Ройстон почувствовал, как его захлестывает злоба.
– В Эшкомб Хаусе есть кому хозяйничать, одна леди Э. чего стоит, – резко ответил он. – С имением ничего не случится, если я задержусь и приступлю к своим обязанностям несколькими неделями позже. Видит бог, Сис, я не святой. Однако для меня не менее важно доставить домой Стиви. Его нельзя оставлять одного. И это самое меньшее, чего может ожидать от меня мой друг и его мать.
– Как он? – неожиданно нежно поинтересовалась Сис.
Ройстон нахмурился, поигрывая чайной ложкой. Мускулы на его скулах напряглись.
– Плохо. Дело не только в физическом увечье… – Ройстон тяжело вздохнул. – Что‑то сломалось у него в голове. – Он откинулся на спинку стула, сцепив в замок руки на затылке, наморщил лоб и посмотрел в сторону сада. – Эта проклятая война… Не проходит и дня, чтобы я не думал о том, как было бы хорошо повернуть время вспять… – Стиви. Саймон. Джереми. Ройстон почувствовал, как в душе поднимается волна боли, и поспешил добавить, пока она не захлестнула его целиком: – Но давай поговорим о чем‑нибудь более приятном. Ты уже определилась с датой нашей свадьбы?
Ройстон наклонился вперед и снова взял Сис за руку.
Сесили глотнула чая и отвела взгляд. Потом она выпрямилась и положила руки на колени – жест в равной степени отторгающий и невинный.
– Мне жаль, Ройстон, – сказала Сесили, – но я не могу выйти за тебя.
Он в недоумении вытаращил глаза, а потом поднял брови и скривил губы в усмешке.
– Если это одна из твоих шуток, то она не смешная.
Ее глаза округлились.
– Это не шутка. Я серьезно, Ройстон.
– Но почему, Сис?
Ройстон чувствовал себя каменной глыбой, холодной и твердой, внутри которой шевелилось что‑то нежное и хрупкое, вроде тоненького ростка.
Не глядя ему в глаза, Сис теребила оборку на рукаве платья.
– Из‑за твоего отца, – шепотом ответила она. – Твоя семья сделала все возможное, и тем не менее ходят слухи, что это был не несчастный случай… во время охоты.
Веко Ройстона задергалось. В кругах, к которым принадлежали Эшкомбы, самоубийство означало неслыханный скандал, а церковь считала его страшным грехом. Леди Эвелин, брат и сестра Ройстона решили представить смерть графа как несчастный случай, не в последнюю очередь чтобы удостоить его христианского погребения. Лорд Бэзилдон и лорд Осборн всячески их в этом поддерживали. Графа успели похоронить, прежде чем Ройстон получил известие о его гибели.
– Если дело в твоих родителях, Сис, давай я поговорю с ними. – В душе Ройстона затеплилась искорка надежды.
– Нет, Ройстон, – покачала головой Сис. – Это мое решение. Я не хочу связывать жизнь с семьей, на которой лежит такое пятно.
У Ройстона вытянулось лицо. Некоторое время он пытался совместить эти слова с той девочкой, которую так долго любил. С Сис – отважной наездницей и неутомимой танцовщицей; с Сис, которая однажды после бала, когда они устроили небольшую молодежную вечеринку в узком кругу, выхватила у него портсигар и закурила.
Он пытался – и не мог.
– Сис! – Ройстон протянул ей руку ладонью вверх, будто умоляя. – Но ведь мы любим друг друга…
В ответ она сняла кольцо и бросила его на стол.
– Тебя слишком долго не было, Ройстон. Мои чувства к тебе изменились. Считай нашу помолвку расторгнутой.
Тут она встала и, положив руки ему на плечи, поцеловала в лоб.
«Поцелуй Иуды», – промелькуло у него в голове.
– Прощай, Ройстон, – сказала Сесили. – Уверена, ты найдешь женщину, которая подойдет тебе больше.
И потрепала его по щеке, словно ребенка.
У выхода она обернулась.
– Да, Ройстон, и не пытайся вернуть меня. Мое решение окончательное.
Некоторое время Ройстон тяжело дышал, словно выталкивая из себя горе. Он приложил руку к сердцу, которое билось сильно и равномерно, как и всегда. Нет сомнения, он здоров. И тем не менее силы его подорваны. Пережитое вымотало его. Измучило. Он чувствовал примерно то же, когда пытался защитить Стивена от наседающих дервишей, которых и сам страшно боялся. Настолько, что не смог быть достаточно сильным и проворным. А потом пришло облегчение оттого, что все кончено. Это чувство быстро рассеялось, потому что Стивен не смог встать, и Ройстон передал его в руки санитаров. А много позже, уже в Корти, а потом в лазарете Каср‑эль‑Нила в Каире, тяжесть ранения Стиви выявилась окончательно, и доктора не оставили никакой надежды на выздоровление.
Ройстон помнил, как увидел Леонарда рядом с горой трупов под Абу Клеа. Лен стоял на коленях и плакал, обнимая безжизненное тело друга. Ройстон взял Саймона на руки и понес его туда, где хоронили убитых. Саймон оказался на удивление тяжелым. Ройстон осторожно положил его на землю, и они с Леном принялись собирать камни, чтобы соорудить из них надгробие. Рой не стыдился своих слез, блуждая потом по полю в поисках Джереми, которого Леонард лишь на секунду выпустил из поля зрения, когда они вместе пробивались спасать Саймона. Всего на секунду – и никто больше не видел Джереми. Ройстон и Леонард вместе копались в кучах мертвых тел, откатывали и отодвигали их в сторону, пока сигнал горна не прервал их поиски.
Сердцу Ройстона пришлось вынести все это. А потом еще известие о смерти отца и мысль о том, что все могло бы получиться иначе, окажись он на Рождество в Девоншире.
И все это Ройстон пережил благодаря Сесили, но его сердце стало хрупким и беззащитным. Сегодняшний день оказался для сердца последней каплей. Ройстон чувствовал, что оно сломалось.
– Еще одну, Адс, пожалуйста, – уговаривала Грейс, поднося к губам сестры ложку. – Ну… за меня.
Ада упрямо отворачивалась и кривила губы, а потом прилегла на диван, положив щеку на подлокотник, и завернулась в шаль, ту самую, коньячно‑зеленую с розовыми пятнами, которую подарил ей Саймон. Это было четыре года назад. С тех пор краски поблекли, а на истончившейся ткани появились дырочки.
Подавив вздох, Грейс положила десертную ложку на поднос с наполовину пустой тарелкой супа и пудингом, которого Ада проглотила не больше двух‑трех ложек. Казалось, ее организм не принимал больше, чем было нужно для поддержания жизни. Кроме того, Ада ела только жидкую пищу или пюре, словно у нее постоянно болело горло. И так продолжалось вот уже несколько месяцев, с того самого февральского дня, когда Грейс спешно упаковала вещи и, объяснив начальству причину отъезда, села вместе с сестрой в поезд, который доставил их домой.
– Тебе холодно? – спросила Грейс. Ада кивнула. – Может, подбросить дров в камин?
– Лучше возьми меня за руку, – прошептала Ада.
Скинув туфли, Грейс прилегла рядом с сестрой и обняла ее.
Грейс гладила Аду по утратившим блеск волосам, которые сегодня утром сама заплетала в косу, и щекам.
Ада остекленевшими глазами смотрела в окно, за которым стоял пасмурный октябрьский день. Серое небо тяжело нависало над деревьями, ветер срывал с веток остатки бурой листвы и с шелестом гонял их по газону. Белая с единственным серым пятном кошка мурлыкала, прижавшись к животу Ады. Ее взяли у Дженкинса позапрошлым летом и за окрас назвали Сол, то есть «Солт», «соль». Сол любила Аду. Ее куда более резвая сестра Пип, то есть Пеппер, «перец», прозванная так за серо‑черно‑белый мех, гуляла где‑то по дому. А у камина фыркал Генри, давно уже взрослый пес, до сих пор не утративший щенячьей игривости.
Со щеки Ады скатилась слеза и капнула Грейс на палец.
Грейс поцеловала Аду в затылок. Ей было больно видеть, как страдает сестра, но она не знала, чем ее утешить.
Джереми. При мысли о нем Грейс сжала зубы. Время ее горя еще не наступило. Только не сейчас, когда она нужна Стивену и Аде. У отца и матери и так много забот с младшими детьми. Слезы подождут до темноты. Тогда Ада отправится спать, и у Грейс будет время поплакать.
– Отведешь меня в постель? – шепотом спросила Ада.
– Мы ведь только что пообедали, – удивилась Грейс, поправляя сестре подушку.
– Но я устала.
Грейс помогла сестре подняться с дивана и повела ее к двери. С кошкой на руках Ада поплелась вверх по лестнице, опираясь на локоть Грейс. «Совсем как старуха», – подумала Грейс. В спальне она раздела сестру, как маленького ребенка, и надела на нее ночную сорочку. Под кожей у Ады торчали ребра, лопатки и бедренные кости. Каждый вечер Грейс ужасала ее худоба.
Ада скользнула под одеяло и закрыла глаза. Сол пушистым комочком свернулась у нее на плече. Грейс оставалась сидеть на краю кровати, пока сестра не заснула, а потом на цыпочках вышла из комнаты, прикрыла дверь и облегченно вздохнула.
Она еще держалась за ручку, когда услышала на лестнице быстрые шаги.
– Мисс Грейс! Мисс Грейс!
Это была Лиззи, раскрасневшаяся, со счастливой улыбкой на лице.
– Тшшшш! – Грейс приложила палец к губам и сдвинула брови.
Потом прислушалась и, лишь убедившись, что в комнате сестры по‑прежнему тихо, шагнула навстречу Лиззи.
– К вам пришли, мисс Грейс! – возбужденно шептала горничная, спускаясь рядом с ней по лестнице. – Там, внизу.
– И кто же?
– Этого я вам не скажу, мисс Грейс. Пусть будет сюрприз! Но вы очень удивитесь.
«Джереми», – пронеслось в голове Грейс. Но уже в следующую секунду она обругала себя наивной дурой, и внутри все сжалось от тревожных предчувствий.
Гость обернулся, лишь только услышал шаги. Его длинные, местами выгоревшие волосы выбивались из‑под воротника рубахи, серого жилета и пиджака и золотистыми завитками лежали на плечах. Глаза выглядели темно‑синими на фоне загорелого, ставшего угловатым лица. При виде Грейс он широко улыбнулся, и на щеках обозначились ямочки, глубже, чем несколько лет назад.
На глаза Грейс навернулись слезы.
– Лен!
Подобрав юбки, Грейс устремилась вниз по лестнице. Она споткнулась, чуть не упала и, перепрыгнув через последние ступеньки, оказалась в объятьях Лена.
– Лен, о Лен! Почему ты не написал, что приедешь?
– Не хотел терять времени. И двадцати четырех часов не прошло с тех пор, как я прибыл в Англию. Успел заскочить домой, поздороваться, забросить вещи и снова запрыгнул на лошадь. – Он чуть не задушил Грейс в объятьях, и она, высвободившись, снова прильнула к нему и принялась ощупывать его плечи, руки, лицо.
– Ты в порядке? – Грейс нахмурилась, трогая белый шрам на его скуле.
– Более‑менее, – весело отвечал Лен. – Это всего лишь рубец.
Он посерьезнел и некоторое время смотрел на Грейс с беспокойством и нежностью, а потом снова обнял и погладил ее по спине.
– Сейчас все хорошо. Все опять хорошо. – Он снова отстранился и пристально взглянул ей в глаза. – Как вы?
Грейс пожала плечами и прикусила нижнюю губу.
– Адс?
Ее глаза наполнились слезами.
– Стиви?
Грейс опустила голову.
– Могу я его увидеть?
Она кивнула.
– В библиотеке.
Взявшись за руки, они пошли по коридору мимо комнаты, где всего несколько минут назад Грейс уговаривала сестру съесть еще кусочек, потом мимо кабинета для музицирования, откуда давно уже не доносились звуки фортепиано.
Грейс просунула голову в комнату. – Привет, Стиви. Посмотри, кто к нам пришел.
Потом осторожно открыла дверь и вошла вместе с Леонардом.
Громоздившиеся до самого потолка полки были уставлены и завалены книгами. Корешок к корешку, горчичные и цвета морской волны, индиго, черные, коричневые и бордовые. Обычно в пыльном воздухе библиотеки стоял книжный запах с легким металлическим привкусом. Однако сейчас его перебивал терпкий аромат лосьона после бритья.
Стивен сидел за столом спиной к окну, в стекло которого стучал ветер. Перед ним стопками лежали книги. Он читал. Когда Стивен поднял голову, Лен увидел, как он исхудал. Щеки Стивена запали, обтянутые белой как мел кожей скулы резко выдавались вперед, темные глаза нездорово блестели.
– Привет, Лен. Так ты вернулся?
Голос Стивена тоже изменился. От прежней неуверенности не осталось и следа. Теперь он звучал сухо, даже резко.
– Привет, Стиви. Да. Вчера прибыл с полком в Портсмут, – сказал Леонард.
Стивен медленно кивнул. Уголки его губ приподнялись, и по обеим сторонам рта пролегли глубокие морщины.
– Что ж, поздравляю с повышением, господин майор.
– Спасибо, Стиви, – ответил Лен. – Хотя все это не так много для меня значит.
– Чертова машина, – выругался Стиви, кладя руки на колеса инвалидного кресла. Он немного отъехал назад, а потом направился в сторону Лена и Грейс. – Наверное, здорово вернуться на родину героем, да еще на здоровых ногах.
Стивен подъехал к Лену почти вплотную, так что тот был вынужден отступить на шаг. В нос ударил такой сильный запах лосьона, что у Лена на мгновенье перехватило дыхание.
– Простите, но, кажется, мне пора освежиться.
Стивен направился к выходу, но, не сумев вовремя остановиться, с грохотом врезался в дверную коробку. Осталась вмятина. Только сейчас Лен заметил, что по обе стороны от проема дерево было испещрено царапинами и выбоинами. Леонард хотел помочь другу, но Грейс удержала его на месте. Отъехав немного назад, Стивен снова подкатился к двери, на этот раз без труда попал в проем и, широко развернувшись, выехал в коридор.
– Мисс Мейерс! Вас ждет работа! – закричал он.
Лен посмотрел на Грейс.
– Что он имеет в виду?
– Закрой, пожалуйста, дверь, – попросила Грейс.
Она подошла к окну и, опустившись в кресло, потерла ладонями лицо.
Лен опустился перед ней на колени.
– Что это, Грейс?
Грейс сложила руки на коленях. Ее нижняя губа дрожала, на глазах выступили слезы.
– Стиви не только никогда не сможет ходить, – наконец сказала она. – Он больше не контролирует свой кишечник и мочевой пузырь… он… он теперь как маленький ребенок. Мы наняли двух медсестер. Они по очереди приходят помогать маме.
– О боже!
Лен протянул руку и коснулся ее волос.
– Адс, – продолжала Грейс, – совершенно потеряла интерес к жизни. И ее состояние все ухудшается, вместо того чтобы улучшаться. И, как будто всего этого мало, – на лице Грейс мелькнула горькая улыбка, – родители принялись за старое. Теперь они обвиняют друг друга в том, что случилось с Адой и Стиви. Мама перестала входить в общую спальню. – Грейс подняла на Лена полные слез глаза. – Я не знаю, что еще должно произойти, Лен. И я… я часто думаю о том, как мы были счастливы тем летом четыре года назад и что от этого счастья совсем ничего не осталось…
Грейс закрыла лицо ладонями и зарыдала.
Лен крепко обнял ее и держал, бормоча утешения, пока она не выплакалась. А Грейс была рада чувствовать рядом человека, который мог подставить ей плечо. Ей, которая привыкла все нести на себе.
В очередной раз в Суррее наступило лето. В мае сверкающая апрельская листва, свежая, как неспелое яблоко или лимон, приобрела более глубокий оттенок. Дубы в аллее, вид на которую открывался из окон спальни Грейс, в считаные дни окрасились в зрелый, темно‑зеленый цвет. С утра до вечера свистели и заливались трелями птичьи хоры. Порой издалека доносился голос кукушки или отчаянное стаккато дятла. Во дворах арендаторов пели петухи.
Вдруг послышался стук копыт, и по гравию зашуршали колеса. В парадные ворота въезжала повозка. Грейс услышала голоса во дворе, а потом в доме. Наконец залился лаем Генри.
Собственно говоря, Грейс хотела ответить на письмо матери Джереми, которое получила вчера. Они не забывали друг друга, хотя писали редко. И всякий раз для Грейс было утешением открыть конверт с почтовым штемпелем Линкольна и увидеть знакомый строгий почерк. Пип же при виде хозяйки и ее письменных принадлежностей потеряла всякий интерес к клубку, в который только что с удовольствием вонзала когти, и, скорчив обиженную мину, потребовала к себе внимания.
Некоторое время Грейс просто сидела, погрузившись в свои мысли, и гладила кошку, свернувшуюся калачиком у нее на коленях. Потом ее взгляд упал на туго набитые папки на одной из полок секретера. В них хранились газетные вырезки о Египте, Судане и походах британской армии, которые Грейс собирала все эти годы. Грейс вытащила их все, кроме последних, еще тонких, и положила перед собой. Она пролистала несколько статей на английском, французском и немецком языках, и даже на итальянском, который разбирала с трудом.
После неудачной экспедиции в Хартум Гладстона вынудили выйти в отставку. Однако в феврале он снова стал премьер‑министром. Теперь на повестке дня стоял вопрос о предоставлении самоуправления Ирландии. Он вытеснил события в Африке как с газетных страниц, так и из сознания людей, не в последнюю очередь потому, что известия из Судана плохо доходили до Европы.
Гордона давно не было в живых, и сам Махди пережил его на полгода с небольшим. Обстоятельства смерти африканского мятежника оставались неясными. Ходили слухи, что он отравлен кем‑то из приближенных или многочисленных женщин своего гарема. В последние годы Махди вел распутную жизнь, внешне оставаясь проповедником аскетизма. Не исключено, однако, что он стал жертвой тифа, который бушевал в заваленном гниющими трупами Хартуме и оттуда распространился по всей стране.
Махди похоронили в Омдурмане – новой столице Судана. Ему наследовали трое его соратников, самым могущественным из которых был Абдаллах ибн Мухаммед, правитель Севера, благоговейно называемый Халифа. На подвластных ему территориях он ввел жесткий режим, основанный на законах и традициях ислама. Все чуждое мусульманству под страхом сурового наказания изгонялось и предавалось забвению. Отрезанный от всего мира, Судан зиял на карте белым пятном.
Что осталось? Память о генерал‑майоре Гордоне, герое и лидере сопротивления махдистам, воплощавшем все качества идеального британского офицера и дворянина: мужество, храбрость, твердость, выносливость, честь. Кроме того, в сознании англичан имя Гордона, в первую очередь связанное с Хартумом, стало символом пережитого позора, который еще предстояло искупить. В то же время постепенно забывались пропавшие без вести во время восстания: уроженец Вены, офицер и финансовый директор по имени Рудольф фон Слатин; Франк Луптон, губернатор одной из английских провинций; Мартин Хэнсел Младший, сын австро‑венгерского консула из Хартума; пастор Орвальдер, тоже австриец, и несколько итальянских монахинь.
О Слатине, впрочем, было известно, что он живет в Омдурмане в качестве личного пленника Халифы. Об этом он писал в Австрию. Потому что Халифа порой даже требовал от пленников поддерживать связь с родственниками. Это приносило ему деньги, которые он вымогал у них якобы на их же содержание. Предполагалось, что в лагере в Омдурмане находятся и другие пропавшие во время войны. Грейс думала о Джереми и жадно ловила любое известие о них.
В дверь постучали, и Грейс захлопнула папку. – Да?
– Так вот ты где? – На пороге появилась улыбающаяся Констанс Норбери. – Что ты здесь делаешь в такую погоду?
– Собственно, я хотела написать письмо, но мадам… – Грейс показала на серый клубок у себя на коленях. – Ее интересы, конечно, превыше всего. Как ты?
– Прекрасно! – Мать поцеловала Грейс в щеку. – Хейнсворты передают тебе привет и еще кое‑что…
Она положила на стол конверт, в котором оказалось приглашение на праздник в честь помолвки леди Сесили. Далее шло какое‑то сложное французское имя, отягощенное множеством дворянских титулов.
– Этого следовало ожидать.
Грейс бросила открытку на секретер.
– Я знаю, что сейчас ты не настроена общаться с Сесили, – сказала мать, забирая приглашение, пока Грейс не отправила его в мусорную корзину, – но то, что она посчитала помолвку с Ройстоном ошибкой, во всяком случае, ее личное дело. Тем лучше, что она вовремя опомнилась, до свадьбы, которая не сулила им ничего, кроме взаимных мучений. – Грейс украдкой взглянула на мать, но не обнаружила на ее лице и намека на то, что она имеет в виду и свой брак. – Сесили еще способна быть счастливой, и ты должна радоваться за нее.
Грейс посмотрела матери в глаза.
– Но она подло обошлась с Ройстоном, мама. Подло и низко.
– Раньше ты была к ней снисходительнее.
Грейс пожала плечами.
– Раньше все было по‑другому. – Грейс вздохнула. – Раньше Сесили по отношению ко мне вела себя как подруга, а теперь совсем не дает о себе знать.
– Тем не менее мы не можем порвать с Хейнсвортами. – Констанс Норбери опустилась перед дочерью на колени. – Леди Грэнтэм сказала мне по секрету, что Леонард только выжидает удобный момент, чтобы сделать тебе предложение. – Она почесала за ухом Пип, а потом погладила руку дочери. – Тебе лишь надо быть чуть‑чуть сговорчивей… Просто дай ему понять, что он не совсем тебе безразличен.
Грейс недоуменно посмотрела на мать.
– Но я не могу выйти за Лена, – шепотом ответила она.
Теперь настала очередь леди Норбери удивляться. Все видели, что с тех пор, как Леонард Хейнсворт вернулся из Судана и готовился взять на себя управление отцовским имением, отношения между ним и Грейс крепли день ото дня, к несказанной радости Констанс Норбери, которой больно было видеть, как мучается ее дочь. Взгляд матери упал на папку с газетными вырезками. Она протянула к ней руку, и Грейс опустила глаза.
– Он не вернется, Грейс, – прошептала мать. – Прошло больше года. Тебе лучше похоронить прошлое.
Грейс вскинула голову.
– А если б папа без вести пропал на войне, ты бы так же быстро отказалась от него?
– Не знаю, – сказала мать. – Но я, по крайней мере, задумалась бы о собственной судьбе. Через несколько недель тебе будет двадцать шесть, Грейс, и ты не можешь всю жизнь сидеть здесь, в Шамлей Грин, и ждать. Тем более что это совершенно бесполезно.
Грейс молчала. Мать затронула самый больной вопрос. Дело даже не в том, что не было никаких доказательств того, что Джереми все еще жив. В тех редких случаях, когда Грейс еще появлялась в обществе, она читала в устремленных на нее со всех сторон взглядах один вопрос: «Чего ждет мисс Норбери? Ведь ей осталось не так много времени, чтобы составить более‑менее приличную партию, она почти старая дева. Или Леонард Хейнсворт, барон Хоторн, недостаточно для нее хорош? Или с ней что‑то не так и потому он до сих пор медлит с предложением?»
Впрочем, Грейс мало заботило то, что о ней говорили. Но это раздражало ее и мешало ее горю, в глубине которого до сих пор теплилась искорка надежды.
Главное же, что ее чувства ни с чьей стороны не встречали ни понимания, ни даже одобрения.
– Ты советуешь мне похоронить прошлое, – прошептала она. – Не относится ли это и к тому времени, когда вы с папой любили друг друга?
Мать нахмурилась.
– Мы все еще родители своим детям, – твердо возразила она. – Остальное касается только нас двоих.
– А мы… – начала Грейс, но мать перебила ее:
– Ты не хочешь поздороваться с Ройстоном? Он в саду со Стивеном.
– Боже, какой гость! – воскликнула Грейс, направляясь к скамейке, которую недавно купили для Шамлей Грин. Ее поставили, когда прокладывали через газоны новые грунтовые дорожки, чтобы Стивен мог разъезжать по саду в инвалидном кресле. – Здравствуй, Ройстон! Ройстон выдохнул дым и сунул в руки Стивена сигарету, которую только что у него выпросил.
– Привет, Грейс! – сказал он, обнимая Грейс. – Рад тебя видеть.
– Ты мог бы увидеть меня и раньше, – поддразнила приятеля она. Как бы ни было тяжело на сердце, а в присутствии Ройстона настроение у нее поднималось. – Ты стал настоящим отшельником.
Ройстон снова взял сигарету и опустился на скамейку. Грейс села рядом. Генри, обычно встречавший гостей бурной радостью, постучал хвостом по земле и довольно заскулил. Поскольку на него никто не обратил внимания, пес улегся на траву, прикрыв нос передними лапами, и задремал в ожидании момента, когда кому‑нибудь захочется с ним поиграть.
Ройстон медленно выдохнул струйку дыма.
– Просто мне нужно время, – объяснил он. – Время и покой.
– Надо было тщательней выбирать даму сердца, – язвительно заметил Стивен, гася окурок о траву.
– Спасибо, Стиви. – Ройстон хлопнул его по плечу. – Сейчас мне как никогда нужно твое дружеское участие.
– Как ты? – спросила Грейс, трогая Ройстона за рукав.
Тот рассеянно пожал плечами.
– По‑моему, вполне… – Он скосил глаза на Грейс. – Да, я уже слышал. Сесили и этот лягушатник.
Грейс подавила смешок. Ройстон опустил голову и снова затянулся сигаретой.
– Он здесь ни при чем, ведь она бросила меня раньше. Ради бога, если это принесет ей счастье. Я давно уже перестал ломать голову над тем, что должен был сделать, чтобы она осталась со мной. Как Адс?
Грейс огляделась и показала на серо‑коричневую фигуру в глубине сада.
– Она там, в шезлонге. Теперь ей лучше. – Грейс облегченно вздохнула. – Визит Дигби‑Джонса на Рождество сотворил чудо. Она стала больше есть и явно пошла на поправку. Сейчас она даже рисует.
– И все потому, что наша заботливая Грейс ее шантажирует, – вмешался Стивен. – Если сестренка наберет достаточный вес и вообще будет выглядеть более‑менее, ей разрешат погостить пару недель в Лондоне у Дигби‑Джонсов.
– Этого я ей не говорила, – раздраженно отозвалась Грейс.
– Жаль, что ты такой неисцелимый, – беспечно заметил Ройстон, кладя руку на плечо Грейс. – Мы бы отучили тебя брюзжать или попытались бы, по крайней мере, сделать более‑менее сносным человеком.
Стивен открыл рот, готовясь достойно ответить, но ему помешал крик.
– Ууууу! – донеслось со стороны дома.
Все трое повернули головы и увидели Бекки. Она бежала к ним, держа в руках накрытую платком тарелку. Генри поднял голову, а потом вскочил и с лаем помчался настречу гостье. Через несколько секунд он уже прыгал вокруг нее, не давая пройти.
– Черт, – выругался Стивен, не обращая внимания на сестру, и, зажав сигарету во рту, процедил сквозь зубы: – Избавьте меня от этого!
С этими словами Стивен отпустил тормоза и, изо всех сил вращая колеса инвалидного кресла, помчался по дорожке прочь.
– Ууу, Грейси! Привет, Ройстон, рада тебя видеть!
Бекки повернула голову в их сторону и, не останавливаясь, понеслась за Стивеном.
– Эй! – попытался задержать ее Ройстон.
– Это бесполезно, – заметила Грейс. – Она не знает удержу, а Стивен отвечает на ее заботу лишь грубостью. – Она встала. – Только у меня нет больше сил смотреть на все это.
– Останься. – Ройстон схватил Грейс за руку и силой посадил на скамейку. – Стивен должен понять, на кого он похож, когда ведет себя таким образом. Да и Бекки достаточно взрослая, чтобы отвечать за себя. Если она тратит свою любовь на такого, как он, это ее беда.
Слова Ройстона напомнили Грейс тот грозовой день несколько лет назад, когда Ада и Саймон внезапно исчезли, и у нее от страха пересохло в горле. Тогда Джереми говорил ей нечто похожее.
– Ну а ты как? – услышала она тихий голос Ройстона.
Грейс скрестила руки на груди, вытянула ноги и пожала плечами.
– Как всегда. – Она вздохнула и подняла голову. – Могу я кое о чем тебя спросить?
– Конечно. – Ройстон наклонился, чтобы погасить окурок в пепельнице, которая стояла возле скамейки.
– Там, в Абу Клеа… – Она запнулась, заметив, как замер Ройстон, услышав это слово, но тут же продолжила: – Как выглядел Джереми, когда ты видел его в последний раз?
– Ух, Грейс, – выдохнул Ройстон. – Последним его видел Лен, тебе лучше поговорить с ним.
– Я уже спрашивала его, Рой, – ответила Грейс, – и теперь хочу послушать тебя.
Ройстон упер локти в колени и некоторое время смотрел в сторону дубовой аллеи поверх сложенных ладоней.
– Его спина, – сказал он наконец. – Я помню, как он бежал вместе с Леном. Его голос до сих пор стоит у меня в ушах… «Прикрой меня», – прошептал Ройстон. – Я хотел броситься за ним, но тут увидел Стиви… Боже мой, как быстро все произошло… – Ройстон выставил палец и потер им лицо, а потом снова упер подбородок в сплетенные в замок руки. – И все видится в совершенно другом свете, стоит только представить себе, как чья‑то судьба вершится твоими руками. Потому что решение о том, кого спасать, принимаешь не ты, у тебя для этого просто нет времени. – Ройстон посмотрел на Грейс и снова понизил голос до шепота. – Поверь мне, Грейс, я часто думаю о том, что… Саймон был бы жив, если бы я тогда побежал за ними. А может, и с Джереми вышло бы все иначе… Но я не мог бросить Стиви.
– И за это, – хрипло подхватила Грейс, – я тебе очень благодарна. Мы все.
– Иди сюда. – Ройстон привлек ее к себе. – Я искал его повсюду, Грейс, – прошептал он ей на ухо. – Я перепробовал все. Ты должна мне поверить.
Грейс кивнула и хотела еще что‑то сказать, но ей помешали громкие голоса, собачий лай и пронзительный крик. Бекки с вытаращенными глазами стояла посреди газона. У ее ног лежали тарелка и платок. Печенье валялось в траве. Дрожа и всхлипывая, она опустилась на колени, чтобы уберечь от наседавшего Генри то, что осталось. Стивен удалялся, яростно дергая колеса инвалидного кресла.
– Извини, но я должна ей помочь, – сказала Грейс, вставая.
Ройстон видел, как она взяла подругу за руку, а Генри в это время глотал одно печенье за другим.
«…ударил меня по руке… – донеслось до Ройстона, – хотела как лучше…»
Он покачал головой и прямо по траве направился к Аде.
– Привет, Адс!
Ада хлопнула крышкой этюдника и прислонила его к ноге.