«Внизу расположено логово вампиров».
Да неужели? Кто бы мог подумать!
Миклош вскинул брови, и взгляд его снова переместился на вывеску над входом в заведение, выполненную целиком и полностью в вампирском стиле.
Он раздумывал, не спуститься ли вниз, просто смеха ради: там, где люди изображают вампиров, всегда есть шанс позабавиться, не говоря уж о том, чтобы наскоро… перекусить.
Если бы только эти люди понимали, что представляют собой те, кем они так жаждут побывать. Чистый разум в смертном облике. Плоть без души. Ненасытные паразиты, принужденные кормиться кровью тех, от кого откололись, запродав свои души за бессмертие.
Вампиров недаром называют «прóклятыми».
Миклош был не в настроении развлекаться, и, презрев зыбкую перспективу вечерней забавы, он уже собирался пройти мимо кабачка, когда внимание его привлекло кое‑что другое.
Запах.
Лондонский Сохо изобилует запахами. Любыми. И влекущими, и отвратительно‑отталкивающими.
Но этот…
Миклош закрыл глаза и глубоко вдохнул.
Запах окатил его волной, омыл, словно горячая вода ванны, которую он принимал, когда еще был живым.
Глаза Миклоша открылись как раз вовремя, чтобы перехватить мимолетный взгляд женщины, прошедшей мимо него к стеклянной двери в вампирский кабачок.
Смертной женщины.
В сопровождении смертного мужчины.
Она торопливо отвела глаза, как будто не хотела, чтобы ее разглядывали. Или же просто не хотела, чтобы кто‑то видел, как она входит в это нелепое «вампирское логово».
При этой мысли Миклош едва не рассмеялся.
Женщина, однако, тут же оглянулась, и, когда их взгляды встретились, Миклоша будто ударили.
Ошеломительно. Да, именно это слово.
Не то чтобы женщина была хороша собой или, по его мнению, физически привлекательна.
Она его просто ошеломила.
Как странно! Глаза ее сами по себе были воплощением вызова, не говоря уж о взгляде, которым она одарила Миклоша. Темно‑карие глаза требовали, чтобы он оставил ее в покое, и в то же время умоляли: «Спаси меня!»
Миклош услыхал эти слова так явственно, словно женщина произнесла их вслух.
Она не отрывала глаз от него до тех пор, пока у нее была такая возможность, а затем спустилась вниз, в кабачок.
Как!
Чтобы такая женщина – и направилась в подобное заведение, да еще в обществе…
«Что значит – такая? – спросил сам себя Миклош. – Она всего лишь смертная. С таким же смертным спутником. И идет в такой же бар для смертных, чтобы изображать там живых мертвецов».
Даже стоя здесь, на улице, он слышал, что музыка в кабачке играет чересчур громко. И обоняние исправно докладывало ему, что традиционный для английских баров запрет на курение в этом кабачке не соблюдается. Черт, да он и с этого места мог почти явственно разглядеть немытый пол, грязные столики и тусклый свет, призванный замаскировать эту грязь и в то же время изобразить жалкие потуги на «вампирскую атмосферу».
Людям никогда не понять, что для существ, подобных Миклошу, хотя те и чураются дневного света, искусственное освещение имеет особую притягательность, и особенно мягкое сияние свечей. Вампиры и в самом деле обладают необыкновенно острым зрением, что позволяет им прекрасно видеть в темноте, однако они отнюдь не избегают любого света, как приписывает им молва.
Это заведение не представляло для Миклоша ни малейшего интереса. Но… там была она.
Она сейчас в этом смехотворном вампирском логове, в обществе жалкого смертного самца, который не способен даже удовлетворить аппетиты Миклоша, при условии что тому вообще захотелось бы пить его кровь. И само собой, судя по тому, какой взгляд бросила эта женщина на Миклоша, ее аппетиты этот смертный тоже не способен удовлетворить.
Отнять у него женщину будет невероятно легко. Эта мысль позабавила Миклоша, и он снова усмехнулся.
Да.
Почему бы и нет? Он хочет эту женщину. Отчего‑то он хочет ее куда сильнее, чем всех женщин, с которыми ему когда‑либо доводилось иметь дело, – во всяком случае, сейчас он не в силах припомнить, когда в последний раз испытывал настоящее желание, и вряд ли причина только в том, что эту женщину можно заполучить без труда. Похоже, у него все‑таки есть настроение поразвлечься.
Однако это означает, что ему придется пойти вслед за ней.
Миклош вдруг осознал, что уже протянул руку к дверной ручке и открыл дверь.
Снаружи, на улице, запах чеснока всего лишь раздражал обоняние, но здесь, внутри, он был просто невыносим. Должно быть, его нагнетают специально. Еще одна милая подробность здешней безвкусной «атмосферы». И не то чтобы россказни об отпугивании вампиров запахом чеснока имели в себе хотя бы зернышко истины.
Просто мерзкая вонь, и точка.
Сейчас, однако, это не имело никакого значения. У Миклоша была цель.
Он решительным шагом прошел мимо пьющих посетителей ко входу в располагавшееся внизу «вампирское логово». Вниз вела крутая, почти отвесная лестница.
Миклош поднял к потолку глаза и вновь погрузился в размышления.
На нем был белый костюм. Еще одно написанное от руки объявление над лестницей недвусмысленно гласило: «Костюмы запрещены!»
Костюмы… Миклош на мгновение заколебался.
И причиной тому был отнюдь не этот запрет. Миклоша остановила сама мысль о том, что его белый пиджак или брюки могут испачкаться в какой‑нибудь дряни.
Вопреки голливудским мифам о вампирах, он не обитал в старинном особняке с толпой слуг, обстирывающих его, а этот костюм и вовсе подлежит только сухой чистке. К тому же, судя по восхищенным взглядам, которыми провожали его сегодня и мужчины и женщины, он мог сказать (да и увидеть сам, если на то пошло; ведь утверждение, что вампиры не отражаются в зеркале, так же истинно, как небылицы о чесноке), что в этом костюме он выглядит чертовски привлекательно. Костюм стоил чересчур дорого, чтобы рисковать испортить его в грязной забегаловке для смертных.
Да настоящий живой мертвец скорее умрет, чем сунется в такое место, – извините за невольный каламбур.
Впрочем, что вампиры – мертвецы, – это расхожее клише. Они очень даже живехоньки – не дождетесь. Да уж, надо отдать должное фольклору и кинематографу. Смертным никогда не понять, как это тело может лишиться души и тем не менее оставаться живым.
Современные люди вообще ни во что не верят. Они называют себя «прогрессивными», хотя Миклош не обнаружил в них пока ни малейших признаков прогресса, если не считать технологии и личной гигиены. Если бы им сказали, что все они обладают бессмертной душой, они бы этому попросту не поверили. Люди понятия не имеют о войне, которая ведется за их души, у них нет ни малейшего представления о том, какими силами эти души обладают. Убеждать людей поверить в существование тех, кто стремится завладеть их душами, – поистине смехотворное занятие.
Еще с минуту, томительно долгую минуту Миклош испытующе разглядывал лестницу. Она там, внизу. Ее сердце бьется метрах в пятидесяти от него, нет – меньше. Даже здесь Миклош слышал его стук. Чувствовал. Это сердце стучит в такт его собственному. Неужели та женщина этого не чувствует? Как такое возможно?
Миклош хотел ее, и он своего добьется хотя бы ради того, чтобы утолить любопытство, которое разожгло в нем это необычное желание.
Миг колебания прошел, и Миклош спустился.
* * *
Уверенность в себе, граничащая с высокомерием.
Только так Катрина могла бы описать выражение лица вошедшего в бар мужчины. Да она же видела его снаружи, на улице. Белый костюм? Этот человек словно вышел из восьмидесятых годов, правда без популярной тогда прически рыбий хвост (и это хорошо), и волосы у него длиннее, чем носят сейчас мужчины. Быть может, он просто чрезмерно большой поклонник сериала «Полиция Майами», правда черные очки не носит (и слава богу!). Но следует признать, что белый костюм сидит на нем безупречно, хотя и выглядит немного странно здесь, где все прочие одеты в черное. Если уж кто и смотрится в этом заведении неуместно, так это она, Катрина, – в темно‑розовой блузке и черной узкой юбке.
Дэн, разумеется, уверял, что выглядит она прекрасно, но Катрина могла бы побиться об заклад, что Дэн готов был говорить что угодно, лишь бы заманить ее в это местечко. Он мечтал заглянуть сюда уже несколько месяцев – с тех пор, как прочел об этом баре на одном из своих вампирских форумов.
Что ж, это заведение вполне под стать Дэну, с его заветной мечтой – стать вампиром.
Зато сама Катрина здесь попросту умирает от скуки.
По стаканчику. Она согласилась выпить по стаканчику – не больше.
Вот только ее надежды на то, что это продлится недолго, рухнули в одночасье. Бармен так и прилип к своему мобильнику. Впрочем, для Катрины все равно оставалось загадкой, как этот парень ухитряется хоть что‑то расслышать сквозь оглушительный грохот дед‑металла.
Катрина перехватила взгляд парня в белом костюме. Его присутствие в баре необъяснимо успокаивало девушку по поводу ее собственного наряда. Теперь они оба выглядели здесь неуместно. И все‑таки от того, как этот парень смотрел на Катрину, ей стало не по себе.
Взгляд у него был… алчный. Жаждущий.
Катрина отвела глаза. Ей было лестно, что на нее так смотрят, и в то же время это смущало.
Она не… она не такая, совсем не такая. Не из таких.
Не из тех женщин, которые – будем откровенны – достойны, чтобы мужчины пожирали их таким жадным взглядом.
«Ну же, Дэн! Пошевеливайся! Эй, бармен! Оторвись наконец от телефона!»
Дэн совершенно забыл о ее существовании – впрочем, как обычно. Дожидаясь, когда бармен закончит разговор по телефону, он с интересом глазел в зеркало у дальнего конца барной стойки, где отражался вампир из старого фильма ужасов.
Парень в белом костюме вдруг пренебрежительно махнул рукой в сторону бармена и Дэна. Казалось, он взмахом руки отметает все, что их окружало, и делает это ради нее, Катрины.
А затем он протянул ту же руку к ней.
Катрина обеспокоенно поглядела вокруг. Парня в белом костюме никто не замечал. Как такое возможно? Вид у него совершенно необычный для этого места. Почему его не замечают?
И тем не менее никто в баре на этого парня не смотрел.
И на нее тоже.
Взгляд Катрины снова встретился с его взглядом. На сей раз робким.
* * *
Миклош старался не выдать своего нетерпения.
Почему, почему эта женщина не идет к нему?!
Терпение. Терпение. На дворе новое тысячелетие. Современная женщина уже не подчиняется властному мужчине с такой охотой, как в прежние времена. Во всяком случае, внешне.
По своему опыту Миклош знал, что все женщины втайне мечтают именно о таком мужчине, однако ныне гордость не позволяет им признаться в этом открыто. Современные смертные женщины долго и ожесточенно боролись за равенство, независимость и уважение. Признать, что на самом деле им просто хочется, чтобы о них заботился сильный мужчина, для них равносильно предательству: это значило бы пренебречь правами, которые добыли для них в борьбе их прабабки.
И все же, если отвлечься от терминологии…
Миклош медленно повернул протянутую женщине руку ладонью вниз – так, словно хотел, чтобы она взяла его руку.
Хотел.
Он предоставил ей выбор. Разве не этого жаждут современные женщины?
Чтобы им предоставили выбор?
Даже если на самом деле он, Миклош, не считает, что у нее есть выбор?
Это же, в конце концов, судьба.
* * *
Почему Дэн ни разу не оглянулся на нее? Черт, ему вечно нет до нее дела! Ему нет дела ни до чего, кроме его собственных интересов. Даже если б он сумел заказать им выпивку, он, скорее всего, просто начал бы болтать с барменом и не обратил бы внимания на то, что она ушла.
Даже не заметил бы, что кто‑то другой заметил ее.
Хочет ее.
Просит пойти с ним.
Катрина вдруг осознала, что готова совершить безрассудство. Она поднялась с липкого неуклюжего стула, неуверенно шагнула прочь от островка безопасности – шаткого столика – и протянула руку тому, кто звал и манил ее…
– Миклош.
Он назвал свое имя, отвечая на непроизнесенный вопрос Катрины, и взял ее за руку. Затем он поднес ее руку к губам и запечатлел на ней почтительный – другого слова не подберешь – поцелуй.
Отчего она не слышит ни единого звука в зале, кроме его голоса?
Отчего не может смотреть никуда, кроме как в его глаза?
Не говоря больше ни слова, Миклош бережно взял левую руку Катрины, непринужденно обнял ее за талию и вывел девушку из полутьмы бара, а потом они поднялись вверх по лестнице – прочь из «вампирского логова».
– Ты испытываешь голод? – спросил он, едва они оказались на улице.
Его низкий, вкрадчивый голос щекотнул ей ухо.
Господи, какой голос! Катрине стоило огромного труда не обмякнуть тут же, у него в руках.
Вот это настоящий сексуальный голос.
Ну конечно – это же Европа. Здесь у всех мужчин такие голоса. Именно этого не хватает американским мужчинам – сексуальности. Есть, правда, техасские мальчики с их южным мурлыканьем, неплохие любовники для тех, кому по вкусу «Будвейзер», трейлеры и танцы в стиле кантри.
Миклош не был похож на техасца. Судя по голосу, он и вовсе не был американцем. Или англичанином. Взять хотя бы этот вопрос: «Ты испытываешь голод?» Английский язык для него явно не родной.
Хороший, кстати, вопрос.
Да, Катрина испытывала голод, но вряд ли его могло утолить то, что подавали в Сохо.
Точнее было бы сказать, что она испытывает жажду – жажду того, чему не могла дать названия.
Всех ее сил хватило только на то, чтобы покачать головой.
Миклош рассмеялся низким сочным смехом:
– Я позволяю тебе говорить… – Он сделал паузу, намекая, что ждет, когда она назовет свое имя.
Не то чтобы Миклошу оно не было известно. Он, далеко уступающий своим лишенным души собратьям в искусстве чтения мыслей у смертных, узнал ее имя так легко, словно помнил его как свое собственное.
– Катрина, – подсказала она без малейшей запинки, не подумав возмутиться его снисходительному «позволению».
– Катрина, – повторил Миклош, и в его устах это имя прозвучало словно ласковое обвинение.
Рука его крепче обвила ее талию.
Паника охватила Катрину, но лишь на мгновение. Девушка закрыла глаза и постаралась вдохнуть как можно глубже, что, по правде говоря, у нее вовсе не получилось. В голове стаей заметались пугающие мысли.
Что она творит? А если он насильник? Грабитель? Серийный маньяк‑убийца?
Вампир?
– Ты же не вампир, правда? – неожиданно для себя вслух спросила она.
Миклош чуть ослабил объятия – ровно настолько, чтобы одарить ее суровым взглядом. А затем улыбнулся.
Глаза Катрины округлились, когда она разглядела во рту у него клыки.
Потом она рассмеялась. Ну да – «вампирское логово»! Миклош, должно быть, актер, исправно играющий роль. «Полиция Майами», да? Поклонник Дона Джонсона, хотя, благодарение богу, гладко выбрит и с аккуратной прической, пусть даже и немного в стиле Ренессанса.
– Дама надо мной смеется, – с притворно сокрушенным видом заметил Миклош. И тяжело вздохнул.
Катрина одарила его выразительным взглядом.
– Вампиров не бывает, – с ответной улыбкой сообщила она.
– Попробуй сказать это моему семейству, – отозвался Миклош, увлекая Катрину за собой по улице. – А теперь почему бы нам поскорее не покинуть это мерзкое местечко и всех типов, засевших в том баре?
– Значит, ты собираешься завести меня в темный переулок, выпить мою кровь и бросить там мое бездыханное тело? – шутливо осведомилась Катрина, теснее прижимаясь к спутнику. Летний вечер нельзя было назвать прохладным, однако ветер оказался непривычно свеж.
– Я предпочитаю не афишировать своих намерений, – ответил Миклош. – Кроме того, знаешь, как нелегко отстирать белую ткань от крови? Мне этот костюм, между прочим, очень нравится.
– Он на тебе божественно сидит, – ляпнула Катрина вслух то, что пришло ей в голову, едва только она впервые увидела этого человека.
– Что ж, моя душа уже горит в аду, так что ее участи не изменит и божественный костюм, – отозвался Миклош, почти не задумываясь над тем, что только что сказал правду, которой никогда прежде не произносил вслух.
И сказал так легко, непринужденно, не допуская мысли, что Катрина может его не понять. Не сознавая даже, что говорит с ней так, словно и сама она не принадлежит к смертным.
Девушка в ответ только рассмеялась.
Миклош беззвучно вздохнул с облегчением и мысленно выругал себя за эту промашку. Зачем он это сказал? Как намерен он поступить с Катриной? Они просто идут по улице в Сохо, словно… словно обычные люди. Точнее, словно он – обычный человек. Не охотник и добыча, не хищник и жертва – вовсе нет. Они просто гуляют вместе, как гуляют тысячи мужчин и женщин. И Катрина смеется над ним и говорит, что не верит в вампиров.
Быть может, она точно так же не верит ни в рай, ни в ад. Для современных людей это норма. Если же кто из них и верит в Бога, то делает это неправильно, неуклюже и бестолково.
Столетия мук и терзаний, величайший стыд и грех Миклоша – все это смех Катрины смыл бесследно, словно ничего такого и не было. Словно ничего такого и быть не могло.
И Миклоша это нисколько не волновало. Смех девушки превратил его вековую боль в нечто… комичное. Терпимое. Миклош подозревал, что его откровенное высказывание прозвучало и впрямь комично.
Он – заблудшая душа. Без преувеличений. По крайней мере, именно так называют это смертные. На самом деле его душа, как и души всех его собратьев, нигде не «заблудилась». Миклош совершенно точно знал, где она сейчас. В аду, где владычествует Люцифер.
Он прóклят, и это вовсе не фигура речи.
При этом, что касается его, он сам, добровольно обменял свою душу на бессмертие. Сам, по собственной воле сделал себя проклятым. Вот уж воистину удар ниже пояса.
Другие, и главным образом Каиль Предатель, по‑прежнему считали себя жертвами, хотя лишились души вполне заслуженно (даже напросились на это). Каиль, впрочем, был уникальным явлением. Он желал вернуть себе душу и все свое бессмертное существование посвятил тому, чтобы найти способ исполнить это.
Миклош уникальностью не отличался. Он был точно таким же, как все остальные сородичи, рискнувшие заключить сделку с Сатаной, не представляя при этом, какие последствия сулит подлинное бессмертие.
Кормиться кровью тех, кого ты захотел пережить.
Миклош, однако, готов был платить эту цену и охотно примкнул к самому могущественному вампирскому клану, который пожелал назвать его братом, – к клану Дестрати.
И женщина, шедшая рядом с ним, только что смеялась над его словами.
Хотя быстро оборвала смех, увидев его лицо, и с минуту, идя рядом с ним, испытующе разглядывала его.
– Ты действительно думаешь, что проклят? – негромко спросила Катрина.
– Из‑за моих поступков душа моя горит в аду, – ответил Миклош, вновь говоря правду и не задумываясь, почему он так говорит. – Разве это не означает «проклят»?
– Знаешь, я как‑то не привыкла погружаться в философские дебри на первом свидании – разве что на втором или третьем, – отозвалась с нервным смешком Катрина.
– Я не хожу на свидания, – услышал Миклош собственный спокойный ответ. – Моя личная жизнь довольно сложна. Семья не дает мне много времени для… свиданий. Я просто увидел тебя сегодня вечером рядом с этим смертным, который совершенно не ценит тебя…
«Ценит»? Как будто она телевизор или дорогой ноутбук…
Миклош вздохнул. Он понятия не имел, что творит – и с Катриной, и с самим собой. Рядом с ней он чувствует…
Чувствует? Не в этом ли дело? Миклош так долго не чувствовал ничего, кроме полного безразличия. Почти ничего. Существование его состояло из терпения, долга, ненависти и иногда зависти (ненадолго, впрочем, и обычно лишь по отношению к себе подобным).
А ему подобные не имеют дела с подобными ей.
Катрина – пища. Более того, она смертная и обладает бессмертной душой. Она не просто источник жизненной силы. Она – враг. Наихудший враг, поскольку явно представляет собой свободную территорию в Войне Смертных и Бессмертных.
Она свободна и не принадлежит никому, и он хочет ее.
Иные его сородичи обзаводились нареченными, и он, равно по возрасту и достаточно высокому положению, тоже мог получить эту привилегию. Ему просто никогда и в голову не приходило, что он пожелает такое. Тем не менее сейчас Миклоша осенило, что этого ему не хватает. Нет, не просто этого, а больше всего на свете он хотел, чтобы именно Катрина стала его нареченной.
Однако она не была избрана, и это обстоятельство может стать для него серьезным препятствием.
– Прошу прощения, сударыня, – прозвучал у него за спиной вежливый голос. – Вы позволите ненадолго отнять у вас Миклоша? Вас, надеюсь, не затруднит подождать вон в том кафе? Двойной мокко был бы сейчас как нельзя кстати, не так ли?
Катрина в ответ лишь кивнула, не подвергая сомнению внушенную ей мысль.
Миклош зарычал сквозь стиснутые клыки.
– Ну‑ну, Миклош. Нельзя так распускать себя перед смертными.
– Что тебе нужно, Предатель? – спросил Миклош негромко и так мрачно, насколько мог, учитывая, что сзади за шею его крепко держала не только рука, но и сила, намного превосходившая его собственную.
– Что за дурные манеры! – отозвался все тот же голос. – Похоже, Дестрати так и остались средневековыми варварами.
Хватка Каиля ненамного ослабла, и Миклош смог развернуться.
Рослый – намного выше его – мужчина, в темном костюме, с глазами цвета прозрачной морской волны, невозмутимо встретил его взгляд. Длинные каштановые волосы были высоко стянуты черной кожаной лентой в небрежно покачивающийся конский хвост.
– Каиль, – предостерегающе процедил Миклош.
– По нынешним временам – Кайл, – поправил, усмехаясь, старший вампир. – Я бы представился официально, как того требует этикет, но вижу, что ты уже знаешь меня. Равно как и я тебя. И должен сказать, Дестрати, что учуять тебя было проще простого.
С этими словами Кайл оглянулся на кафе, а затем снова перевел взгляд на Миклоша. Намек был более чем ясен.
Насупившись, Миклош отвел глаза.
– Тебя это не касается, – буркнул он и снова взглянул на Кайла. – И, будучи Дестрати, я должен был бы прикончить тебя на месте.
Кайл громко расхохотался:
– Не думай, что мне неизвестно, зачем ты явился в Лондон и как долго ведешь тут поиски, – проговорил он, явно забавляясь. – Я терпеть не могу прибегать к убийству, когда есть другие способы уладить дело. А кроме того, что сказала бы прелестная Катрина, если бы я расправился с тобой и оставил ее в одиночестве? Кажется, сейчас про женщину, которую мужчина бросил во время свидания, говорят, что ее «продинамили»? Весь остаток своей недолгой смертной жизни она гадала бы, куда ты исчез, что она сделала неправильно и чем вызвано твое исчезновение. Ведь она, знаешь ли, винила бы во всем именно себя. Этот случай оставил бы неизгладимый след в ее прелестной душе. Надо же – как быстро возникла такая глубокая привязанность. Посмею ли я вторгнуться в запретную область? Быть может, она – твоя… – Кайл непринужденно увернулся от яростного броска Миклоша, – …родственная душа? – продолжал он с таким видом, словно ничего не произошло. – Какая жалость, что ты уже… – он опять увернулся от удара, и вновь без малейших усилий, – …променял собственную душу на бессмертие.
– Миклош! Ты идешь?
Голос Катрины ворвался в сознание Миклоша и мгновенно успокоил его. Он опять повернулся к Кайлу, однако старший вампир словно растворился в воздухе.
И тем не менее он был где‑то неподалеку, Миклош знал это. Но… Катрина ждет его. Как это странно, непривычно – знать, что кому‑то небезразлично, где ты и придешь ли к нему.
Миклош знал, что Каиль‑Кайл обитает в Лондоне. Именно поэтому он, Миклош, и прибыл сюда. Он провел в этом городе уже несколько месяцев, пытаясь выследить Предателя, чтобы доставить его на суд Совета.
Вампиры – эти заблудшие души – существовали, не враждуя ни с кем, кроме себе подобных.
У каждого вампирского клана имелись свой собственный Совет и свой собственный свод законов.
Кайл был отверженным для всех кланов.
Если Миклош сумеет доставить Предателя на суд Совета, он станет адъютантом предводителя Дестрати – не самого крупного, но зато самого влиятельного среди вампирских кланов. Прежний адъютант суверена погиб столетие назад в поединке с соперником, и сейчас по левую руку от Доминика восседает Сарина.
Поговаривали, будто они любовники, однако Сарина завоевала свой чин в честной схватке.
Никто иной не может заполучить этот чин, не бросив ей вызова. Кроме того, именно Сарина, будучи и адъютантом суверена, и первой по положению женщиной клана, выбрала бы Миклошу нареченную, если бы он объявил, что готов сделать этот шаг.
Нареченные отбирались из особой группы смертных женщин, которым под силу было нести бремя бездушного и бессмертного существования. Покорных, кротких, безупречных красавиц, которые таковыми и останутся на протяжении всей вечности и никогда не усомнятся ни в положении своем, ни в предназначении.
Катрина к этому избранному кругу не принадлежала. Да, она красива, но совсем не во вкусе Сарины. Все избранницы Сарины были похожи друг на друга. Что делать Миклошу, если он хочет сам избрать себе нареченную?
Приходи к полуночи в Каунти‑холл, и я скажу, что тебе делать.
Голос Кайла прозвучал в мыслях Миклоша так неожиданно, что он едва не застыл на пороге кафе, где стояла, дожидаясь его, Катрина – с двумя чашками коричневого напитка, увенчанного шапкой пышной белой пены.
Господи, питье смертных. Да еще вдобавок и мерзкое. И Катрину еще удивляло, почему он не ходит на свидания!
Миклош собрался с духом мысленно ответить Кайлу.
Он еще не успел задать вопрос, как получил ответ.
Разумеется, ты можешь взять ее с собой. На самом деле было бы совсем неплохо, если бы она, пока все не закончится, не отходила от тебя ни на шаг.
Миклош был заинтригован, но отчего‑то вдруг испугался. Много, очень много времени прошло с тех пор, как он в последний раз испытывал страх. Он же бессмертный. С какой стати ему чего‑то бояться?
Потом Миклош сообразил, что боится вовсе не за себя. За Катрину. Боится ее потерять.
Разве это не значит – бояться за себя самого? – осведомился в его сознании голос Кайла.
Сгинь, Предатель! – мысленно огрызнулся Миклош. – У меня свидание.
Смех Кайла, раздавшийся в его сознании, прозвучал едва слышно, но тем не менее он его услышал.
Погоди! – неожиданно для себя взмолился Миклош. – Катрина предлагает мне напиток смертных. Что мне делать?
Разбирайся сам, Дестрати.
Голос Кайла превратился уже в едва различимый шепот, однако Миклош понял смысл его реплики.
Он может рассчитывать только на собственные силы. Усевшись на табуретку из бара, Миклош задумчиво разглядывал содержимое своей кружки.
– Знаешь, мне на самом деле не очень хочется кофе, – признался он, отодвигая свою чашку.
– И мне тоже, – отозвалась Катрина. Растерянно посмотрела на свою чашку и поставила ее на стойку рядом с его. – Я даже не пью кофе. Не понимаю, с какой стати я вообще зашла сюда и заказала нам кофе.
– Где ты живешь? – спросил Миклош.
Катрина окинула его пристальным взглядом.
– А ты времени зря не теряешь, – сухо заметила она.
Будь Миклош обычным человеком, он, уязвленный таким обвинением, покраснел бы до корней волос.
– Я… я вовсе не имел в виду, что…
Катрина улыбнулась и утешающим жестом погладила его по щеке. Он так обиделся, так явно пал духом. Щека у него оказалась прохладная и гладкая.
Прикосновение Катрины. Сколько же лет миновало с тех пор, как хоть кто‑нибудь, смертный ли, бессмертный, касался его только ради того, чтобы к нему прикоснуться? Да, конечно, в женщинах, готовых это сделать, недостатка никогда не было (правду говоря, и в мужчинах тоже – для любителей такого рода развлечений, к каковым Миклош не относился). Однако этот случай был совсем иной. Катрина коснулась его по собственной воле.
Свободная воля.
Миклош прикрыл глаза, вспоминая, каково это – иметь свободу воли. Свободу воли, которая неразрывно связана с душой.
Он даже не заметил, как Катрина, шагнув к нему, проскользнула между его расставленными коленями, – настолько легко и непринужденно это произошло. Руки Миклоша обвили ее талию – так естественно, словно он заключал Катрину в объятия каждый день своего существования.
Девушка обхватила ладонями лицо Миклоша, пальцы ее скользнули в его волосы. Миклош чуть запрокинул голову, наслаждаясь ее прикосновением. А затем Катрина поцеловала его. Это был нежный, робкий, почти целомудренный поцелуй.
– Прощальный? – спросил Миклош, открыв глаза и взглянув на Катрину, которая тут же торопливо отстранилась.
Она кивнула, не в силах пускаться в объяснения. У нее есть Дэн, и в ее намерения вовсе не входит провести ночь со знойным незнакомцем, чтобы наутро расстаться с ним навсегда. Этот парень – настоящий ходок, у него это на лбу написано, и она, Катрина, чуть не попалась на его удочку. О чем только она думала? Да в том‑то и дело, что не думала совсем. Какие только безумства не творят люди на отдыхе!