Церковь не безразлична к ценностям и порядкам общественной жизни. Напротив, она признает их важность и положительно воспринимает их. Это ясно видно из этических наставлений и увещеваний в Новом Завете. Показательно наставление апостола Павла Филиппийцам: «Прочее же, братие моя, елика суть истинна, елика честна, елика праведна, елика пречиста, елика прелюбезна, елика доброхвальна, аще кая добродетель и аще кая похвала, сия помышляйте» (Флп. 4, 8). Таким образом, нравственные принципы и критерии, которые существуют в социальной жизни людей, связуются и с евангельской проповедью, и с живым личным примером.
То же самое наблюдается и в восприятии христианством существующих общественных институтов. Брак, семья, государство, власть – все это принимается Церковью и ставится в ее собственную перспективу. Новым здесь является Христос, Который есть центральная Личность и мера суждения и оценки всех вещей. Христианин вступает в брак «о Господе» (1 Кор. 7, 39), подчиняется государству и мирским властям во имя Господне (Рим. 13, 1-7), рассматривает свои межличностные и общественные отношения «во Христе» (Гал. 3, 28). Таким образом, все ставится в перспективу ипостасного начала, то есть принципа личности, который и образует единственную основу единства мира.
Христианская этика основывается на личности, а не на безличных началах или ценностях. Большую опасность представляет отделение и отдельное рассмотрение нравственных начал и ценностей в общественной области, что обычно и характеризует так называемую социальную этику. В таком случае христианская этика отделяется от своего благодатного основания и переходит из религиозной в метафизическую или даже идеологическую плоскость. Она уже не определяется личным отношением верующего с Богом и Его волей, и основывается на принципах и идеях, которые сформировал человек. Христианин перестает связывать себя с личным Богом, Который живет и действует в мире, не памятует совестно, что соблюдает заповеди Создателя и Спасителя своего, и сообразуется с безличными ценностями, которые, независимо от их происхождения, располагаются в области идеологии.
Божественные заповеди суть воля и действование Личного Бога. Но и божественные заповеди могут легко стать общественным достоянием или как-либо иначе быть введены в общественную жизнь, так что они станут независимыми и утратят свой личностный характер. Они уже не будут рассматриваться как воля и действование Личного Бога и будут восприниматься как «объективные» религиозные ценности. Они утрачивают свой совершенный личностный характер и превращаются в сплошной набор обязанностей.
При обмирщении общества религиозные ценности могут полностью или частично использоваться как исключительно социальные ценности, с определенными возвышенными, но не обязательно религиозными свойствами. Это и происходило в широком масштабе в Европе, начиная с эпохи Возрождения, но особенно в эпоху Просвещения. Отделение общественной жизни от религии, веры и необходимость утверждения ее на новом историческом основании привело к принятию новых ценностей, которые были выдвинуты новейшей философией. Само собой разумеется, что эти ценности сохраняют очевидные христианские признаки, ибо образовались в пределах христианского мира. Но они, с другой стороны, приняли отчетливо антихристианское и уже вполне очевидное антицерковное направление, потому что было забыто их происхождение, и они уже выдвигались как нечто противоположное церковному учению.
Церковная жизнь и многовековое влияние христианства на жизнь людей сформировало ценности и обычаи, которые возвысили культуру и смягчили нравы. Верно замечено, что «Церковь была и на Востоке, и на Западе единственным в своем роде учителем всех нравственных ценностей. Все нравственные ценности современной культуры восходят к христианским истокам, более того – к Евангелию Христову» (протоиерей Георгий Флоровский, «Христианство и культура»). Но это не так важно в сравнении с личным преображением человека, что и составляет главную цель христианской нравственности и цель сотворения человека.
С богословской точки зрения критический подход и анализ ценностей оказывается полезным и необходимым. Ценности абсолютизируются и выступают как малые божества. Тем самым они дезориентируют человека, лишают его реальной цели, то есть личной связи и общения с живым и действующим в истории Богом. Привязанность к ценностям раздробляет непосредственность и полноту личных отношений. Это означает, что одновременно подвергаются дроблению личный и динамический образ христианской этики. Социологическое исследование этики может открыть путь для ее пересмотра. Нужно уничтожить идолов и дать возможность личности осуществить этику в своей жизни. Но простое социологическое исследование не спасает от опасности разлада и самочиния. Эта опасность особо ощутима в наше время.
Конечно, в любой этике существует стремление выдвинуть общие и всечеловеческие принципы для формирования человеческой нравственности. Это видно и в христианской этике с ее замечательным «золотым правилом»: «Вся убо, елика аще хощете, да творят вам человецы, тако и вы творите им» (Мф. 7, 12)
Золотое правило призывает человека поставить себя на место другого и действовать по отношению к нему так, как бы ты хотел, чтобы он действовал по отношению к тебе. Другими словами, золотое правило обращается к человеческой личности и становится действительным в осознании другого как другого и в сочувствии ему. Это правило способствует сближению людей и отменяет чуждость и одиночество. Оно созидает единство и упраздняет разрывы.
Христианская этика всегда мыслится как выражение жизни во Христе. Это особенно подчеркивается в Православной Церкви. Обособление и ограничение ее только областью социальной жизни искажает и извращает ее. Ибо тогда христианская истина отождествляется с учением о долге и об обязанностях, которые в конечном счете оказываются оторванными и даже противопоставленными духу христианской этики.
… принцип ипостаси, то есть личности. Что означает этот принцип? Он означает просто-напросто, что всякая положительная или отрицательная оценка и признание предметных составляющих жизни непосредственно связаны с личностью. Добро и зло, святость и грех мыслятся и существуют всегда в связи с личностью и ее жизнью в обществе. Нельзя, например, мыслить грех, не мысля при этом личные отношения. Вне личных отношений не существует и не может существовать реальное общение с Богом, а все начинает тонуть в небытии.
Помимо личности не могут существовать и действовать честь и безчестье, положительные и отрицательные законоположения. Все это исходит от личности и действует в связи с ней. Из личных намерений и личных целей все названное приобретает положительный или отрицательный облик и используется во благо или во зло человеку.
В тот момент, когда образуется какой-либо общественный институт или учреждается обществом какой-либо принцип, созидается новая реальность. Эта реальность сохраняет некую относительную автономию по отношению к человеку. Конечно, человек будет иметь дело с этой реальностью. Но уже само наличие этой реальности оказывает определенное влияние на ход дел, положительное или отрицательное, которым нельзя пренебрегать. Каждая эпоха содержит этот тонкий момент: независимое и безупречное функционирование оматериализованной этики. Немаловажно и то, что добро или зло овеществляются (материализуются). Конечно, личности, обладая ими, будут их использовать в соответствии со своими добрыми или злыми намерениями. Но и сами по себе эти предметы важны. Прежде всего, так нужно мыслить о нашей эпохе, когда главенствует институциональная организация общества, тогда как личность и личностные отношения постоянно ослабевают.
Главным принципом христианской этики является ипостасный принцип, то есть принцип личности. Человеческая личность представляет собой не статичную данность, но динамическое бытие. Она начинает быть с момента зачатия и продолжает свое бытие в безконечности. Но безконечность в христианстве не есть что-то безличное или сверхличное, но Личность. Точнее, это Личная Троица. Также рождение и развитие человека предполагают наличие социальной среды, которая и заключает его в своих границах. Личность не мыслится как обособленная индивидуальность, ибо она всегда существует в обществе. И истинное общество соделывается богочеловеческим обществом – Церковью. Перед лицом опасности, что человек как личность окажется похороненным под завалами генетического материала, православная христианская этика предлагает нескончаемую перспективу совершенства и обóжения человека.
Христианская этика возрастает и развивается в человеческой личности. Это ее свойство иметь в центре личность. Она говорит о непревзойденной ценности личности.
Жизнь человека не исчерпывается биологическим уровнем, но имеет и духовный уровень. Здесь и проявляется нравственный элемент жизни. Этот нравственный элемент человеческой жизни усиливается не только в благоприятных и удобных условиях, но и при неблагоприятных и весьма проблематичных условиях. Свойство человека в мире быть словесным (разумным) и самовластным существом побуждает его, с одной стороны, к соборному взгляду на жизнь, а с другой стороны, ответственной оценке и анализу факторов настоящего момента.
Человек – это не только генетический код. Необходимо переместить центр тяжести этики с противоречивых и безличных процессов к личности и отношениям личностного характера» (Георгий Мандзаридис, «Глобализация и глобальность: химера и истина»).
Общение
Да будут едино, как Мы едино
Ин. 17: 22
Когда человек определяется как «образ Божий», то это определение фиксирует главное – связь человека с Богом, факт призыва Божия к человеку. «Человек есть благодаря призыву Бога» (Х. Яннарас, «Вера Церкви»)[87]. Что это за призыв? Это призыв к единению в любви. «Человек есть личность и образ Божий в той мере, в какой он способен отозваться на обращенный к нему Божественный призыв, полный любви» [88]. Иначе говоря, человек является личностью и подобием Божиим в той мере, в какой он имеет личное общение с Богом и в какой он признает личность в других.
Единственный смысл существования человека – личное безсмертие. «Что такое безсмертие? – спрашивает великий христианский философ Исаак Сирин и отвечает: – Безсмертие – это чувствование Бога», то есть – личностное общение с Богом.
Церковь «понимает безсмертие не как некое непостижимое в своем роде «выживание» после гибели тела, но как преодоление смерти через личностное отношение между человеком и Богом »[89]. «Когда Церковь утверждает веру в жизнь вечную, речь вовсе не идет о некоем будущем «состоянии», в котором та или иная часть человека – его «душа» или «дух» – способны выжить после гибели тела. Вера Церкви есть убежденность в том, что наше существование обусловлено не естественной природой с ее психофизическими свойствами, но связью с Богом, Его любовью к каждому из нас. Вера в жизнь вечную есть уверенность в неизменности Божественной любви, конституирующей наше бытие независимо от телесной и психической деятельности организма»[90].
В то же время, как полагает, например, святитель Лука (Войно-Ясенецкий), «вечная жизнь не будет только жизнью духа, освобожденного от тела и души, а жизнью в новом Иерусалиме, который так ярко описал святой Иоанн Богослов в своем Откровении»[91]. «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое» (Откр. 21: 1-5).
Возможность вечной жизни, с одной стороны, и, с другой стороны, «перспектива смерти учит человека «беречь день», жить достойно, из глубины (ср. Пс. 129: 1. – Авт.), созерцать лучшее из сущего, радоваться всякому совершенству, богатеть духовным опытом, благодарить и радоваться полученным дарам» (И. А. Ильин)[92]. Христианское понимание безсмертия отражено в понятии «тайнорождение в смерти», которое использует И. А. Ильин. Раскрывая его, он пишет: «Смерть должна быть увенчанием жизни. Она должна явиться таким «концом», в котором уже сияло бы начало нового восхождения. Она должна быть последним шагом земного очищения, последним духовным испытанием и возрастанием человека, последним вопросом духовного познания и духовной любви, обращенным к Богу»[93].
«Всякий живущий и верующий в Меня, не умрет вовек» (Ин. 11: 26). «Слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную» (Ин. 5: 24). Богообщение – это и есть личное безсмертие, благодать – это и есть жизнь вечная, учат Святые Отцы. А окончательный разрыв общения с Богом, полное отчуждение от Него – это смерть духовная и вечная погибель.
«Часто соблюдение христианской нравственности отождествляется с принятием ценностей и следованием законам, которые в свою очередь происходят или выводятся из Евангелия и церковного Предания. Соответственно, верят, что эта нравственность упраздняется, когда этими ценностями пренебрегают, а законы преступаются. Такое воззрение можно хорошо обосновать с позиций интересов общества. Оно, вероятно, верно и полезно для общественного порядка, для нравственного приличия. Но невозможно считать его верным, и тем более достаточным, с позиции богословской. Ибо названное мнение совершенно не смотрит на связь и общение человека со Христом. А стойкость христианина в принятии ценностей и соблюдении законов, которые соотносятся с Евангелием и церковным Преданием, не принесет никакой пользы, если нет непосредственной связи и общения с Личностью Христа.
Уже в Ветхом Завете закон или заповедь Божия предстают как Его личная воля. Соответственно, преступление Закона или заповеди Божией не рассматривается как простое безчиние или нравственное отклонение, но как отвержение божественной воли или как разрыв общения с Богом. Но и формализация Закона или заповеди Божией оказывается несомненным отклонением, ибо в этом состоит сущность фарисейства. В Новом Завете личный характер общения Бога и человека получает свое логическое завершение. Сам Бог становится человеком и вступает в личное общение с человеком. Законом Ветхого Завета становится Слово, Христос. И заповедь поэтому преобразилась в благодать, принесенную Христом (святитель Мелитон Сардийский, «О Пасхе»).
Когда из поля зрения нашей совести уходит личный характер общения со Христом, мы уже не вправе говорить о христианской жизни и о христианской нравственности. Настроение, которое часто встречается в христианском мире таково, что верующий человек стремится сохранить верность освященным традицией ценностям или быть последовательным в соблюдении христианских канонов, но при отсутствии какой-либо личной связи со Христом. И это порочно.
Такое нестроение необходимо расценивать как возвращение вновь не просто к иудаизму, но к самой упадочной его форме, которая представлена в евангельских фарисеях и саддукеях.
Никто, конечно, не будет отрицать важности нравственного закона или нравственных ценностей для общественной жизни и личных отношений людей. В любом случае, личная воля Божия выражается и поддерживается в жизни людей исторически и в виде нравственного закона, и в виде нравственных ценностей. Но при всей значимости названных вещей нельзя отождествлять их с христианской нравственностью.
Когда христианин строит свою жизнь согласно любым преходящим законам и ценностям, он может быть безупречным членом общества, хорошим гражданином, порядочным семьянином, достойным человеком, но это ничего не говорит о том, какой он христианин. Не потому, что все это имеет антихристианский характер. Напротив, они очень глубоко связаны с природой человека, которая есть христианка, и произрастают в человеке благодаря многовековому влиянию на человечество учения и заповедей христианской веры. Но чтобы эти добродетели стали действительно христианскими, необходимо соединиться с Личностью Христа. Точнее, необходимо соединиться с Троическим Богом: Богом Отцом, Который открылся в мире во Христе и обновляет людей Святым Духом в Церкви.
В эпоху смешения ценностей и разрушения устоев, в которую мы и живем, наше замечание может быть расценено как излишняя роскошь. Когда все обезценивается и исчезает, когда везде царит хаос и нравственное шатание, никто не должен, мол, вдаваться в тонкости, а должен всеми мерами стараться укреплять нравственность и способствовать нравственной устойчивости людей. С этойточки зрения – это верная постановка вопроса. Но если мы желаем совершать христианское дело, то на этом мы остановиться не можем.
Сегодня, когда родителей презирают, а родню забывают, когда рвутся дружеские связи и истребляются общества, важно, что существуют люди, просто любящие друг друга. Но тем, кто стремится жить по-христиански, сам Христос говорит: «И аще любите любящия вы, кая вам благодать есть? Ибо и грешницы любящия их любят. И аще благотворите благотворящим вам, кая вам благодать есть? Ибо и грешницы тожде творят» (Лк. 6, 32-33).
Христианство не преследует цели заботиться о благополучии нашей личной, семейной или общественной жизни. Все это – последствия второго ряда. Цель христианства – освобождение человека от эгоцентризма, и в итоге причисление его к новому творению, общению обóжения. Чем больше человек закутан в свой эгоцентризм, тем труднее ему вздохнуть воздухом благодати Святого Духа. А выпутаться из эгоцентризма нельзя только каким-то соблюдением или учтивостью к каким-то ценностям, но только на основании свободного личностного общения.
Христос не призывает человека сообразовываться с законами, приказами и распоряжениями или усвоить нравственные и философские принципы. Он призывает человека следовать за Собой. И для каждого желающего последовать за Ним Бог выдвигает в качестве условия самоотречение и готовность к смерти: «Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе и возмет крест свой и по Мне грядет. Иже бо аще хощет душу свою спасти, погубит ю; и иже аще погубит душу свою Мене ради, обрящет ю» (Мф. 16, 24-25).
Христос не требует от человека такого, за что Он не воздаст многократно. Здесь Он требует от человека его самого и его жизнь. Христос просит, чтобы человек отрекся от себя, дабы следовать за Ним; чтобы он принес в жертву свою жизнь, дабы ее приобрести. Речь не идет о соблюдении законов или признании ценностей. Это не потому, что они безполезны, но потому, что сами по себе они не означают, что человек следует за Христом. Если кто-то не желает следовать за Христом и оставаться верным заповеди Его до смерти, то сколько бы законов он ни соблюл, сколько бы ценного не осуществил, ничего ценного с христианской точки зрения в этом не будет. Может быть, лучше бы человеку в таком случае вести себя беззаконно и несуразно, потому что охотнее и легче он осознал бы свою немощь и покаялся. А покаяние представляет собой перспективу (условие) и главный признак христианской жизни. И это подтверждают слова Христа: «Аминь глаголю вам, яко мытари и любодейцы варяют (опережают) вы в Царствии Божии» (Мф. 21, 31). Христос сказал: «Не приидох бо призвати праведники, но грешники на покаяние» (Мф. 9, 13).
Спасение человека осуществляется в связи его личности с Богом. А эта связь не создается от принятия закона или ценностей, даже нравственного закона и нравственных ценностей. Она создается принятием и соблюдением заповеди Божией. Заповедь Божия, как действование вечного и вечно живущего Бога, есть «жизнь вечная» (Ин. 12, 50). Это жизнь, которая побеждает смерть. Историческое существование человечества и общественный порядок нуждаются в законах, устоях и ценностях. Но все это должно помогать человеку, а не властвовать над человеком. «Суббота человека ради бысть, а не человек субботы ради» (Мк. 2, 27).
Человек не становится христианином просто оттого, что он ведет себя согласно законам и правилам, оттого, что он нравится окружающим и делает успешную карьеру. Он становится христианином тогда, когда смиряется и кается, когда разбивает скорлупу эгоизма и открывается Христу. Когда он решает следовать за Христом, отрекшись от самого себя, и хранит Его заповедь до смертного часа. Здесь проявляется природа заповеди: Заповедь Христова, отождествляемая с вечной жизнью – это двойная заповедь любви: любви к Богу и любви к ближнему.
Сейчас в нашем обществе господствует ненормальная ситуация, или, лучше сказать, хаотичная. Причины этому вовсе не социальные или нравственные, а духовные. Ибо законы и ценности социальной и нравственной жизни забыты из-за человеческой черствости, из-за духовного падения. Наша жизнь держится в пустоте, или, лучше сказать, в небытии, во зле, потому что, согласно святоотеческому Преданию, небытие тождественно злу. Зло, будучи небытием, не может появиться самостоятельно. Оно всегда использует как средство своего передвижения и продвижения нечто доброе, искажая и извращая его. Сам дьявол не по природе своей зол, потому что он творение Божие и посему наделен дарованиями от Бога. Но он извратил свою природу своим самовольным решением.
Причиной нравственного падения является духовное падение. Причиной безнравственности является духовное омертвение. Поэтому усилия по изменению положения должны предприниматься на духовном уровне.
В эпоху бездуховности, в которой мы живем, не слышится столь важного обращения к силе духа. Но пути исправления беззаконного состояния, в котором пребывает наше общество, как и саму причину, вызвавшую такое состояние, следует искать не в нравственной или социальной, а в духовной области. Ибо от нее идет всякое влияние на нравственную и социальную область.
Христианский дух не есть какая-либо безличная сила или начало. Это и не какой-то исторический или же вековечный закон. Это Бог, Который явлен в Личности Христа и пребывает в Церкви Святым Духом. И врачевание мира может быть осуществлено только на твердой связи со Христом и с Церковью.
В Личности Христа является Слово Божие как Личность и как заповедь. Он явился как Сын Божий, принесший Себя в жертву за человека, и как образ жизни, абсолютно соответствующий божественной заповеди. Новая заповедь любви не преподается только, но и воплощается в Личности Христа. И действительное ее содержание явлено в жизни Христовой. «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга, якоже возлюбих вы» (Ин. 13, 34).
Христианский дух прежде всего подается жизненно. Христианская жизнь должна выражать содержание христианской веры. Она должна поощрять других вкусить истину христианской жизни. Так что в конечном счете исправление общества – это вопрос личного исправления человека. В любом случае, каждый из нас – член общества. И исправляя самого себя, он исправляет частицу общества и одновременно созидает очаг здравия в самом своем теле.
Сейчас наше рассуждение подошло к очень тонкому моменту, где легко можно ошибиться. Когда мы рассматриваем исправление общества как вопрос личного исправления, мы прежде всего имеем в виду то, что мы не можем требовать исправления от других. Если и Бог насильно не исправляет человека, то как мы можем помышлять о чем-то подобном? Уважительное отношение к свободе другого составляет основу всякого христианского делания.
Более того, следует знать, что исправление самого себя не означает ограничения самим собой и (самозамкнутость) на себе. Человек как личность существует и развивается всегда в связи с другими личностями. Самоограничение может понадобиться на какой-то промежуток времени ради самоуглубления и самокритики. Но цель христианина – это не ограниченность в себе, но открытость всему человечеству. Монах удаляется от своих родных, от своего семейства, чтобы вступить во всемирную Божию семью. Это и есть смысл двойной заповеди любви, обращенной к каждому христианину» (Георгий Мандзаридис, «Глобализация и глобальность: химера и истина»).
Господь наш Иисус Христос «смертию смерть попрал», как поем мы во время пасхального торжества. Христова смерть, по глубочайшему изречению Литургии святителя Василия Великого, – «животворящая». «Смерть! где твое жало? ад? где твоя победа?» – восклицает апостол Павел (1 Кор. 15: 55). «Жало же смерти – грех» (1 Кор. 15: 56), то есть отчужденность. Вырвав жало греха (упразднив отчужденность) Своей крестной смертью, Христос уничтожил смерть как отчуждение человека от Бога, как отлучение от Жизни. «Благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом!» (1 Кор. 15: 57). Для этого и произошло вочеловечение Христа, Его распятие и воскресение. Поэтому на Божественной Литургии мы благодарим Господа за «вся, яже о нас бывшая (то есть за все совершенное Спасителем): Крест, Гроб, тридневное Воскресение, на Небеса восхождение, одесную (Бога Отца) седение, Второе и славное паки пришествие» (из Литургии святителя Иоанна Златоуста).
Христос потому и именуется Спасителем, что спасает нас от отчужденности, то есть от греха (ср. Мф. 1: 21: «…и наречешь Ему имя Иисус, ибо Он спасет людей Своих от грехов их»).
«Посредством креста, убив вражду (отчужденность) на нем, Христос примирил нас с Богом; и, пришед, благовествовал нам мир (мир, на языке Нового Завета, – это общение с Богом); так что мы уже не чужие (не отчужденные от Бога), но свои Богу, и устрояемся в жилище Божие Духом» (Еф. 2: 16-22). Только через воплотившегося Единородного Сына Божия получают люди истинную жизнь, жизнь вечную; «потому что чрез Него… имеем доступ к Отцу, в одном Духе» (Еф. 2: 18). Поэтому Христос и говорит: «Пребудьте во Мне, и Я в Вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не пребудет на лозе: так и вы, если не будете во Мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода» (Ин 15: 4-5). «Благодарение Богу, даровавшему нам победу (над отчужденностью) Господом нашим Иисусом Христом!» (1 Кор. 15: 58). На Литургии христианин с особенной силой и реально переживает победу Христову над звериностью и отчужденностью, участвует в этой победе.
«Се, стою у двери и стучу, – говорит Господь, – если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною (общение). Побеждающему (победа над отчужденностью) дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел с Отцем на престоле Его» (Откр. 3: 21).
«Рай, – говорит святой Исаак Сирин, – есть любовь Божия, в которой наслаждение всеми блаженствами… Древо жизни есть любовь Божия, от которой отпал Адам… Кто обрел любовь, тот каждый день и час вкушает Христа, и делается от сего безсмертным; ибо сказано: ядущий хлеб сей, который Я дам ему, смерти не узрит во веки (Ин. 6: 51, 58). Блажен, кто вкушает от хлеба любви, который есть Иисус. А что вкушающий любви вкушает Христа, сущего над всеми Бога, о сем свидетельствует Иоанн, говоря: Бог есть любовь (1 Ин. 4: 8, 16). Итак, живущий в любви пожинает жизнь от Бога, и в этом еще мире, в ощущаемом здесь, обоняет оный воздух воскресения. Сим воздухом насладятся праведные по воскресении. Любовь есть Царство; о ней Господь таинственно обетовал апостолам, что вкусят ее в Царстве Его. Ибо сказанное: да ядите и пиете за трапезою Моею в Царстве Моем (Лк. 22: 30), что иное означает, как не любовь? … И когда достигнем любви, тогда достигли мы Бога, и путь наш свершен, и пришли мы к острову тамошнего мира, где Отец, Сын и Дух Святый» («Слова подвижнические», слово 83).
«О, Пасха велия и священнейшая, Христе! О, Мудросте, и Слове Божий, и Сило! Подавай нам истее Тебе причащатися, в невечернем дни Царствия Твоего» (из «Канона Недели Святыя Пасхи»).
БОГ ЕСТЬ СОВЕРШЕННАЯ ЛЮБОВЬ (поэтому – по сравнению с Ним – «никто не благ, как только один Бог» – Мк. 19: 17), то есть Он есть любовь полностью. Значит, в Нем нет абсолютно никакого отчуждения. «И вот благовестие, – говорит апостол Иоанн Богослов, – которое мы слышали от Него и возвещаем вам: Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы» (1 Ин. 1: 5). По мысли Святых Отцов, одна и та же любовь Божия для праведников будет источником блаженства, а для грешников – источником мучения. «Мучимые в геенне, – говорит преподобный Исаак Сирин, – поражаются бичем любви. И как горько и жестоко это мучение любви! Ибо ощутившие, что погрешили они против любви, терпят мучение превыше всякого приводящего в страх мучения: печаль, поражающая сердце за грех против любви, страшнее всякого возможного наказания. Неуместна никому такая мысль, что грешники в геенне лишаются любви Божией… Но любовь силою своею действует двояко: она мучит грешников… и веселит собою соблюдших долг свой» («Слова подвижнические», слово 18). «Божественная любовь, – пишет выдающийся русский богослов В. Н. Лосский, – станет нестерпимым мучением для тех, кто не стяжал ее внутри себя»[94].