Круатандьё фонариком указал на нишу в галерее. Вместе с ним Козимо увидел какую‑то объемную массу, по контуру очерченную зелеными светящимися лучами. Масса была изображена в разрезе, и можно было рассмотреть ее внутреннюю структуру Было похоже на то, что четыре туннеля спиралью спускаются к небольшой пустой комнате.
– Вот для чего, несомненно, предназначены сферы. Весь смысл в этих четырех ходах, – прошептал Козимо.
– Что это может быть? Блок, панцирь, саркофаг? А эта полость… Столп?
– Столп… На голограмме, скорее всего, изображен какой‑то предмет, находящийся в Земле предков, – сказал Козимо. – Когда я был на Таборе, я обнаружил там записи, принадлежавшие моему дяде. На страницах, подписанных этим Хинкмаром, о котором говорил ученый, тоже были изображения сфер. Но не было уравнения.
– Значит, Измаль знал об этом?
– Измаль знал.
Устав от силы воздействия собственного поля, Козимо покинул зал.
– Теперь мы знаем, какая задача стоит перед дю Гран‑Селье, – сказал он. – Изготовление изумрудных сфер.
Перед тем как выйти, он еще раз бросил взгляд на заставленные сферами полки.
– И Милиция, похоже, ревностно следит за продвижением работ этого этапа операции!
Двое юношей снова поднялись в вытяжную трубу. Поставили на место решетку. Круатандьё отправился первым. Чтобы не быть обнаруженными системой сигнализации, Козимо дезактивировал свой пояс Все предметы в лаборатории, парившие в невесомости, резко попадали на пол, некоторые из них разбились, приземлившись на десяток метров дальше места, на котором они лежали раньше. Завыли сирены сигнализации.
Козимо снова включил поле и вместе со своим товарищем исчез в бездне.
Глава VI
Планета мыслителей
Меланхолику я могу сказать только одно: «Посмотри вдаль». Почти всегда меланхолик – это человек, много читающий. Строение человеческого глаза не подходит для такого занятия; наши глаза отдыхают, когда мы обозреваем большие пространства.
Ален. Заметки о счастье
Небольшой гипернеф приближался к луне Эерл. Летательный аппарат перемещался в «слепом» режиме: реакторы были холодными, приборная панель выключена, огни не светились. Его вполне можно было принять за потерпевшее аварию судно.
От аппарата отделились три капсулы. Они имели продолговатую форму, длина – с человеческий рост. Их моторы были выключены и они «падали» сквозь атмосферу планеты. Нарушался галактический код, запрещавший всем аппаратам приземляться на обитаемую планету, не пройдя предварительно контроль на орбитальной станции.
Когда капсулы пропали из виду, с корабля на станцию был подан сигнал бедствия. Гипернеф приземлился на аварийный мост, предназначенный для посадки неисправных кораблей.
Никто на Эерле не заметил, что были сброшены три капсулы.
Они приземлились в разных точках луны.
Здесь было три континента, разграниченных протоками с зеленой водой. Один из континентов был покрыт низкорослыми лесами, другой – торфяными болотами, третий являл собой унылую равнину, поросшую вереском и утесником. Одна из капсул опустилась на равнину. Капсула раскрылась, из нее вышел Альп Малекорн. У него слегка ломило суставы, от удара при падении капсулы на землю больше всего пострадали руки и ноги. Альп был одет в комбинезон и черный плащ, на голове у него была широкополая шляпа. Он был бледен, носовой протез скрывал проходивший через все лицо шрам.
Из‑под плаща он достал аппарат связи. Три светящиеся точки указывали местонахождение двух других капсул, а также единственного обитаемого города, куда, не теряя времени, он и направился, предварительно зарядив оружие.
Луна Эерл была необычной галактической колонией. Ее жители запретили размещать на своей территории электронное оборудование. Ношение оружия было также строго запрещено. Эта планета была пристанищем пацифистов и мечтателей. Здесь действовал принцип полного самообеспечения, на планете не было правительства, каждый обитатель жил, как ему нравилось, подчиняясь лишь коллективным правилам.
На рассвете дня, который здесь был очень коротким, Альп подошел к городским воротам. Небо было затянуто тучами, шел дождь. Края шляпы Альпа внезапно покрылись льдом. Погода изменилась в считанные минуты. Смена времен года происходила здесь не за несколько недель или даже дней, а всего лишь за несколько часов. Несмотря на защитный комбинезон, Альп, пока добрался до города, успел испытать как нестерпимую жару, так и холод. Он был изможден. Дождь стучал по крышам. Лужи расползались буквально на глазах. Ветер трепал белые флаги – символ миролюбивой планеты.
Он подошел к воротам. Деревянные стены были довольно высокими, и он не смог что‑то за ними рассмотреть. Он постучал дверным молоточком, затем нервно дернул за висящий шнур звонка. Альп продрог до костей. Открылось окошко, вырезанное в створке ворот. В свете факела появилось очертание бородатой головы. Привратник выглянул из‑под какой‑то тряпки, защищавшей его от дождя.
– Что вам угодно? В такое время не пускаем. Откуда вы явились?
– Я с корабля, потерпевшего аварию. Я ищу друга, который живет здесь.
– Его имя?
– Козимо Ги.
Привратник замешкался.
– Это не по правилам, – наконец сказал он. – Нужно, чтобы о вас сообщили со станции.
– Я должен вам заплатить?
– Заплатить? Ты знаешь, где находишься? Здесь нет денег. Подойди‑ка поближе, чтобы я мог тебя рассмотреть!
В свете факела блеснул покрытый эмалью носовой протез.
– Это еще что такое? – удивился привратник и попытался закрыть окошко.
Но Альп уже успел достать оружие и выстрелил два раза в деревянные ворота. Привратника продырявило насквозь. Шум дождя заглушил выстрел и вопли раненого. Малекорн просунул руку в окошко и схватил привратника за пояс, чтобы тот не упал на землю, выхватил факел из рук умирающего и бросил его в воду. Все погрузилось в темноту. Альп искал связку ключей в одежде привратника, но не смог найти. Он бросил тело в грязь и начал искать замок на воротах. Наконец он нащупал щеколду и повернул ее. Ворота открылись.
Вокруг не было ни души. За окнами невысоких домов горел свет, но свидетелей преступления не оказалось. Собравшись с силами, Альп дотащил труп до бочки с дождевой водой, поднял крышку и бросил туда мертвое тело. Затем он вернулся к приоткрытым дюйма на четыре створкам ворот. Под покровом ночи все прошло гладко, но для большей уверенности он закрыл ворота. Альп поискал взглядом дом, из дымохода которого валило больше всего дыма.
Через минуту он уже находился в «Таверне Мыслителей».
Общий зал был довольно большим, он был забит до отказа самой разношерстной публикой. Эерл был известен отсутствием какой бы то ни было политики заселения, здесь можно было встретить представителей разных систем. Альп обратил внимание на пьяных от местного пива мутантов. В таверне собрались ссутулившиеся великаны, гномы с вогнутыми лбами, многорукие половины туловищ, существа с глазами, прикрытыми прозрачными веками, с пятнистой кожей. Все держали в руках кружки с пивом и курили траву плохого качества. Мутанты галактики были по природе своей человеческими существами первого поколения, когда‑то покинувшими Землю предков. В те времена предполагали, что условия обитания заселяемых планет скажутся на поселенцах только через несколько поколений. Но спустя всего несколько лет пришлось столкнуться с очень серьезным явлением – генетическими сбоями. Человеческий организм под воздействием не известных на Земле излучений подвергся мутации в первом же поколении. Были приложены все усилия, чтобы бороться с этим. Установив строгие правила, архитекторы колоний сумели предотвратить катастрофу – человек, к счастью, сохранил свое подобие. Однако потомки первых мутантов выжили, и находившиеся здесь были как раз их представителями. По всей галактике этих мутантов считали отбросами общества, неполноценными существами. Именно в их среде возник протест против установленного порядка, поэтому неудивительно было встретить их в расслабленном состоянии в этом уголке маргинального мира Эерла.
На Альпа никто не обратил ни малейшего внимания. Каждый был занят своим стаканом, своей трубкой, своим разговором, а то и монологом. Гость подошел к хозяину таверны. У того было так называемое тело‑основа, то есть внешность землянина.
– Выпить или покурить? – спросил он.
– Я кое‑кого ищу, – ответил Альп.
– Здесь я всех знаю.
– Козимо Ги.
Хозяин задумался.
– Он живет в лесу?
– Я не знаю.
– Жителей слободы я всех знаю, без исключения. Хотя… не могу этого сказать с тех пор, как появились вы, незнакомец. Те, кого называют Мыслителями, никогда ко мне не приходят. Нужно обратиться вон к тому.
Он указал на человека, который держался особняком. Тот сидел у камина и чистил свою трубку. Не сказав ни слова благодарности, Альп направился к нему.
– Я разыскиваю молодого человека по имени Козимо Ги, – сказал он.
Мужчина поднял голову. Он был бледен и казался очень измученным.
– Ги? Мне кажется, это новенький.
– Вы знаете, где я могу его найти?
– В лесу, там же, где и остальных. Вы кто?
– Родственник Ги. А вы?
– Боабтель, комендант.
Вообще‑то Боабтель считался на Эерле начальником охраны. Три человека, два ружья и одна‑единственная лошадь были в его распоряжении. Эта планета Мыслителей и курильщиков травы была такой мирной, что военным здесь нечего было делать.
– Вы можете меня к нему проводить? – спросил Альп.
Боабтель снова занялся чисткой своей трубки.
– Я закончил свое патрулирование вчера. Следующий рейд только в начале года.
Год на Эерле равнялся восьми земным неделям.
– Я могу вам заплатить, – сказал Альп.
Комендант поднял голову.
– Мне заплатить? Здесь деньги не ходят. Безденежное общество ужасно, особенно когда попадаешь сюда из обычного мира, вы скоро в этом убедитесь. Мне понадобилось время, чтобы привыкнуть.
– Так вы меня не отведете туда?
– Нет. Я больше видеть не могу этот лес, полный созерцателей и эрудитов.
– По какой дороге туда ехать?
Боабтель покачал головой, явно потешаясь над словами незнакомца.
– Сами вы и шагу не сделаете, как тут же заблудитесь. Обратитесь лучше к развозчику свечей. Его зовут Лежиео. Он добрый парень. Он разъезжает по лесу и доставляет Мыслителям все необходимое. Вы найдете его у Северных ворот. Наступает сумеречный день, так что он скоро должен отправиться в дорогу.
Боабтель кивком указал на висевшие на стене часы. Альп увидел, как быстро перемещаются стрелки. Обитатели Эерла настроили свои часы в соответствии с реальным отсчетом времени, принятым на Земле предков, то есть одна минута местного времени равнялась шести земным секундам.
Альп попрощался с комендантом и направился на север. Действительно, уже наступило утро. Тучи рассеялись. На небе появлялось второе солнце.
По пути к Альпу присоединились двое наемников, прибывших в других капсулах. Они нашли друг друга, пользуясь определителем местонахождения. Альп с этого момента был уверен, что Козимо Ги находится на Эерле, поэтому он отправил кодированное сообщение на свой корабль, остававшийся на орбитальной станции. Он подошел к молодому человеку с каштановыми волосами. В отличие от завсегдатаев Таверны с пьяными физиономиями, у него был свежий, бодрый вид. Это был карлик. Он хлопотал возле тележки, нагруженной свечами и факелами всех размеров, накрытыми водоотталкивающей тканью.
– Это ты Лежиео? – спросил Альп.
Юноша кивнул, немного удивившись мрачности лиц незнакомцев.
– Я ищу Козимо Ги. Мне сказали, что только ты сможешь меня к нему провести.
– Я не привык быть проводником у незнакомцев. Мыслители этого не одобряют.
– Убили дядю Козимо. Я должен сообщить ему нечто важное. Это срочно.
Карлик почесал лоб.
– Да? Я не знал. Извините. Моя задача – доставка свечей. Он снова засуетился вокруг груженой повозки.
– Сейчас отправимся.
Альп занял место возле возницы. Наемники двинулись за ними.
Луна Эерл служила пристанищем не только пьяницам и утопистам, она была любимым местом обитания Мыслителей. Это были отшельники, ученые, поэты, которые жили как аскеты, их усилия были обращены исключительно на духовную работу и мистическое созерцание. Они жили в чаще скрюченного леса Эерла, в уединенных лачугах.
– Я единственный человек, которого они вынуждены терпеть в своем уединении, – сказал Лежиео, когда они подъехали к темному лесу. – Им ничего не нужно, они охотятся, собирают ягоды, коренья – и этим питаются. Единственное, что им необходимо для работы, – это свечи, и доставляю их я. В лесу темно. Без света они не могут ни работать, ни писать, ни читать. Население слободы платит взносы на покупку воска для своих лесных братьев.
Альп заметил, что с тех пор, как они выехали, еще не совсем рассвело. Солнце едва поднялось над горизонтом, казалось, что рассвет будет длиться вечно.
– Климат здесь не меняется, – сказал Лежиео. – Скоро наступит, как мы его называем, утро Мыслителей, или сумеречный день. Скоро вы увидите восхитительный восход планеты.
Лес был густым. Тропа, по которой Лежиео мог проехать со своей повозкой, извивалась между корнями деревьев. Дневной свет, пробивавшийся сквозь густые кроны, был слабым и каким‑то нереальным.
Карлик остановился недалеко от первого шалаша. Он пояснил, что здесь живет музыкант, работающий над воссозданием гармонии, вдохновляемый небесным равновесием. На следующей остановке он вручил длинные свечи Мыслителю, который пытался доказать, что душа и дух реально проявляются только в жестах. Мысль и слово были, с его точки зрения, лишены духовности.
– Мне кажется, что ваш друг Козимо трудится над трактатом о гравитации, – сказал Лежиео, – или над переводом сочинения на эту тему. Он – один из самых молодых Мыслителей на Эерле.
Восход светила был потрясающим зрелищем, как и обещал развозчик: на едва освещенном небе появилось огромное темное небесное тело. Как черное око. Лежиео специально остановил свою повозку под деревьями с редкими кронами, чтобы Альп и двое его подручных смогли насладиться этим зрелищем. В этот момент он услышал странный шум – кто‑то ходил возле повозки. Лежиео всполошился.
– Здесь зверей почти нет… – прошептал он. – Что это еще такое?
– Не будем здесь задерживаться, – сказал Малекорн.
Шум прекратился.
Лежиео снова тронулся в путь.
Через час после того, как с неба исчезла черная планета, все остановились перед шалашом, в котором жил Мыслитель Козимо Ги.
– Вы хотите, чтобы я предупредил его о вашем визите?
Но Альп сделал отрицательный жест рукой и сошел с повозки. Внезапно из леса появилась дюжина наемников. Лежиео хотел закричать, но его связали и бросили в повозку.
Все это время наемники находились на корабле Малекорна. Получив подтверждение того, что Козимо находится на планете, они захватили орбитальную станцию, уничтожив команду обслуживания.
Они бросились к шалашу, из трубы которого вилась тоненькая струйка дыма. Один из наемников остался возле повозки со свечами, чтобы стеречь находящегося в ней развозчика. Альп последовал за своими людьми.
Дверь разлетелась в щепки от сильного удара.
Внутри никого не было. Из мебели – только самое необходимое. Книг и рукописей было мало, зато имелись запасы еды, травы и пива, что было нетипично для Мыслителя. На полу в беспорядке валялась одежда, вычиненные звериные шкурки.
Альп рассердился на себя за то, что не проверил, на месте ли юноша.
– Если он чего‑то остерегается, мы потеряем много времени на его поиски, – сказал он.
Наемник, оставшийся снаружи, вдруг крикнул:
– Идите сюда!
Он пальцем показал на какое‑то дерево в глубине леса. По раскачивающимся веткам можно было догадаться, что там кто‑то недавно прошел.
Наемники уже готовы были отправиться на поиски, но Малекорн их остановил.
– Подождите.
Солнце снова пропало. Стало прохладно. Альп достал с десяток факелов из повозки Лежиео и зажег их.
– Так вы точно его найдете, даже если он попытается укрыться под покровом ночи, – сказал он. – Я хочу, чтобы мне его доставили живым.
Освещая себе дорогу факелами, наемники разбрелись в разных направлениях.
Вскоре Альп уже видел лишь мерцающие точки вдалеке, которые то появлялись, то исчезали за деревьями.
Малекорн вошел в шалаш. Он все обыскал в надежде найти рукописи Измаля Ги.
Внезапно раздался крик – очевидно, жертва попалась. Пляшущие огни факелов стали приближаться к шалашу.
Альп вышел.
Наемники бросили Мыслителя к его ногам. Носком сапога Альп приподнял за подбородок голову юноши и гневно уставился на него.
Это был не Козимо Ги.
У юноши были пухлые щеки, круглые голубые глаза и коротко подстриженные рыжие волосы. Температура воздуха резко упала, легко одетый юноша дрожал, его руки посинели от холода.
Это был Жазон, один из трех университетских товарищей Козимо.
– Поднимите его, – приказал Альп.
Наемники потащили его к повозке Лежиео. Развозчику вынули кляп изо рта, чтобы тот мог говорить.
– Ты знаешь этого человека? – спросил Малекорн.
У карлика был удивленный вид. Тяжело дыша, он смотрел на Мыслителя.
– Это Козимо Ги. Тот человек, которого вы ищете…
Альп выругался. Он приказал отвести пленника в шалаш.
Там он спросил его:
– Где Козимо?
Мыслитель смотрел на него, всем своим видом выражая недоумение.
– Кто ты? Что ты здесь делаешь, выдавая себя за Ги?
Пленник не отвечал. По выражению его лица можно было заключить, что он решил молчать.
– Ладно! – угрожающе произнес Альп.
Он быстро вышел. Наемники положили юношу на стол и стали держать его за руки и за ноги. С него сорвали одежду, оставив полураздетым.
Альп вернулся с охапкой свечей. За его спиной зиял проем открытой двери.
Он выхватил из печки горящую головешку и зажег первую свечу, расплавленный горячий воск потек на лоб юноши. Тот никак не мог увернуться. Медленно воск заливал ему брови, затем правый глаз. Юноша опустил веко, но, ощутив боль, он, к несчастью для себя, моргнул, и воск затопил глазное яблоко. Юноша взвыл от боли.
– Говори, – приказал Малекорн, – или я буду продолжать до тех пор, пока твое тело не превратится в сплошной гноящийся волдырь. Я тебе устрою настоящий ад…
– Я ничего не знаю!
– Правда?
Резким движением Альп воткнул ему в ноздрю горящую свечу. Ожог был таким сильным, что кожа почернела. Юноша закричал.
– Я ничего не имею против тебя, – сказал Альп. – Для меня ты – пустое место. Говори! Почему ты выдаешь себя за Козимо Ги? Это он тебе приказал? Где он? Говори, и я перестану тебя пытать.
Юноша перестал кричать, но по‑прежнему ничего не говорил.
Альп покачал головой. В ведре, поставленном на огонь, он растопил с десяток свечей. В шалаше становилось все холоднее. Измученный юноша уже окоченел. На побелевшей коже выступили вены, руки и ноги не двигались. Даже наемники страдали от холода.
Не удосужившись задать очередной вопрос, Альп Малекорн вылил расплавленный воск из ведра на живот юноши. От быстрого нагревания холодная кожа лопнула.
– Будешь говорить?
Из левого глаза юноши текли слезы. Восковая печать залепила правый глаз, и слезы накапливались под ней, не имея выхода.
Альп ударил его по лицу.
Юноша смотрел в потолок с отрешенным видом. Он бормотал что‑то невнятное.
Альп снова дал ему пощечину.
– Ничего… – прохрипел наконец несчастный юноша, весь красный, как от удушья.
Малекорн пожал плечами. Он подал знак одному из своих подручных, и тот ударом кулака выбил юноше челюсть. Альп бесстрастно продолжил пытку горячим воском, заливая юноше рот, превратившийся в месиво из костей и мяса. Горячий воск покрывал десна, обволакивал окровавленные язык и зубы.
– Тебе остались считанные секунды, мальчик мой, – предупредил несчастного Альп. – А затем смерть войдет к тебе через горло и затопит легкие, как расплавленное железо…
Терзаемый пытками юноша дернулся, отчаянно пытаясь вырваться.
Альп взял нож и снял еще не застывший воск со рта юноши.
– Ты готов отвечать? Сделай знак, и я дам тебе бумагу и чем писать… От этого зависит твоя жизнь.
Мыслитель повернул лицо к Малекорну. Лоб его покраснел, из посиневших губ густо текла кровь.
– Что такое?! – вскрикнул Альп.
Юноша приподнял голову и выплюнул ему в лицо кусок своего языка.
Теперь он уже не смог бы заговорить.
Потеряв терпение, Альп достал свой лазерный пистолет и уже собирался выстрелить юноше в голову.
Вдруг он на какое‑то время задумался.
– Прикройте его, – наконец приказал он, пряча оружие. – Я знаю, как мы сможем использовать этого глупца. Мы оставим его в живых. Он отправится вместе с нами.
Альп вышел наружу. В лесу зима подходила к концу. Альп, как бы в ответ на свой вопрос, пожал плечами, не зная, что делать при таком неожиданном повороте событий.
– Мерзавец! Человек без лица займется тобой.
Он решил увезти юношу с собой. Альп все обдумал. Козимо от него ускользнул, документы Измаля на Таборе тоже исчезли… Он не мог позволить себе вернуться к своему хозяину с пустыми руками. Один раз он уже испытал на себе гнев Человека. Этого было достаточно. Пленник все же лучше, чем ничего.
Перед тем как вернуться на свой гипернеф, он истребил многочисленных обитателей Эерла, возмущенных убийствами соотечественников и пленением Мыслителя. За собой он оставил разрушенную луну Мыслителей.
Его корабль с пленником на борту направился в космос, чтобы присоединиться к паломникам, охраняемым Милицией Хьюго де Пайена.
Глава VII
Деревня Лонг‑Буа
Заприметив среди высоких почерневших домов, похожих на пьяниц, боявшихся упасть и подпиравших друг друга плечами, самый черный, самый обветшалый, самый облезлый, из окон которого свешивалось отвратительное тряпье, напоминая распоротые животы с вывалившимися кишками, он ступил на темную аллею, которая вела в эту пещеру.
Готъе. Капитан Фракас
Паломники остановились на отдых возле слободы Груссэ.
После того как стало известно об изумрудных сферах, которые получали в лаборатории Жана дю Гран‑Селье, Круатандьё перебрался в другой караван, а Козимо остался с Роланом.
Паломники обустраивали места для ночевки. Каждый вечер начиналась лихорадочная деятельность. Тысячи людей, как некий передвигающийся город или полчища саранчи, внезапно прекращали движение. Но в этот раз друзья наблюдали другую сцену: неподалеку протекала река и, затаив дыхание, люди бросались в воду, чтобы смыть с себя пыль и пот, постирать одежду. Радостное плескание вскоре уже не радовало глаз: вода стала мутной, у берега ощущался тошнотворный запах. Без всякого стыда паломники справляли естественную нужду прямо в воду. Для них это было более приемлемо, чем пользоваться отвратительными отхожими ямами, подойти к которым было невозможно уже спустя несколько часов после остановки. Повсюду, где останавливались паломники, после них всегда оставались грязь и разрушение.
Наступили сумерки – время осуществления плана, о котором говорил Ролан. Козимо должен был участвовать в ночной операции, которой руководил рыцарь Пьер де Мондидье.
Баркильфедрон, вербовщик солдат, принял новичка, которого привел Ролан.
– Если он так силен, как ты говоришь, он нам пригодится. Он умеет держать язык за зубами?
– Буду нем, как гробница, – ответил Козимо.
Баркильфедрон распорядился, чтобы ему выдали коня, лук, колчан со стрелами и меч.
– Будьте наготове.
Место встречи участников таинственной «операции» было назначено в лесной чаще, подальше от лагеря паломников. Пьер де Мондидье появился с наступлением ночи, верхом на лошади в полной боевой сбруе. Это была самая большая лошадь в караване, под стать де Мондидье. Он был таким большим, что его прозвали Шестиногий Господин. Его голова была непокрытой, борода спуталась с черной шевелюрой. Он смотрел исподлобья и был немногословен: вполне хватало его резких точных жестов, с помощью которых он отдавал распоряжения.
Де Мондидье посмотрел на небо и что‑то недовольно проворчал: луна светила слишком ярко. На землю падали тени. На левом плече рыцаря был вышит крест – де Мондидье достал носовой платок и прикрыл его. Он также сорвал и спрятал в карман висевшее у него на груди распятие, вырезанное из оливкового дерева.
– Сделайте то же самое, – приказал он остальным. – Никаких образов нашего Спасителя, пока мы не закончим то, что собираемся совершить сегодня ночью.
Это зловещее предупреждение прозвучало, как приговор. Люди переглянулись. Во взглядах читалось недоумение.
От одного де Мондидье потребовал, чтобы тот снял с перчатки подвеску в форме креста; другого заставил отстегнуть нагрудник, на котором было выгравировано распятие. Весельчака, который, как и некоторые экзальтированные паломники, выжег себе каленым железом крест на лбу, он отправил восвояси.
Закончив проверку, де Мондидье повел людей в лес.
В лунном свете тени казались зловещими. Настораживало даже покачивание веток. Казалось, люди попали в мир тюрингских легенд, и лес был полон мохнатых фавнов и злых духов.
Козимо и Ролан не знали никого из ехавших рядом с ними всадников. У всех были непроницаемые лица, никто не проронил ни слова. Отряд был в пути уже час, обходя стороной дороги. Внезапно де Мондидье остановился.
Остальные тоже остановились перед деревянным щитом. Все молча перекрестились. На щите красными буквами на черном фоне было написано: «Анафема тому христианину, который ступит на эту землю! Анафема тому, кто нарушит приказ архиепископа! Возвращайся назад, христианин, и храни тебя Бог».
Де Мондидье не повиновался.
Козимо заметил и другие подобные воззвания. Отряд ступил на землю отлученного от Церкви, проклятого прихода, заклейменного как пристанище дьявола.
Проехав еще немного, де Мондидье остановился. Место было незнакомое. Их уже ждали какие‑то люди. Козимо подъехал ближе, чтобы рассмотреть этих людей. Их было четверо. Никого из них он не знал. В этой группе был и священник.
Прибывшие обменялись с ожидавшими их несколькими короткими фразами, и все поехали дальше.
Через пол‑лье участники операции очутились у въезда в деревню.
Она называлась Лонг‑Буа.
Именно жителей этой деревни отлучил от Церкви архиепископ, о чем возвещали расставленные повсюду щиты.
Несмотря на поздний час, Козимо заметил, что возле небольших домов царило оживление. Окошки домов светились, в них мелькали силуэты. Когда отряд прибыл в центр деревни, не оставалось никакого сомнения, что об их приезде знали и ждали их.
Де Мондидье уступил свое место во главе отряда священнику. Тот красноречиво жестикулировал и громогласно произносил ритуальные фразы.
Козимо ничего не понимал. Священник в этом проклятом месте? Ролан смотрел на него, тоже ничего не понимая.
Кое‑кто из крестьян вышел навстречу священнику, чтобы припасть к его руке; другие спешили спрятаться. Козимо и его сотоварищей предупредили, чтобы те были начеку в случае выступлений со стороны возмущенной толпы.
Священник и де Мондидье остановились на пороге церкви. На воротах, заколоченных крест‑накрест досками, висело предупреждение архиепископа – акт об отлучении. Не колеблясь ни минуты, священник сорвал приколотый листок, оторвал доски и широко распахнул ворота, намереваясь пройти к алтарю. За подобную дерзость первый же прибывший из Рима церковник мог отправить его на костер.
Священник повернулся к жителям деревни, показывая им зажатый в правой руке листок: это была папская булла. Этот документ давал право девяти рыцарям служить мессы и собирать пожертвования во всех приходах, отлученных от церкви. Это была исключительная уступка Папы, и получена она была благодаря стараниям Хьюго де Пайена. Таким образом Рим обеспечивал средствами Милицию, не истощая папскую казну и не компрометируя себя слишком очевидной поддержкой новоявленного ордена. Эта булла открывала Милиции запретные территории, находящиеся как бы вне мира.
Священник снова заставил заговорить колокола. В деревне служили мессу – первую за четыре последних года. Отлученные от церкви были преисполнены религиозного рвения. И не зря. Как и другие участники операции, Козимо и Ролан узнали, что произошло когда‑то в Лонг‑Буа.
Четыре года назад эти же самые верующие отвергли одного из своих святых – Антуана. Его в прямом смысле выдворили из прихода. В этой свойственной христианским обычаям процедуре изгнания не было ничего необычного. Прихожане имели право отвергнуть святого, если он не оправдывал их чаяний. Уже в течение долгого времени в Лонг‑Буа бушевала эпидемия лихорадки святого Антуана. Прихожане много раз прибегали к девятидневным постам, но, не исцеляясь, решили, с согласия священника, поставить ультиматум своему святому. Когда все обещанные сроки минули, а болезни не уходили, изображения Антуана были сложены на повозку и вывезены за пределы прихода. Церковь обычно терпимо относилась к этой зрелищной церемонии, но при условии, что выполнялось одно правило, согласно которому святой должен был «вернуться» какое‑то время спустя со всеми почестями, превозносимый еще больше, чем прежде. Но в Лонг‑Буа этого не произошло. Церковь отказалась узаконить изгнание Антуана. Возник конфликт. Жителей деревни вынуждали принять обратно изгнанного святого. Гнев людей обратился против других святых Церкви. Но чем больше упрямился народ, тем беспощадней действовали церковники. Потеряв всякий контроль над собой, бросив в огонь изображения всех святых Церкви, прихожане Лонг‑Буа обратили свой гнев против старого священника. На следующий день после смерти священника, сожженного прихожанами, епископ предал деревню анафеме на сто лет и один день. С того момента ни один верующий не имел права ни войти на территорию прихода, ни покинуть его. Церковные ворота были заколочены. Больше ни одно таинство не должно было совершаться на этой земле: ни крещение, ни отпущение грехов. С того времени жители деревни, поумерившие свой пыл после сурового наказания, ждали, чтобы Церковь сняла этот тяготевший над ними запрет.