– Так ты вспомнил? Эти чокнутые звонки – твоя работа?
Он кивнул и вдруг покраснел от смущения. Он мертвый?! Мертвые не умеют краснеть.
– Да. Я хотел дать тебе знать, но не сообразил, что через два года ты не узнаешь мой голос. Беда в том, что до прошлой недели я даже твоего имени не помнил. Тем более где тебя искать. Это дело не быстрое. Как после ранения в голову. Что‑то вспоминается, что‑то нет. Чертовски неприятное ощущение. Джоли помогала подружка – задолго до того, как она превратила меня. Она уже много месяцев была вампиром, а мы не знали, Сил. Не понимаю, как ей это удалось, но я, узнав, почувствовал себя полным идиотом. Представляешь: убеждал ее вернуться к родным, а она давно была покойницей.
Джоли… Маленькая блондиночка стала дымом и зубом и… мертвой?
– Так ты вспомнил, что был копом?
Он кивнул:
– У нее были видеозаписи: как мы отправляемся на вызов или выходим из столовой. Она очень старалась, чтобы в кадр попадал я один, и еще попросила подругу снимать ее, когда она трогала меня за руку или когда я улыбался ее шутке. Все для того, чтобы я, очнувшись, поверил, что мы были любовниками. – Тим грустно покачал головой. – У нее почти получилось.
Понятно: как не поверить материальным уликам и собственным фотографиям. Я невольно задумалась: что заставило его увидеть истину?
– А что не сработало?
До сих пор он упирался взглядом в стол, а теперь посмотрел мне в глаза. Глубина его зеленых глаз гипнотизировала, и я не могла отвернуться. Он встал – плавно, со звериной грацией, которой не обладал прежде.
Нельзя сказать, что он ко мне подошел – скорее, скользнул. Остановился в дюйме от моих коленей, уперся руками в прилавок по обеим сторонам от меня. Сердце подкатило к горлу…
– Я вспомнил тебя.
Я вдруг испугалась – не того, что он меня убьет, а чего‑то совсем другого.
– Ты… Но мы никогда… – Я проглотила слюну, но комок в горле никуда не делся. Я неловко поерзала на прилавке и заметила, что его губы кривит тонкая улыбка. – Между нами никогда ничего не было, Тим! Мы были просто напарниками. Ты неправильно вспомнил.
Он склонился ближе, и я отшатнулась, ударившись плечами о дверцу шкафчика.
– Тогда почему я помню вкус твоего языка, изгибы твоего тела – так ясно, что ноют ладони? – Он, кажется, понял, что со мной творится, – по тому ли, как я ежилась, или как барабанила ногтями по ткани джинсов. Нагнулся еще ниже, так что я уловила запах ментолового полоскания и коричной зубной пасты. – Скажи мне, Сил!
– Был всего один поцелуй, больше ничего. И мы тогда оба были пьяны.
Мы условились никогда об этом не вспоминать. Он ждал не двигаясь, следя глазами за каждым моим движением. Я уставилась на его шею, скрывающуюся за темным шелком рубахи. Сперва мне показалось, черной, но она была коричневой, того же густого цвета, что и его волосы. На шее никаких отметин – ни шрама, ни царапины там, где была смертельная рана.
– Это было… – Господи, что тут скажешь? Что это было изумительно? Так остро, что единственный поцелуй напугал нас обоих? – Это было после неудачного налета на наркопритон. В ту ночь мы потеряли Бобби Такера, и нас обоих встряхнуло. Мы тянули соломинки, чтобы решить, кто будет выбивать дверь.
Он кивал, насупив брови:
– Я вспоминаю. Мы соревновались, кто сумеет выбить дверь с одного удара.
– А кто не справлялся со второго, угощал всю компанию. Так что Бобби всегда старался выбить с первого. Но эта дверь была заминирована…
Тим поднял руку и медленно разгладил пальцами мои волосы. Дрожь и трепет легких крылышек в животе – мне бы спрыгнуть с прилавка и бежать, а я даже двинуться не могла.
– Тебе взрывом опалило волосы, и их пришлось основательно подрезать. – Его взгляд снова стал сосредоточенным. – Тебе понравилось, как я подстригаю волосы. Ты даже залюбовалась.
Теперь кивала я.
– Ты, хоть и был пьян, так ловко обращался с ножницами.
Я вспомнила, как он смеялся, отпускал шуточки, подбоченясь, как темпераментный французский стилист.
Его руки скользнули по моим волосам, разбудив память тела, и я сжала кулаки, как сжимала в ту ночь. Мне было хорошо… слишком хорошо, и что‑то между нами вдруг изменилось.
Теперь он вспоминал не словами, а движениями. Нежные пальцы превратились в стальные ленты, обхватив мой затылок и притянув лицо к его губам. Я не могла его остановить… И сама не могла остановиться, как и в тот, первый раз.
Его губы, рот мягко, но с жадностью пожирали меня. Ищущий язык переплетался с моим. Я почувствовала, как мои руки без дозволения тянутся к нему, скользят по его теплой шее, распускают ленточку, связывавшую волосы. Шелк… Мне всегда хотелось узнать, каковы будут на ощупь его волосы, если отрастить их подлиннее.
Я впилась губами в его рот. Мой стон перешел в тонкий крик удивления и ужаса перед своим телом, которое рвалось к нему. Не мог он быть вампиром – здесь какая‑то ошибка! Тим жив! Он хочет меня, нас больше не связывают служебные инструкции. Ему теперь нечего бояться понижения или отставки.
Он развел мне колени, и я позволила ему прижаться ко мне так плотно, что почувствовала настойчивую пульсацию его напрягшегося тела. Бескровный? Безжизненный? Невозможно! Я даже не могла нащупать языком острые как иглы клыки, виденные совсем недавно… Пока не коснулась языком нёба за зубами. Вот они, тонкие и твердые, сходящиеся в острие. Они втягиваются. Надо же, втягиваются! Его ладони передвинулись мне на грудь, и соски затвердели так внезапно, что я подскочила. Ощутила, как мой язык резко дернулся вперед, оцарапался об острый кончик зуба. Было не больнее, чем когда нечаянно его прикусишь. Но, одновременно со мной почувствовав вкус медной монеты во рту, Тим напрягся.
Он отпрянул. Его нижняя губа оказалась выпачкана красным, и взгляд изменился. Он с трудом сглотнул и вытянул руку из моих волос, чтобы утереть рот.
Он долго смотрел на красное пятно на ладони. Вздрогнул и вытер его о штанину.
– Я сегодня кормился только один раз, Сил. Будь осторожнее.
Кровь. Вампир. Кормился… Внезапный приступ страха отключил либидо.
– Ты кого‑то убил перед тем, как прийти ко мне?
Он активно помотал головой и перенес другую руку с моей груди на колено:
– Нам не приходится убивать, кроме как в бою или для превращения. Мы берем не больше полупинты. Меньше, чем у тебя взяли бы в клинике. Большинство даже не замечает. Просто у них немного кружится голова.
Я рассердилась:
– Но вы нападаете на людей? Крадете их кровь?
Он улыбнулся и пожал плечами, кажется без малейшего смущения.
– Не крадем. Это скорее обмен. Мы берем кровь в обмен на удовольствие. Эротическое возбуждение сильнее, чем от экстези. Добровольных доноров более чем достаточно, поверь мне.
Ужас сменился отвращением. Это не тот Тим, какого я знала. Он, что редкость для полицейского, был джентльменом. Не заводил романов на одну ночь, не менял как перчатки длинноногих подружек. Уверял, что дожидается кого‑то особенного. А теперь…
– И сколько же таких «эротических обменов» у тебя было за два года?
В моем голосе обиды и злости было больше, чем удивления.
Он вздохнул:
– Если ты подразумеваешь секс, то ни одного. – Он покачал головой. – Нет, один раз было. Прежде чем я понял, что на уме у Джоли. Я же говорю, она меня почти убедила. Но меня больше тянуло к уголовникам. Я далеко не сразу понял почему. Я патрулировал улицы еще раньше, чем вспомнил, что был копом. Сшибал с ног взломщиков и насильников, чтобы вам было легче их взять.
Я вспомнила один случай на прошлой неделе.
– То есть уличный грабитель, Дэвис, которого мы нашли в переулке…
Он закончил мою мысль кивком:
– За Хансен‑авеню. Ага, моя работа.
Я покачала головой:
– Но на нем не было отметин. Как тебе…
Он снова улыбнулся, выпустив клыки, угрожающе выступавшие над нижней губой.
– Никаких следов, кроме следов иглы на руке. Ручаюсь, он решил, что перебрал с дозой. Попасть в тюремную больницу с анемией и лейкоцитозом? По‑видимому, дело в нашей слюне. От нее же, наверное, и опьянение. Ты себя как чувствуешь?
Я прислушалась к себе. Все тело будто звенит, и мне трудно сдерживаться, чтобы его не погладить. Казалось, оно разбухло, и даже движение собственной рубашки при дыхании вызывало во мне острое, до пота, желание. Ни страх, ни отвращение к тому, чем он стал, – ничто не могло этого изменить.
– Тогда почему бы тебе просто не… – Я не смогла заставить себя договорить «укусить меня», но он понял.
Он заговорил очень мягко, коснувшись моей щеки и не убрав руку, когда я съежилась:
– Потому что я тебя помню. Ты не жертва, Сил. Хотя я знал, какое это было бы наслаждение для меня, а может быть, и для тебя тоже. Но по‑моему, тебе никогда не нравилась травка.
– Верно, – уверенно ответила я и в то же время почему‑то засмотрелась на его клыки, представляя, как он широко открывает рот и впивается мне в горло.
Меня это возбуждало. Я всем телом стремилась к нему, и тело ныло от нетерпения.
Господи, что за чертовщина в этой слюне?
– И что, ты совершенно неуязвим? Кресты? Чеснок? Колья? Должен же существовать способ защитить себя… от себя.
Он улыбнулся, показав обычные зубы: клыки были тщательно втянуты.
– Крест меня не сожжет. Правда, в церкви я еще не бывал. От чеснока у крови странноватый привкус, но не слишком противный. Колья? Да, с этим хуже. Если воткнуть в сердце или в голову, когда мы спим, – занавес.
– А днем вы мертвые?
Господи, я словно искала способ его убить. Нет, не искала!
Он покачал головой и терпеливо ответил, доверяя своей памяти обо мне:
– Спим, как после снотворного. Если необходимо, можем действовать, но все как в тумане. И – да, в такое время мы уязвимы. Потому мы и спим в укромных местах.
Он говорил о сне, как другие говорят о сексе. Это слово захлестнуло меня теплой волной раскаяния и страха. Ладони опять заныли, и я покрепче сжала кулаки. Надо было избавиться от него, пока он не понял, что происходит. Но когда я соскочила с прилавка, он не шевельнулся, и я оказалась стоящей вплотную к нему, потерлась ставшей необычайно нежной кожей о восхитительный шелк. Этого мое бедное тело уже не выдержало, и мои руки наконец дорвались до него, скользнули под рубашку, по нагим тугим мускулам, по затвердевшим соскам. И губы тоже потянулись к нему, и я уже жадно целовала его. Он не мешал мне, стонал, но не отвечал. Я прервала поцелуй и скользнула губами к шее, покусывая и трогая ее языком. Не надеялась ли я, что он ответит мне тем же? Не знаю. Голова пылала и плохо соображала. Меня уже не заботил наркотик в его крови. Я хотела его… он был мне нужен. Я задыхалась – так необходимо мне было впустить его в себя, чтобы вместе с ним перейти грань.
– Да, – чуть слышно выдохнул он, когда я нащупала его напрягшийся член и крепко прижала, чтобы расстегнуть молнию. – Все, что хочешь, Сил. Но только то, что ты хочешь…
Эти слова заставили меня помедлить и прислушаться к себе. Его пульсирующий член лежал в моей ладони. Я гладила его, ощущала тепло и кровь, принадлежавшие другому, подготовившему их для меня. Чего я хочу?
Правда сорвалась с языка, когда я упала перед ним на колени.
– Я хочу тебя. Всегда хотела, Тим. Жив ты, мертв или нечто среднее. Мне все равно!
Это не его слюна и не какой‑то странный наркотик управлял мною, а я сама. Я, поцеловавшая его три года назад; я, старавшаяся не пялиться на него и распускавшая слюни; я, находившая предлоги не оставаться с ним наедине, пока он не умер. И я, плакавшая на его похоронах… Плакавшая о человеке, которого любила и которому не сказала об этом. И когда я приняла его в рот, все это вернулось ко мне, наполнив глаза слезами. Его стон разнесся по комнате, а колени дрогнули, когда я губами потянула его к себе. Одной рукой он нашарил прилавок, оперся о него, а другой играл с моими волосами. Он снова и снова шептал мое имя, пока я утоляла голод. Тот самый голод, который всегда удерживал меня, заставлял заканчивать свидание рукопожатием и остужал всякое чувство к другим мужчинам.
Он поднял меня, пока мы не зашли слишком далеко, и прижал к груди. Я взлетела, забросив руки ему на шею и перебросив ноги через его локоть. Он скинул сапоги, с грохотом ударившиеся о стену, вышагнул из штанов и понес меня в спальню.
Никакие слова не в состоянии описать, что я чувствовала, наконец избавившись от одежды. Его язык, руки, губы брали приступом мое чувствительное тело, заставляя вскрикивать при каждом новом прикосновении. Долго ни один из нас такого не выдержал бы. Несколько минут – и он вошел в меня, сделал последний шаг, которого я так боялась прежде. Наши крики слились, мы двигались вместе, теплая плоть сливалась, подводя нас к вершине.
Он отстранился от поцелуя, и я заметила, что его глаза потемнели, налились силой, гипнотизировали еще сильнее, чем прежде. Губы у него побелели и растянулись в оскале, обнажившем клыки. Мне бы испугаться, но я чувствовала только его наслаждение и теплые толчки в животе, захватывавшие всю меня. Стиснув мне бедра, он вжался в меня и начал двигаться так яростно, что я не выдержала. Я крикнула:
– Давай, Тим! Укуси меня!
Он поймал меня на слове. Прикрывая глаза от остроты оргазма, я увидела, как его голова метнулась вперед. Сверкнули клыки… Потом пришла боль, но наслаждение было так сильно, что острое ощущение в горле слилось с ним. Мои пальцы вцепились ему в плечи, тело напряглось, и я вдруг почувствовала себя одновременно опустошенной и наполненной.
Точно как мне хотелось. Помоги мне, Господи, я этого и хотела!
Через несколько часов, когда мы устроились в постели, он объяснил, зачем пришел ко мне.
– Кто‑то из наших нападает на копов, превращает их и снова выпускает. Не знаю зачем, но вампиров стало слишком много для такой маленькой территории. Исчезновения людей становятся все более заметными.
Я прижалась к его теплой коже – часть меня перелилась в него и сделала его уютным, как электрический плед.
– Но почему именно копов? Может, Джоли не один ты пришелся по вкусу?
Он вздохнул:
– Джоли погибла в драке за участок. У нее не хватило сил. Я к тому времени от нее ушел и иногда по ночам думаю, не хотела ли она умереть.
Я не знала, что сказать. Что было бы со мной, если бы он оттолкнул меня сегодня, сказал, что равнодушен?
– Что же тогда? Что ты задумал?
Он вздохнул так глубоко, что моя голова чуть не свалилась с его груди:
– Нам нужна полиция. Надо призвать к порядку этого и других вампиров‑нарушителей, ввести правила, которые мы все признаем и согласимся исполнять. До сих пор ничего подобного не было. Каждый вампир – сам за себя, и выживает сильнейший. Но они встают так быстро, что порядочные вампиры, те, что запомнили или сделали себя людьми, не успевают ничего предпринять. – Он взглянул на меня и взъерошил мои волосы. – Только я не помню, как это делается. Для меня и сейчас все лица сливаются в одно, и я не помню имен, правил и установок, хотя и знаю, что учил их. Но я уверен, что без особых усилий мог бы собрать всех вместе. Тогда можно было бы поддерживать порядок… Совсем как раньше.
Я собиралась ответить, когда внизу что‑то загрохотало.
– Подожди здесь, – велел он и рассеялся дымом так внезапно, что я рухнула на матрас.
– Черта с два «подожди»! – фыркнула я и выбралась из постели, чтобы одеться.
Спускаясь вниз, я слышала шипение и рычание, будто дрались два зверя. Я осторожно заглянула в гостиную.
Лицо Тима превратилось в чудовищную маску. Кожа истончилась и обтянула кости. Так же выглядел его противник, которого я узнала. Эван Дэнверс – мелкий бандит, пропавший год назад. Потом мы нашли его в канале… с разорванным горлом. Дэнверс был никудышным мешком костей и при жизни доставлял нам одни проблемы. Я готова была поклясться, что и смерть его не исправила, и только немного удивилась, что он оказался в числе тех, кто помнил прошлое. Такого я не ожидала.
Глядя на его клыки и ногти, ставшие когтями, я поняла, что от моего пистолета мало проку. Оставив их шипеть, плеваться и кружить по ковру наподобие рассерженных котов, я вернулась в спальню.
Что взять? Что? Я засовывала в кобуру табельное оружие, когда из гостиной донесся голос Дэнверса:
– Ты меня не остановишь, Майер! Я ее возьму, а тебя она и не вспомнит. Она ответит мне! Как остальные.
Тим прошипел:
– Нет, пока я жив!
Я закатила глаза. Говорят, тестостерон вызывает склонность к мелодраме. Я не сомневалась, что Тим может за себя постоять, но, с другой стороны, он всегда дрался честно. Я не думала, что он проиграет, но на всякий случай готовилась к обороне.
Я оглядела комнату, отыскивая что‑нибудь… Что угодно, лишь бы сошло за оружие. И тут подсказка бросилась мне в глаза: снимок, на котором мы с Тимом стоим перед академией, висел над кроватью. Тим сам украсил его рамкой из орешины, использовав сук росшего во дворе дерева. Я невольно заметила отличные заостренные концы восемнадцатидюмовых щепок.
К тому времени, как я разломала раму, они уже вовсю дрались. Я как зачарованная смотрела на царапающихся и кусающихся мужчин, заливавших кровью пол и стены, хотя раны и исчезали на глазах. Они двигались с такой дьявольской скоростью, что я никак не могла добраться до Дэнверса, не рискуя вогнать деревяшку в грудь Тиму.
Вдруг Дэнверс заметил меня и оказался рядом прежде, чем я успела отскочить. Его глаза горели по‑настоящему страшно, и мое сердце бешено застучало, когда я ощутила его стальные мускулы. Я однажды дралась с Дэнверсом при задержании – тогда ничего подобного не было. Теперь я поняла, как нежно обходился со мной Тим. И поняла, в чем его затруднение. Сейчас никто из наших ребят не справился бы с Дэнверсом. Любой превратился бы в завтрак и, утратив память о прежнем призвании, пополнил криминальный картель, еще не виданный в городе. В сущности, между копом и уголовником разница только в намерениях. Мы все – хищники, азартные охотники со страстью к насилию. И если некуда направить агрессию – о‑го‑го!
Тим налетел на него и, пытаясь оттащить, еще крепче прижал ко мне. Я отгородилась от его зубов планкой от рамы. В отличие от Тима Дэнверс не тратил время на зубную пасту и полоскания, поэтому изо рта у него несло, как от залежавшегося в холодильнике гамбургера, едкой сладостью.
Дэнверс отшвырнул Тима и схватил меня за глотку, заставив попятиться, пока я не уперлась спиной в стену. Ногти воткнулись мне в кожу, и я почувствовала, как из‑под них течет кровь.
– Вот оно, – шептал он. – Пустила кровь, Бек! Еще не так пустишь, когда я с тобой покончу.
Когда он медленно провел языком по моей щеке, я поняла, что он задумал. Нечто вроде того, что проделала Джоли. Убить меня, убить Тима, а потом поднять меня… ну, мне даже думать не хотелось для чего. Я содрогнулась всем телом.
Тим вскочил и бросился вперед, но Дэнверс схватил меня за волосы и откинул голову, открыв шею.
– Еще шаг – и твоей девчонке конец, Майер!
Тим понимал, что он не шутит. Остановился, сверкая глазами и стиснув кулаки. До кола, которым я его отталкивала, был целый фут, и Дэнверс, конечно, чувствовал себя в безопасности. Он даже не следил за моими руками, сосредоточив все внимание на втором вампире. Тим тоже не смотрел на меня. Поэтому для обоих оказалось сюрпризом, когда я выдернула из‑за пояса вторую, короткую планку и вложила всю силу в удар сплеча. Острие вошло в глаз Дэнверса и там застряло, но я для надежности хлопнула другой ладонью по основанию тупого конца деревяшки, вгоняя ее глубже в череп. Дэнверс отлетел назад, точнее, врезался в стену, оставив на белой краске длинную красную кляксу.
Мой напарник не терял времени. Наверное, Дэнверс был еще жив, потому что Тим снова и снова вгрызался ему в горло, пока голова, в глазнице которой торчал колышек, не свалилась с плеч.
Мы оба были в крови, когда Тим обнял меня.
– Господи, я и забыл, какая ты крепкая. – В его голосе звучала ирония, и я невольно улыбнулась в ответ, прижавшись к нему и чувствуя себя совершенно счастливой. – Мне совсем не помешала помощь.
– Меня… тебя зовут Сильвия Бек. – Я смотрела в объектив камеры, а Тим нервно косился в сторону. Я развела руки, чтобы были лучше видны голубая форма, оружейный пояс и прочее. – Ты служишь в полиции, значок 51 476. Последние пять лет ты провела, избавляя граждан этого города от всяческих отбросов. Ты – честная, надежная и добрая. Да, и еще… – Я протянула руку и заставила Тима войти в кадр. Он послушно поддался, но смотрел беспокойно. – Это твой старшой, офицер Тим Майер. Я его люблю и во всем ему доверяю. – При этих словах я ему улыбнулась и снова перевела взгляд в камеру. Красный огонек показывал, что идет запись. – Вот почему я решила позволить ему превратить меня в тебя. Ты вампир, но все равно ты коп. Помни это и помни меня!
– Ты уверена, Сил? Ты вполне могла бы помогать мне, оставаясь человеком.
Я покачала головой:
– Дэнверс чуть не одолел меня. Просто по глупости подставился. Вряд ли мне так повезет в следующий раз. – Я погладила его по щеке, надеясь, что камера передаст мои чувства. – Я не хочу снова тебя потерять. Даже если для этого мне придется умереть и потрудиться, чтобы тебя вспомнить. Дело того стоит! Я люблю тебя, Тим Майер. К тому же наш долг – защитить город и основать вампирскую полицию. – Я ткнула пальцем в камеру. – Так что даже не думай халтурить. Я буду следить, чтобы ты все делала как надо. Помни об этом!
Потом я кивнула Тиму и крепко сжала его руку:
– За дело!
Я не решалась откладывать. Мне придется исчезнуть, пока не вернется память и я не смогу снова приступить к работе. Я дежурила в ночные смены, так что могло и пройти. Карьера была важной частью моей жизни. Город надеется на меня… на нас. Странно, конечно, что для продолжения карьеры мне вдруг понадобилось умереть, но ничего не поделаешь.
Тим снова побледнел, выпустил клыки. Его взгляд был пугающе пристальным и трогательно‑горестным. Я высвободила одну руку и оттянула жесткий накрахмаленный воротничок с золотой нашивкой.
– Убей меня, Тим. Сделай меня вампиром и останься со мной навсегда!
Он напал на меня внезапно – швырнул на пол с такой силой, что я ударилась головой, – играл на камеру, чтобы я… чтобы она поняла, кем мы стали. Он зашипел в камеру и вонзил в меня клыки. Боль была острой, не то что в постели, и я вдруг подумала, что сделала ошибку.
Но отбивалась все слабее. Его руки сжимали меня с такой силой, что у меня отнялись пальцы. Я услышала в мыслях его голос и успокоилась.
Я люблю тебя, Сил. Я буду беречь тебя, пока ты не вернешься.
Потом наступила темнота, такая глубокая и густая, что съела все светлое, что было мной, и я провалилась в бездонный колодец.
Гнев. Боль и ярость. Мужчина привязал меня к стулу. Орет на меня. Приказывает смотреть и слушать. Но мне больно открыть глаза. Он открывает их силой, и я вижу себя и его. Я одета в голубое, а его длинные волосы наполовину скрывают лицо. Ненависть и страх. Я не могу двигаться. Я кричу и отбиваюсь и наконец сдаюсь, рычу, оскалив зубы, прокусив губу, уставившись в блестящее стекло. Потом появляется картинка с таким же, как в зеркале, лицом. Я вздергиваю брови, склоняю голову набок, и фигура в стекле повторяет мое движение. Это я? Я обнажаю клыки – и она тоже. Двигаю пальцами – это единственное, что позволяет веревка, – и она тоже. Потом женщина начинает говорить:
«Меня… тебя зовут Сильвия Бек. Ты служишь в полиции, значок 51 476. Последние пять лет ты провела, избавляя граждан этого города от всяческих отбросов. Ты – честная, надежная и добрая…»
Я моргаю – и женщина в стекле моргает вслед за мной. Женщина на экране тоже. Сильвия… Звучит подходяще, отдается в голове. Связавший меня мужчина терпеливо ждет в кресле напротив.
– Сильвия? – Голос у меня такой же, как у женщины на картинке.
Мужчина кивает:
– Ты – Сильвия. Сильвия Бек.
Потом тот же мужчина появляется на экране, и у меня в голове что‑то вспыхивает так ярко и сильно, что я вскрикиваю. Все вспоминается разом, как сон, – смерть Тима, смерть Денвера и… моя.
Тим на экране касается моей руки и смотрит так же встревоженно, как второй, в кресле. Я чувствую подступившие слезы и трогаю языком острые кончики зубов. Сильвия Бек. Охрана порядка… вампир.
– Тим, я… помню. Я помню тебя. И помню себя.
Он улыбнулся. Какая это была чудесная улыбка!
– Помогло? Запись помогла смирить ярость?
Я кивнула. Пробелы еще оставались – я не знала, где нахожусь и сколько времени прошло с той ночи, не помнила этой комнаты и названия некоторых вещей, на которые падал взгляд. Но я узнала свою форму и вспомнила Тима. Этого достаточно, остальное придет.
– Помогло. Но пока мы не основали полицейскую службу, иди сюда, Тим, и поцелуй меня. Помоги мне вспомнить все.
Опять та же теплая улыбка, обнажающая такие же, как у меня, клыки, и на меня нахлынули новые воспоминания – не образы, а ощущения. Он шагнул ко мне, склонился к моим губам, и я содрогнулась от наслаждения.
– Я люблю тебя, Сил. И мы справимся – вот увидишь! Таких вампиров, как мы с тобой, этот город еще не видел. Мы будем первыми, кто запомнил и сохранил в себе человека. И мы сделаем этот мир лучше, чем он был.
Я кивнула и опять подставила ему губы, аккуратно отогнув клыки к нёбу.
– И мы будем любить, Тим. В конце концов, это и есть самая суть человека.
Перевод Г. Соловьевой
Сьюзен Сайзмор
Танцы со звездами
Многие люди ходят в клуб «Альгамбра», чтобы получить то, что предлагаем мы – постоянные клиенты. Это приятное место, не безвкусно‑роскошное внутри и едва заметное снаружи. Надо очень хотеть его найти и упорно искать. Если вы – смертный. А такие, как мы, используют его в качестве убежища почти целое столетие.
Прямо над баром стоял телевизор – большой, с плоским экраном и всегда показывавший картинку без звука. Я не обращала на него внимания, потому что была занята соблазнением красивого молодого человека со слишком большим, на мой личный вкус, количеством пирсинга на теле. (Имею в виду, что, если вам нужен пирсинг, могу сделать.) Но какие чудесные глаза и прекрасный голос! К тому же этим вечером в клубе было немного смертных – приходилось работать с тем, что есть. Я была не очень голодна и не сильно старалась. Телевизор меня вообще не интересовал, но моя подруга Тиана его смотрела. Было странно, когда она подошла и положила свою холодную руку мне на плечо, потому что обычно она не так бесцеремонна, чтобы мешать работать со «свежей пищей»:
– Ты слышала? Двенадцать машин разбились на Малхолланд.
Это не то, чем я обычно интересуюсь, но ее волнение привлекло мое внимание. Я вгляделась в экран телевизора. Пожар и массовая бойня, вырванные из темноты лучами белого света с кружащих в небе вертолетов. Текст в нижней части экрана содержал статистику мертвых и раненых и сведения о количестве спасательного оборудования. Белокурая растрепанная девушка‑репортер взволнованно зачитывала страшные цифры.
Тиана начала тяжело дышать. Сложно было сказать, кто больше переживал из‑за бедствия – репортер или моя подруга.
Я оглянулась на Тиану:
– И что?
Ее глаза блестели. Это был не голубой электрический взгляд существа, питающегося смертью, но в ее зрачках горели искорки ожидания.
– Не хочешь пойти взглянуть, Серафина? – спросила она.
Обычно такое мне неинтересно, но я почувствовала мольбу в ее голосе. Тиана была моим лучшим другом в течение очень долгого времени. Если бы вы знали, кто мы, вы бы не подумали, что у нас будет так много общего. Я – вампир, а она – гуль. Я питаюсь жизненной силой, она – энергией смерти. Но нам обеим нравится ходить по магазинам.
– Может, там найдется какая‑нибудь умирающая кинозвезда и я смогу получить то, что хочу, – сказала она, потирая руки. – А продюсер был бы еще лучше.
Понимаю, как это звучит, однако скорее имеет отношение к экстрасенсорным способностям, чем к преследованию знаменитостей: в шоу‑бизнесе есть много людей с мощной энергетикой, экстрасенсов, которые даже не знают об этом.
Я встала и телепатически сказала парню с пирсингом, что мы никогда не встречались.
– Конечно, – поддержала я Тиану. – Это была долгая ночь. Пойдем взглянем.
То, что произошло на Малхолланд‑драйв, было ужасно. А Тиана буквально кожей впитывала энергию страха и боль. До меня дошел аромат пролитой крови. Но мне нужна кровь живого существа, горячая и свежая, пульсирующая. И предпочтительно от добровольца. Ведь мы живем в современное, гуманное время – в отличие от моих печально известных предков, я не получаю удовольствия, делая кому‑то больно. Кровь жертв катастрофы испускала нездоровый аромат, который отозвался в моем желудке, хотя я пряталась в тени и с восхищением наблюдала за работой спасателей. Я интересуюсь судебными экспертизами и спасательными операциями, как все, кто смотрит гик‑каналы по телику. Но это был прямой эфир, как сказал Макс Хэдрум в одном телешоу, которое, наверное, никто, кроме меня, не помнит. Это было занимательно, но спустя некоторое время я посмотрела на небо и вздохнула: ночь подходила к концу.
– Ты все? – спросила я. – А то, если будешь питаться дольше, не влезешь в свой второй размер. Между прочим, до восхода остался всего час.