Туда.
- А еще русский, - обиженно заметили в толпе.
- Это он нам за своих мстит.
- Чего за своих, они же его бабу убили...
- Значит, просто сволочь. Эй, лейтенант, кончай шутить, мы же
тебя на куски порежем!
- Погодите! - сказал Банни. - Лейтенант, ты это серьезно?
- А какой мне смысл врать... - честно признался Эндрю, глядя на
монитор. Диагностика показывала, что ходовая часть в порядке, но очень
сильно побиты коммуникации. Ходовая рубка, нервный центр корабля, была
фактически отрезана от двигателей. Видимо, кто-то неосторожным
выстрелом разбил переборку и порезал кабели, идущие в разгруженной
зоне. Теперь управлять "Декардом" можно было только с резервного
процессора в корме. Но для этого его нужно было, как минимум,
запустить. А вот команда автопилота, которую реактор запомнил в своем
буфере, активировала тягу через час с небольшим. "Декард" заходил на
цель.
- Тебе есть смысл врать, - сказал Вайль. - Ты астронавт, ты
офицер... Ты бы хоть за рожей своей брезгливой последил. Хочешь нас
загнать под удар красножопых? Чтобы они нас потом на мясо? Ничего, я
тебя сейчас вылечу, - с этими словами он резким движением вонзил нож в
предплечье Эндрю. Будто гвоздь забил.
Ткань комбинезона с хрустом треснула. Эндрю согнулся пополам от
боли и застонал.
Вайль дернул нож на себя, вырвал его из руки Эндрю и облизнул
кровь с лезвия. Глаза его затуманились.
Эндрю, шипя, зажал рукой неглубокую, но длинную рану.
- Почувствовал? - спросил Вайль. - А теперь я тебе глазик вырежу.
Ну-ка, ребята, держите его.
Эндрю прижали к спинке кресла. Вайль не спеша приблизил лезвие к
его лицу. На губах Вайля играла кровожадная усмешка. Он явно
наслаждался тем, что делал. И между процессом и целью не было никакой
связи. Пытка могла бы и не привести к желаемому результату. Но свое
удовольствие полоумный сержант все равно бы получил. "Убьет ведь", -
подумал Эндрю.
- Расслабься, сержант, - сказал он. - Посмотри лучше на монитор.
Читать умеешь?
Вайль тряхнул головой, будто просыпаясь.
- Ну? - спросил он, поворачивая голову.
- Видишь надпись "обрыв контакта"? Кто из ваших стрелял в
разгруженной зоне?
- А в чем дело?
- Нет связи между ходовой рубкой и двигателями. Пошли в корму.
Нужно запускать резервный процессор.
- Значит, полетим все-таки? - спросил Вайль с ухмылкой. И
неожиданно рукой, сжимавшей нож, сильно ударил Эндрю по скуле. От
удара у Эндрю в который раз за день потемнело в глазах.
- И еще раз, - сказал Вайль, нанося второй удар. На этот раз
другой рукой - хлесткую и болезненную пощечину. - Это так, авансом. На
всякий случай. Ну, пошли, лейтенант.
Эндрю выдернули из кресла и поставили на ноги. Голова у него
кружилась, но в душе кипела злоба. Бить его по лицу не следовало. От
такого обращения Эндрю окончательно утвердился в своем замысле.
Ему нужен был только один раскрытый технический люк по дороге.
Они медленно шли по коридору, стараясь не касаться обугленных
стен. Десантники окружили Вернера со всех сторон, но держать его никто
не собирался. Так они демонстрировали свое презрение к человеку, с
которым обращались до этого по-людски, а он повел себя, как какой-то
сраный астронавт. Перевязать руку ему тоже никто не предложил. Только
капрал Банни все сопел над ухом, будто намереваясь что-то сказать.
Однако словами так и не разродился.
Впереди сержант Вайль отдавал вполголоса распоряжения. Видимо,
какие-то остатки дисциплины у пехоты сохранились. Разумеется, перебив
офицеров, десантники из войска мгновенно превратились в банду, но
выживать-то этой банде все равно было нужно.
Эндрю, глядя под ноги, высматривал технические люки. Но все
крышки, как назло, были закрыты, да еще и заблокированы.
- Эй, осторожнее! - сказали впереди. - Тут дырочка небольшая.
- Ничего себе дырочка! Говорили же, чтоб без гранат...
- Да это не граната, здесь огнетушители стояли.
- Все-таки, господа, не умеем мы стрелять.
- Точно. Ну-ка, по стеночке. Вправо принять!
По одному десантники начали огибать зияющую в полу дыру с
оплавленными краями.
- Ого! Насквозь! Провалиться можно, - с уважением сказал рядовой,
шедший перед Вернером. И Эндрю схватился за эти слова, как утопающий
за соломинку. Он не стал примериваться и рассчитывать. А просто,
обходя дыру, сделал шаг влево.
Он бы сейчас полжизни отдал за спецкостюм, в котором можно
рушиться хоть с развалин Эйфелевой башни.
- Стоять!!! - заорал Банни. Как будто Вернер мог его послушаться
и затормозить в падении.
Эндрю пролетел три с половиной метра, и если бы не эластичный
пол, наверняка что-нибудь сломал бы себе или вывихнул. Удар был такой
силы, что душа у него оказалась буквально в пятках, и он чуть снова не
потерял сознание. Упал на четвереньки и, не утруждаясь встать, галопом
поскакал вперед.
Сзади с шипением грохнуло и полетели брызги.
- Не стрелять! - заорал Вайль. - Банни, мудак, отставить! За ним,
идиот!
Посреди коридора ни к селу, ни к городу, развлекалась парочка -
оба голые и тоже, как Вернер, на четырех костях. Бронекостюмы и оружие
валялись рядом. Эндрю с низкого старта любовников перепрыгнул и тут же
увидел вожделенный люк.
- Вот это да! - сказала женщина, поворачивая голову и крепче
упираясь в пол, чтобы не так трясло и было лучше видно. - Офицерик!
Живой! А хорошенький...
Мужчина на происходящее никак не отреагировал. Он был занят.
Эндрю рванул на себя крышку люка, сел и забросил ноги внутрь.
Сзади опять грохнуло, на этот раз без шипения, зато с
оглушительным матом. Это совершил жесткую посадку капрал Банни.
- Лежать, суки! - заорал он любовникам. - Застрелю, мать вашу!
Эндрю провалился в люк, привычно встал ногами на перекладину
тросового лифта, одной рукой взялся за поручень управляющей насадки, а
второй потянул на себя тяжелую крышку, чтобы задраить ее изнутри.
Раненую конечность пронзила боль, и Эндрю вскрикнул, но поручня не
выпустил. Не хватало еще сорваться и застрять в шахте.
- Да не стреляй же ты, кретин! - командовал сверху Вайль. - Лови
его! Лови!
Крышка люка захлопнулась, и в технической шахте наступила ватная
тишина. Эндрю до упора повернул задрайки, нажал клавишу на поручне, и
лифт рванул его вверх.
Теперь у него было преимущество. Десантники схему корабля за
ненадобностью не изучали. Пока они ее раскопают, пока разберутся...
Эндрю за какие-то десять секунд проскочил насквозь все палубы и
выпрыгнул на шершавую поверхность внутренней обшивки рабочей зоны.
Над головой ехал низкий потолок. Эндрю был сейчас между двумя
стенками гигантской матрешки. Та, на которой он стоял, двигалась, та,
в которую собирался залезть - уже нет. Гравитация в переходном секторе
была от силы в треть земной. Головокружение усилилось.
Эндрю, прижимая к животу больную руку и тяжело хромая на обе
ноги, подбежал к посту техконтроля. Достал аптечку, вколол себе
обезболивающее, проглотил несколько тонизирующих пилюль и наспех
перевязал руку. Быстро влез в спецкостюм и нацепил инструментальный
нагрудник. Действовал он вполне осмысленно, но как в тумане.
Над головой проплыл люк. Эндрю злорадно подумал, как здоровенные
тяжело вооруженные десантники будут проклинать его, ползая по таким
катакомбам, и побежал догонять уходящую крышку. Для него-то
перемещения таракана по щелям были делом привычным и даже
занимательным. Рашен по этому поводу однажды заметил, что каждый
техник ежедневно рождается заново, выбираясь по узким каналам из тьмы
на свет. А значит, такой выбор профессии обусловлен бессознательным
желанием вернуться обратно к маме в живот и там навеки спрятаться.
Это было очень давно, Рашена тогда еще звали капитан Успенский.
"Если судить по количеству закоулков, наши коммуникации скорее похожи
на кишечник! - ответил ему Эндрю. - Значит, и мечтают технари не
прятаться, а летать. Хотя бы сверху вниз". Народ дико заржал. "Сам
признался! - выдавил Фокс, совсем еще молодой и вовсе не толстый
стрелок. - Сам признался, что техники говно!". "Тогда не стой внизу,
когда я летаю", - парировал Эндрю и полез на потолок работать. Фокс
начал в притворном ужасе метаться по рубке, а Рашен с умилением
смотрел на свой экипаж и приговаривал: "Эх, детишки... Вырасту
большой, своих таких же нарожаю". Через месяц Фокс уехал вниз на
переподготовку. А еще через месяц на траверзе Юпитера "фон Рей" по
глупости напоролся на марсианский бэттлшип "Энтерпрайз".
Эндрю висел в разгруженной зоне и остервенело резал провода, а
перед глазами у него стояли лица друзей. Больше всего он хотел бы
оказаться сейчас рядом с этими людьми. Не потому что Рашен любой
конфликт на борту гасил в зародыше. Хотя Эндрю не сомневался, что его
учитель загнал бы десантников обратно в казармы одним взглядом. Да он
и проделывал такие номера, стоя дежурным на наземных базах. Уважали
его весьма, а боялись еще больше.
Нет, Эндрю хотел поближе к Рашену, потому что тот мог бы сейчас
положить руку ему на плечо и сказать: "Andrey, ты все делаешь
правильно".
Эндрю срастил коммуникации и завел их на компьютер техпоста.
Проверил цепи, запустил наспех составленную пограмму и приткнулся к
стене на минутку отдохнуть. Он сделал для десантников все по
справедливости, без обид. Просто так, как совесть подсказала. Он решил
оставить им выбор. Эти люди поступили глупо и некрасиво, но они и не
могли повести себя иначе. Сущность их была такая - убивать в припадке
злобы, а потом делать вид, что все нормально. Их так учила Земля -
умирать или убивать. И Земля же поставила их в такие нестерпимые
условия жизни, при которых один-единственный нештатный случай приводит
к взрыву.
"Декард" гулко вздрогнул. Реактор выбросил необходимый запас
энергии в накопители. Теперь корабль сможет даже без реактора
выполнить задачу - подойти к точке выброски, а затем лечь в
орбитальный дрейф. И пусть десант сам решает, куда ему лучше - к
марсианам в гости или к вице-адмиралу Баскину на расправу. Другого
Эндрю предложить бунтовщикам не мог. Он действительно не умел водить
такие громадные корабли. Но кое-какие движения автоматика легко
сделает без человеческого участия. Главное - сбросить реактор, и тогда
"Декард" начнет сам заботиться о себе.
А то, вздумай пехота остаться на корабле, он после десантного
маневра запросто может впаяться в Марс. Как любое военное судно,
"Декард" не имел в ходовом процессоре аварийных программ, способных
выводить корабль из опасных ситуаций в случае бездействия экипажа.
Военные суда иногда просто обязаны выполнять маневры на грани фола, а
то и за этой гранью. Поэтому неуправляемый десантник вполне мог бы
стать для своего груза просторным и комфортабельным гробом. Объяснять
такие вещи сержанту Вайлю Эндрю не стал. Если тот не поверил в то, что
не всякий астронавт разбирается в судовождении...
Эндрю с трудом открыл глаза и посмотрел на часы. Времени
оставалось в обрез. Ему еще нужно было выбраться к шлюзам, а простой,
но рискованный путь через технические лифты, где в каждом люке могло
теперь сидеть по стрелку, отпадал.
Эндрю поплыл вдоль стены центрального ствола, проверяя на лету
кислородные баллоны и другое вакуумное оборудование спецкостюма. Он
двигался в корму, к отражателю, где были контрольные люки.
Протиснувшись в шлюзовую камеру, Эндрю застегнул маску
спецкостюма, снял со стены маневровый пистолет, нацепил его на пояс и
рядом пристегнул карабин страховочного леера. Теперь нужно было
закрыть внутреннюю дверь. Эндрю протянул к ней руку, да так и застыл.
- Кто не успел, тот опоздал, - сказали ему.
В десяти метрах от него из стены торчал десантник с лазером в
руках. Судя по всему, он не мог целиком пролезть через горловину люка
в своей толстенной штурмовой броне. Даже шлем внизу оставил. Но и
того, что просунулось в разгруженную зону, вполне хватало для
убийства.
- Вот что мне не нравится в невесомости, - сказал десантник
меланхолично, - что всегда глаза на лоб и волосы дыбом стоят.
Проклиная все на свете, Эндрю нащупал за спиной аварийную скобу.
На случай отказа гидравлики в шлюзе стояли пиропатроны. На каждую
дверь - полсекунды. Успеет этот тип выстрелить? Скорее всего - да.
Пули Эндрю не очень боялся. А вот лазер...
- Ну, - продолжал десантник все так же спокойно, - плыви сюда,
дорогуша. Там уж тебя заждались.
Эндрю медленно потянул скобу, выбирая свободный ход. "До чего же
все-таки недалекие люди обожают упиваться агонией жертвы! Этот тип,
наверное, думает, что я от страха остолбенел...".
- Ага! - раздался голос издали, и через люк, что подальше,
высунулся еще один ствол, а за ним и голова. - Вот он, зараза! Давай,
лейтенант, сюда иди!
- А может, вы ко мне? - учтиво осведомился Эндрю, чувствуя, как
внутри закипает неведомая ему ранее смелость обреченного. Шансов уйти
живым из-под лазерного выстрела в упор было очень мало. Но в том, что
разгневанная пехота намерена отыметь его не только фигурально, Эндрю
тоже не сомневался.
- Даю тебе секунду, - ровным голосом произнес флегматичный
убийца. - Моя лапочка...
И тут "Декард" решил помочь астронавту. Он мощно передернулся
всем своим необъятным телом и с оглушительным хлопком катапультировал
реакторный отсек.
Центральный ствол заходил ходуном. Десантники в ужасе заорали.
Эндрю рванул скобу, увидел ослепительную вспышку, получил сильнейший
удар в грудь и бездыханным вылетел за борт.
На этот раз Эндрю очнулся от адской боли. Он болтался на конце
страховочного леера, вокруг был космос, под ногами - громада корабля,
а грудь раздирало чудовищное жжение.
Судя по всему, его разбудил спецкостюм, автоматически введя в
потерявший сознание организм лошадиную дозу наркотика. В который раз
уже космическая техника выручала Эндрю в безвыходной, казалось бы,
ситуации.
Выкрикивая ругательства сразу на трех языках, рыча и пуская
слюни, он схватился за грудь. Ничего особенного не нащупал, потом
догадался, что он в перчатках, нагнул голову, насколько позволял
воротник, и посмотрел. Мягкой обшивки спецкостюма больше не
существовало, а торчащий наружу кевларовый торс оказался сильно
оплавлен. Видимо, Эндрю, выпадая из люка, "поймал" случайное попадание
по касательной. Сомнений не было - еще минуту назад лейтенант Вернер
горел синим пламенем.
Кожу жгло так, что хотелось из нее выпрыгнуть. Перед глазами
плавали радужные круги. Третий за день приход в сознание был ужасен.
Эндрю даже не обрадовался тому, что все отлично помнит.
Наркотик действовал, боль постепенно отступала. Двигаться Эндрю
мог. Хотя это вовсе не означало, что он впоследствии не загнется.
Аптечку спецкостюма разрабатывали из такого расчета, что раненый
астронавт должен выполнить свою задачу. Может, он и смертельно ранен,
но какое-то время еще проживет. А там уж как-нибудь. Эндрю
перевернулся к кораблю спиной, взял маневровый пистолет и нажал на
спуск. "Хорошо, что леер не сгорел, - подумал он. - А то совершил бы я
на Марс посадочку... И вдвойне хорошо, что десантная броня такая
мощная. Не пролезть в ней в наши дырки. И это просто
за-ме-ча-тель-но!".
Из распахнутой двери шлюза на этот раз никто не торчал. Возможно,
десантники сейчас искали оставшиеся от команды спецкостюмы,
намереваясь завершить охоту в открытом космосе, но тут они не успевали
явно. Эндрю был в отключке всего-то несколько минут, больше ему
прохлаждаться не дала аптечка.
Несколькими импульсами он подогнал себя к "Декарду", прошел над
огромными десантными ботами и вдруг завертелся волчком. С трудом
погасил вращение и отцепил леер, выбравший длину и рывком остановивший
движение. Подлетел к штабному катеру, на котором сбрасывалось пехотное
руководство. Просочился внутрь через аварийный шлюз. Запутался было в
незнакомых лазах и коридорчиках, но вскоре добрался до рубки. Нырнул в
кресло и, превозмогая навалившуюся усталость, дал команду на сброс.
Катер спрыгнул с палубы "Декарда", повисел некоторое время в легкой
задумчивости и, дождавшись команды, рванул вслед эскадре Баскина.
Если бы Эндрю не ходил на скауте под началом Эбрахама Файна,
который любого члена экипажа на всякий случай учил "рулить"... Если бы
управление судов москитного флота не было оптимизировано до
крайности... Если бы эскадра задумала лихой обманный маневр с заходом
на другую сторону планеты... По крайней мере десяток весьма
специфических "если" мог в этот день оказаться против мастер-техника
лейтенанта Вернера. Но он подтвердил свою репутацию везунчика. На его
сигнал бедствия пошел не задрипанный файтер, а целый флагманский
мегадестроер (от того на самом деле, что Баскин не любил соваться в
пекло). Более того, Эндрю не умер. Он даже успел надиктовать в
бортовой журнал катера подробный доклад о том, что произошло на
"Декарде". И вышел из комы через каких-то три дня, живой, хотя и
малость сумасшедший после всего пережитого.
Ему прямо в клинику Пурпурное Сердце привезли.
Но он так и остался лейтенантом, и никаких особых поощрений не
получил. Сердце дали за ранение. А взамен Эндрю расписался в том, что
под страхом военного трибунала никогда и никому не скажет, что именно
произошло на "Декарде". Из официальной информации явствовало, что там
взорвал реактор марсианский диверсант. А лейтенант Вернер, который вел
профилактические работы на внешней обшивке судна, оказался
единственным спасенным после катастрофы. На самом же деле вице-адмирал
Баскин, прослушав доклад Эндрю, нашел его убедительным. И решил, что
раз живых офицеров на судне нет, то и разбираться больше не с кем. Он
подогнал флагман к беспомощно крутившемуся вокруг Марса "Декарду" и
устроил своим застоявшимся без дела стрелкам огневой тренаж.
Того, что у десантника посадочные средства в наличии, а значит и
люди все на борту, он, недолго думая, приказал стрелкам не видеть.
Позже с них особисты тоже взяли подписку.
В итоге Баскин получил от Дяди Гуннара нагоняй за большие потери
и орден за находчивость в трудной ситуации.
А Эндрю Вернер старался о "Декарде" никогда больше не вспоминать.
И не вспоминал - до того самого дня, когда Боровский прямо спросил,
что же там случилось.
И вышло, что в конечном счете, ничего там не случилось. Шрам на
руке, обожженую грудь, Пурпурное Сердце, полгода терапии - все это
Эндрю получил только за то, что сумел остаться в живых. Никому не
помог, никого не выручил, ничего не добился.
С такими мыслями он списывался вниз. То же самое думал, валяя
дурака на наземных базах. Примерно то же - в тюрьме. И если бы не
ощущение, что жизнь проходит зря, он точно не ввязался бы в авантюру с
работой на контрразведку. И был очень удивлен, когда понял, что именно
предательство дало ему новый шанс.
С подачи особистов Эндрю вырвался с Земли в совершенно новый
космос, не тот, какой он знал раньше. В космос группы F.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НА ЗЕМЛЕ.
Личное конфиденциальное послание от адмирала Успенского свалилось
на командира полицейской эскадры Рабиновича, как снег на голову. И
погрузило в глубокое расстройство. Во-первых, так и не удалось
выяснить, откуда именно на полицейский информационный бакен пришел
сигнал. Во-вторых, текст послания оказался до того неожиданным, что
Рабинович поначалу даже растерялся. Полицейский адмирал был реалистом
и хорошо знал, с кем имеет дело. Официальную версию, гласящую, что
Рашен сошел с катушек, он с ходу отмел, как несостоятельную. Узнав,
что группа F вышла из повиновения, Рабинович сразу понял, что старый
друг Алекс решил-таки наконец уйти в политику и захватить власть. По
мнению Рабиновича, демонстрация силы на Марсе означала вовсе не
сумасшествие Рашена, а просто начало его политической карьеры.
Как полицейский, Рабинович обязан был Рашена арестовать и предать
суду. Но как живой пока что человек, да к тому же еще и семейный, он
этого делать категорически не хотел. Поэтому, едва только с Земли
пришло распоряжение мятежного адмирала схватить, Рабинович занервничал
и принялся судорожно перемещать свои войска. Разукомплектованная армия
не была готова к серьезной межпланетной войне и едва-едва годилась
оборонять Землю. Единственной реальной силой, которая могла бы Рашена
укоротить, оставалась злосчастная эскадра Рабиновича.
Больше всего Рабиновича мучило недоверие к информации с Земли.
Гражданские власти, приказавшие ему арестовать Рашена, сообщали, что
тот сам явится к полиции в руки и первым стрелять не станет. В ответ
на резонный вопрос, а что еще Рашен будет делать в районе Пояса, если
не бить полицейских, толковых разъяснений не последовало.
Поэтому вице-адмирал не спал ночами, извелся сам и задергал свой
штаб. То ему казалось, что группу F следует накрыть упреждающим
массированным ударом, а далее выкручиваться сообразно обстановке. То
Рабинович требовал представить ему какой-нибудь план, по возможности
подлый и коварный, позволяющий выманить Рашена с "Тушканчика" и таким
образом мятеж обезглавить. Но все идеи по управлению огнем упирались в
проблему совершенного непонимания, в какую сторону придется стрелять.
А все коварные планы захвата оказывались на поверку слишком шаблонными
для того, чтобы быть достаточно подлыми.
И когда Рашен внезапно первым вышел на контакт, у Рабиновича
сначала от радости гора с плеч свалилась, а потом от удивления
заболела голова. Он ждал от Рашена чего угодно - предложения
сотрудничать, ультиматума, знаменитого русского "иду на вы", наконец.
Вместо этого он получил в руки спокойный и дружественный
информационный текст, внешне ни к чему не обязывающий. Рашен просто
сообщал, что произошло на самом деле, объяснял свои дальнейшие
намерения и ничего взамен не просил.
Худшего подарка он Рабиновичу сделать не мог. Теперь полицейский
должен был каким-то образом принять решение, причем всю
ответственность за него взвалить на себя. Борясь с желанием отдать
письмо Рашена психоаналитику, Рабинович принял таблетку от головной
боли и вывел на монитор сопровождающую текст картинку.
Внимательно просмотрев ее, он принял еще две таблетки. Потом
отправился в медпункт и реквизировал у доктора недельный запас спирта.
На следующий день Рабиновичу было очень плохо, и эскадра наконец-то
смогла от него отдохнуть. А еще днем позже он вызвал на флагман всех
старших офицеров эскадры и показал им запись, на которой огромные
блестящие загогулины чужих кораблей гонялись за маленьким земным
скаутом.
Когда в кают-компании утихли изумленные возгласы, Рабинович
поднял ладонь, призывая людей к порядку, и произнес характерную для
него речь, короткую и безапелляционную.
- Эта долбаная запись, мать ее так, подлинная, - сказал
вице-адмирал. - Работал Абрам Файн, опытный старый хрен, вы его, бля,
знаете. Алекса Успенского, чтоб ему провалиться, вы тоже знаете.
Никакой он, трам-тарарам, не псих. Нормальный русский, мать его так.
Говорит, с красножопыми его подставили. Замечательно. Пусть эти...
(набор эпитетов продолжительностью в минуту)...гражданские
подставляют кого угодно, сто херов им в рот и якорь в жопу! Главное,
чтобы не подставили нас. А хотели... (еще минута раздумий вслух).
Воевать с этой трахучей группой F занятие для умственно отсталых, я
так считаю, чтоб меня... Понятное дело, никто здесь группы F,
трам-тарарам, не боится, мы ее вздрючим, трам-тарарам. Если
понадобится, эти военные у нас будут сосать, пока не подавятся. Но
сколько при этом они побьют нашей гребаной посуды, страшно подумать,
трам-тарарам. Я таких гнилых раскладов не хочу. Похоже и Алекс, мать
его, тоже этого не хочет. Он старый и умный русский мудак. Предлагает
разойтись, бля, по-хорошему. Так что в сложившихся педерастических
обстоятельствах беру всю ответственность на себя. А вы,
такие-разэтакие... (несколько минут задушевного рассказа об
особенностях интимной жизни подчиненных). Да, о чем это я?
- Вы сказали, что берете ответственность на себя, господин
вице-адмирал, сэр! - напомнил заместитель Рабиновича.
- А кто еще здесь на такое способен, ты, что ли? - осведомился
Рабинович, но ни одного крепкого слова к вопросу не присовокупил. Как
хороший командир, он никогда не ругал своего офицера персонально,
когда рядом были младшие по званию. Хотя при этом не стеснялся
материть всю свою эскадру оптом.
- Так вот, негодяи! - заключил он. - Приказываю всем быстро
рассосаться отсюда на хер, и носа блядского не казать, пока я не
разрешу. Может, Алекс и не врет, мать его, а может, тут какая-то
засада. Короче, план расстановки наших вонючих сил получите у
начштаба. После чего встанете по своим долбаным местам и будете тихо
стоять. Занимаем, мать ее, сферическую оборону. Я в центре жду Алекса,
он, зараза, должен подойти на двух кораблях. Но если он, паскуда,
задумал кинуть нам подлянку, так хоть вы, трам-тарарам, живы
останетесь. Всякие детали, подробности и прочие гребаные координаты
вам сообщат. Вот так-то, мать-перемать и все такое. Жду ваших сраных
вопросов, на хер!
- А как же насчет чужих, сэр? - спросил кто-то не в меру
любопытный. - В смысле - что мы с ними будем делать.
Вице-адмирал испепелил непонятливого офицера взглядом, крякнул и
с надеждой посмотрел на заместителя.
- Мы ничего не будем делать с чужими, - спокойно объяснил
заместитель. - Это задача армии. Поскольку от армии на сегодня не
осталось... - он слегка замялся, - почти ничего...
- Короче, нам этот русский траходактель со своей трахучей
бригадой нужен живой и невредимый! - заключил Рабинович. - И это ваше
мудацкое счастье, что он не псих и хочет по-прежнему делать свою
долбаную работу! Потому что, мать-перемать, если бы против чужих
выставили вас, трам-тарарам, мне даже страшно представить... (и так
далее). Короче, если с Алексом все нормально, мы его должны в жопу
поцеловать и не поморщиться!
- Вот именно, - поддакнул заместитель. - Именно это я и хотел
сказать.
* * *
- Включить позиционные огни, - приказал Рашен.
"Гордон" и "Тушканчик", бестелесные черные пятна на черном фоне,
вдруг превратились в две новогодние елки.
Полицейская эскадра, на экранах которой неожиданно соткались из
ничего два корабля, дружно охнула.
- Твою мать! - взвизгнул Рабинович, подпрыгивая в кресле.
- Вице-адмирал Рабинович, ответьте адмиралу Успенскому! -
раздалось из динамиков.
- Во подкрались! - восхитился бомбардир полицейского флагмана. -
Это ж надо... Ор-р-удия к бо-о-ю!!!
- Мать твою... - сокрушенно пробормотал Рабинович. - Где
начальник разведки, мать его?! Как мы их прое...ли, трам-тарарам?!
- Отвечай, Бобби, я тебя вижу! - позвал Рашен.
- Не может он нас видеть!!! - заорал Рабинович. - Почему он нас
видит?!! Как это так?!! - от возбуждения он даже ругаться перестал.
- Рабинович, вам привет от тети Хаи! - не унимался Рашен.
Полицейский врезал кулаком по "доске", включая связь.