– Автоматизированным, – исправила оговорку Ева. – И Спирс не следовало сплетничать о врачах.
– Ей не по вкусу этот чернокожий доктор, Проказзо, говорит, он натуральный лентяй. Ну, медики все такие и есть, а?
– Нет, они не такие.
– Я бы ни за что в мире не согласилась на работу Спирс. На все эти тошнотворные вещи, что ей регулярно приходится делать. Она описала несколько самых запущенных случаев. Отвратительно, какими только гадостями бедняжка не вынуждена заниматься.
– Ты насплетничала ей о Брайане и Титании, что они якобы живут в пристройке.
– Но я ведь не могла сказать, что они живут в сарае, разве нет?
– И зря ты проболталась о Белом пути.
– Но все давным-давно знают о твоем Белом пути, – возразила Руби.
– Все?
– Ну, все, с кем я знакома. Сказать по правде, Ева, все думают, что это сумасбродство с твоей стороны.
– А ты, мама? Ты сама как думаешь? Что это сумасбродство?
Руби печально покачала головой и вздохнула:
– Я думаю, что никогда тебя толком не знала и никогда не узнаю. Никто из нас больше тебя не знает, дочка. Мы все хотим, чтобы к нам вернулась прежняя Ева.
– Прежняя Ева мне не нравилась. Она была несчастной трусихой.
– Тебе давно пора сменить обстановку. За четыре месяца, небось, наотдыхалась. Неужели тебе не хочется встать, принять душ, вымыть волосы этой твоей овощной штукой…
– Травяной, – поправила Ева.
– … одеться потеплее и пройтись со мной по магазинам? В парке уже появились подснежники. Я могла бы позаимствовать у Стэнли инвалидную коляску. Ты стала легкая как пушинка, мне будет легко тебя везти. Я присмотрю за тобой, Ева.
– Ты не понимаешь, да, мама? Считай меня огромной гусеницей. Я окукливаюсь здесь, в этой комнате.
Руби стало неловко:
– Ты говоришь глупости, перестань!
– Но однажды я сброшу кокон, – мечтательно улыбнулась Ева. – Я с нетерпением жду этого момента. Интересно, какой бабочкой я окажусь?
– Одинокой, если продолжишь нести вздор в том же духе.
* * *
Руби спустилась вниз и обнаружила там Титанию, опорожняющую стиральную машину. Вещи любовников тесно переплелись. Одна из рубашек Брайана поглотила ночную сорочку Титании.
– Значит, вы не на работе? – спросила Руби.
Титания, считавшая Руби рекордсменкой по недалекости, терпеливо ответила:
– Очевидно, нет, раз я здесь, на кухне, позиционируясь в трех измерениях. Даже в четырех, если считать время.
Кивнув в сторону комнаты дочери, Руби вздохнула:
– Ей становится все хуже. Только что Ева сказала, что она – огромная гусеница.
Титания выпучила глаза:
– Вы уверены, что она не сказала что-то вроде «у меня заусеница» или «принеси мне гусятницу», или другое созвучное?
– Знаю, что я не молоденькая, но я своими ушами точно слышала, как она заявила «Я огромная гусеница».
– То есть, насекомое?
– Вот-вот.
– Очень по-кафкиански[27], – пробормотала себе под нос Титания.
– Передадите Брайану, когда он вернется с работы, что Ева теперь считает себя гигантской гусеницей?
– О да, с радостью передам, – кивнула Титания.
– Пойду-ка я домой, – решила Руби. – Мне малость поплохело. – Надев пальто и шляпу, она вдруг спросила: – Титания, что будет с Евой, если я умру?
– Мы справимся.
– Вы будете ее кормить? – уточнила Руби.
– Несомненно.
– Стирать ее одежду, менять простыни?
– Конечно.
– Мыть ее?
– Да.
– Но ведь вы не будете ее любить, вы и Брайан, правда?
– В мире и без нас хватает любящих ее людей.
– Но она нуждается в мамочкиной заботе, – надтреснутым голосом настаивала Руби. – А если я отправлюсь в объятия Иисуса, за ней же некому будет присматривать как положено, верно?
– Мне кажется, Александр всерьез любит Еву, – утешила Титания.
Руби подхватила пустую авоську и сказала:
– Вы про секс, а я говорю о любви.
Титания провожала взглядом удаляющуюся по коридору Руби, думая, что та явно одряхлела за последнюю неделю. Старуха нетвердо держалась на ногах, а ее плечи поникли. Возможно, имело смысл предложить Руби сменить туфли-лодочки на кроссовки.
* * *
Открыв входную дверь, Брайан учуял запах карри, своего любимого блюда. Титания суетилась у плиты, поджаривая индийские лепешки. Все поверхности, которые можно было отполировать, сверкали. В дочиста вымытой кухне слегка пахло отбеливателем. На накрытом на двоих столе стоял букетик подснежников и открытая бутылка бургундского. Натертые до блеска бокалы отражали свет люстры.
Брайан приподнял крышку кастрюли и спросил:
– Что это, курица?
– Нет, козлятина, – отозвалась Титания. – Пока не забыла: твоя жена нынче считает себя огромной гусеницей. Мерзким насекомым.
У доктора Бобера был чувствительный желудок. Он почувствовал, как аппетит улетучился, и опустил крышку на место.
– Огромная гусеница? – гадливо повторил Брайан. – А ты не могла подождать с насекомыми, пока я поем?
Глава 45
Назавтра спозаранку явился Барри Вутон с женщиной, которую представил Ивонн как «новую знакомую».
Ивонн, чья «смена» выпала на утро, проводила парочку наверх в комнату Евы, болтая на ходу. Словно служанка в костюмной драме, она объявила от двери:
– Мистер Барри Вутон и мисс Ангелика Хедж.
Ева села в кровати и обратилась к Барри:
– Значит, вы по-прежнему в этом мире?
Барри рассмеялся:
– Ага, благодаря вам.
Ева посмотрела на мисс Хедж, ожидая, что гостью представят как подобает.
– Ей нравится, когда ее зовут Ангел, – не заставил себя ждать Барри. – Она ловила такси на вокзале и сказала мне: «Выглядите очень веселым для февральского утра», а я ответил: «Ну, это все благодаря чудесной Еве Бобер», и тогда она захотела с вами познакомиться.
Ангелика была миниатюрной хрупкой девушкой со стрижкой, не требующей укладки. Обильный макияж не скрывал совиных черт ее лица. Она протянула Еве руку без маникюра и тонким голосом без акцента пролепетала:
– Для меня большая честь познакомиться с вами, миссис Бобер. Думаю, это настоящее чудо, что вы спасли Барри жизнь.
– Она святая, – подтвердил Барри.
Ангелика продолжила:
– Но берегитесь… Помнится, то ли Конфуций, то ли Платон говорил, что если спасти человеку жизнь, он станет вашим навеки.
– Ну, я бы не стал возражать, но не знаю, что скажет Ева, – развел руками Барри.
Ева слегка улыбнулась и, скромно вздохнув, позволила Ангелике пожать ей руку немного дольше, чем полагалось.
– Это ваша свекровь открыла нам дверь? – спросила Ангелика.
– Ивонн, – кивнула Ева.
– А сколько Ивонн лет?
– Лет? Точно не знаю. Семьдесят пять-семьдесят шесть?
– Она живет здесь?
– Нет, приходит три-четыре раза в неделю.
– А ваши дети уже взрослые?
– Им по семнадцать, – сообщила Ева, про себя недоумевая, почему эту девушку так интересует, сколько всем лет. Неужели она аутистка и зациклена на числах?
– А вам, сколько лет вам?
«Точно аутистка», – решила Ева, а вслух спросила:
– А сколько дадите?
– Никогда не умела определять возраст людей в летах. Вы можете быть моложавой шестидесятилетней дамой или сорокалетней женщиной, выглядящей старше своего возраста. Трудно угадать, тем более сейчас, когда существует ботокс.
– Ну, мне пятьдесят, и я выгляжу на свой возраст.
– И как давно вы здесь живете?
– Двадцать шесть лет, – не стала скрывать Ева, думая: «Это будет утомительно».
– Барри сказал, что вы прикованы к постели. Это так ужасно.
– Нет, я не прикована к постели, и в этом нет ничего ужасного.
– Вы такая храбрая! А вашего мужа зовут Брайан?
– Да.
– А сколько ему лет?
– Пятьдесят пять.
В комнату вошла Ивонн и спросила:
– Не хотят ли твои гости освежиться, Ева? У нас есть чай, кофе, горячий шоколад и, конечно же, всякие прохладительные напитки. Думаю, я могла бы по-быстрому сообразить какие-нибудь легкие закуски.
Ева едва не спрыгнула с кровати, чтобы придушить Ивонн и сбросить ее с лестницы, так велика была охватившая ее ярость. «Я никогда не нравилась свекрови, и вот оно, очередное доказательство!» – думала она.
Барри и его подруга благодарно повернулись к Ивонн и хором сказали:
– Горячий шоколад.
От такого единодушия они засмеялись, Барри усадил Ангелику на испачканный супом стул, сам примостился на подлокотнике, и оба уставились на Еву. Та откинулась на подушки. Ивонн неспешно спускалась с лестницы, не подозревая, что Ева считает секунды до того момента, как незваные гости окажутся по другую сторону входной двери.
Потом приключились тридцать пять томительных минут, начавшихся с того, что Ивонн протянула Барри и Ангелике чашки с обжигающе-горячим шоколадом, а гости тут же выронили их, едва прикоснувшись к раскаленному фарфору.
Коричневая лава расплескалась по ногам Барри и полилась на белые доски пола. Нейлоновые носки гостя мигом впитали обжигающую жидкость, и Барри завопил от боли. Ивонн засуетилась, пытаясь остановить поток захватывающего пол шоколада пригоршней туалетной бумаги, принесенной из санузла.
– Холодная вода! Опустите ноги в холодную воду! – кричала Ева, но никто ее не слушал.
Перекрикивая стоны Барри и попискивание Ангелики, Ивонн ярилась на Еву:
– Не виноватая я, в этой комнате вообще не на что поставить хоть что-нибудь! Зачем тебе понадобилось избавляться от мебели?
Ева попыталась остудить обличительный пыл, с улыбкой сказав:
– Подсказочка, Ивонн: когда снова соберетесь давать кому-то в руки фарфоровые чашки с кипятком, предварительно обеспечьте этих несчастных асбестовыми перчатками.
– Подсказочка, Ева? – завопила Ивонн. – Я тебе тоже подскажу! Лентяйкам, которые прохлаждаются в постели, целыми днями пялясь на собственный пупок, не стоит насмехаться над теми, кто ходит и занимается настоящими делами! Лучше бы я осталась дома. Сегодня даже не моя очередь присматривать за тобой! Сегодня черед Руби! Но угадай, что приключилось? У твоей матери опять весьма кстати «разыгралась мигрень». А я, между прочим, жду посылку с Амазона! Там книга Алана Титчмарша «Когда я был мальчуганом», причем удалось разыскать первое издание с автографом! Теперь у меня будут все книги Алана. Я оставила в дверях записку курьеру, чтобы он положил посылку в угольную яму – но ведь вполне может оказаться, что рассыльный не умеет читать по-английски!
– А что такое угольная яма? – встряла Ангелика.
– Такая яма, куда кладут уголь, – недружелюбно пояснила Ивонн.
– А вам разве не хочется спросить, сколько угольной яме лет? – съязвила Ева.
– И сколько же?
– В этом году исполнится шестьдесят.
Последовали несколько минут суеты: кто-то подтирал пол, кто-то снимал одежду и умащал обожженную кожу мазью, извлеченной Ивонн из огромной сумки. Пока Ивонн искала ночную рубашку достаточно большого размера, чтобы налезла на Барри, и застирывала носки и брюки пострадавшего, Ангелика принялась с ним беседовать, начав с сакрального:
– Сколько тебе лет, Барри?
– Тридцать шесть, – ответил он. – И не говори, что я выгляжу старше – я и сам знаю. Все дело в работе по ночам. А спать днем не получается. С одной стороны наяривает «Massive Attack», а с другой – что-то из классики. Я просил соседей сделать потише, но они оба сволочи. Этажом выше живет кто-то на высоких каблуках, а подо мной обитает постоянно гавкающий пес. Никогда не переезжайте в новостройки. Неудивительно, что я вконец отчаялся. Наверное, не постучись я к Еве, и лежала бы сейчас моя голова в целлофановом пакете из супермаркета, верно, Ева?
– Возможно, – тихо отозвалась Ева.
– Говорю тебе, эта женщина – святая. Кто еще из знакомых тебе людей откроет дверь безнадежному никчемушнику, каким был тогда я?
– Самаритяне? – пробормотала себе под нос Ева.
– Хорошо просто знать, что в этом мире существует неравнодушный человек, который вместо того, чтобы сладко спать, готов побеседовать ночью с незнакомцем.
Ева шепотом объяснила Ангелике:
– У меня не было выбора. Он вломился в дом силой.
– А во сколько это случилось? – уточнила Ангелика.
– В двадцать семь минут четвертого утра, – ответил Барри.
– И что вы почувствовали, когда отчаявшийся незнакомец ворвался в вашу спальню? Тревогу, испуг, возмущение?
– Ну, определенно, я была удивлена.
– Она заслуживает медали или чего-то подобного.
– Значит, вы относите себя к сердобольным женщинам?
Ева на секунду задумалась:
– Не совсем.
Каждый нерв ее тела натянулся от раздражения. Ева ощутила, как гнев ворочается внутри, словно пробуждающийся от спячки медведь. Она попыталась отвлечься от реальности и переключиться на что-то другое. Вообразила, будто прогуливается по пляжу греческого острова. Слева искрится Эгейское море, а всего в нескольких шагах справа раскинулась арендованная роскошная вилла. Но спустя несколько секунд Ева сдалась и вернулась в спальню, к своим мучителям.
Барри продолжал нудить:
– Я много с кем подружился по компьютеру. С людьми, навроде меня, которым тоже хочется покончить с собой. Отличные ребята, мы здорово развлеклись.
– Я часто чувствую, что жизнь не стоит того, чтобы жить, – поддержала его Ангелика. – У тебя есть адрес в интернете?
Барри порылся в кармане пиджака и вытащил небольшой красный блокнот. Открыв на чистой страничке, он старательно написал адрес:
– Вот – англсуицидклуб точка орг, – затем повернулся к Еве и спросил: – А Брайан-младший дома? Я хотел сказать ему отдельное спасибо за помощь и все такое. Не возражаете, если я поделюсь вашими координатами с моими новыми друзьями?
– Барри, нет! – простонала Ева.
– Вы слишком скромная, Ева, люди должны узнать, какая вы героическая женщина, – возразил он. – Нечего вам прятать свой свет под чем бы там ни было.
– Ивонн! – закричала Ева.
Свекровь долго-долго черепашьим шагом поднималась по лестнице и наконец вошла в спальню.
– Ивонн, Барри и его подруга уходят. Не вернете ли ему одежду?
– Она еще не высохла, – возразила Ивонн. – Я только сейчас закинула ее в сушилку. Если Барри наденет мокрое, у него будет воспаление легких.
Из последних сил стараясь говорить спокойно, Ева сказала:
– Это миф, увековеченный пенсионерами старшего возраста. Нельзя подхватить пневмонию только из-за того, что надел влажные носки и брюки. Будь так на самом деле, все мои одноклассники повально заболевали бы после того, как пошлепают по лужам. – Гнев начал прорываться на волю. – Я полдетства провела во влажной, а то и в мокрой одежде. Габардиновый плащ вовсе не водонепроницаем во время снежной бури или ливня. Я спала в комнате с тазиком в углу, потому что хренова крыша протекала. Так что, Барри, спускайтесь-ка вместе с Ивонн и Ангеликой, надевайте свою влажную одежду и уходите!
Барри был близок к тому, чтобы разрыдаться – он-то думал, что Ева его друг. Потрясение оказалось сильным.
Ангелика выключила лежащий в нагрудном кармане толстовки маленький диктофон фирмы «Сони».
Ивонн обратилась к невестке:
– Давненько мы не видели мистера Гнева, а, Ева? И в этот раз явлению мистера Гнева нет оправдания. Я давно счет потеряла родственникам, друзьям и знакомым, которые заболели воспалением легких лишь из-за того, что недостаточно просушивали свою одежду!
– И именно из-за этого мифа нам приходилось мириться с гребаным бельем, которое постоянно висело по всему дому! – сорвалась на крик Ева. – В понедельник стирка, во вторник сушка перед камином, в среду сборка, в четверг глажка, а в пятницу и субботу окончательная просушка. Только в воскресенье белье наконец-то убирали в шкаф, а в понедельник начинали все по новой! И каждый гребаный день мы с матерью мучились. Жили словно в китайской прачечной!
– Ладно, мне все равно пора возвращаться к работе, – подала голос Ангелика.
– Я тебя подброшу, – печально предложил Барри.
– До свидания, Ева, возможно, некоторое время мы не увидимся, – сухо сказала Ивонн. – Твои слова сильно меня обидели. Да что там, я оскорблена до глубины души.
– Барри, вы чудесно выглядите, совсем другой человек, – опомнилась Ева. – Простите, я вела себя как свинья. Если будете проезжать мимо и заметите меня у окна, помашите мне, пожалуйста. Я буду рада видеть свет ваших фар в темноте – как доказательство, что вы все еще живы.
– Вы замечательная женщина, Ева, – рязмяк Барри. – Я хочу купить вам подарок. Что вы любите?
– Все что угодно. Все, что бы вы ни выбрали, Барри, я приму с благодарностью.
* * *
Ева смотрела, как отъезжают Барри и Ангелика.
Через несколько минут из дома вышла и Ивонн.
Ева смутилась, увидев, как тяжело хромает свекровь. Ивонн надела вязаный берет с помпоном задом наперед, и Ева подумала было открыть окно и указать пожилой даме на эту оплошность, но побоялась, как бы та не сочла, будто невестка над ней издевается.
* * *
Когда прошло три дня, а Ивонн ни разу к ним не заглянула, Брайан пошел проверить, в чем причина.
Он вернулся обеспокоенным и сообщил:
– Мама помешалась на Алане Титчмарше. Угрожает сделать его своим наследником. – Затем добавил: – Она была совсем ненакрашена, и сначала я ее даже не узнал. – Брайан грустно подытожил: – Похоже, и она выживает из ума.
Глава 46
На следующий день, когда Брайан был на работе, миссис Хордерн вошла в его кабинет и сообщила:
– Ваша жена на первой полосе «Меркьюри».
Брайан схватил местную газету и увидел на первой странице снятую широкоугольным объективом расплывчатую фотографию сидящей в кровати Евы. Заголовок гласил «МУЖЧИНУ СПАСЛА “СВЯТАЯ”».
Брайан перелистнул на третью страницу и прочитал:
"Местная жительница Ева Бобер (50) с Боулинг-Грин-роуд, Лестер, по словам собиравшегося покончить с собой водителя такси Барри Вутона (36), обладает неким «уникальным даром».
«Она спасла мне жизнь, – заявил дородный таксист (см. фото вверху справа). – Она святая»".
На странице располагался нечеткий черно-белый снимок Барри, похожего на разъевшегося Буку-Грязнулю.
С растущим скептицизмом Брайан продолжил чтение:
«В пятницу вечером я был в отчаянии, – рассказал Барри журналистке «Меркьюри» Ангелике Хедж в своей чисто прибранной квартире в Артур-корте, Гленфилд-эстейт. – Я впал в уныние и думал, что моя жизнь никчемна». На глазах Барри выступили слезы, пока он перечислял беды, которые ввергли его в столь отчаянное состояние. «Я переехал собственную собаку Синди, у меня отключили отопление, бандиты изрезали кожаные сидения в моем кэбе, и я истратил целое состояние на объявления в разделе знакомств, но жену так и не нашел». Затем Барри поведал, как его «потянуло» к дому миссис Бобер. «Она прикована к постели, и я часто видел, как она ранним утром сидит у окна. Я уже ехал к железной дороге, чтобы положить голову на рельсы, когда почувствовал, как что-то буквально тянет меня к ее дому. Время было полчетвертого утра, но я позвонил в дверь».
Из дальнейшего Брайан узнал, что его самодурка-жена «ангел», «спасительница», «чудотворица» и «святая». А он сам, Брайан Бобер, «семидесятипятилетний физик-ядерщик», и у них «восемнадцатилетние тройняшки, Поппи, Брианна и Брайан-младший». Брайан сразу же сел за свой стол и написал электронное письмо главному редактору газеты.
«Сэр,
Я желаю выразить свое негодование по поводу вашей статьи на первой полосе о моей жене, Еве Бобер. В ней слишком много ложных и неточных данных, например, я не физик-ядерщик. Я работаю в сфере астрономии, и мне пятьдесят пять. В моей профессии существует обязательный возраст выхода на пенсию, и мне ни в коем разе не позволили бы работать в семьдесят пять. Также я не являюсь отцом тройняшек. Упомянутая в статье Поппи просто гостит у нас и не относится к моим потомкам. Далее, моя жена совершенно точно не «ангел», не «спасительница», не «чудотворица» и не «святая», равно как и не «прикована к постели». Она решила не покидать кровать по личным причинам.
В надлежащее время с вами свяжутся мои адвокаты.
С уважением,
Доктор Брайан Бобер, бакалавр естественных наук, магистр естественных наук, доктор философии Оксфордского университета ».
Нажав кнопку «Отправить», Брайан тут же сорвался с места и поспешил по коридору, чтобы показать газету Титании. Та непрерывно смеялась, пока читала статью, и чуть не зашлась в легкой истерике, дойдя до пассажа о возрасте Брайана.
Когда Брайан сообщил, что отправил письмо главному редактору газеты, Титания воскликнула:
– Дурак! Теперь это понесется как снежный ком.
Один из юных интернов Титании, Джек Бокс, вставил:
– Это уже в твиттере. Хэштег – «ЖенщинаВКровати». Хотите почитать?
Брайан и Титания никогда прежде не писали в твиттере, равно как и не читали его.
Пальцы Джека Бокса забегали по клавиатуре.
– За последний час уже три твита, – сообщил он.
Брайан приник к экрану:
«Ева Бобер святая? Вот уж не думаю, она – шлак и отстой».
«Мне нужна твоя помощь, Ева, я хочу убить себя, где ты?»
«Умри! Брайн Бобьер! Зчм ты исчо жыв в 75! йадырнайа енергейа убъет нас фсех! и изуродываит нашых дитей!!!»
– Ненавижу интернет, Тит, – вздохнул Брайан. – А Ева переживает? Нет, ей плевать на мои страдания.
Он продолжил любопытствовать:
«#ЖенщинаВКровати, ты это читаешь? Хотел бы я оказаться в кровати с тобой на пару. Выглядишь спортивно».
Внезапно на экране высветилось сообщение: «Появился 1 новый твит».
Джек Бокс кликнул мышью, открыв запись от GreenMan2478:
«#ЖенщинаВКровати, я понимаю твою жажду восстановить духовность. Помни, мы все сделаны из звезд, но ты покрыта звездной пылью. Удачи, сестра!»
– Звездная пыль, черт побери, – проворчал Брайан. – Если бы Ева была покрыта нелетучими остатками сверхновой, долго бы она не протянула.
* * *
К десяти вечера твитов набралось уже сто пятьдесят семь, а к шести утра следующего дня их число увеличилось втрое.
Один твиттерянин задал простой вопрос: «А почему она в кровати?», и ответы на него посыпались из разных уголков Земли.
Глава 47
На следующий день, в пятницу, на пороге нарисовались двое: съемочная группа с регионального канала, изъявившая желание взять у Евы интервью.
Открывшая дверь Руби сориентировалась и сказала:
– Я ее мать, Руби Сорокинс. – Она сразу же узнала корреспондента. – А вы Дерек Плимсолл. Я ваша большая поклонница, каждый вечер любуюсь вами в новостях.
Это было правдой – Руби на самом деле являлась верной и восторженной почитательницей маститого телевизионщика. Когда-то Дерек был красив, стремителен и обаятелен и смешно шутил в конце шестичасового новостного блока. Текли годы, и Руби день за днем смотрела, как в его черные волосы прокрадывается седина, а тело раздается, но обозреватель по-прежнему носил милые приталенные костюмы пастельных тонов и пестрые галстуки. Во время интервью с политиками он вел себя очень уважительно. И никогда не злился, если собеседники увиливали от вопроса – не то что инквизиторствующий Джереми Паксман. Дерек походил на старого приятеля, и иногда, когда он говорил «Спокойной ночи, Ист-Мидлендс, до завтра», Руби кивала телевизору со словами: «Да, до завтра, Дерек».
Спутница корреспондента, несущая камеру на штативе, представилась:
– А я Джо.
Девушка сходу не понравилась Руби. В ее глазах новоприбывшая была из тех причудниц, вроде Поппи, что красились ярко-красной помадой и носили тяжелые ботинки. Руби совершенно не понимала современной молодежи.
Она пригласила визитеров в кухню и извинилась за несуществующий беспорядок.
Дерек сморщил загорелый нос и поинтересовался:
– Чем это так восхитительно пахнет?
– Пеку пирог, – с готовностью ответила Руби.
– Пирог! – радостно изумился Дерек, погрозил Руби пухлым пальцем и спросил: – Уверены, что у вас в духовке не кекс?
Старуха залилась смехом и прикрыла лицо руками:
– Чтобы у меня да в духовке секс? – Она привзвизгнула: – Мне семьдесят девять лет! Уже и матку вырезали!
– Готов поспорить, в свои молодые годы вы были страшной кокеткой, Руби, – галантно сказал Дерек. – О, всего одна мысль о вас, дорогая, и я уже возбуждаюсь.
Джо закатила глаза и тоже обратилась к Руби:
– Вот видите, с чем мне приходится мириться? С этим жутко старомодным пошлым надоедой!
– Мы с вами оба – люди старой формации, да, Руби? – отмахнулся от нападки Дерек. – Раньше ох как классно было обмениваться шуточками с сексуальным подтекстом без риска попасть в лапы полиции нравов.
– Нынче я вообще боюсь рот открыть, – подхватила Руби. – Такое впечатление, будто каждой фразой я кого-то оскорбляю. Ума не приложу, как теперь называть темнокожих.
– Темнокожими, – решительно сказала Джо. – Называйте темнокожих темнокожими.
– Не-е, мы ж цветные, а? – изобразил карибский акцент Дерек.
Пока Руби разливала чай, Дерек восторгался сервизом, восклицая:
– Чайник, молочник, сахарница, фарфоровые чашки и креманки! А серебряные ложки с апостолами!..
Руби была рада, что сюда наконец-то заглянул человек, умеющий ценить милые мелочи жизни.
Джо встала за камерой и настроила объектив. Пробормотала Дереку: «Освещение хорошее» и включила запись.
– Могу ли я задать вам несколько вопросов о вашей дочери? – спросил у Руби Дерек.
– Конечно, – кивнула польщенная Руби. Ей всегда хотелось попасть на телевидение.
Дерек указал на напарницу и объяснил:
– Джо проденет вам микрофон под одеждой, так что смотрите в оба – она играет за другую команду.
Руби недоуменно посмотрела на телевизионщика.
– Он пытается сказать, что я лесбиянка, и намекает, что я могу проявить к вам сексуальный интерес, – перевела Джо.
Руби слегка испугалась.
– Все нормально, Руби, – успокоил поклонницу Дерек. – У нашей Джо есть, как они это называют, «однополый партнер на всю жизнь», сейчас она не в поиске.
Руби накрасила губы ярко-розовой помадой, Джо прикрепила ей на воротничок микрофон-пуговицу, и интервью началось.
– Нужно проверить звук, – предупредил Дерек. – Миссис Сорокинс, что вы ели на завтрак?
– Две чашки чая, хлопья, яйцо, бекон, колбаски, пудинг с патокой, поджаренный помидор, бобы, грибы и тост, – без запинки перечислила Руби.
* * *
Наверху Ева проснулась от беспокойного сна. Она убегала от Майкла Паркинсона.
Поборов сонливость, она занялась обычными делами: встряхнула одеяло, выровняла подушки и села у окна. Сразу бросился в глаза припаркованный напротив микроавтобус «мерседес» с кричащей надписью на боку «СЕГОДНЯ В ИСТ-МИДЛЕНДС», а из кухни донеслись чьи-то бубнящие голоса, среди которых различался тембр матери.
– Мама! – крикнула Ева.
Спустя секунду она услышала, как открылась кухонная дверь и в прихожей раздались шаги. Топот сопровождался ворчаньем Руби, которая громко кляла лестницу.
– Эти чертовы ступеньки станут моей погибелью!
Она ввалилась в комнату и грузно плюхнулась на стул.
– Почему бы тебе не купить лифт? – выдохнула Руби. – Я не могу ходить туда-сюда по пять-шесть раз на дню.
– Кто там внизу? – поинтересовалась Ева.
– Дерек Плимсолл с лесбиянкой.
Ева недоумевающее посмотрела на мать.
– Дерек Плимсолл. Ты его знаешь. Его по телику показывают, в новостях. В конце выпуска он всегда шутит и собирает бумаги.
Ева кивнула.
– В общем, там он и какая-то лесбиянка. Я только что дала им интервью, – Руби потрогала прицепленный к воротничку микрофон.
– Неужели ты выиграла в лотерею аккумулятор?
– Нет, мы говорили о тебе.
– Обо мне?! – изумилась Ева.
– Ну да, о тебе, – кивнула Руби. – Дерек Плимсолл читает «Меркьюри», как и все в графстве. Вот и захотел взять у тебя, по его собственным словам, «расширенное интервью для спецвыпуска».
Ева встала в кровати и затопала по матрасу с криком:
– Категорическое нет! Я лучше собственную блевотину слопаю! Иди вниз и скажи им, что я против.
– А волшебное слово?
– Пожалуйста! – заорала Ева.
Руби не привыкла, чтобы дочь на нее кричала, и всхлипнула:
– Я-то думала, ты обрадуешься. Это же телевидение, Ева. Значит, ты действительно особенная. Я не могу спуститься и сказать Дереку, что ты отказываешься от интервью. Он очень расстроится, возможно, его сердце даже будет разбито.
– Ничего, он справится, – махнула рукой Ева.
Руби тяжело встала со стула и, бормоча, зашлепала вниз по лестнице.
* * *
Вернувшись на кухню, Руби громким шепотом сообщила Дереку:
– Говорит, что нет, она отказывается, и для нее проще съесть собственную рвоту. – Повернувшись к Джо, старуха добавила: – У нас одно время была собака, которая так делала… омерзительно! Я ужасно обрадовалась, когда псина сдохла.
Улыбка Дерека померкла.
– Руби, я не могу уйти восвояси, не побеседовав с Евой. Я весьма опытный и уважаемый журналист. У меня есть профессиональная гордость. Поэтому, мэм, не соблаговолите ли снова сходить наверх и сообщить вашей дочери, что я брал интервью у каждой знаменитости, попадавшей в Ист-Мидлендс. Я вел бой с тенью с Мохаммедом Али, задавал Нельсону Манделе откровенные вопросы о его прошлой террористической деятельности и, да упокой Господь ее душу, флиртовал с принцессой Дианой. – Он наклонился и доверительно шепнул Руби на ухо: – И, клянусь Богом, она заигрывала со мной в ответ. Я чувствовал, что будь она без свиты, и мы бы выпили вместе, а потом… кто знает, что могло бы случиться? Я был готов, она была готова… – Он замолчал и похотливо подмигнул Руби.