На равнине крутился водоворот тел, одетых в серое и белое, иногда мелькали цветные пятна и черные лохматые головы. Словно молнии блистали смертоносные клинки. Верблюды ревели, били копытами и падали, сраженные, погребая под собой людей.
Джереми бегал между своими людьми. Помогал, если «мартини‑генри» перегревалась или в нее попадал песок. Когда же неполадку устранить не удавалось, приказывал пустить в ход штык. Внезапно Джереми встретился глазами с Фредди Хаймором. Но здесь, в Абу Клеа, у него был один враг. И он носил белое, а не серое.
Все больше винтовок выходило из строя, все больше штыков, размягчаясь на солнце, застревало в телах, наткнувшись на твердое препятствие. Борьба становилась все отчаянней. Попал. Пять секунд. Джереми сорвал с себя и отбросил в сторону ставший бесполезным шлем. В такой давке на мгновенье потерять сознание все равно что быть убитым. Дервиш. Джереми прицелился и выстрелил. Попал. Пять секунд. Люди, среди которых были и его приятели, расплывались в цветные пятна и полосы. Золотой – это Леонард. Он уже отбросил свою «мартини‑генри» и орудует саблей. Большой и темный – Ройстон. Он все еще стреляет. Целится и стреляет. Попал. Пять секунд.
Краешком глаза Данверс поймал вытянутую, красновато‑бурую фигуру Стивена. Тот как раз всаживал кинок в туловище дервиша.
Саймон. Где Саймон?
На мгновенье Джереми остановился, ища глазами Саймона. Он увидел его в двадцати‑тридцати шагах, занятого своей винтовкой, тоже, похоже, вышедшей из строя из‑за жары и песка. Саймон не видел, как к нему приближается дервиш с обнаженным клинком в руке.
– Саймон! Бросай ее, возьми револьвер или саблю!
Как ни малы были шансы докричаться, Джереми это удалось, Саймон отбросил винтовку и схватился за клинок. Джереми прицелился в дервиша и выстрелил. Легкий щелчок – больше ничего.
– Лен! Рой! Прикройте меня! – услышал Джереми собственный голос.
Он чувствовал присутствие Лена, хотя не спускал глаз с Саймона, вытаскивая револьвер, обнажая саблю и прорубая просеку в толпе дервишей.
Клинок блеснул и обрушился на Саймона. Кровь залила предплечье. Джереми поймал его взгляд.
Я иду, Саймон, я иду. Джереми нажал на курок револьвера, и дервиш упал. Мы с тобой, Саймон. Лен и я. Еще пара шагов. Джереми перескочил через лежавшее на земле тело, как вдруг воздух завибрировал и на его лицо пала тень. Словно черная птица ударила его крылом. Слишком быстро, чтобы Джереми успел увернуться. В голове что‑то взорвалось, рассыпавшись снопом искр. Боль молнией пронзила мозг. А потом, словно свеча, которую задули, угасло сознание, и Джереми погрузился в темноту.
Стивен ловко увернулся от сабли, но наткнулся на копье. Он зашатался, словно натянутые до предела мускулы вдруг лопнули, и повалился навзничь на что‑то твердое и острое. Адская боль на мгновенье поразила тело. А потом сверкнул металл, и Стивена накрыла огромная черная тень. Это был Ройстон, только что зарубивший дервиша. А потом еще одного, и еще…
Сабля словно хлестнула Саймона по спине. Он застонал и повалился на колени, обливаясь теплой кровью. Краем глаза он успел увидеть, как к нему пробивался Леонард. Но это не Лен позвал его. Саймон, я здесь! Саймон заморгал, он старался не смотреть на свою раненую руку, которую прижимал к окровавленной груди. Она болела, словно охваченная огнем. Я здесь, Саймон!
Его глаза расширились и удивленно заблестели. Ада. Несколько мгновений она стояла там, на крохотной зеленой полянке посреди поля боя, а вокруг свистели пули и сверкали клинки. Она была в простом летнем платье, с распущенными по плечам волосами, которые блестели на солнце. В ее глазах, похожих на две большие темные вишни, застыло удивление или даже вопрос. А потом она улыбнулась, показав щелку между передними зубами, подобрала юбку и побежала между мужчинами, ведущими свою смертельную игру, прямо к нему. Нет, Ада! Оставайся там! Здесь слишком опасно! Но она приближалась, почти не касаясь земли, и Саймон уже слышал ее звонкий, заливистый смех. Я не уйду, Саймон, я останусь с тобой!
Ада, любимая…
Больше Саймон не чувствовал ни страха, ни боли.
Он не видел копья, которое вошло ему в спину и, расколов ребра, словно сухое дерево, разорвало сердце.
Битва при Абу Клеа длилась меньше четверти часа. А потом пыль улеглась и пороховые облака рассеялись. Тысячи мертвых сторонников Махди остались лежать на пропитанном кровью поле, столько же англичан. Они дорого заплатили за свою победу. Лучшие из лучших. Гордость армии. Слишком мало времени оставалось на то, чтобы похоронить и оплакать павших и унести с поля раненых. Еще меньше – чтобы найти пропавших без вести. Еще меньше – чтобы добраться до источника, к солоноватой воде которого они припали только через час.
Но меньше всего времени оставалось у Хартума.
В черной ночи небытия затеплилась искорка сознания. Она мерцала, разгоралась и становилась все ярче. Когда она стала достаточно сильной, чтобы осветить обрывки воспоминаний, голова загудела и запульсировала от боли. Вспышки выстрелов. Рев битвы и стоны раненых. Сверкающие клинки и наконечники копий. Саймон. Лен. Ройстон. Стиви. Кровь, везде кровь. Язык во рту, как прилипший к нёбу кусок сухого дерева. Я не могу дышать. Что это давит на грудь, прижимая тело к земле? Он с трудом открыл веки, но увидел только темноту. На мгновенье сердце остановилось. Я погребен заживо. Под руками только песок и гравий. Что это? Ткань, а под ней что‑то мягкое, потом твердое, гладкое… Конечности. Тела. Мертвые тела. Меня похоронили заживо.
Джереми сжал зубы, прогоняя страх. Наверх. Я должен пробраться наверх. Он напрягся, погрузив пальцы в сыпучий песок, и рванулся изо всех сил. Бесполезно. Джереми еще глубже продвинул руки и оттолкнулся. На этот раз ему удалось преодолеть пару дюймов. Джереми остановился, задыхаясь, потом, продолжая работать руками, нащупал под ногой опору. Дюйм за дюймом. Потом еще рывок… Джереми напряг последние силы и вдохнул свежий воздух. Легкие заработали, наполняя разбитое тело новыми силами. Джереми стонал, пыхтел и продолжал пробиваться, локтями, ногами, коленями, высвобождаясь из‑под страшного груза.
Некоторое время он, тяжело дыша, лежал на земле, а потом приподнялся на локтях и огляделся. Перед глазами плыли черные пятна. Однако постепенно в слабом свете звезд начали проступать очертания предметов. Джереми хватило нескольких секунд, чтобы понять: перед ним вповалку лежали десятки мертвых людей Махди, так, как они пали на поле брани, и он, Джереми, был похоронен под этой кучей. Ошеломленный, он принялся ощупывать свое туловище, конечности. Все цело. Невероятное везение! Он стал вспоминать. Абу Клеа. Битва. Саймон. Потом удар. На голове Джереми обнаружил запекшуюся кровь и шишку, которая страшно болела, когда он к ней прикасался. Вокруг громоздились груды тел. Сотни и тысячи, людей и животных. Джереми застонал, приподнялся и встал на ноги. Как долго он здесь лежал? Похоже, несколько часов. Джереми запрокинул голову и посмотрел на звезды. «Я еще жив, а остальные? Где Саймон, Стивен, Ройстон и Лен? Где Королевский Суссекский?»
Джереми чувствовал себя выжившим после Апокалипсиса и вдруг услышал за спиной голоса. Он обернулся и вздрогнул: по усеянному трупами полю двигались фигуры в сербристых одеяниях. Их лица, ноги и руки сливались с окружающей темнотой. Он хотел скрыться, но было поздно. Фигуры стремительно приближались. Джереми потянулся к оружейному поясу, но обнаружил только несколько патронов. Револьвер и шашку он, как видно, потерял.
– Амин, – прохрипел Джереми, медленно поднимая руки.
Амин значит «мир».
Сверкнуло дуло направленного на него пистолета, а потом все снова погрузилось в темноту.
Страшная боль вырвала его из бессознательного состояния. Что‑то твердое ударило чуть повыше бедра, и Джереми закричал. Только после этого он почувствовал, как ноют запястья, как горит спина, словно с нее наждачной бумагой сдирают кожу, а плечи тянет в разные стороны, разрывая тело на части. Солнечные лучи, как раскаленные кинжалы, впились в сетчатку. Потом Джереми увидел верблюжий хвост, равнодушно покачивающийся мохнатый зад и копыта, грозившие с каждым шагом обрушиться на его голову. Джереми волокли по пустыне на веревке, один конец которой был обвязан вокруг его запястий, а другой приторочен к верблюжьему седлу. Мундир и рубаха давно уже были изорваны в клочья о песок и камень, кожа на спине местами содрана, попавшие в раны пыль и пот причиняли жгучую боль. Джереми чувствовал, как пульсировали многочисленные ушибы, когда его тело билось о камни. Наконец верблюд пошел медленнее и остановился. Джереми резко откатился в сторону, чтобы не быть раздавленным, когда животное опустится на колени. Он медленно сел на корточки, а потом, шатаясь, встал на ноги. К нему приблизилось несколько улыбающихся дервишей с яркими прямоугольниками на белых одеяниях. Джереми невольно пригнулся, увидев в их руках ружья, однако дервиши выглядели вполне дружелюбно и даже поднесли ему бурдюк с водой, к которому он жадно припал и пил до тех пор, пока живот не раздулся, как доверху наполненная бочка.
Дервиши о чем‑то заговорили с ним. Их речь была быстрой, мелодичной и походила на арабскую. Похлопав пленника по плечу, они сунули в его связанные руки лепешку, в которую Джереми тут же впился зубами и принялся жевать, откусывая большие куски. Сами дервиши тоже опустились на песок, чтобы поесть и попить. А потом встали и подняли верблюдов, намереваясь продолжить путь.
Джереми шел сзади, миля за милей. Пока его сапоги совршенно не расползлись и ноги не покрылись волдырями и ранами, кожа на лице не обвисла клочьями и глаза под набухшими веками не воспалились до красноты. Слева в туманной дымке что‑то блестело. Река, вероятно, Нил.
Наконец появились первые хижины, среди которых было и несколько домов – немудреных строений из красного кирпича с проемами дверей и окон. Селение казалось безлюдным, пока караван не дошел до большой, залитой солнцем площади, в центре которой стоял крытый пальмовыми листьями отгороженный навес. Тотчас откуда ни возьмись появились люди – множество темнокожих мужчин с лицами оттенка эбенового дерева, цвета шоколада и корицы, сморщенными от старости и совсем юными. На них были пыльные, дырявые балахоны, а на головах – маленькие шапочки или тюрбаны.
Все они столпились вокруг Джереми, глазели и что‑то говорили ему. Верблюды опустились на колени. Один из мужчин отвязал веревку от седла и, словно теленка, повел Джереми за собой.
Под навесом Джереми повалили на землю, а его провожатый уселся рядом по‑турецки. Прочие глазели, оставаясь на почтительном расстоянии. Потом Джереми увидел направляющуюся к нему группу вооруженных копьями дервишей, и среди них одного белого. Он был одет, как африканцы, однако под балахоном мелькали европейские штаны.
Вблизи европеец оказался совсем молодым, пожалуй, не старше Джереми. Он носил тонкие, изящно изогнутые усики, однако острый, с ямочкой, подбородок был гладко выбрит.
Он приветствовал Джереми легким поклоном, сложив ладони перед грудью.
– Ассалям алейкум!
Джереми знал, как принято отвечать на это приветствие, однако молчал.
– Добро пожаловать в Омдурман, или, как мы здесь говорим, город верных. Вы англичанин?
Европеец говорил по‑английски с акцентом, позволявшим предположить, что его родным языком был немецкий, хотя слова выговаривал мягче и напевнее, чем обычно это делают немцы. Потом он остановил взгляд на оставшихся от мундира лохмотьях, и Джереми кивнул.
Европеец приблизился и опустился рядом на землю.
– Меня зовут Рудольф Слатин. А вас?
Джереми не отвечал, и Слатин пристально посмотрел ему в лицо.
– Когда‑то я был губернатором провинции Дарфур, – продолжал он, – но больше года назад попал в плен и смог завоевать их доверие. Помимо всего прочего, я переводчик, и мне поручено расспросить вас о расположении британских войск. – Поскольку Джереми продолжал молчать, Слатин добавил, понизив голос: – Искренне советую вам проявить сговорчивость. Расскажите, где находятся англичане и каковы их планы, а я попытаюсь обеспечить вам более‑менее сносные условия содержания.
Джереми сделал над собой усилие и собрался с мыслями, чтобы оценить ситуацию. Судя по количеству убитых дервишей, которых он видел на поле, победа англичан под Абу Клеа представлялась более чем вероятной. Он не мог долго оставаться без сознания до того, как его схватили. То есть люди Уолсли, продолжавшие свой марш на Хартум, не успели уйти далеко. А после Хартума они наверняка возьмутся за ближайшие к нему населенные пункты, в числе которых окажется и Омдурман. Джереми ни на минуту не пришло в голову стать предателем, но теперь у него появилась надежда: несколько дней или даже недель до прихода британских войск он продержится.
Джереми отрицательно покачал головой. Взгляд Слатина стал жестче.
– Так вы долго не протянете. Последний раз спрашиваю: где находятся британские войска и каковы их планы?
– Я не знаю, – прохрипел Джереми и тут же добавил, словно желая смягчить отказ: – Все решает командование. Нас, подчиненных, посвящают далеко не во все планы.
– Такой ответ не устроит Махди. – Слатин сжал губы.
Джереми сощурил воспаленные глаза:
– Другого у меня нет.
Сопровождавшие переводчика дервиши заволновались. Слатин посмотрел на них, и в его светлых глазах Джереми увидел страх, который, однако, снова сменился холодностью, даже высокомерием, когда он перевел взгляд на Джереми.
– Прекрасно, – сказал Слатин. – Так я и передам Махди. – И шепотом добавил: – Рекомендую вам в ближайшие дни пересмотреть свою точку зрения и объявить о том, что вы поддерживаете Махди, а кроме того, желаете принять ислам, потому что за время пребывания здесь убедились в том, что это единственно верная религия. Если надумаете, позовите меня.
Джереми никогда не отличался религиозностью, но ни секунды не сомневался в том, как ему отреагировать на предложение Слатина. Он родился христианином, рос в христианской стране и был готов умереть как христианин. Да и после того, что он пережил в Судане, он просто не мог ни стать последователем Махди, ни даже им притвориться.
– Забудьте об этом, – прошептал Джереми.
И Слатин пошел прочь, не говоря ни слова, окруженный своими дервишами, которые с равным успехом могли быть как его свитой, так и стражами.
Некоторое время ничего не происходило, а потом откуда‑то из‑за домов вынырнула группа дервишей, мрачные лица которых не предвещали ничего хорошего. Один из них что‑то прокричал приказным тоном, и остальные бросились к Джереми. Двое из них схватили Джереми за локти и поставили на ноги, третий развязал ему руки, в то время как четвертый стоял рядом с обнаженной саблей. Джереми вывели на площадь, где стояли еще два дервиша: один – с ведром воды, а другой – с веревкой и несколькими поленьями в руках. Джереми связали руки, положив одну на другую, и просунули под веревку полено, так что она впилась в и без того стертые запястья. После этого дервиш с ведром вылил на руки Джереми воду. Потребовалось время, чтобы веревка распухла. Потом запястья начали гореть, так что у Джереми на глазах выступили слезы, и он стиснул зубы. Боль усиливалась, стала почти непереносимой, а веревка все глубже впивалась в кожу. Джереми с ужасом почуствовал, как сначала в запястьях запульсировала кровь, потом словно тысячи игл вонзились под ногти, и вдруг боль ушла, потому что больше он не чувствовал своих рук. «Нет, только не руки, – пронеслось у Джереми в голове. – Я не хочу вернуться домой калекой, как отец».
Окружавшие его люди приблизились. Послышался гул, который усиливался, пока не перешел в вой. Джереми ослепил свет. Это были клинки и наконечники копий, которые плясали у него перед глазами. «Не смотри туда», – велел себе Джереми. Он зажмурил веки, но это не помогло. Джереми казалось, он чувствует, как у него отнимаются руки. «Подумай о чем‑нибудь другом, отвлекись, – сказал он себе. – Подумай о Грейс. Грейс, Грейс, Грейс... » Он увидел ее перед собой, светловолосую, кареглазую, улыбающуюся. Он услышал ее голос: Я с тобой, Джереми. От Грейс исходил запах свежей травы и цветков первоцвета. Ни страх, ни боль не утихли, но Джереми стало легче их переносить.
Видение исчезло, как только Джереми схватили и снова потащили через площадь. Открыв глаза, он увидел перед собой три деревянных сооружения выше человеческого роста. Каждое представляло собой две вкопанные в землю балки, поверх которых лежала еще одна, с веревкой посредине. И было ли так на самом деле, или ему только чудилось, но в невразумительных криках толпы все отчетливей проступало одно английское слово: Смерть! Смерть! Смерть!
II Горсть праха
…и потому душа моя трепещет
В сиянии Его нездешней мощи,
Вооружая трепетом меня…
Эмилия Бронте
Солдаты пробивались дальше, к Нилу. Между Абу Кру и Губатом произошла последняя битва, в которой английские войска применили каре. Каре, которое доставило им столько побед и стоило стольких жизней здесь, в Судане. Возле Нила корпус Уолсли соединился с колонной, которая двигалась ему навстречу по реке, и двадцать восьмого января под сильным огнем противника ворвался в Хартум.
Однако к тому времени в городе уже не было ни египтян, ни Гордона. На улицах стоял запах разложения и смерти. Хартум побывал в руках Махди.
Они опоздали всего на два дня.
Двумя днями ранее махдисты взяли город штурмом. Они убивали, грабили, калечили и жгли в исступленной жажде насилия и крови. Оставшихся в живых женщин и детей преподносили в качестве подарка Махди и его приближнным. Только младенцев, питающихся от материнской груди, оставляли умирать от голода и жажды.
Армии Уолсли ничего не оставалось, как, стыдливо опустив глаза, повернуть обратно. Все усилия и жертвы оказались напрасны.
Грейс бежала по Бейкер‑стрит с толстой пачкой газет под мышкой, вдоль домов с аккуратными клинкерными фасадами и кованых оград. Мимо прогрохотал богатый экипаж, копыта холеных коней весело стучали по серым камням мостовой, кое‑где присыпанной остатками снега. Поодаль переходил улицу джентльмен в строгом костюме и котелке. Дамы носили фетровые шляпки и узкие жакеты или набрасывали на себя короткие накидки, из‑под которых выглядывали рюши модных турнюров. Каждое утро перед завтраком сестры Норбери по очереди выходили за газетами. Это превратилось в своего рода ритуал. Не стало исключением и это февральское утро. Известие о взятии Хартума потрясло Англию. Раздавались даже требования отставки премьер‑министра Гладстона, нерешительность которого повлекла за собой падение города. Из газет Ада и Грейс узнали о битве при Абу Клеа и последующих стычках, о напрасном марше к осажденному Хартуму и медленном отступлении, сопровождавшемся новыми схватками. В настоящее время, как сообщали журналисты, английская армия двигалась на юг, к Корти. Сестры с жадностью вглядывались в газетные страницы, словно выискивали между строк хоть какое‑нибудь известие о Стивене, Джереми, Ройстоне, Саймоне и Леонарде, потому что давно уже не получали ни писем, ни телеграмм. «Ведь если бы что‑нибудь случилось, мы обязательно об этом узнали бы, правда? – утешали они друг друга каждое утро. – Ведь нам бы обязательно об этом сообщили».
Грейс ступила на балкон с изящными колоннами у входа в библиотеку на втором этаже, одним прыжком преодолела две ступеньки и толкнула тяжелую дверь под веерообразным вентиляционным отверстием. Ее каблуки застучали по каменному полу огромного зала с витражными окнами и аркадами. Попугай в просторной клетке перед одной из колонн распушил цветные перья и хрипло гаркнул.
От столика, на котором были разложены всевозможные брошюры, афиши концертов и приглашения, отделилась стройная женская фигура и, шелестя юбками, направилась к ней.
– Грейс?
– Добрый день, Мод.
– Вас здесь спрашивают, тебя и Аду.
Плоское лицо Мод Денбро под пышной прической цвета осенней листвы дернулось в сторону стульев, выстроенных в ряд у стены, перед которыми стояла мисс Смит – руководительница учительского комитета. Всегда в черном, как монахиня, она хотела казаться строже, чем была на самом деле. Рядом с ней Грейс различила силуэт одетого в пальто джентльмена с тщательно уложенными густыми волосами. Мисс Смит посмотрела на Грейс, сделала приглашающий жест в сторону своего спутника и подвела его к девушке.
– Мисс Норбери? – Джентльмен смотрел на Грейс серыми глазами, под которыми лежали глубокие тени.
Ему было около сорока. Грейс не узнавала его угловатого и слегка опухшего лица, но при этом оно не казалось ей чужим и кого‑то напоминало.
– Мисс Грейс Норбери, если не ошибаюсь?
– Да, это я, – беззвучно ответила Грейс.
Ее рот пересох, а желудок словно завязался в узел. Джереми.
Джентльмен протянул ей правую руку. В левой он держал цилиндр и перчатки.
– Мы с вами до сих пор не встречались, и мне жаль, что приходится знакомиться в подобных обстоятельствах. Чарльз Дигби‑Джонс.
– Вы можете пройти в мой кабинет, – услышала Грейс голос мисс Смит. – Там вам никто не помешает.
У Грейс перехватило дыхание. Пачка газет выпала из рук и шлепнулась о пол.
– Саймон?
Подъем по лестнице продолжался бесконечно долго, Мод поддерживала подругу за руку. Перед дверью Грейс остановилась и провела ладонью по заплаканному лицу. – Мы идем? – беспокойно спросила Мод.
Грейс слабо кивнула. «Так надо», – сказала она самой себе.
– Я буду здесь, – прошептала Мод и погладила ее по плечам.
– Спасибо, Мод. – Грейс глубоко вздохнула и повернула дверную ручку.
– Где же она? – бормотала Ада, отчаянно роясь в куче книг на чертежном столе. – Я опаздываю… – Она оглянулась на сестру в дверях – и улыбка вмиг сошла с ее лица. Пол под ногами Ады зашатался. – Плохие новости? – спросила она будто одними глазами. – Там, внизу, брат Саймона, – прошептала Грейс.
Голова Ады задергалась.
– Нет, Грейси, нет…
– Ада… – твердо начала Грейс.
На большее у нее не хватило сил.
Ада, покачиваясь, приблизилась к ней.
– Скажи же, что у Саймона все хорошо, Грейси! Скажи, что у него все хорошо…
Ада прижала ладони к ушам, словно пытаясь заглушить так и невысказанные слова. Слезы брызнули у нее из глаз. Она извивалась, всхлипывала, обхватив себя за плечи, как будто это ее разрывали копьями проникшие в комнату дервиши. Грейс обняла сестру и как могла крепко прижала ее к себе. И тогда Ада пронзительно закричала. Грейс осторожно посадила младшую сестру на кровать. Ада вцепилась в нее, как утопающая. Мод осторожно проскользнула в комнату и села рядом, ткнувшись лицом в сотрясающуюся от рыданий спину Ады. Потом подошла Кэтрин, которая опустилась на пол и обняла ее колени. А Грейс плакала вместе с сестрой, потерявшей любимого человека, а с ним и все, на что надеялась в жизни. Погиб Саймон, самый младший из их «пятерки» и самый смешливый.
И все это время в голове Грейс крутились страшные мысли.
Джереми – Стиви – Ройстон – Джереми – Стиви – Ройстон – Лен…
Ради бога! Нет!
...
Линкольн, 23 мая 1885
Дорогая мисс Норбери!
Мне сообщили из министерства, что Джереми пропал без вести после битвы под Абу Клеа 17 января этого года. На все мои письменные запросы отвечали, что о его дальнейшей судьбе ничего не известно. Из Каира мне уже прислали его вещи, которые оставались в казарме после того, как полк выступил в Хартум. Среди них и многочисленные письма на Ваше имя, которые я передаю по назначению. Разумеется, их я не трогала. Единственное, в чем я могу себя упрекнуть, так это в том, что открыла книгу стихов на странице с Вашей дарственной надписью. Надеюсь, за это Вы меня простите. Книгу я тоже прилагаю к своему посланию.
Хотя с момента нашей встречи на параде в Сандхёрсте прошло довольно много времени, я часто и с удовольствием вспоминаю о ней. Хочу сказать, предполагая особую связь между Вами и моим сыном, что в эти дни я с Вами, душой и мыслями.
Я молюсь за Вас и Вашу семью и прошу Господа, чтобы и Ваш брат вернулся домой невредимым.
С уважением,
Ваша Сара Данверс.
Заложив руки за спину, Ройстон прогуливался по террасе Гивон Гров от одного каменного грифа к другому. Наконец он остановился и взглянул в сторону сада. На ветру волновалась пышная июльская листва, утреннее солнце придавало бледно‑розовым, пурпурным и ярко‑желтым цветам нежно‑зеленый оттенок. В кронах деревьев весело щебетали птицы.
Ройстон еще не успел привыкнуть к Англии. Здесь все казалось ему странным, как будто он не появлялся дома не четыре года, а гораздо дольше. Он многое узнавал, припоминая подробности своей прошлой жизни, однако все это оставалось ему чужим, удивительным, как будто он разглядывал разукрашенную фотографию. Даже Гивонс Гров, где он целых семь лет проводил летние каникулы, даже леди Грэнтэм, которая, как всегда, была очень добра и теперь попросила его подождать на террасе с чашкой чая. Ройстон вытащил из кармана пиджака часы. Она задерживается уже на сорок пять минут! Что бы это значило? Нет… Очевидно ничего, кроме того, что Сесили успела примерить не меньше трех платьев. Сесили есть Сесили. Губы Ройстона тронула печальная улыбка. Сейчас он не был настроен шутить.
Он защелкнул крышку, снова засунул часы в карман пиджака, который больше четырех лет пылился в шкафу в казарме Чичестера. Ройстон похудел в пустынях Судана, поэтому теперь костюм сидел на нем не так хорошо, как раньше. Голод, жажда, бесконечные марши и война сделали Ройстона жилистым и стройным. Он чувствовал себя покачивающимся на ветру тростником и предпочел бы вернуться к прежнему весу, чтобы снова твердо стоять на ногах.
Но пока для новой жизни нужно заказывать новые костюмы. Он вышел в отставку. «Капитан Ройстон Эшкомб» – так значилось в приказе. Он решил похоронить этот приказ где‑нибудь на верхней полке, чтобы никогда больше не доставать. Равно как и проклятый орден с сине‑белой лентой. Все это слишком напоминает ему то время, о котором он предпочел бы забыть как можно скорее. Как будто его и не было.
– Не оглядывайся, мой мальчик, – пробурчал он себе под нос. – Смотри вперед.
– С каких это пор ты разговариваешь сам с собой?
Ройстон резко повернулся на каблуках, заслышав знакомый смеющийся голос.
– Привет, Ройстон!
В первый момент он был ослеплен ее красотой. Ее сливочного оттенка кожей, серебряными волосами, большими глазами, напоминавшими в сочетании с нежно‑голубым шелковым платьем два холодных горных озера. Она оказалась намного прекраснее того образа, что все эти годы он хранил в своей памяти. Легкая тропическая бабочка.
– Сис!
В два прыжка преодолев разделявшее их расстояние, Ройстон поднял ее на руки и закружил по террасе.
– Опусти, не надо! – завизжала Сесили.
И тогда Ройстон послушал и осторожно опустил ее на пол. Крепко прижав к себе, он целовал ее щеки, виски, волосы, которые пахли ландышем.
– Боже мой, Сис, – шептал Ройстон, – как я скучал по тебе! – Казалось, он вот‑вот разрыдается. – Как медленно тянулось время без тебя!
Он хотел поцеловать ее в губы, но она увернулась, упрелась обеими руками в его грудь и принялась вырываться, пока он не разомкнул объятья.
– Не сейчас, – смеялась Сесили. – А вдруг нас кто‑нибудь увидит?
– Раньше тебя это не смущало, – пробасил сквозь смех Ройстон и неохотно отпустил руку Сесили, когда она направилась к столу, чтобы заняться чаем.
– Хочешь? Ах, у тебя уже налито…
Она плеснула себе из чайника и опустилась в кресло. Ройстон подвинул свой стул к ней и тоже сел. Он взял ее руку в свою и ласково погладил пальцы, а потом провел по колечку с опалами и поцеловал его, приложив к лицу. Ройстон касался щекой ее ладони, нежной, как жасминовый лепесток.
– О Сис… как я рад тебя видеть… Я не пережил бы всего этого, если б не ты…
Сесили бросила на него быстрый взгляд и отняла руку, чтобы положить в чашку сахар.
– Не сходи с ума. Кстати, прими мои соболезнования по поводу кончины твоего отца.
Эти слова подействовали как удар в солнечное сплетение. Ройстон сразу поник головой, опустил руки на колени и сомкнул их в замок.
– Спасибо.
Еще в начале марта они, смертельно усталые, возвратились в лагерь под Корти. И там Ройстона ждала телеграмма и письма от матери, братьев и сестер, в которых они сообщали ему о состоянии дел в Эшкомб Хаусе и о том, как они намерены управлять имением в его отсутствие. Смерть графа и вступление в наследство ускорили его отставку. Тем не менее в Англии Ройстон появился только в июле.
– Как ты справляешься со своими новыми обязанностями? – поинтересовалась Сис.
Ройстон Найджел Генри Эдвард Эшкомб виконт Эмори граф Эшкомб. Ему требовалось время, чтобы привыкнуть.
Он сдвинул брови и глотнул уже холодного чая.
– Я еще не был дома.
– Что? – На лице Сесили отразился ужас. – Тебя не заботит наследство? Чего же ради тебя отпустили раньше времени, когда мой брат сражается в Каире и мы боимся, что его отправят на следующую войну?
Хотя операция в Судане провалилась и большая часть британских войск вернулась к местам постоянной дислокации, для многих это был далеко не конец. Небольшой группе подразделений предстояло занять Суакин, а Королевский Суссекский в казармах Каср‑эль‑Нила напряженно следил за развитием конфликта между Британией и Россией. После вторжения в Афганистан русские стали угрожать Британской Индии с севера, и отношения между двумя великими державами обострились. В случае войны Королевский Суссекский ожидал отправки в Афганистан в числе первых.