«Человек (греч. – , от – вверх, – обращать и – лицо, взор) – существо, имеющее лицо свое обращенным вверх, к небу, как цели бытия и будущему жилищу; или имеющий чело обращенным кверху (внешнее отличие от безсловесных животных); некоторые производят от и – смотреть вверх»[68]. Чело-век – чело (лицо-личность, ум, дух) обращено в век (в вечную жизнь).
На протяжении всего Евангелия Спаситель утверждает высочайшее достоинство человеческой личности, а также неизмеримое превосходство природы человека над природой животных. Например: «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?» (Мф. 6: 26; см. также: Лк. 12: 24); «Сколько же лучше человек овцы?» (Мф. 12: 12).
Священное Писание говорит о создании человека по образу и подобию Божию, чем он неизмеримо превосходит животных, а потому должен господствовать над ними: «И сказал Бог: сотворим человека (как лицо-личность) по образу Нашему (Лиц Святой Троицы) и по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над зверями, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле» (Быт. 1: 26). На истине о сотворении человека по образу и подобию Божию строится вся святоотеческая антропология.
Образ Божий Святые Отцы усматривали именно в присутствии в человеке духовного начала – личности [69]. А подобие Божие в человеке – это возможность уподобления Богу, способность жить духовно – как личность. «Образ Божий состоит в естестве души, – говорит святитель Феофан Затворник, – а подобие – в свободно приобретаемых ею богоподобных качествах. То, что наша душа невещественна, проста, духовна и разумно-свободна – это относится к образу Божию. А когда она должным употреблением разума и свободы позн а ет истину и станет искренно содержать ее, сердце же украсит всякими добродетелями, тогда сии качества составят в ней подобие Богу»[70]. О соотношении образа и подобия Божия в человеке очень точно говорит и афонский старец Иосиф Исихаст: «Если божественных даров не имеешь, то знай, что и подобием Господа нашего не владеешь! Если же душу свою оскверняешь, то и образ Божий в себе помрачаешь, на адский мрак себя обрекаешь!»[71]
Если образ дан человеку раз и навсегда и не может быть уничтожен, то подобие зависит от свободного выбора человека, от направления его воли.
«Бог есть Существо абсолютно свободное; и душа человека имеет свободу воли. Потому человек может желать, но может и не желать быть подобием Божиим, ибо это зависит от свободного желания самого человека, от направления его свободной воли. Подобие Божие зависит от направления душевных способностей. Оно требует духовной работы человека над собою. Если человек стремится к истине, к добру, – к правде Божией, то он становится подобием Божиим. Если же человек любит только самого себя, лжет, враждует, делает зло, заботится только о земных благах и думает только о теле своем, и не заботится о душе своей, то такой человек перестает быть подобием Божиим (т. е. похожим на Бога – Отца своего Небесного), а делается похожим в своей жизни на животных (это скотоподобие и звероподобие. – Авт.) и может окончательно уподобиться злому духу – диаволу (это уже демоноподобие. – Авт.)» («Закон Божий»).
Образ дан как реальность, а подобие дано как возможность; первое дано, а второе задано. Образ – это форма, а подобие – содержание. Подобие – это красота образа Божия в человеке, которая может быть изменена грехом, образ Божий может быть искажен. Может остаться только форма, без содержания. Человек может отказаться от духовной жизни, то есть от жизни своей личности, он может выбрать смерть, а не жизнь. «Это та жизнь, о которой сказал Моисей, когда жил, к народу, говоря: избери себе жизнь, чтобы жить» (3 Езд. 7: 59); ср. Втор. 30: 19). «Бог, сотворивший человека, есть истинная жизнь; поэтому, кто утратил подобие Божие, тот утратил и общение с жизнью» (святитель Василий Великий). Не жить как духовная личность – значит отрицать замысел Божий о себе как Его образе и подобии.
Но личностью можно быть только тогда, когда в других признаешь личность. «Сия есть заповедь Моя, – говорит Христос, – да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего» (Ин. 15: 12-15). Само слово «друг» подразумевает признание и принятие личности «другого», другой личности.
Обретение своей личности происходит через отношение к другой личности. И это отношение – любовь. «Если любви не имею, я ничто», – говорит апостол Павел (см. 1 Кор. 13: 2). Другого отношения здесь быть и не может, так как всякая нелюбовь будет уже не отношением к другой личности, а отрицанием ее. Ведь как можно относиться к тому, что отрицаешь?
Главная потребность, заложенная Творцом в человека, – это потребность в личном общении, то есть в любви. Вот почему Святые Отцы говорят, что Бог – наша жизнь, и также говорят, что наш ближний – наша жизнь. Этим они указывают на то, что жизнь нашей личности – это личное общение с другими личностями. Поэтому главной Божественной заповедью, согласно Евангелию, является двуединая заповедь о любви: любви к Богу и любви к ближнему. Эта заповедь отождествляется в Евангелии с вечной жизнью, например: «И вот, один законник встал и, искушая Его, сказал: Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Он же сказал ему: в законе что написано? как читаешь? Он сказал в ответ: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя. Иисус сказал ему: правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить » (Лк. 10: 25-28). Значит, если человек не удовлетворяет эту свою главную потребность, свое стремление к личному общению, то он теряет жизнь вечную.
«Кто не любит Бога, тот не любит ничего» (старец Паисий Святогорец). Любя Бога и ближних, человек обнаруживает и истинную любовь к самому себе. Напротив, нелюбовь к другим показывает, что человек не любит, не видит и потому отрицает самого себя. «Души, – говорит преподобный Исаак Сирин, – пока осквернены и омрачены, не могут видеть ни друг друга, ни самих себя » («Слова подвижнические», слово 17).
Как известно, «Слова подвижнические» святого Исаака Сирина – одна из самых любимых книг прп. Серафима Саровского, старца Паисия Святогорца (как и его учителя иеросхимонаха Тихона), старца Иосифа Исихаста и других афонских подвижников. Мы еще не раз будем цитировать эту книгу.
С этим связано и православное понимание природы зла: оно не есть бытие, а отсутствие бытия. Зло «не имеет сущности» (святитель Григорий Богослов), оно, по словам преподобного аввы Дорофея, есть «онтологическое ничто». Святитель Василий Великий учит: «Не представляй себе, будто бы зло имеет особенную свою самостоятельность. Зло есть лишение добра. Сотворен глаз; а слепота произошла от потери глаз. Поэтому, если бы глаз по природе своей не подлежал порче, не имела бы места слепота. Так и зло не само по себе осуществляется, но следует за повреждениями души» («О том, что Бог не виновник зла»). На это же указывает святитель Григорий Нисский: «Зло не существует онтологически, оно проявляется в предрасположенности души», то есть в направлении свободной воли.
Обладая сознанием и свободной волей, человек, в отличие от животных, может выбрать как должное (признание других личностей, любовь), так и не должное (путь своеволия, духовного отчуждения, что само по себе и есть зло). Человек, идущий по пути своеволия наперекор естеству, погружается в противоестественное, уродливое, неистинное бытие, бытие чудовища, воплощающее в себе появившееся благодаря ошибочному направлению свободной воли зло.
Актом своей воли существо личное может выбрать звериность, отказаться от признания и принятия других личностей, от любви, от общения, а значит, от жизни духовной, свободно-личной, то есть от жизни своей личности. Поэтому Евангелие говорит, что человеку, сознательно и решительно отвергающему свет и добро и выбирающему тьму и служение злу, лучше было бы и не родиться (Мф. 26: 24; Мк. 14: 21). Согласно Священному Писанию, человек может быть «тьмой»: «Вы были некогда тьма, а теперь – свет в Господе» (Еф. 5: 8), – говорит апостол Павел христианам. «Зло не есть что-либо другое, – пишет преподобный Иоанн Дамаскин, – кроме лишения блага, подобно тому, как и тьма – лишение света; ибо благо есть свет духовный, а зло есть тьма духовная»[72].
Зло – это отчужденность. Преподобный Макарий Великий говорит, что «для Бога зла не существует» (ибо в Нем нет отчужденности), но для нас оно есть – как пребывание вне общения с Богом. Невозможно не быть во тьме и грехе тому, кто не имеет общения с Богом, то есть кто не имеет Божественной благодати. Слово «ад» и означает – «место, лишенное света», то есть – тьма, пустота. Как учат Святые Отцы, главное мучение – отсутствие общения с Богом.
«Многие безрассудные, – рассуждает святитель Иоанн Златоуст, – желают только избавиться от геенны. Но я считаю гораздо мучительнейшим геенны наказанием не быть в оной славе. И тому, кто лишился ее, думаю, плакать должно не столько о геенских мучениях, сколько о лишении небесных благ. Ибо это одно есть жесточайшее из всех наказание».
«Пустым пустое, а полным полное», – говорит Господь в Священном Писании (3 Езд. 7: 25). Только на личностной основе существует возможность самореализации духа. Утрата любви ведет к замиранию жизни духа, а значит, теряется жизнь вечная, которая необходимо носит личностный характер. Вне личного общения дух человека остается нереализованным, потерявшим смысл и предназначение своего бытия. Человек тогда становится «пустым». Это и есть вечная погибель и смерть духовная, а также «смерть вторая» (Откр. 20: 6), которая начинается уже здесь, на земле.
«Предоставь мертвым погребать своих мертвецов», – говорит в Евангелии Христос Своему ученику (Мф. 8: 22), указывая этими словами на то, что живые люди могут быть мертвыми по своему духовному состоянию. «Человек, не имеющий полного упования на Господа, не верящий Ему, уже мертв» («Духовные беседы и наставления старца Антония», часть 2-я). Вечные мучения грешников, согласно церковному учению, будут состоять именно в мучительнейшем ощущении пустоты и томления в сердце, поскольку смерть духовная есть разрыв общения с Богом, отчуждение от животворной Божественной светлости. Поэтому адские мучения – это не просто наказание за недолжное поведение, это состояние, ужасное состояние отчужденности от Бога и других личностей, в котором пребывают непокаявшиеся грешники и падшие ангелы. «Идите от Меня, проклятые, в огнь вечный, уготованный диаволу и ангелам его» (Мф. 25: 41).
Грех отчуждает человека от Бога. «Грех есть отпадение от Бога, одно мгновение греха – и отпадение» (святой праведный о. Иоанн Кронштадтский)[73]. Человек является настоящим человеком единственно с Богом. Отдаляясь от Бога, человек уходит и от самого себя, теряет свое собственное лицо, деперсонализирует себя. В житии святого мученика Патрокла (17 августа ст. ст.) повествуется о том, как сей мученик обратился к императору-язычнику, принуждавшему его поклониться идолам, с такими словами: «Ты имеешь богатства земные, скоропреходящие, но ты нищ, ибо ты не имеешь самого себя, так как ты не стяжал в сердце своем святой веры в Господа нашего Иисуса Христа; посему ты будешь осужден Судиею праведным, – Богом, на мучения вместе с отцом твоим, – диаволом».
«Вы как бы не Меня оставили, а вас самих, говорит Господь» (3 Езд. 1: 27). Оборотной стороной отчужденности от Бога является самоубийство. Уподобляясь животным, люди, словно одержимые злыми духами евангельские свиньи, устремляются в бездну небытия (ср. Лк. 8: 26-39). « Шестая заповедь гласит: Не убий (Исх. 20: 13), – пишет архимандрит Рафаил (Карелин). – Но мы безпрерывно убиваем свой собственный дух… И каждый день, отданный только земле, есть каждодневное самоубийство… Не убий – значит выбери жизнь»[74].
Спастись – значит найти Бога и самого себя. «Царствие Божие внутри вас», – говорит Спаситель (Лк. 17: 21). Согласно одному из древних христианских апокрифов, Господу принадлежат такие слова: «Тот, кто нашел самого себя, – мир недостоин его» (Евангелие от Фомы, 115)[75]. «Находясь вдали от Бога, – говорит старец Паисий Святогорец, – человек находится вне себя. Посмотри, в Евангелии написано, что блудный сын «придя в себя, сказал: пойду к отцу моему» (Лк. 15: 17-18). То есть блудный сын решил возвратиться к отцу, придя в себя, покаявшись. Живя во грехе, он был без разума и смысла, поскольку грех – вне здравого смысла»[76]. «А отец сказал: … станем … веселиться, ибо сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся » (Лк. 15: 24).
Православие дает возможность при помощи благодати Божией избавиться от рабства греху и от звериности и возвратиться к себе, а от себя к Богу, снова сделаться богоподобной духовной личностью. По словам святителя Феофана Затворника, спасение состоит в восстановлении в человеке образа и подобия Божия[77].
«С Богом примирение и сроднение невозможны для нас, если мы наперед не возвратимся к себе и не войдем внутрь от вне. Только внутренняя жизнь есть истинно-христианская жизнь. О сем свидетельствуют все Отцы» (наставление Никифора Монаха)[78].
Можно сказать, что Церковь – это Божественная мастерская, где созидается духовная личность, а Евангелие – практическое руководство, каким образом человек может стать духовной личностью. На созидание в человеке богоподобной личности направлены все без исключения Божественные заповеди (как ветхозаветные, так и – в особенности – новозаветные), а также все установленные Церковью правила, обычаи, распорядок и благочиние (особенно правила и распорядок монашеской жизни, как жизни равноангельской). А «когда человек с помощью Божественной благодати вновь обретет свою личность, – говорит афонский старец Иосиф Исихаст, – так что смертное сие облечется в безсмертие (1 Кор. 15: 54), по слову апостола Павла, и будет, так сказать, поглощено жизнью (см. 2 Кор. 5: 4)», тогда уже «становятся ненужными закон, заповеди и распорядок», «тогда поистине праведнику закон не лежит (1 Тим. 1: 9)»[79].
На зарождение, развитие и поддержание в человеке жизни духовной, личной направлены все церковные таинства и обряды, начиная с таинства святого Крещения. В этом таинстве восстанавливается образ Божий в человеке: он умирает для жизни «звериной», то есть плотской и греховной, и Духом Святым оживает как духовная личность, получая силы для жизни духовной и святой. Христос, явившись апостолам после Своего славного воскресения, «дунул и говорит им: примите Духа Святаго» (Ин. 20: 22). По изъяснению Святых Отцов, это дуновение означало восстановление в человеке образа Божия, данного человеку при его сотворении (когда Бог «вдунул в лице его дыхание жизни») и искаженного грехопадением. Поэтому после дуновения Спаситель сказал Своим ученикам: «Кому простите грехи, тому простятся. На ком оставите, на том останутся» (Ин. 20: 23). Вот почему таинство покаяния Святые Отцы назвали «вторым крещением».
«Полное вступление в Православную Церковь осуществляется через участие в трех основных Таинствах: Крещении, Миропомазании и божественной Евхаристии.
Крещение есть духовное рождение человека. Оно есть рождение «свыше», которое присоединяет человека к Церкви и записывает его в Царствие Небесное: «аще кто не родится водою и Духом, не может внити во Царствие Божие» (Ин. 3, 5). Таинство Крещения создает начало истинной жизни. «Начало жизни для меня Крещение, и первый день жизни – день нового рождения», – пишет Василий Великий («О Святом Духе»). Такая характеристика Крещения, с одной стороны, показывает принципиальную его важность для истинной жизни человека, а с другой стороны, отмечает необходимость продолжения и доведения до конца этой новой жизни. Крещение освобождает человека от рабства греху и открывает путь к бытию «по подобию». Но шествие по этому пути становится возможным только по благодати Святого Духа. Поэтому с Таинством Крещения сопряжено и Таинство Миропомазания.
Если Крещение вводит в жизнь во Христе, то Миропомазание подает энергию для осуществления этой жизни. Как отмечает святой Николай Кавасила, Миропомазание соделывает духовные дарования для каждого человека соответственно его готовности («О жизни во Христе»).
Третье главное Таинство, в котором и осуществляется цель двух предыдущих Таинств – это божественная Евхаристия, которая представляет собой последнее и главное Таинство Церкви. «Никто не может преступить далее его или прибавить что-либо. Ибо первое Таинство, то есть Крещение, явно нуждается во втором, а второе в этом последнем. Но после Божественной Евхаристии уже не существует ничего другого, куда нам следует двигаться, но подобает остановиться здесь и подумать, как мы сохранили до конца наше сокровище… После умащения миром мы идем к трапезе, и это есть предел жизни, так что никто из дошедших уже не будет нуждаться во взыскуемом (человеком) благоденствии» (святой Николай Кавасила, «О жизни во Христе»).
Итак, в этих трех Таинствах – Крещении, Миропомазании и божественной Евхаристии, которые неразрывно связаны друг с другом, таинственно совершается воплощение человека в Церкви. В этих Таинствах человек становится причастником спасительного дела Христова и усваивает дарования Его. «Мы крестимся, чтобы умереть смертью Христовой и воскреснуть Его воскресением. Мы помазуемся, чтобы стать общниками царственного помазания обóжения. Вкушая Священнейший Хлеб и испив из Святейшей Чаши, причастились той же Плоти и той же Крови, которую восприял Спаситель. Так мы связаны с Тем, Кто воплотился за нас, обóжился как человек, умер и воскрес» (святой Николай Кавасила, «О жизни во Христе»)» (Георгий Мандзаридис, «Глобализация и глобальность: химера и истина»).
Достоевский утверждал: «Все тайны личности, то, как довести себя до совершенства, даны Православием». «Личное самосовершенствование, – говорил он, – есть не только начало всего, но и продолжение всего, и завершение всего»[80]. Наши мысли, слова и дела в каждый миг нашей жизни или созидают в нас личность, делая ее богоподобной в соответствии с Божественным замыслом, или разрушают ее. И после телесной смерти наше существование не прекратится. Что здесь выстроим – так и там жить будем.
Спастись – значит спастись, освободиться от звериности. Человек должен найти себя среди чуждого, вторгшегося в него, обступившего со всех сторон. А чуждое – это грех, то есть – огреха, ошибка в поиске, неправильно выбранный путь (в греческом языке слово «грех» – амартиа – буквально означает «промах»). Грех убивает человека, делает его духовным мертвецом (см. Еф. 2: 1). Всякий грех и всякая страсть – это усыпление, погашение, отрицание духа. Не случайно Святые Отцы называют страсти «мысленными зверями»[81]. «В мысленной силе души, – говорит святой Григорий Синаит, – рождаются и действуют помыслы, в раздражительной – зверские страсти, в вожделетельной – скотские похоти, в уме – мечтательные воображения, в рассудке – мнения»[82].
Грех – это всегда звериность, «зубы его – зубы львиные, которые умерщвляют души людей» (Сир. 21: 3). Основание и следствие греха – отчужденность от других личностей. Вот почему сказано: «Кто делает грех, тот от диавола» (1 Ин. 3: 8). Святые Отцы говорят, что корень всех грехов – гордость, но разве гордость не есть самость (по выражению святителя Феофана Затворника), и разве самость не есть закрытость, отчужденность?
Из Священного Писания и святоотеческого учения мы знаем, что спастись невозможно без покаяния. Покаяние – это признание присутствия в себе отчужденности, соединенное с искренним желанием от нее освободиться. Суть покаяния – ненависть к вторгшейся в нас звериности, то есть отречение от нее, решительный отказ от отчужденности. Вот почему, по учению Святых Отцов, человек узнает, что получил отпущение грехов своих тогда, когда «ощутит в душе своей, что совершенно, от всего сердца, возненавидел грехи, и когда явно дает себе направление противоположное прежнему» (св. Исаак Сирин, слово 18). Отсюда становится понятным смысл евангельского призыва: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное!» (напр., Мф. 3: 2; 4: 17) – ибо в этом Царстве нет места звериности и отчужденности.
В одной из книг о старце Паисии Святогорце встречаем следующие слова этого старца, в которых раскрывается суть покаяния: «Людям, приходящим ко мне за советом, я советую:
осознать свою отчужденность от Бога;
покаяться в ней, и смиренно поисповедаться»[83].
Если человек руководствуется эгоистическим принципом «живу для себя», не живя для себя в подлинном смысле, то он проводит полуживотное «существование», живет для себя как «физической особи», а не как человека. Выдающийся русский мыслитель XIX века П. Е. Астафьев четко указывал на этот основной и неизбежный выбор для каждого человека: или человек как «физическая особь» (то есть, по сути, «недочеловек»), или «человек как духовная личность» (из книги П. Е. Астафьева «Из итогов века»)[84]. Особь, строго говоря, не имеет ничего действительно своего, все в ней стадное.
Что такое «мир сей»? По словам преподобного Исаака Сирина, «слово «мир» есть имя собирательное, обнимающее собою так называемые страсти», «мир есть плотское житие и мудрование плоти» («Слова подвижнические», слово 2).
Мы вынуждены писать в данном и подобных случаях «мир», хотя, строго говоря, следовало бы писать «мiр», как это было до кощунственной большевистской (большевицкой) реформы русского языка. Тогда слово «мир» означало: мир духовный, душевный, благодатный. Если же в этом слове стояла буква «i», то «мiр» имелся в виду: материальный, вещественный, суетный, земной. В то же время, мы посчитали возможным в данном труде вместо приставки «бес», появившейся в русском языке в результате той же «реформы», писать приставку «без», дабы не радовать того, кто той приставкой поминался бы.
Как было показано выше, всякая греховная страсть – это обезличивание, звериность, отчужденность. Значит, «мир сей» – это стихия безличная, стихия духовного озверения и отчужденности. «Мир есть пещера и ложе, где рождается и воспитывается зверь» (святитель Феофан Полтавский).
«Мир сей» есть отчужденность. Поэтому Христос, совершенно свободный от греха и отчужденности, и сказал Своим ученикам (а в их лице и всем верующим в Него): «Дерзайте, ибо Я победил мiр» (см. Ин. 16: 33). Это значит, что Христос победил отчужденность, ибо Он есть Любовь (ср. 1 Ин. 4: 16). Так и «всякий, рожденный от Бога (т. е. уподобляющийся Богу в любви), побеждает мiр» (1 Ин. 5: 4).
Суть внутреннего делания и духовной брани православного подвижника заключена в борьбе со звериностью в себе, в преодолении ее, в победе над ней, в постепенном выдавливании из себя яда отчужденности. По своему «внутреннему человеку» он «находит удовольствие в законе Божием» (см. Рим. 7: 22), то есть в законе личного общения. Но в то же время он видит «в членах своих и иной закон (т. е. вторгшийся в богозданную природу человека и исказивший ее закон отчужденности), противоборствующий закону ума его (т. е. закону духа, закону личности) и делающий его пленником закона греховного, находящегося в членах» его(Рим. 7: 23).
Если духовный человек совершит грех, то он явственно ощущает в себе его последствия, ощущает перемену своего состояния после совершенного греха, отчетливо видит вошедшую в него посредством греха отчужденность и звериность. Плотской человек, совершая грех, не ощущает в себе перемену состояния, как ощущает то духовный, потому что плотской всегда пребывает в смерти духовной, то есть в состоянии отчужденности и звериности. Чтобы спастись, человек должен увидеть в себе звериность, совершенно возненавидеть ее и, при помощи благодати Божией, исторгнуть ее из себя, как нечто чуждое. Тогда восстановится в нем образ Божий, и он начнет жить как богоподобная духовная личность.
«Безстрастием человек возстановляет в себе образ Божий», – учит святитель Василий Великий. Ведь, как говорит преподобный Исаак Сирин, «по природе душа безстрастна», и если «добродетель есть естественное состояние души», то «страсти суть нечто придаточное, в них виновна сама душа» («Слова подвижнические», слово 3). Страсти, по учению Исаака Сирина, это терния на земле нашего сердца; эту землю мы должны возделывать, исторгая терния страстей. Святые как раз и были такими людьми, которые, насколько это возможно было в условиях земной жизни, возвращались к первозданному состоянию. «Все святые, – говорит преподобный Симеон Новый Богослов, – до самой крови стали против греха, вменяя ни во что настоящую жизнь, и претерпели различные виды смерти, чтобы от мира собраться самим к себе и к Богу, и соединить в себе раздранныя части естества»[85].
«Тайна человеческого существа, – учит выдающийся сербский богослов ХХ века преподобный Иустин (Попович; †1979), – равна тайне пшеничного зерна: если человек замурует себя в коконе себялюбивого эгоизма и затворится в нем, то останется сам, останется в одиночестве, отчего усохнет и погибнет, но если зерно своего существа чрез подвиг веры посеет во Христе и зерно это умрет в Нем, то тогда зерно это оживет, прорастет и даст много плода… Идеального совершенства и абсолютной полноты личности человек достигает тогда, когда полностью соединяется с чудесной Личностью Богочеловека Христа»[86].
ХРИСТИАНСКАЯ ЭТИКА И СОЦИАЛЬНЫЕ ЦЕННОСТИ
«Христианская этика является в личности человека, то есть там, где рождается или умирает любовь. И основанием христианской этики становится воля личного Бога, Который есть источник любви. Христианская этика выявляется в человеческой личности, и на этом основании распространяется на общественные, экологические и прочие подобные проблемы. Личность всякий раз становится основой и горизонтом проявления этики. Ценности и правила, которые при этом образуются, – это вторичные производные этики, что не означает, что они перестают быть важными.
Сведение христианской этики только к так называемой социальной этике, а с недавнего времени – к биоэтике, выражает соответствующее сведение и христианской, и вообще человеческой жизни к простейшим инстинктам, что подтверждает наша эпоха. Так как предметом христианской этики была и остается личность, то любое отвлечение этики от личности и от перспективы, которую Церковь открывает перед личностью, может иметь тяжкие последствия. Только когда основание остается устойчивым, христианская этика может действовать верно, ибо она имеет целью направить человека за пределы тварности и вообще за пределы любых человеческих условностей.
Исчезновение личности и личных отношений, презрение к природе, господство машин и технократической организации жизни, механистическое рассмотрение самого человека и соответствующее к нему отношение со всеми последствиями и осложнениями, которые этим вызваны, – все это создало первоочередные и неразрешимые проблемы.
Когда личность сведена к своей индивидуальности и рассматривается только как частица большого социального целого или как совокупность биологических функций, естественно, этика будет крайне упрощена или даже исчезнет совсем. Аристотель, например, рассматривал индивидуум как часть полиса (государства), и соответственно, этику как часть политики. У него широта этики вмещена в границы политики. Но когда личность рассматривается как носитель всеобщей истины, носитель, выявляющий ее и указующий на нее, тогда и этика необычайно расширяется. Это и происходит в Церкви, где этика не подчиняется политике, но превосходит ее. Поэтому и говорится, что христианин должен «повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян. 5, 29). Естественно, что в этике Аристотеля на первом месте стоят ценности и правила общественной жизни, а в христианской этике – личность.