький», «Тэнгу-Ворон». И к тому же это были те самые маски, которые он на днях привез в подарок Сампэю и этим мальчишкам.
— А Сампэй здесь? — просто спросил старик, наклонившись с лошади.
«Тэнгу Маленький» и «ямамба» переглянулись и сказали:
— Нет.
— Ну, а Дзэнта?
«Тэнгу-Ворон» и «Черепаха» переглянулись и сказали:
— Их обоих нет. Они дома.
— Так… Ну, а дом их где?
— А вон!
И дети пошли вперед, показывая дорогу. Конь двинулся следом за ними. Слева и справа от него шагали «тэнгу», «черепахи» и «ямамбы». И старик невольно рассмеялся. Тут один из «тэнгу» протянул ему маску «Тэнгу Большого».
— Возьмите, дедушка!
— Откуда это?
— Да она у нас лишняя оказалась.
Это была та самая маска, от которой отказался Сампэй. Старик охотно взял ее и, превратившись в «Тэнгу Большого», поехал к дому внуков.
А там все собрались у коровника, где были привязаны коровы по кличке Сирояма и Санда, и рассказывали бабушке, как Сампэй свалился с коровы. Тут в ворота въехал всадник в маске «Тэнгу Большого», в сопровождении целой оравы мальчишек.
— Ну как мы выглядим? — весело спросил «Тэнгу Большой».
По голосу и фигуре все сразу догадались, что это был старик Оно, и, увидев огромные маски на маленьких фигурках, стоящих рядом с ним, расхохотались. Так было забыто отчуждение, длившееся более десяти лет, и никто более о нем никогда не вспоминал.
КОНЕЦ ВЕСНЫ, НАЧАЛО ЛЕТА
Отец Сампэя и Дзэнты заболел воспалением легких и его положили в больницу. Мать поселилась там же, чтобы ухаживать за ним. Мальчики в доме одни, однако ни скучать, ни бояться чего-либо им некогда — в доме чрезвычайное положение. Правда, еду им готовит жена скотника, но в остальном они предоставлены самим себе.
Воскресное утро. Еще очень рано, но Сампэй уже на ногах.
— Дзэнта! — зовет он брата. — Пошли скорее на горку. Будем делать зарядку. Скоро солнце взойдет.
На часах четыре утра. Но еще вчера они договорились, что теперь станут закаляться. Да и мама, уходя в больницу, сказала:
— Меня не будет неделю, а может, и две. Извольте заботиться о своем здоровье! — И голос у нее при этом был необычно строг.
Да, теперь надо быть бодрыми и мужественными.
— Дзэнта! — зовет Сампэй.
— Слышу! — откликается Дзэнта и, отбросив одеяло, подпрыгивает на постели.
Он подпрыгивает еще раз, повыше, и они наперегонки раздвигают ставни и бегут на горку за домом. Солнце еще не встало. Мальчики направляются в персиковый сад. Там за сосной они облюбовали ровное местечко. Прибежав под сосну, они становятся по стойке «смирно!».
— Внимание! — подает команду Дзэнта. — Начинаем упражнения для ног.
Потом они делают упражнения для пояса, для рук, и, наконец, для шеи. Зарядка закончена, но Сампэй недоволен. Ему все еще мало.
— Внимание! — истошным голосом вопит он, закрыв глаза. Голова его при этом трясется, а рот разинут.
Дзэнте становится смешно, и он хохочет.
— Ты чего? — оглядывается Сампэй, не понимая, что причина смеха — он сам.
— Да так.
Сампэй, подражая брату, кричит:
— Упражнения для шеи начинай!
Сдерживая смех, Дзэнта вертит шеей: «Раз-два-раз-два…»
Они двигают ногами, руками, наклоняются и выпрямляются, а когда кончают зарядку, на востоке, за дальними горами, уже поднимается круглое, как диск на японском флаге, солнце. Оно большое и темно-красное.
— Бандзай! — орут мальчики во все горло и машут руками, приветствуя утреннее светило.
Затем они завтракают у жены скотника и идут домой. Там они растягиваются на татами, но им кажется, что в доме появилось слишком много теней и эти тени все сгущаются и сгущаются. Сампэю не лежится.
— Дзэнта! Давай поборемся.
— Не, — отказывается Дзэнта, ему не хочется.
— Тогда что ты будешь делать?
— Читать, что задали.
— Ну вот!
Сампэю ответ брата не нравится. Он считает, что надо закаляться. Ведь они назвали эту неделю «Неделей укрепления тела и духа». Поэтому он встает и молча уходит. «Пойду в горы. Там найду чем заняться, — думает он, поднимаясь по склону. — Ага! Нужно укреплять мышцы ног. Нечего идти на двух ногах. Поскачу вверх на одной ноге». И он скачет по дорожке на одной ноге.
Итак, Сампэй скачет в гору на одной ноге. Отец в больнице. Мать неотлучно при отце. Они с братом одни в доме. Нужно закаляться. Укреплять ноги. Сегодня он будет закалять свои ноги. Прыг! Прыг! Прыг! Однако здорово это у него получается! Только утомительно очень. Сначала он делает пять прыжков, не меняя ноги, потом четыре, три прыжка, и наконец, не может сделать ни одного прыжка. Он стоит на одной ноге и потихоньку оседает, и вот уже почти касается земли. Если дальше так стоять, то начнешь качаться и завалишься на бок. И тут Сампэй подумал, допустим, что он не может сделать двух шагов на одной ноге, но один-то шаг он в состоянии сделать! Ведь человек так и ходит. Шаг за шагом, ступая то одной, то другой ногой. И с криком «Э-гей!» он взбегает на вершину холма.
Вот и все дела! И притом поднимался не на двух ногах, а попеременно то на одной, то на другой.
Так, довольный сам собой, размышляет он, отдыхая на траве. Что бы еще такое придумать? Сампэй оглядывается. «Ага! Да здесь обрыв! Не особенно крутой, но от края обрыва до персикового сада с метр будет, пожалуй. Надо попробовать спрыгнуть с обрыва. «Бандзай! Тренировка в прыжках с высоты! Укрепляет не только тело, но и дух. Начну с метра, а там стану прыгать с высоты двух-трех метров, а потом и до ста или двухсот метров дойти можно».
Отец болен, и он, Сампэй, должен стать сильным человеком.
— Ну, начну, пожалуй!
Он плюнул себе на ладошки, потер одну руку о другую, храбро подошел к краю обрыва, встал там, где высота была не более метра. Подумаешь, обрыв! Он прыгнул вниз, даже не сгибая коленок. Потом мигом взобрался на скалу и подошел к тому месту, где высота достигала метра полтора.
«Раз, два, три», — скомандовал он сам себе и, согнув колени и выставив вперед кулаки, прыгнул в сад.
— Прекрасно! Прекрасно! — громко похвалил он сам себя. — Теперь попробую прыгнуть с более высокого уступа. Э-хэн! — откашлялся он важно, подергал себя за воображаемые усы, провел рукой по щекам. Это тебе не шуточки! Можно и поважничать. Гин-тян или Камэкити-кун не очень-то решились бы прыгнуть с такой горы.
— Раз, два, три! — крикнул он и приземлился довольно удачно, только немного зазевался и коснулся рукою земли. Но, в общем, честь свою не уронил.
Ну, теперь последний прыжок — два метра. Вот это страшно! Ничего не скажешь. Вот когда потребуется мужество. Сампэй отошел от края обрыва шагов на двадцать, чтобы разбежаться для прыжка. Затем выставил вперед левую ногу, крикнул:
— Внимание! Марш! — и побежал.
Однако тут он сплоховал. Не успел оттолкнуться ногой о землю. А остановиться уже не смог. И на полной скорости свалился вниз.
«Ну вот, упал!» — подумал он смущенно. Отряхивая землю с одежды, он заметил, что из безымянного пальца левой руки течет кровь. Он поднес палец к глазам, и вдруг стало горячо и больно. Он сжал его рукой, но кровь сочилась сквозь, пальцы.
Итак, Сампэй прыгал со скалы, чтобы воспитать в себе волю, стать сильным человеком. Один прыжок оказался неудачным: он поранил себе палец. Однако Сампэй не позволил себе заплакать. Он сжал палец другой рукой и, терпя боль, побежал домой. Он не сказал, что поранил палец, а крикнул:
— Дзэнта! Нет ли у тебя бинта?
— Зачем? — откликнулся он.
— Завязать палец.
— Палец?
— Ну да! Кровь идет.
Дзэнта встал из-за стола и выскочил на веранду. Увидев окровавленный палец брата, он побледнел.
— Что это? — спросил он.
Но Сампэй бодро ответил:
— Ничего особенного! Просто кровь идет, и все.
Дзэнта стал искать вату, бинт, перекись водорода, выдвигал ящики комода, стучал дверцами шкафов.
— Наверно, больно?
— Совсем немного, самую малость, — сказал Сампэй.
Однако, когда Дзэнта, намочив ватку перекисью водорода, приложил ее к ранке на пальце, Сампэй сморщился.
— Больно? — спросил Дзэнта.
Сампэй покачал головой.
— Все-таки больно, наверно.
— Говорят тебе: не больно! — рассердился Сампэй.
Дзэнта завязал палец бинтом, Сампэй лег на татами и тяжело вздохнул. Заметив это, Дзэнта снова сказал:
— Ведь больно!
Тогда Сампэй вдруг вспылил:
— Говорят же тебе: не больно! Так нет же! Ты одно твердишь: «Больно? Больно?» Так и вправду заболеть может.
И действительно! Палец и вправду заболел. А из глаз покатились слезы. И, придвинув к себе лежащую рядом подушку, Сампэй уткнулся в нее лицом и принялся плакать, прерывисто дыша. Дзэнте стало жаль брата. Теперь, когда нет папы и мамы, он должен заботиться о Сампэе. Нет ли чего-нибудь сладкого? Или фруктов? Надо принести Сампэю.
— Сампэй-тян! Хочешь сладкого сиропа? А может, молока с сахаром выпьешь? — спросил он.
Но Сампэй не отвечал брату, а твердил что-то свое, всхлипывая.
— Что? Скажи яснее. Я для тебе все сделаю, — сказал Дзэнта.
Но, наклонившись к брату, он услышал:
— Мама! Мама!
Тогда Дзэнте и самому захотелось позвать маму. Но он сдержался. Он — старший брат. Должен понимать, какое трудное сейчас положение в доме. И, достав из стенного шкафа одеяло, Дзэнта сказал:
— Приляг, Сампэй!
Больше он ничем не может помочь братцу. Однако, укрывшись с головой одеялом, они тотчас успокоились, словно оказались под боком у матери. И, переглянувшись, даже улыбнулись друг другу.
Итак, укрыв одеялом Сампэя, который плакал и звал мать, Дзэнта и сам залез под одеяло, и там они взглянули друг на друга и улыбнулись. Сампэй успокоился и, успокоившись, сказал:
— Знаешь, Дзэнта! А я прыгнул с высоты в полтора метра!
— Да ну!
— Ага. А вот прыгнуть с двух метров не удалось. Палец поранил.
Так Дзэнта узнал, почему Сампэй поранил палец.
— А ты можешь прыгнуть с такой высоты? — спросил Сампэй.
— Конечно. Это же не вверх прыгать, а вниз.
— Тогда пойдем. Посмотрим, у кого лучше получается.
— Нельзя. Опять палец повредишь.
Но делать нечего. Сампэй уже встал.
— Идем! Идем! — Он потянул Дзэнту за руку.
И они отправляются на обрыв, на горе за домом.
— Вот отсюда, — объявил Сампэй, становясь на краю скалы, с которой он прыгал в сад.
— Подумаешь, — говорит Дзэнта и легко прыгает вниз. Осмотревшись, он кричит: — Ага! Вот обо что ты порезал палец!
И, выкопав наполовину зарывшийся в землю осколок бутылки, отбрасывает его в угол сада. Тогда Сампэй тоже говорит, как Дзэнта: «Подумаешь!» — и прыгает с уступа. Ну вот, оказывается, не так уж страшна эта высокая гора, на которой он так долго тренировался. Сампэй оглядывает окрестности, пытаясь выискать что-нибудь новое для закаливания тела и духа. Ага! Вот что потребует отваги во сто, в тысячу раз больше — прыгать с обрыва с закрытыми глазами! Говорить никому не надо. Он будет тренироваться один и научится прыгать с закрытыми глазами с самой высокой скалы. Вот все удивятся! И он, Сампэй, станет знаменитым. И Сампэй говорит Дзэнте:
— Дзэнта, ты идешь вниз?
— Иду. А ты?
— Я тут останусь.
— Зачем? Опять палец порежешь.
— Не порежу. Ступай вниз.
— Что-нибудь придумал?
— Нет, — качает головой Сампэй.
Дзэнта, то и дело оглядываясь назад, спускается по склону.
Ну, вот теперь можно заняться прыжками вслепую. Сампэй становится на краю обрыва, там, где высота достигает примерно одного метра, и закрывает глаза. Тут ему кажется, что перед ним темная пропасть метров сто глубиной или вообще бездонная яма. И хотя он знает, что здесь не больше метра до земли, он не ощущает этого. Где уж тут прыгать! Сампэй открывает глаза и видит внизу землю совсем близко. Закрывает — земля исчезает во тьме. Тогда он зажмуривается и идет вниз по пологому склону. Ему кажется, что он, того и гляди, свалится с горы, его все тянет и тянет к краю обрыва. Поэтому, сделав шага три, он открывает глаза. Пройдет еще шага четыре и снова открывает глаза.
Так Сампэй спускается с горы и идет к дому. Теперь он с восхищением думает о слепых.
— Все же слепые молодцы! С сегодняшнего дня я буду ходить, как слепой, — говорит он Дзэнте и начинает двигаться по дому так, словно ничего не видит.
…И вот однажды, когда Сампэй бродил по дому, будто незрячий, из города вернулся скотник.
— Сегодня я навестил вашего отца, ребятки! — сказал он. — Ваша мама велела передать вам, что отцу стало лучше. Она просит вас не волноваться и вести себя хорошо. И еще просила вас написать папе письмо. Напишите сегодня, а я пойду завтра с молоком в город и заодно отнесу.
Мальчики сразу же уселись за стол, приготовили ластики и карандаши и принялись сочинять письма. Целый час они писали, стирали, снова писали, и вот что получилось:
Как твое здоровье, папа? Сара я ма-сан сказал нам, что тебе лучше. Скорее поправляйся и приходи домой. Нам вдвоем совсем не скучно. Все время кажется, что вы с мамой где-то в доме. Только когда мы идем в школу или возвращаемся из школы, немного грустно. Невесело и по утрам, когда встаем, и когда спать ложимся, тоже чуть-чуть грустно. Теперь мы уже привыкли жить одни. Пока тебя нет, папа, мне хочется чему-нибудь научиться. На этом сегодня кончаю.
Третьего июня. Дзэнта.
Папа! Я сегодня ночью проснулся, а в коровнике коровы замычали: «Му-у!» И тогда я подумал о тебе. Спишь ли ты в больнице или нет. Ты спал или не спал? Думаю, часов двенадцать было. Часы много раз пробили. Скорее поправляйся и приходи домой. Мы совсем не ссоримся, ведем себя тихо.
Сампэй.
Они положили оба письма в конверт, написали на нем: «Аояма Итиро-сама»[47], заклеили и на обороте поставили свои имена. Иероглифы стояли рядком, как два братца, и мальчики засмеялись. Очень интересно писать письма!
— Сампэй-тян! Давай еще напишем, — предложил Дзэнта.
— Давай! Теперь — маме. И дедушке Оно, который на лошади приезжал.
— И ему тоже.
Дедушка! Как ты поживаешь? Мы теперь в доме одни. Папа заболел и лежит в больнице, а мама за ним ухаживает. Мы каждый день ждем, не послышится ли стук копыт твоей лошади, не приедешь ли ты и не покатаешь ли нас на лошади.
Аояма Дзэнта.
Дедушка! Я теперь стараюсь все делать с закрытыми глазами. Это очень трудно. За один или два дня не научишься. И сегодня я подумал, что слепые люди — молодцы. Я теперь собираюсь многому научиться. И скоро я буду так хорошо ездить на корове, что уж никак не свалюсь. Папа заболел, и мама с ним в больнице, так что приезжай поскорее, дедушка, и покатай меня на лошади по лугу шагом и рысью.
Аояма Сампэй.
Так написали они, не зная, что дед снова запретил бабушке навещать дом Аоямы Итиро. Они положили письма в конверт и попросили Сараяму опустить их в почтовый ящик в городе.
Что же сказал старик, прочтя эти письма?
Старика Оно в это время дома не было. Бабушка долго рассматривала письмо с именами Дзэнты и Сампэя на конверте, очень хотелось ей заглянуть внутрь, но за пятьдесят лет своей жизни с дедом старушка ни разу не прочитала письма, адресованного мужу. У нее и желания такого не было. Теперь же ей не терпелось узнать, о чем пишут внуки. Даже иероглифы их имен казались ей такими славными, как их лица. И притом, раз дети прислали письмо, несомненно случилось что-то важное. После долгих раздумий старушка вынула из волос шпильку и просунула ее в щелку конверта. Конверт тут же распечатался, будто и не был заклеен.
— Вот как! Да у вас отец болен! — невольно воскликнула старушка, словно внуки стояли перед нею.
Она прочитала письма несколько раз. И, положив их на стол, все еще продолжала говорить сама с собою:
— Что же делать? Что делать?
В это время раздалось знакомое покашливание: «Э-хэн!» — в ворота вошел дед. Старушка поспешно подняла крышку котла, где варился рис, схватила несколько разварившихся рисинок, заклеила ими конверт и пригладила его ладошкой. Потом положила письмо на стол деда, будто ничего и не знает.
— Ну вот, ты и вернулся, — сказала она, встречая деда на пороге. — А тебе письмо.
— Письмо?
Дед подошел к столу, тяжело опустился на татами.
— Так, так, — сказал он, надевая очки.
Старушка села рядом, беспокоясь о конверте. Дед взглянул на конверт с обеих сторон и нахмурился.
— Эй!
— Да.
— А кто открывал его?
— Что?
— Не что, а кто?
— Я.
— Ты? А почему такая бесцеремонность? Я не буду читать это письмо.
И он бросил конверт старушке. Она опустила голову, закрыла глаза и, шмыгнув носом, заплакала. Такого с ней не случалось лет двадцать. Обычно она отделывалась своим: «Да, да!» — и все обходилось. Но после того как старушка повидала внуков, она стала строптивой, когда речь заходила о них. Успокоившись, она спросила у деда:
— Так ты не станешь читать это письмо?
— Не стану! — решительно заявил дед, попыхивая трубкой.
— Ни за что?
— Да!
— Тогда я уйду из дома.
— Вот как!
— Да, вернусь в родную деревню.
Услышав такое, дед расхохотался во все горло.
— Что ты несешь?! Дурость какая!
— Не прочтешь это письмо, уеду. От родных внуков письмо, а он…
Но старик продолжал смеяться.
Когда дед и бабушка ссорились из-за письма, вошел их родственник С ю нити. Не говоря ни слова, глазами спросил у старика, что случилось.
— Вот, Сюнити-сан! Старуха моя, видно, свихнулась на старости лет. Не прочтешь, говорит, письма, уеду от тебя на родину, — посмеиваясь, сказал дед.
— Давайте я вместо вас посмотрю, что там в письме.
— Не иначе как о деньгах. Этот Аояма сам написать не осмеливается, так детей заставил. Можно не читать, все и так ясно, — бурчал дед.
Тем временем Сюнити разорвал конверт и прочитал письмо.
— И все же, взгляните! — сказал он, протягивая письмо старику.
Дед надел очки и с недовольным видом стал его читать.
— Так, в следующий раз непременно попросят, чтоб я прислал сто иен. Если не в письме, так по телефону попросят. Однако ни ко мне, ни к Рокаи не обратятся. Скорее, к тебе. Так ведь?
Сюнити промолчал, не поднимая головы. Потом сказал:
— Мне трудно говорить, но такой случай, что не сообщить вам нельзя. Дело в том, что Хисако только что звонила в контору…
— Вот как! Уже звонила.
— Да. Кажется, Аояма-кун тяжело болен.
— Денег не дам! — решительно тряхнул головой дед.
— Но ты подумай! — взволнованно приставала бабушка.
— Не дам, и все! — отрезал старик. — Представляешь, я послал ему с Рокаи его вексель на три тысячи иен, хотел погасить его, а он вернул, да еще и меня оскорбил. Не захотел, чтобы я его долги оплатил. С тех пор не прошло и двух недель, еще язык не просох от оскорбления, а он обращается с просьбой о деньгах. С какими это глазами!
— Да ни с какими! Обращается, потому что считает тебя отцом… — быстро заговорила старуха.
— Замолчи! Твое дело помалкивать, — оборвал ее дед.
— А вот не буду молчать!
— Нет, будешь! — резко бросил старик и пнул ногой пепельницу, стоявшую перед ним.
Пепел поднялся облаком. Старушка заплакала и, всхлипывая, вышла из комнаты. Такое случалось в этом доме частенько, поэтому Сюнити не особенно удивился. Подождав, пока осядет пепел, он сказал:
— Я думаю, что все это серьезно. И вряд ли Аояма-кун знает о том, что Хисако звонила в контору. Она сказала, что Аояма-кун едва ли выживет.
— И все равно не дам. Отвернуться от моего посланца и теперь звонить!
— Но так сложились обстоятельства. Хисако умоляет вас помочь.
Руки старика, лежащие на коленях, задрожали, но он не проронил ни слова. Видно, сильно был оскорблен тем, что ему вернули вексель.
Толпа деревенских ребятишек, шумно переговариваясь, возвращалась из школы по дамбе Огава. Среди них были Дзэнта и Сампэй. В это время с низовья реки к ним подъехала машина. В ней сидели скотники Сараяма и Хасик а ва.
— Мальчики! Отец хочет с вами увидеться. Залезайте поскорее в кузов, поедем в город, в больницу! — крикнули они.
И ребята, прямо с ранцами за спиной, были доставлены в приемный покой больницы. Впервые они почувствовали, что существует особый мир взрослых людей. Этот мир был огромен и не очень надежен.
В приемный покой, где они стояли, вышла мама.
— Приехали? Ну, пойдемте, — сказала она и повела мальчиков по длинному коридору. По пути она предупредила их: — Отец сильно ослаб и захотел увидеть вас. Пожалуйста, будьте веселыми. Но не шумите особенно, потому что отец тяжело болен.
Мальчики вошли в слабо освещенную палату. На кровати неподвижно, словно кукла, лежал человек с безжизненным лицом. Волосы на голове и на бороде его были тусклыми, будто лошадиная или коровья шерсть. И это был их отец. У него двигались только глаза. Когда две пары ребячьих глаз уставились на больного, губы его слегка дрогнули — он улыбнулся.
— Хорошо, что пришли. Ну как, здоровы? — тихим голосом спросил отец.
Сампэй кивнул.
— Ответьте громко!
— Здоровы! — по-солдатски четко произнес Дзэнта.
— Здоровы! — сказал Сампэй и засмеялся.
Отец с улыбкой взглянул на них.
— Не бойтесь, я не умираю. Вот только никак не поправляюсь. Хочу сказать вам несколько слов.
Мальчики кивнули.
— Никогда в жизни не пытайтесь извлечь пользу за счет других. Короткие дороги не выбирайте. То, что людям достается за пять сэн, купите за десять. А то, за что платят десять сэн, возьмите за пятнадцать. Речь идет не о деньгах, а об учебе и работе. Поняли?
Они кивнули.
— Ответьте громко!
— Поняли! — сказал Дзэнта.
— Поняли! — сказал Сампэй.
— Вот так, а теперь спойте мне песню.
Мальчики смущенно переглянулись и тихо затянули «Песню болельщиков бейсбола Университета Кэйо».
— Громче! — велел отец.
Они заорали во все горло, и когда спели один куплет, мама, до сих пор потрясенно наблюдавшая за этой сценой, остановила их, похлопав по плечам. И, взяв две большие груши со стола, подала их сыновьям.
— А теперь пойдемте, — сказала она и, обращаясь к больному, спросила: — Они ведь могут уйти, да?
Мальчики, поклонившись отцу, вышли из палаты.
С грушами в карманах они вернулись на машине домой.
Дедушка! Сегодня мы опять одни в доме. Вот я и решил написать тебе письмо. Отец болен, поэтому мы должны учиться все делать сами. И письма писать тоже.
Сегодня мы ездили в больницу. Отец сказал нам, чтоб мы не искали выгоды за счет других людей. Мы спели ему песню. Отец похудел и лежит без движения, как бревно. И все же он засмеялся, когда мы пели. Он сказал, что не собирается умирать. Дедушка! Приезжай на лошади. Я хотел бы поучиться ездить на лошади.
Сампэй.
И это письмо бабушка Оно тотчас же вскрыла и прочитала. Затем отправилась к старику и с вызовом заявила:
— От Сампэя письмо пришло. Я прочитала. Будешь читать?
— А зачем? Ты же прочитала, ну и довольно, — отказался старик.