И ни в коем случае мы не сочувствуем лжеучению так называемых имябожников, которые учили, что «Имя Божие есть несотворенная энергия Божия», что «Бог пребывает в Имени Своем всем существом Своим, по неотделимости существа Божия от действия (энергии) Его», что «Имя Божие (и в особенности имя Иисус) есть сам Бог». Так учил, например, «вождь» имябожничества иеросхимонах Антоний (Булатович). И это учение, с точки зрения здравого православного образа мыслей, есть, конечно, сущее невежество.
Православный взгляд по этому вопросу таков: имена Божии обозначают Бога, указывают на Него, но сами по себе еще не Бог. Имена Божии – образы Божии (подобно иконам), возводящие мысль, внимание молящегося к Первообразу (то есть к Личности Божией), но не Сам Первообраз (не сама Личность Божия). Имена Божии, по выражению святителя Василия Великого, образуют в нас «как бы некоторое отпечатление Бога».
Имя не есть сама личность, но обозначение, символ личности. «Имена означают только сущности, а сами не суть сущности» (святитель Василий Великий, «Опровержение на защитительную речь злочестивого Евномия»). «Иное предмет, по своей природе подлежащий названию, и иное – название, обозначающее предмет. Бытие – не одно и то же с наименованием» (святитель Григорий Богослов, «Опровержение Евномия»).
Хорошую подборку материалов о лжеучении имябожничества можно найти в сборнике под названием «Православный взгляд на почитание имени Божия. События на Афоне 1913 г.», изданном в 2003 году Львовской епархией УПЦ (МП) по благословению архиепископа Тернопольского и Кременецкого Сергия. В этом сборнике, в частности, приводится следующий отрывок из письма, написанного в 1937 году видным русским богословом Вл. Н. Лосским и адресованного митрополиту Вениамину (Федченкову): «Вы ждете от меня ответа по поводу имяславия. Постараюсь очень кратко, схематически ответить на ваш вопрос, вернее, – наметить только, что я хотел бы сказать (иначе пришлось бы писать томы: столь существенна эта тема). Вопрос (догматический) об имени Божием, о словесно-мысленном выражении («символе») Божества, столь же важен, как и вопрос об иконах. Как тогда Православная формулировка Истины об иконах стала «торжеством Православия», так и теперь Православное учение об именах вместе со всеми, связанными с ним вопросами (забытое многими учение святого Григория Паламы, – благодать, молитва, подлинная «антропология», учение об уме и сердце, о «внутреннем человеке» и прочее), – должно привести к новому Торжеству Православия, к явлению новых благодатных сил и святости. Вопрос об «имяславстве» стоит где-то в глубине церковного сознания… Есть другие течения (в имяславстве), – не всегда прямо и открыто примыкающие к имяславию – представляют, тем не менее, крайнее, «имябожное» его выражение, где сама звуковая материя, так сказать «плоть» имени уже становится Божественной по природе, некоторой естественной силой (все равно, как если бы противники иконоборства стали утверждать Божественную «нетварность» доски и краски икон). Этот последний ток – в широком смысле – развертывается как софианство, где смешивается Бог и тварь… Путь к Православному разумению имяславства лежит через осторожную, еще слишком бледную формулу архиепископа Феофана (Полтавского): «В Имени Божием ПОЧИЕТ Божество» (Божественная энергия). Когда будет ясная формула, исполненная духовного опыта и «очевидная» духовно – многие вопросы сами собой отпадут, и многие сложности представятся детски простыми».
Итак, истинные христиане сегодня не желают принимать идентификационные номера взамен личных имен, не потому, что, по их мнению, их личные имена – это и есть их личности, а потому, что личные имена являются обозначением, символом их личности. Имя, другими словами, указывает на то, что человек есть образ Божий, богоподобная личность. Вот почему обвинение христиан, противостоящих надвигающемуся царству зверя, в возрождении ереси имябожничества, осужденной Церковью еще в начале ХХ века, является совершенно безосновательным и даже нелепым. (Настолько же нелепым было обвинение в «каббалистике» тех верующих, которые «боятся» цифр, «придают им значение»; хотя любому здравомыслящему человеку должно быть понятно, что если уж и считать кого каббалистами, то как раз тех, кто внедряет в жизнь людей эти цифровые имена.) Рассчитано это обвинение на то, что согласиться с ним могут те из верующих, кто плохо разбирается в вопросе о лжеучении имябожничества.
Да и учили имябожники все-таки, главным образом, об имени Божием (отсюда и их название), а православные борцы с глобализацией защищают имена человеческие, указывая на недопустимость их замены на «числа человеческие» (ср. Откр. 13: 18). Ведь пока никто еще не додумался обращаться и к Богу по номеру.
Не нужны крайности, не нужны перегибы ни в ту, ни в другую сторону. С одной стороны, нельзя говорить, что имя вообще не имеет никакого значения, и что нет никакой разницы между идентификацией посредством личного имени и идентификацией посредством цифрового кода. С другой стороны, не следует придавать имени то значение, которое ему придавали имябожники.
Если какие-то цитаты дали повод кому-то из читателей (в том числе и нашим единомышленникам в отношении неприятия цифровой кодификации) предположить, что автор сочувствует имябожничеству, просим прощения за это смущение и разъясняем, что ни в коем случае не имели в виду оправдание этого учения. Параграф, посвященный имени, начинается так: «Имя человека – это обозначение его личности…» (но не сама личность). В этих словах и заключается наша позиция. Бог есть Личность. Значит, имя Божие есть обозначение Личности Божией, но не Сам Бог. Вот наша «формула». Если же какие-то помещенные в данной книге цитаты не вполне соответствуют словам Святых Отцов, то это еще не говорит о том, что приведение этих цитат само по себе означает наше несогласие с учением Святых Отцов (да не будет этого!). Мы не «богословы-профессионалы» (по выражению старца Паисия Святогорца), наша главная задача – показать обезличивающую (звериную) сущность насаждаемой ныне во всем мире антихристианской системы и предупредить об этом народ Божий. Особенно большая ответственность в этом отношении у нас, священнослужителей. Ответственность перед Господом.
Непризнание личности
Православное христианство возрождает личность в Боге, и в этом состоит его принципиальное отличие от всех других религиозных учений. Остановимся на некоторых из них и покажем их единую направленность на непризнание личности.
Например, талмудизм. Заключая человека на всю жизнь в железный корсет правил, законов, ситуационных разрешений и запрещений, эта доктрина направлена на формирование обобщенного типа иудея. Если Евангелие в своем универсализме обращено к личности, то Талмуд обращен к этносу как к самостоятельному субъекту и высшей ценности. Поэтому для талмудической теории нет нужды ни в безсмертии души, ни в загробной жизни на небесах. Еврейский народ отверг Царство Небесное и все силы своего ума направил на осуществление всемирного мессианства, то есть на осуществление всемирного царства земного. Из этого стремления к воцарению мессии над миром проистекает вековечная война еврейства со всеми прочими народами. Мораль Талмуда рекомендует одни нормы взаимоотношений между иудеями и другие – между иудеями и остальными народами. Согласно талмудо-каббалистическому учению, Бог создал иудеев, а 72 низших духа – все другие народы мира. Талмуд учит, что только евреи – люди, неевреи – животные. Таким образом, талмудизм, исключая любовь ко всем людям как к детям единого Отца Небесного и представление о человеке как образе Божием, а также считая людей (неевреев) животными, узаконивает отчужденность и непризнание личности.
Достаточно определенно духовная сущность талмудического иудаизма раскрыта в Евангелии от Иоанна. Иудеи говорят Спасителю: «Отец наш – Бог». А Он им отвечает: «Если бы Бог был ваш Отец, то вы любили бы Меня… Ваш отец – диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего; он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины; когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи» (см. Ин. 8: 39-44). Как понимать эти слова Христа? Если в человеке нет любви (а показателем нелюбви иудеев к Богу было их отвержение Сына Божия), то для него эта личность не существует, он ее отрицает. Иудеи Бога, значит, отрицают, становясь богоубийцами еще до Креста. Слова «ваш отец – диавол» означают следующее: если в вас нет любви, то вы находитесь в области смерти, тьмы, в царстве сатаны, который и себя-то отрицает, отрицая всех остальных.
Историк В. Г. Манягин в своей статье «Каббала как мировоззрение Нового Мирового Порядка»[133]показывает, как внутри ветхозаветной церкви появилось учение, по существу, отказавшееся от понятия личного Бога. Это учение получило название «каббала» (предание). Отказ от личного Бога-Творца, утверждает В. Г. Манягин, это основа талмудо-каббалистического мировоззрения. Именно об этом и говорит Спаситель в Евангелии.
В индуизме и буддизме Бог как Живая Личность вообще отсутствует. Личностей как реалий здесь не существует вовсе, они только мимолетные формы общего безкачественного бытия. Индуистский Абсолют – Брахман – безлик и безкачествен. И человеческой личности в индуизме не существует. Теория о перевоплощении расчленяет личность на драхмы – психические элементы, которые, вновь соединяясь, образуют новый индивидуум. В конечном итоге все индивидуальные формы бытия растворяются в космическом бытии, а космическое бытие исчезает в сознании Брахмана. Человеческий дух – атман – единосущен абсолютному духу – Брахману. Человек воображает, что он есть, но на самом деле его нет – существует только один Брахман. Само понятие о множественности, о том, что существуют реально Я и Ты, отличные друг от друга, считается в индуизме иллюзорным. А можно ли любить иллюзию? Поэтому мудрец-индуист любит только свой собственный атман, мир для него вообще не существует. Это теория крайнего эгоцентризма. Таким образом, индуизм, исключая личную любовь к личному Богу и богообщение, а также превращая человека в фикцию, узаконивает отчужденность и непризнание личности.
В буддизме человеческая индивидуальность подлежит уничтожению в нирване. Само существование для буддиста является злом («жизнь есть страдание»), ловушкой, из которой нет выхода, кроме самоуничтожения, погружения в небытие нирваны, где гаснут чувства, мысли, желания, где ум, отвлекаясь от внешнего и внутреннего, погружается в бездонную пустоту, как труп погружается в могилу. Если цель христианской жизни – восстановление богообщения, утраченного после грехопадения, то цель буддизма – безличный покой смерти. В стремлении к «совершенству» буддист, как и индуист, волею идет на преодоление в себе принципа персональности и распад своей личности в неименуемом океане «Чистого Бытия» сверхперсонального Абсолюта. Таким образом, буддизм, исключая личное безсмертие, а также предлагая человеку в качестве главной цели самоуничтожение и небытие, узаконивает отчужденность и непризнание личности.
По сути, индуизм и буддизм – это язычество. Все языческие верования самым прямым образом направлены на отрицание личности. Например: «Согласно древнеиндейским верованиям, человеческая жизнь полностью зависела от безличного бога – некоей космической души, которая для пополнения своей энергии питалась человеческими сердцами и кровью. Символом этого бога было солнце, поэтому индейцы называли себя «детьми Солнца», но они поклонялись не самому солнцу, которое являлось для них всего лишь олицетворением их бога. Они поклонялись посланнику солнца – пернатому змею Кецалькоатлю, так они именовали сатану (вспомним «древнего змия» Апокалипсиса. – Авт.). Его символами были гремучая змея и изумрудно-зеленые перья птицы кецаль (указание на то, что сатана – это падший ангел. – Авт.). Расшифрованные иероглифы ацтеков рассказали, что в «праздник солнца» индейские жрецы приносили в жертву Кецалькоатлю до 20 тысяч юношей и девушек. У живых людей, рассекая грудную клетку острыми обсидиановыми ножами, они вырывали еще продолжающие ритмично сжиматься сердца (сердце, как известно, – символ «внутренней жизни», жизни личности. – Авт.). В облаках табачного дыма, воскуряемого на углях жертвенника, трепещущие сердца воздымали на ладонях к солнцу»[134]. Описанный здесь ужасный языческий обряд недвусмысленно указывает на суть всех языческих культов – духовное убийство человека сатаной.
И в житиях христианских мучеников времен гонений со стороны язычников везде присутствует один и тот же мотив – отказ почитать «бездушных идолов», которые имея уши – не слышат, имея очи – не видят и т. д. Этим безличным идолам противопоставляется Личный Бог, к Которому и обращаются мученики во время страданий всем своим существом.
Умонастроение, окрашенное переживанием человека своей тождественности абсолютному и ориентированное на утрату личного начала, в эпоху раннего Христианства проявилось в гностицизме, который справедливо называют матерью всех последующих ересей. Специфику составило то, что у гностиков определяющей стала тема знания – как самопознания. Гностики призывали найти себя и познать себя, но при этом не оставляли места для признания других личностей.
Автор научного исследования «Историко-философские вопросы гностицизма» (М., 1979) кандидат исторических наук М. К. Трофимова, сравнивая Христианство и гностицизм под углом зрения вопроса о личном начале, делает вывод об их полной несовместимости. Она пишет: «Убежденность в своей тождественности абсолютному отвращала гностика от социальности, ориентированной на признание других, влекла его к самоуглубленности, к медитативной активности… Это умонастроение не оставляло места вере в Тебя, Я все вбирало в себя. В. В. Болотов (выдающийся церковный историк. – Авт.) называл это «полуверой»[135], ибо в пределе гностик осознавал себя абсолютным, в пределе верить было некому, кроме как самому себе… Та связь верующего с Богом, на которую ориентирует христианское вероучение, свидетельствует о признании личного начала. Это проявляется, в частности, в представлении о свободе выбора, которой наделен человек. Свобода выбора между добром и злом не противоречит в раннем христианстве идее промысла. Согласно этому вероучению, от Бога – промысл и дар свободы человеку, от человека – выбор нравственного пути. Напротив, в гностицизме по сути дела нет места ни промыслу, ни дару, ни свободе в раннехристианском смысле. Не о ком радеть, некому дарить, не в чем выбирать. Остается только просветленность божественности. Можно сказать, что гностицизм ориентирован на утрату личного начала. Призывая к всемерному самоуглублению, требуя от человека, идущего путем гносиса, пробуждения спящих в нем сил, гностицизм предполагает постепенное расширение его Я до вселенских пределов, втягивание в него всего внешнего, однако же, в финале – исчезновение и первого и второго. В этом отношении можно говорить о глубинной нерелигиозности гностицизма … Итак, согласно гностическому умонастроению, сходят на нет различия, поскольку все вбирает в себя гностик, открывая в себе абсолютное. Нет места ни Тебе, ни личному. В противоположность этому в раннем христианстве сознание ориентировано на существование Тебя »[136].
Напомним, что слово «религия» происходит от французского слова, означающего «связываю». То есть, истинная религия связывает человека с Богом, вводит его с Ним в живое общение, как с Личностью.
Гностицизм справедливо считается началом и «матерью» всех последующих ересей, возникших на почве искажения истинного Христианства. Если все их рассмотреть подробно, одну за другой, начиная с древних ересей и заканчивая учениями современных сект, то в каждом таком лжеучении и соответствующей ему «духовной» практике мы найдем все ту же глубинную направленность на отрицание личности, на обезличивание. Достаточно вспомнить юридизм католицизма или мертвящий внутренний дух жизни личности протестантизм.
Не секрет, что в разнообразных современных сектах, особенно «тоталитарных», люди обезличиваются. Речь сектанта часто напоминает речь робота. У него лихорадочный или, наоборот, остекленевший взгляд. В целом он производит впечатление холодного, равнодушного и несгибаемого человека. Специалисты отмечают, что член деструктивной секты, в которой применяются психологический контроль и технологии изменения сознания, всегда испытывает глубокий внутренний конфликт и находится в состоянии войны с самим собой, в нем живет некая «искусственная личность».
В чем главное отличие христианства от ислама? В отрицании Магометом троичности лиц в Боге. Когда христианство учит о трех Лицах, то этим самым показывает, что Бог наш – любящий, как Сам в Себе, так и по отношению к сотворенным Им личностям – ангелам и человекам. В мусульманстве Бог представляется совершенно одиноким. Главный догмат мусульман – «Нет Бога, кроме Бога (Аллаха)» – отрицает в Боге всякую множественность по естеству и в лицах. На арабском языке слова эти имеют такой смысл, что один только Бог есть единственная действующая сила вселенной, а все творения, как духовные, так и вещественные, не имеют никакой свободы, суть только слепые орудия Бога. Божество поглощает человека, не оставляя места для его свободной воли. Вот почему мусульманин никогда не скажет, что Бог есть любовь, но может сказать, что Бог есть сила и могущество.
В исламском фатализме свободное самоопределение личности превращается в фикцию. Личность обусловлена, предопределена; здесь царит закон необходимости. Но личности не может быть без свободы, эти два понятия неразрывно связаны между собой. Таким образом, ислам, исключая троичность Лиц в Боге, а также личностную свободу человека, узаконивает отчужденность и непризнание личности.
В исламе есть такое мистическое учение, как суфизм (возник в 8-9 вв., оказал большое влияние на арабскую и особенно персидскую поэзию). Признавая реальным лишь существование Бога, а окружающие вещи и явления - его эманацией, последователи суфизма объявляют высшей целью жизни мистическое слияние души человека с Богом через упразднение собственного «я». Такое «соединение с божеством», по учению суфизма, происходит в экстазе, до которого должны доводить себя верующие. Члены суфийских братств называются дервишами.
+ + +
Вообще, во всяком религиозном (как и философском) учении, кроме одного только православно-христианского учения, а также во всех духовных практиках и мистических опытах, за исключением только православного опыта духовной жизни, при внимательном рассмотрении, можно увидеть более или менее прикрытую (или неприкрытую вовсе) ориентацию на утрату личного начала. Это совершенно определенно указывает на главного автора и вдохновителя этих лжеучений и лжедуховных практик – главного безличника и «отца» звериности, то есть диавола. Все эти изобретенные падшими духами «религиозные» учения могут, на первый взгляд, значительно отличаться друг от друга, но при этом они едины в главном, в существенном – в своей глубинной направленности на непризнание личности.
Вся история борьбы Церкви против разнообразных ересей и лжеучений (например, борьба Святых Отцов на Вселенских и Поместных церковных Соборах против арианства, несторианства, монофизитства, монофелитства, иконоборчества и прочих ересей) – это, по сути, отстаивание универсального христианского принципа личности. Любое неправильное учение о Боге имеет своим глубинным основанием отрицание в Нем Личности (точнее, Трех Личностей), что ведет к отрицанию личности вообще, в ком бы то ни было. Но для того, чтобы все это показать более или менее подробно, требуется отдельное исследование.
Отчуждение человека от Личностного Бога и других личностей, отрицание других личностей лежит в основе и такого явления, как атеизм. Поэтому справедливо утверждать, что атеизм – это всегда антитеизм.
Истинная, живая вера в Бога – это всегда признание Его как Личности и личное общение с Ним. Все остальное есть неверие, отрицание в Боге Личности, отчуждение от Него, взгляд на Него «со стороны», как на отвлеченную «идею», которую человек к тому же может считать неправильной. Поэтому, по сути, у человечества были и есть только две веры, две религии – религия истинная, Христианская (утверждающая универсальный принцип личности, признающая Личность в Боге и возрождающая богоподобную личность в человеке) и религия ложная, антихристианская (отрицающая принцип личности, не признающая Личность в Боге и убивающая в людях жизнь духовную). Все ложные религиозные учения, как разновидности и проявления антихристианства, отрицают Тебя, а если нет Тебя, то не будет и Я. Поэтому все они справедливо называются учениями душепагубными, то есть разрушительными для человеческой богоподобной личности, несущими человеку смерть духовную. Такому же обезличению может подвергнуть себя и православный христианин, если, по гордости или по неопытности, впадет в состояние духовной прелести. Обезличивает и любое служение (рабство) греховным страстям.
Охлаждение любви
По причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь
Мф. 24: 12
Настоящий момент духовной истории человечества справедливо именуется эпохой «апостасии». Это греческое слово в библейском контексте означает отступление людей от Бога (см., напр.: 1 Тим. 4: 1), то есть отчуждение от Него. Эпоха апостасии свидетельствует о близости времени явления антихриста и конца мира. «День тот (то есть День Второго Пришествия Христова, Всеобщего воскресения и Страшного Суда) не придет, доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели», то есть антихрист (2 Сол. 2: 3).
Массовый отход людей от Бога начался еще с XIX века. «Бог умер, мы Его убили», – возвестил миру Ницше устами Заратустры, характеризуя духовную ситуацию (точнее, духовную трагедию) своего времени, когда Бог действительно умер в сердцах людей. Они с безпокойством стали искать то, что могло бы заменить для них Бога. «Жажда Абсолютной Истины исчезла, ее поглотила обмирщенность», – пишет об этом времени иеромонах Серафим (Роуз)[138].
Ницше был одним из главных проповедников отчужденности. В глубине души он признавал Бога: «Неизвестному Богу, Которому я в глубине сердца воздвигал алтари, всегда, везде зову Тебя я. И, пламенея, слагаются проникновенные слова: Неизвестному Богу. Я принадлежу Ему, хоть бунтарем остался и сегодня, я – Его – и чувствую те путы, которыми в борьбе низвержен, которые меня к служению влекут… Ты Неизъяснимый, мне родной! Хочу Тебя познать, хочу Тебе служить».
Однако, несмотря на это, он оставался «бунтарем» и богоборцем, предпринявшим попытку «переворота ценностей». Человека, предлагал Ницше, нужно освободить от совести, ответственности, аскетики, церкви, разума, истины и Бога (иначе говоря, превратить человека в зверя), вместо человека нужно воспеть «белокурую бестию», «сверхчеловека».
«Мы убили Бога (ибо отчужденность метафизически есть убийство. – Авт.), вы и я! Мы все Его убийцы! Как мы смогли отвязать землю от солнца, куда же мы движемся? Не падаем ли мы постоянно? Не блуждаем ли мы в безконечном ничто? Не стало ли нам холоднее? Как же мы утешимся, убийцы из убийц?» «Ты больше никогда не будешь молиться, никогда не отдохнешь в безконечном доверии – ты отказываешь себе в восхищении этой Мудростью, Добротой, Силой… Ты убил стража и друга твоих семи одиночеств… Человек отречения (другими словами, отчужденный человек. – Авт.), во всем ты ищешь отречения (т. е. пребываешь в самой стихии отчуждения. – Авт.). Где ты найдешь для этого силы? Еще ни один человек не был достаточно силен для этого».
Ницше называет отчужденного от Бога человека «дураком» и предлагает ему спрятать «израненное сердце в лед и насмешку»: «Однако застыл ты, и все смотришь назад. Кто ты, дурак, на пороге зимы сбежавший в мир? Мир – это дверь к тысячам молчаливых, холодных пустынь. То, что ты потерял, ты нигде не найдешь. И бледный, ты обречен на зимние странствия. Похож ты на дым, что ищет вновь и вновь, где небо холоднее… Спрячь, дурак, твое израненное сердце в холод и насмешку»[139].
Святитель Феофан Затворник, живший в XIX веке, говорил, что «дух времени – это дух князя века сего». «… Таков дух времени, – писал святитель Феофан, – бездушный, перед которым все преклоняется и который чем более расширяет свою область, тем более распространяет мертвенность, претворяя разумных людей в автоматы, движущиеся не известно по чьей силе и по чьему велению и предусмотрению»[140].
Святитель Николай Японский в начале ХХ века написал: «Мерзкая, проклятая,оскотинившаяся, озверевшая интеллигенция в ад тянет и простой народ. Верхний класс – коллекция обезьян-подражателей и обожателей то Франции, то Англии, то Германии… Высший и интеллигентный классы поголовно растлены безверием и крамолой». «На наших глазах и на виду истории, – пишет французский историк Тэн, – совершается превращение образованных людей и целых классов в зверей там, где христианская вера забывается»[141].
Последние десятилетия жизни человечества характерны особенно резким отходом от идеалов христианства. «Для нашего времени, – писал иеромонах Серафим (Роуз) Платинский, – охлаждение любви, о котором в Евангелии говорится как о главном знамении близкого Второго Пришествия Христова, характерно в гораздо большей степени, чем для любого другого периода истории» [142]. Этот апокалиптический признак сейчас отмечают многие. «Зло и грех на земле распространяются все больше и больше, – пишет архимандрит Рафаил (Карелин), – ад захватывает своей бездонной пастью все новые и новые жертвы. Любовь, которая объединяет людей, оскудевает и уменьшается, как источники среди жгучих песков пустыни»[143].
Резко ощущается холод мировой жизни, холод в человеческих отношениях. Взаимная отчужденность и лукавство (в основе которого лежит страх и восприятие других как противостоящих) сделались господствующим тоном современной жизни. «Озверение» мира достигло страшных размеров. «Мир, – говорил протоиерей Понтий Рупышев, близкий духовный сын святого праведного о. Иоанна Кронштадтского, – представляет теперь из себя пустыню, наполненную зверями, ибо не чувствуется в нем веяния Духа Божия, которое могло бы оживить и ободрить жаждущую душу. Люди стали чужды Его и очень лукавы и злы»[144].
Даже от людей неверующих или маловерующих сегодня часто можно услышать фразу: «Люди стали хуже зверей». Действительно, сегодня люди настолько удалились от Бога, что переходят уже из области звериной в область демоническую, погружаясь в бездну сатанинскую. Современный человек-зверь – это не только не-человек (как обычные звери), это анти-человек, бесочеловек.
Православные психологи И. Медведева и Т. Шишова, например, в своей статье «Задержка развития души», опубликованной в журнале «Первый и Последний» (№ 10 за 2004 г.), убедительно показывают, что современные люди – это уже «не люди как образ Божий, а, без преувеличения можно сказать, бесоподобные существа».
«В настоящий момент духовной истории человечества, – писал отец Серафим Платинский, – момент, как всеми признано, кризиса и непостоянства – в центре человеческой веры стоит «мертвый Бог», полная пустота… Это самоотрицание, самоубийство… Мир веры, который был некогда нормальным миром, абсолютно целостен, потому что все в нем ориентировано на Бога как на его начало и конец и в этой ориентации обретает свое значение. Нигилистический бунт, разрушая тот мир, вдохновил новый мир: мир абсурда. Это слово, ставшее в наше время столь модным, которым часто пользуются для описания состояния современного человека, имеет очень глубокое значение. Ведь если центром мира служит ничто, тогда этот мир и по содержанию, и в каждой своей отдельной черте не целостен, он распадается, он абсурден… Ничто, отсутствие целостности, антитеизм, ненависть к Истине… – это не просто бунт человека против Бога, Которому он более не служит. За всеми этими явлениями серьезный смысл… мы имеем дело с работой диавола »[145].
В наши дни стремительно разрушаются моральные ценности, чрезвычайно возросли эгоизм и погоня за материальными благами. Разрушается институт семьи, которая всегда была основой достойной человеческой жизни и сферой формирования личности. Наблюдается общее чувство безнадежности, небывалая преступность и развращенность людей, дерзко бросающих вызов Промыслу Божию о человеке и самой человеческой природе. Отпадение от христианской веры в ее подлинном существе, утрата вкуса истинной духовности и извращенность религиозной жизни – стали повсеместным явлением.
Меняется облик самого человека, меняются отношения между людьми. Отчуждение людей друг от друга стало нормой. Целенаправленно разрушаются традиционные человеческие узы. Теряются глубинные связи между мужчинами и женщинами, между родителями и детьми.