Тиана вышла из счастливого транса и остановила на мне свой пылающий голубой взор:
– О, прости! Я потеряла чувство времени.
– Ничего, – ответила я и взяла ее за руку, чтобы помочь идти, зная по опыту, что она сейчас пьяна от кормления и у нее кружится голова.
Помогите мне! Где вы?
Здесь! – крикнула я, отвечая голосу в моей голове.
– Серафина!
Я смотрела на точки синего света. Это была Тиана. Я стояла на коленях, а она склонилась надо мной. Жестокая головная боль блокировала большую часть мыслей, но я знала, что наше расположение неправильное, – предполагалось, что я буду помогать ей.
Хотелось бежать назад, к месту аварии. Но когда я встала, почувствовала слабость в ногах. Я оглянулась. Тиана встряхнула меня за плечи.
– Надо идти. Восход солнца, – напомнила она.
Это единственное, что я поняла, продираясь сквозь окружавшие меня боль, страдание и смерть, – нужно идти. Сейчас. Независимо от того, что произошло. Надо вернуться домой. Я взяла Тиану за руку, и мы побежали.
У меня есть отличная квартира‑студия, где я сплю на кушетке в огромной ванной без окон. Дверь ванной укреплена и имеет прочный замок. Это хорошо оборудованное убежище. Здание же, которым я владею, сдается под жилье людям вроде меня, поэтому особых причин для плохого сна нет. А еще я не вижу снов. Засыпаю и просыпаюсь. И все происходит так быстро… Как правило…
Дорога была сделана из кирпича, выложенного «елочкой». По ее краям росли кусты роз и цветущий в ночи жасмин. Воздух был настолько ароматным, что я могла его ощущать. Звезды там, наверху, лежали толстым одеялом света более яркого, чем я видела когда‑то очень давно.
«Мне нужно выйти из города», – сказала я самой себе и пошла на звуки музыки, доносившиеся издалека.
На мне было длинное легкое светло‑синее платье, сбрызнутое россыпью сверкающих кристаллов, в которых отражалось небо. Не более привычная для меня черная в обтяжку одежда. Зато правильно, женственно и красиво. Еще на мне были (честное слово!) стеклянные туфельки. Я – Золушка? Но ведь это сон! И все мое тело хотело не чего иного, как танцевать.
Когда в поле моего зрения попала башенка на крыше дома, напоминавшая белое кондитерское украшение на верхушке свадебного торта, я направилась к ней. Там меня ждало что‑то невероятно прекрасное.
– Вы! – удивилась я, подходя ко входу и заметив человека со скрещенными на груди руками, прислонившегося к колонне.
– Я, – ответил незнакомец со знакомым голосом.
– Но вы же кинозвезда! – вырвалось у меня.
Это было настоящее обвинение. Я не ожидала, что мои очень редкие сны будут такими грандиозными и странными.
– Я много работал, чтобы стать кинозвездой, – ответил он, ни капли не смущаясь того, что появился в моем сне.
– Вы хотели бы встретить знаменитость? – указал он на небольшое здание.
– Здесь? В нашем месте? – снова удивилась я.
Наше место? Да, это было так.
Я резко обернулась, и пышная юбка заплясала вокруг моих ног. В идеально отполированном, белом мраморном полу я видела свое отражение. Его отражение приблизилось. И надо сказать, что он двигался с изяществом Фреда Астера. (Я живу достаточно долго и видела, как танцуют Фред и его сестра Аделъ. Поверьте, я знаю, о чем говорю!)
Он коснулся меня, положив одну руку на талию, а другой мягко завладев моими пальцами. Его тепло против моей прохлады. Затем я помню, как мы кружились по комнате вдогонку музыке.
– Мы вальсируем! – воскликнула я. – Но ведь я не умею вальсировать.
– Я научился этому, когда был на прослушивании у господина Дарси. Роли не получил, но все же, – ответил незнакомец.
– Но вы научились танцевать, – заметила я.
– И в плохом бывает хорошее, – ответил он.
Я изучала его лицо: прядь темных волос, упавшая на черные изогнутые брови, проницательные зеленые глаза, строгие высокие скулы, смягченные полными и сочными губами.
– Вы могли бы дать фору и великому Дарси! – сделала я комплимент.
У него было тело бога или по меньшей мере человека, который потратил состояние, много времени и сил на работу с личным тренером. Сейчас это изумительное тело прижималось ко мне. И мне это нравилось! И чем дольше мы танцевали, тем больше.
Моя кожа перестала быть холодной.
– Это хорошо, – заметил он.
– Только как‑то странно, – ответила я.
– Вы заметили, не так ли? – поинтересовался «бог».
Я кивнула. Его зеленые глаза мерцали. Мы танцевали, кружась, в течение долгого времени, застывшего в музыке и в потоке энергии, возникшей между нами. Это и было для меня всем – поток и энергия, отдать и взять. На сей раз я знала, что отдаю столько же, сколько беру, и это было хорошо.
– Что вы, точнее, мы здесь делаем? – спросила я его.
– Танцуем во сне, – просто ответил он. Его улыбка обезоруживала. – Я удивлен, как и вы. Плыл где‑то в серых облаках, наверное, кричал, но вокруг не было ни души, даже меня самого, в общем‑то, не было… а в следующий миг я очутился здесь с вами.
– Я была в темноте, – поделилась я. – Но для меня это нормально.
– Серый цвет был ужасным, – сказал он, кружась все быстрее, пока мы оба не засмеялись. – Здесь намного лучше.
Он придвинулся ближе, и мы уже не танцевали, но музыка продолжала играть, а мир – кружиться.
– Никто не должен быть в темноте, – произнес он. – В сером или черном цвете. Главное – не в одиночестве.
Я попыталась объяснить, что и не думала оставаться одна, но, находясь рядом с ним, поняла, что была одинока и не знала об этом. Хоть я и смотрела ему в глаза, больше разговаривала сама с собой.
Потом мы долго молчали, продолжая изучать глаза друг друга и делить… Что? Наши эмоции, души, сущности – все сразу.
– Это такая ерунда, – сказала я наконец.
– Но вам это нравится, – заметил он.
Я отвела глаза, но не смогла выдержать длительное отсутствие зрительного контакта с ним.
– Если бы я могла покраснеть, покраснела бы, – призналась я, когда наши взгляды снова встретились.
– Здесь и сейчас все цинично относятся к любви, – ответил прекрасный незнакомец.
– Дорогуша! Я из Нью‑Йорка. Люди в Лос‑Анджелесе – сущие дети в плане цинизма, – парировала я.
Он покачал головой.
– Я одно время жил в Нью‑Йорке, – сказал он. – У меня был бар, во время учебы в театральной школе. Я видел там много разбитых сердец.
– Держу пари, вы и сами разбили не одно, – выпалила я.
– Жаль, что тогда я не встретил вас, – спокойно ответил он.
Я рассмеялась:
– Я уехала задолго до того, как вы родились.
– Правда? А когда вы были там? И как получилось, что вы стали… – на мгновение он замялся, но потом все‑таки произнес: – …вампиром?
Те, кто в курсе, обычно не задают такие вопросы. Вероятно, они думают, что это невежливо или что это тайна или просто боятся поплатиться разорванным горлом. Я очень долго никому не рассказывала свою историю.
– Давно, в тысяча девятьсот тридцатых я работала в «Плазе», – начала я.
– В отеле? – уточнил он.
Я кивнула:
– Я была оператором телефонной станции. И там жил один вор в законе.
– Лаки Лучано? – уточнил он.
– Вы слышали о нем? – удивилась я.
– Я собирал информацию для роли, чтобы сыграть его в фильме, – объяснил он.
– Плохо! Не хочу видеть этого подонка идеализированным, – призналась я.
– Он сделал вам что‑то плохое? – предположил он.
– Он приказал убить меня. Решил, что я подслушала одну из его бесед и могла бы свидетельствовать в суде. Ко мне подослали наемного убийцу, оказавшегося голодным вампиром. Этот вампир выпил меня и оставил мертвой.
– Но…
– Но вампир не знал, что я состояла с ним в кровном родстве, – продолжала я.
– Вы уже были вампиром? – не понял он.
– Нет! Моя семья из Валахии. Существует некая генетическая мутация, которая активизируется, если кого‑то укусит вампир. Старый Влад Цепеш действительно Дракула и наш король, – объяснила я.
– Удивительно! Я тоже частично венгр. И я тоже мог бы стать вампиром? – поинтересовался он.
– Думаю, это зависит от того, были ли ваши бабушки изнасилованы тем самым видом оккупантов. А вы хотите быть вампиром? – спросила я.
Он пожал плечами:
– Я хочу больше узнать о вас.
– Хороший ответ! Мы закончили на том, что я проснулась мертвой.
– Вы искали того, кто вас обратил? – не унимался незнакомец.
– Вы явно смотрели фильмы про вампиров! – подколола я.
– Участвовал в одном, – признался он.
– Я видела этот фильм и должна заметить, что он не имеет ничего общего с моим миром. Но вы были хороши, – добавила я.
– Вы очень мило говорите всякую ерунду. И все‑таки что произошло с негодяем, который вас обратил? – не унимался он.
– Не знаю, был ли он негодяем, – призналась я.
– Но ведь он – наемный убийца! – воскликнул незнакомец.
Его негодование было восхитительным.
– Признаю, его профессия была негодяйской, – спокойно ответила я.
– Вы бы никогда не совершили ничего подобного! – воскликнул он.
Его уверенность в моем совершенстве была восхитительной.
– Да, я ничего подобного не совершала, – подтвердила я. – Но спустя какое‑то время после борьбы с последствиями бессмертия получаешь особые представления о хорошем, плохом, целесообразном и тому подобном. Кстати, больше я его не видела. По крайней мере, не помню того. Я просто не успела как следует его разглядеть, пока он пил из меня жизненную силу.
– Но как вы выжили? Разве у вас не было учителя, наставника? Разве другой вампир не привел вас в темный мир? – продолжал он забрасывать вопросами.
Я засмеялась и погладила его по щеке:
– Может, где‑нибудь и существует такая театральность, но я в ней не участвовала. Кроме реальной сцены, где меня убивает бандит, которого я в то время считала излишне эмоциональным.
Он гладил меня по спине, его рука скользила вверх и вниз, вызывая приятную дрожь по всему телу. А его сочувствие согревало меня даже больше, чем прикосновения.
– Сожалею, что с вами произошло такое. Как вы выжили? – посочувствовал он.
– Я нашла правильный бар и заказала пива. Когда из тебя выпивают всю кровь, потом очень хочется пить, – призналась я.
– Это был вампирский бар? – загорелся он.
Я кивнула.
– Инстинкт привел вас к себе подобным и они научили вас выживать?
Я снова кивнула. Он был умен и сообразителен, обладал многими хорошими качествами и танцевал так, что казалось, будто мы занимаемся сексом, только в вертикальном положении и одетые, без растрепанных волос и капелек пота. Не то чтобы вампиры потеют…
– Я рассказала о себе, – произнесла я. – А что вы? Как вы сюда попали? Где бы это ни было.
– Это проблема, да? Танцуем где‑то в неопределенности. Но мне нравится быть здесь с вами, – честно сказал он.
Если бы это сказал кто‑нибудь другой в любое иное время, я бы сочла эти слова ложью. Но его глаза излучали подлинное удовольствие и искренность.
– Знаете, я не очень хорошо себя контролирую, – призналась я.
– Я тоже. Это плохо? – спросил он.
Мы оба пожали плечами в такт музыке и засмеялись.
– Что касается меня, – продолжал он, – я помню, что встречался с друзьями у них дома и мы играли в «Эрудит».
Я люблю словесные игры.
– «Эрудит»? Вот как кинозвезды проводят вечер! – изумилась я.
– Теперь вы знаете, почему папарацци меня ненавидят. Я веду тихую жизнь, – просто ответил он.
– Я тоже, – призналась я. – Но как вы попали сюда?
Какое‑то время мы танцевали в тишине. Я наблюдала, как на его лице сменяются эмоции.
Наконец он сказал:
– Это имеет некоторое отношение к мороженому. – Он заглянул в мои глаза. – Звучит как бред?
– Возможно, – ответила я. – Но ведь жизнь по большей части не имеет никакого смысла…
– Жизнь и смерть… Я действительно мертв?
Я притянула его к себе, и мы долго стояли в центре башенки на крыше дома в крепких и приятных объятиях друг друга среди пугающих вопросов, на которые не было ответа.
– Вы слишком хороши для меня, – наконец произнес он. – А я даже не знаю вашего имени.
– Зато все знают ваше. – Я печально усмехнулась. – Действительно, никто больше не знает моего имени. Я опять стала Серафиной, как в свою бытность хиппи.
Теперь настала его очередь улыбнуться, но очень мягко, без насмешки.
– Нет, так не пойдет! Это не ваше имя, оно слишком капризное. Вы же цельная, сильная и основательная.
Казалось, что он возвращает мне саму себя.
– Стелла, – призналась я. – Меня зовут Стелла.
Его улыбка была благословением, Светом. Это было…
Я проснулась, как всегда, на закате солнца. Обычно это был самый приятный момент ночи, но на этот раз я открыла глаза с мучительным стоном. Лежа на спине, я пыталась заставить себя снова заснуть. Конечно не получилось. Все, что я могла делать, – это плакать, и слезы падали на наволочку, обнаруживая дикое сочетание крови, смешанной с соленой водой.
Я сняла постельное белье, бросила его в стирку и некоторое время неприкаянно бродила по комнате, удивляясь тому, что творилось в моей голове. Я старею? Меня захлестнуло одиночество, потрясло горе и страдание…
Страдание – очень сильное ощущение. Физическая боль шла из глубины моего существа, где надломленная душа болела из‑за утраты своей половинки. Ну, или из‑за чего‑то подобного.
Мне было больно – эмоционально и физически, – потому что все было лишь сном. Понадобилось несколько часов, чтобы я смогла заставить себя отправиться в «Альгамбру», надеясь избавиться от болезненного чувства одиночества.
В клубе было немного народу, но, когда я пришла туда, все ходило ходуном. Толпа собралась у бара и гудела словно улей.
Я разыскала Тиану и спросила:
– Что произошло?
– Антон вспыхнул этим утром, – ответила она.
– Почему он это сделал, не устроив прощальную вечеринку? – удивилась я.
Антон был барменом и жил на втором этаже. Раньше жил.
– Он не хотел поднимать шум, – предположила Тиана.
– Как это случилось?
– Как обычно. Вышел на улицу, чтобы встретить рассвет.
Такое случается. Каждые несколько десятилетий у вампира возникает желание прекратить свою вечность. Я еще не полностью поддалась депрессии, но то, что я почувствовала сегодня вечером, заставило задуматься о выборе Антона. Я не была уверена, что моя обычная панацея в виде хождения по магазинам поможет и на этот раз.
– Пепел собрали? – поинтересовалась я.
– Ну да, – ответила Тиана. – Он уже хранится в баре внутри миленькой урны со стикером, напоминающим брызнуть туда немного крови через год или два. Вопрос в том, что делать с барменом?
Кровь возвращает нас к жизни, и после всех манипуляций с пеплом мы обычно готовы продолжить свои дела. Я была не в настроении обсуждать возможную замену Антона, но мне удалось получить место в баре. Скоро я поймала себя на том, что смотрю на экран телевизора.
В местных новостях все еще мусолили катастрофу прошлой ночи. «Ночь медленных новостей, – подумала я про себя. – Почему не показать гангстерские разборки или автогонки?»
– Мне скучно, – пожаловалась я.
– Тебе не скучно, – сказала Тиана, подходя ко мне. – Ты несчастлива. Я не имею в виду только эмоциональное состояние. Я не могу тебе помочь. Но почему ты грустишь? Антон?
Я фыркнула:
– Пусть Антон спит спокойно, из‑за него я не волнуюсь. – Я снова повернулась к светящемуся экрану телевизора. – Что такого важного в этой катастрофе?
– Четыре человека умерли на месте, – произнесла Тиана. – Остальные госпитализированы, большинство находится в критическом состоянии. Но действительно, почему это так долго транслируют?
Повисшая пауза была к месту, потому что в тот момент на экране появилось его изображение.
– Мой бог! – В мое сердце будто нож вонзили.
Рука Тианы коснулась моего плеча:
– Я в курсе, что ты фанат, но…
– Он жив! Скажите мне, что он не умер!
Я поняла, что трясу ее за плечи, когда она рявкнула:
– Прекрати! Отпусти меня!
Я сделала, как она сказала, и показала на экран:
– Это человек из моего сна.
– Человек из твоего сна? – удивилась она. – Это актер, от которого ты тащишься?
– Я не тащусь. Просто говорю, что именно этот человек был в моем последнем сне. И мы танцевали.
– Вампиры не видят снов. И пока ты спала, он был в интенсивной терапии, – спокойным тоном произнесла Тиана.
Я чуть не умерла от облегчения – если это вообще возможно. Было такое ощущение, что у меня сердечный приступ.
– Интенсивная терапия? Значит, он не мертв?
– Пока жив, но это вопрос времени. – Она взглянула на репортера на экране.
– Он дежурит у постели умирающего. Об этом говорят все СМИ. Они еще более ужасные кровопийцы, чем я.
Я погладила ее по плечу, зная, что признание задевает ее гордость, но мой ум занимало другое. Это был не сон! Так или иначе. Он и я – мы были там. Но черт возьми, где «там»?
– Как все произошло?
– Они с друзьями поехали за мороженым и попали в общую свалку, автомобиль свернул в сторону и упал с горы. Он единственный остался в живых из всей компании, но подключен к аппарату жизнеобеспечения. Объявили, что его мозг мертв.
– Его мозг не мертв, – сказала я. – И вообще он был не здесь, а танцевал там.
Я была в этом уверена. Телепатический контакт. Но как?
И вдруг я снова услышала голос, который проник в мой мозг тогда, на месте аварии.
Помогите мне! Где вы?
Конечно! Он – медиум и позвал на помощь, когда мы были на Малхолланд‑драйв, и я ответила ему. Вот как мы встретились!
Я схватила холодную серую руку Тианы:
– Пойдем, друг‑гуль!
– Куда? – спросила она, когда я потянула ее к двери.
Я засмеялась, и вся моя депрессия ушла, сменившись восторгом.
– Спасать, конечно!
– И что теперь? – спросила Тиана, когда мы вошли в приемную реанимации.
– Идем в палату интенсивной терапии, – ответила я. – Отведем его домой.
– Он подключен к аппарату. Наверняка есть полицейские и личная охрана в холле, – пыталась образумить меня подруга.
– Я о них позабочусь, – гнула я свое. – Все, что тебе надо сделать, – это устроить небольшую диверсию.
Тиана облизнула губы и кивнула. Ее кожа стала почти нормального человеческого цвета. Это отделение было одним из мест ее кормежки, и она знала, где можно прокрасться незамеченными. Оказалось, что это несложно, даже с таким балаганом на улице.
Такого дикого безумства СМИ и фанатов я ни разу не видела за все десятилетия своей жизни в этом городе. Повсюду фургоны с камерами, осветительное оборудование, пыхтящие электрогенераторы. Репортеры с торжественным видом произносили речи перед объективами камер. Папарацци – как сельдей в бочке. Кружились вертолеты. Полицейские с трудом сдерживали толпу за кордоном, окружавшим больницу. Люди держали плакаты, свечи и цветы. Некоторые напевали главную тему одного из его фильмов.
Я спросила себя, не смешнее ли мой собственный поступок, чем поведение его горюющих поклонников…
Люди в реанимации истекали кровью, стонали и кричали. Но их вопли казались тихими и мирными по сравнению с тем, что творилось на улице. Никто не обратил на нас внимания, когда мы с Тианой прошли через широкий дверной проем и направились вниз. Приходится учиться быть незаметным, если хочешь выжить под прицелом!
– Здесь есть три человека, которые готовы умереть, – сказала Тиана, когда мы оказались на этаже интенсивной терапии и проскользнули в пустую комнату.
У нее был грустный вид. Ну да, она – гуль, но это не означает, что она не испытывает добрых чувств.
– Ты можешь с этим работать? – спросила я.
Она кивнула:
– Я не хочу высасывать из них душу, но для них уже больше ничего нельзя сделать.
– Мой парень – один из трех? – спросила я встревоженно.
Она задумалась, потом помотала головой:
– Сил у него мало, но он стабилен. Пожалуй, я пойду работать.
Я попятилась из комнаты, когда она приоткрыла рот, чтобы издать крик, доступный только слуху человека, близкого к смерти. Услышав его, умирающие отдавали свою силу гулю.
Довольно скоро на этом этаже больницы началась такая же бурная деятельность, как снаружи. Медсестры на посту были встревожены, каталки сновали от палаты к палате, люди бегали и кричали, а я, растворившись в толпе, приблизилась к комнате с охраной у двери.
Я заставила охранника посмотреть мне в глаза, и он перестал быть проблемой.
– Внутри есть камера видеонаблюдения? – спросила я.
– Нет. Но есть медсестра, – добровольно уточнил он.
– Скажите медсестре ответить на сигнал экстренного вызова. Следуйте за ней и во всем помогайте, – приказала я.
Я надеялась, этого хватит, чтобы смягчить вину охранника, когда я украду его объект. Как только они оба ушли, я метнулась в комнату. И остановилась в дверях, пораженная. Человек, лежавший на кровати, был опутан таким количеством трубок и устройств, что я даже не знала, как начать его вызволение. Времени было мало, поэтому шепотом извиняясь за причиняемую боль, я начала рвать и вытягивать все провода подряд. Его кровь оставляла пятна на моей одежде, пока я взваливала тело себе на плечо. Его запах и тепло были опьяняющими, но я быстро справилась с внезапной жаждой крови. Мои клыки ныли, как на первой охоте.
Вес не был проблемой, но я – маленькая женщина, а он – высокий. Нести его было неудобно, но что делать…
Я спустила тело вниз по лестнице, затем перенесла через закрытое кафе в сад во внутреннем дворике, где осторожно положила его под небольшой пальмой. Потом я села рядом и положила его голову себе на колени. Мои пальцы коснулись его висков.
Вы здесь? Вы пришли за мной!
Голос звучал будто издалека, я едва его слышала.
Вы хотите жить? – спросила я. – Вы знаете, что я – вампир. Если захотите, я попытаюсь вас изменить. Хорошо подумайте, прежде чем сделать выбор.
В последовавшей за этим долгой тишине я упорно боролась с собой, чтобы не вонзить клыки в его плоть. Никогда раньше я настолько не возбуждалась от аромата крови! Но я не собиралась кусать его без разрешения. Он должен был сам принять решение.
Я думал, что должен быть из Валахии, – наконец услышала я его мысль.
Вы частично венгр. Есть шанс, что вы изменитесь.
Это зависит от того, были ли мои бабушки изнасилованы нужным видом оккупантов?
В значительной степени, – ответила я.
Иначе я умру, не так ли?
Да, – подтвердила я, – но это не значит, что вы должны захотеть стать кровопийцей и лунатиком, изгнанным из мира дневного света.
В действительности быть вампиром не так плохо, но есть некоторые трудности. Вампирский образ жизни не должен быть овеян романтическим ореолом для потенциальных новичков. Независимо от того, насколько вы хотите разделить с ними гроб.
Я могу остаться с вами, если изменюсь?
Мое сердце ликовало от этого вопроса. И – о, как болели мои клыки! Да, – сказала я, – настолько, насколько захотите. Можно и навсегда.
Навсегда – мне нравится, как это звучит. Сделайте это!
Помните, может и не получиться, предупредила я. Это…
Заткнись и укуси меня!
Я не могла с ним спорить и сделала это.
За все годы моего потребления «качественного материала» у меня никогда не было такого экстаза! Не сосчитать, сколько оргазмов меня сотрясло, прежде чем каждая капля его крови попала внутрь.
Я не должна была делить с ним свою кровь. Определенный фермент в моей слюне передавался ему с укусом, и он вызвал бы изменение, если бы оно было возможно. Но на всякий случай я укусила себя за запястье и влила несколько капель своей крови ему в рот. Не то чтобы он мог глотать… Выбор был такой: или он поправится, или мне придется избавляться от его тела, чтобы никто не заметил отметин на горле.
Я не хотела думать о последнем варианте, о том, что он когда‑нибудь умрет. Я держала его обмякшее тело и чувствовала, что оно становится все более тяжелым и холодным, нервничала и плакала дикими кровавыми слезами вампира. Я не знаю, как долго это продолжалось. Но достаточно, чтобы я стала окончательно убитой горем. И достаточно долго, чтобы до восхода солнца оставалось всего час или два.
С приближением дневного света возникает чувство почти физического давления на кожу. Обычно в этот момент я начинаю думать об укрытии. Однако на этот раз я поклялась остаться здесь и позволить солнцу забрать меня, если он не придет в себя. Перспектива стать пеплом, развеянным по ветру, меня не пугала. Может, наши пеплы в итоге смешаются?
– Сентиментально, не так ли?
Я услышала мысль, но потребовалось время, чтобы я вышла из горестного забвения и поняла, что голос звучит не в моем воображении.
– Вы живы!
Не кричи. У меня будто похмелье. Это неправильно. Болит горло. Хочется пить. И во рту странный медный привкус.
– Это моя кровь. Вы живы, – повторила я, шепча эти слова прямо ему в ухо и помогая сесть. – И вы – вампир.
– Значит, моих бабушек изнасиловали правильные казаки!
Его голос напоминал хриплое карканье, но это был самый прекрасный звук, который я когда‑либо слышала. Он с трудом поднялся и настаивал на том, чтобы подать мне руку и помочь встать. Живой или мертвый, он всегда был джентльменом! Когда я поднялась, его руки обвили меня. Он был слаб, и на самом деле я поддерживала его, пока мы обнимались.
– Мы могли бы всегда так танцевать, – сказал он.
Я романтично вздохнула. «Могли бы, – подумала я, посмотрев вокруг, – если бы солнце не всходило. Нам пора уходить».
Он погладил меня по щеке и посмотрел на меня своим новым ночным взором:
– Вы столь же красивы, как и во сне, моя Стелла. Спасибо, что спасли меня и за то, что будете со мной сейчас и всегда!
Существует единственный способ, которым девочка может ответить на подобные слова. Я поцеловала его, и он вернул мне поцелуй. Это было реально и глубоко, лучше любого сна.
Через некоторое время он поднял голову и зашелся в частом сухом кашле:
– Извини! Хочется пить.
Я обняла его за талию и помогла дойти до двери сада.
– Я знаю только одно место, где мы можем получить пиво. Теперь, изменившись, вы можете найти его самостоятельно, – сказала я.
– Я бы лучше пошел вместе с вами, – ответил он.
Вы понятия не имеете, что это значило для меня!
Тиана встретила нас у кафе и вывела своим секретным путем из больницы, подальше от толпы. Он заметил суету, когда мы уезжали, и мы оба вжались в сиденье автомобиля Тианы.
– Не представляете, как я рад оставить эру знаменитости своей жизни позади, – признался он.
– Вы будете скучать по игре, – ответила я.
– Я буду искать способ вернуться к этому. Кстати, вампиры работают? Мне нужна работа? – поинтересовался он.
– Я – магнат в сфере недвижимости. Пока что вы можете жить за мой счет. Подождите… – Я вспомнила Антона. – Место, куда мы направляемся, называется клуб «Альгамбра», там нужен бармен. Я знаю владельца. Это я. Если вам, конечно, интересно…
Мы плотно прижимались друг к другу, но ему удалось притянуть меня еще ближе.
– В этом клубе есть танцпол?
Я засмеялась, счастливая как никогда.
– Будет, когда сделаем. Если вы этого хотите, – пообещала я.
– Танцевать и быть с вами – это все, чего я когда‑либо хотел.
– Я тоже. – Я совсем по‑девчоночьи хихикнула. – Думаю, что это – настоящая…
– Голливудская концовка, – закончил он мою мысль.
Ему не нужно было быть экстрасенсом, чтобы знать, о чем я думаю.
Перевод К. Федоровой
Дина Джеймс
Умри
Музыка была слышна даже здесь, на улице.
Миклош замедлил шаг, а взгляд его пронзительно‑голубых глаз устремился на вывеску, которая красовалась над дверью.
«Кол и чеснок».
Уголки его рта дрогнули в саркастической, едва заметной усмешке. Усмешка эта превратилась в откровенную веселую ухмылку, когда Миклош разглядел на двери кабачка написанное от руки объявление. Находилось оно внизу, почти у самого тротуара, и заметить его можно было, лишь зная о нем и выискивая именно его.