ГУМАНИТАРНОЕ АГЕНТСТВО АКАДЕМИЧЕСКИЙ ПРОЕКТ САНКТ-ПЕТЕРБУРГ 2000 5 глава

После этого пациентка присоединяется к «дочерям го­ловы», что могло бы соответствовать обращению Я к этой внутренней природной душе. Затем следует превращение. Появившиеся русалки или нимфы известны нам в беско­нечном множестве вариантов: они выступают, в зависи­мости от того, в каком положении или в какой ситуации встречаются, то как помощницы, то как опасные природ­ные существа. Здесь речь идет о глубинном аспекте жен­ской природы, которая в данном случае своим влечением к солнцу напоминает о прекрасной сказке Андерсена «Ру­салочка»⁸. В образе юной дочери морского царя Андерсен воплотил живущее в природе неизбывное стремление к об­ретению сознания, которое одно лишь позволяет приоб­рести бессмертную душу. Эта сказка и мотив нимфы или русалки подробно обсуждаются в следующей главе в связи с любимыми сказками детства.

Подобное стремление к обретению сознания мы нахо­дим также в известной романтической поэме «Ундина» Фу­ке (de la Motte Fouqué)⁹. Как и Русалочка, Ундина, тоже дочь морского царя, столь же неодолимо стремится к обладанию душой. Когда во время бури рыцарь ищет убежище в ее хи­жине, она очаровывает его своей прелестью. Спасающий­ся здесь же от ненастья пастор венчает пару. Ундина при­знается мужу, что у нее нет души, и в то же время умоляет его никогда не произносить при ней поблизости от воды дурных слов, в противном случае она будет возвращена об­ратно к обитателям этой стихии.

Рыцарь берет ее с собой в замок, но его, конечно, му­чает доброе христианское сомнение, и тут в довершение бед появляется красавица Бертальда, надеющаяся стать его же­ной. Рыцарь все больше тяготится Ундиной, и когда одна­жды во время лодочной прогулки она вместо упавшего в воду ожерелья Бертальды вытащила наверх коралловое ожерелье, он в сердцах называет ее ведьмой и волшебницей. За­ливаясь слезами, Ундина прыгает за борт и ныряет в свою родную стихию, но перед этим предостерегает рыцаря о том, что в случае неверности морской народ отомстит за нее.

Однако рыцарь не принимает всерьез предостережение и через некоторое время устраивает свадьбу с Бертальдой. Та велела ко дню венчания принести из запечатанного Ун­диной источника воды, дарующей красоту. Когда подняли камень, закрывавший источник, оттуда вылетел дух Унди­ны, устремился к рыцарю, обнял его, и он отошел в иной мир с ее поцелуем на устах.

Здесь обретение души связано не со свадьбой как та­ковой, но с продолжительной жизненной связью, и оба терпят крушение, потому что Ундине не удается удержать супруга. В этой истории в одном лице объединены обе сто­роны этого женского природного существа, опасная и благотворная.

Вернемся, однако, к сновидению пациентки. Очевид­но, при отступлении сознания назад, в этот глубокий бес­сознательный слой женской природной души, голова вра­ча символизирует происходящие изменения и направлен­ный к солнцу процесс рождения и роста. По заявлению самой пациентки, речь идет о религиозном явлении. Ана­логию этому замечательному рождению цветущего расте­ния кажется естественным искать в религиозной сфере. У нас на западе редко встречается мотив цветочного рожде­ния, но на востоке, прежде всего в буддизме, он широко известен, и существует много историй о рождении Будды из цветка лотоса. В сочинении «Жизнь и учение великого Гуру Тибета Падма-Самбхава» описано рождение Будды из лотоса.

И подумал про себя Будда Амитабха: «Я хочу ро­диться в пруду Дханакоша», и из его языка устремился луч красного света, который упал, подобно метеору, в центр пруда. Там, куда упал луч, возник маленький, покрытый золотистого цвета травой остров, посреди которого возвышался цветок лотоса. В это же время Будда Амитабха выпустил из своего сердца сверкающий пятигранный скипетр, который проник в центр цветка лотоса...

Когда при возвращении в страну Угьян визирь Три. бунадхара приблизился с приветствием к радже, раджа увидел пятицветную радугу над прудом Дханакоша, хо­тя солнце светило, а небо было безоблачным...

Король и министр отправились к пруду и в неболь­шой лодке достигли места, над которым стояла радуга. Здесь они увидели благоуханный цветок лотоса, чьи пе­реплетенные лепестки обнимали тело лежавшего внут­ри цветка румяного младенца, который, подобно Буд­де, держал в своей правой руке маленький цветок лото­са, а в левой маленький трехгранный жезл.

Король почувствовал великое почтение к этому столь чудесным образом рожденному ребенку и запла­кал от избытка радости. Он спросил ребенка: «Кто твой отец и твоя мать? Из какой ты страны и к какой касте ты принадлежишь? В какой пище ты нуждаешься и по­чему ты здесь?» Ребенок ответил: «Мой отец мудрость, а моя мать пустота. Моя страна дхарма. Я не принад­лежу ни к какой касте и ни к какой вере. Хаос питает меня. Я здесь, чтобы разрушить вожделение, страх и косность». Охваченный радостью, назвал раджа ребен­ка «Дорже, в пруду рожденный», и они с визирем воз­дали ему почести¹⁰.

Смысл и содержание этого лотосова рождения заключа­ется здесь в фигуре, принадлежащей религиозной сфере, Будде, чья миссия осуществляется отнюдь не в биологиче­ской, а в культурно-созидательной сфере. Его энергия на­правлена не на основание семьи и существование, но на возвещение учения, которое должно провозгласить всеоб­щее развитие человечности. Было бы слишком смело вклю­чить такую великую и значительную картину в процесс лечения невроза, но зачастую за фасадом конкретных, от­носящихся к личным обстоятельствам пациента проблем стоит именно эта, касающаяся смысла и основы человече­ского существования вообще.

Как и многим другим, судьба отказала этой женщине в Удовлетворении ее справедливых биологических потребно­стей. Для нее больше нет смысла, так говорит ей ее собственное бессознательное, вновь предпринимать попытку продолжать свой жизненный путь в этом направлении. Но при этом оно указывает ей на другую возможность. На язы­ке мифических или сказочных образов сознанию демонст­рируется путь, который, с одной стороны, требует жертвы и отречения, но, с другой стороны, помогает найти свое собственное счастье в творческой деятельности.

Мы уже упоминали, что, благодаря своей профессии, пациентка имеет такую возможность. В сущности говоря, благодаря бессознательному она утверждена в своем бытии, но, кроме того, одновременно оно открыло ей более глу­бокий аспект ее деятельности, до тех пор недостаточно при­нимавшийся ею во внимание. Профессия была выбрана ею бессознательно. Прежде всего она смотрела на свои заня­тия как на способ добывать кусок хлеба, раз уж человеку без него не обойтись. Теперь же на первый план выдвига­ется самоосуществление и его значение. Если она поймет и примет образный язык своего сновидения, то ее деятель­ность получит новый, более глубокий смысл и содержание, и тем самым она освободится от своих сомнений.

Конечно, вопрос о том, как к подобным вещам отнесет­ся тот или иной человек, всегда остается открытым. Мир образов бессознательного обращается к нам, а мы можем только попытаться понять этот язык и принять во внима­ние его содержание. Можем, но не обязаны. Есть много лю­дей, которые живут, проходя мимо самих себя, которые ед­ва замечают, что говорит им их собственная природа, или вообще не обращают на это внимания. В большинстве слу­чаев это приводит их к бедам и неудачам, внешним и внут­ренним конфликтам или к болезни. Но недостаточно про­стого понимания, требуется тщательно взвешенный ком­промисс между сознанием и бессознательным, и достигнут он может быть только в результате долгого и трудного про­цесса. В описанном здесь случае так и произошло. Паци­ентка успешно вступила на предложенный бессознательным путь, так что ее болезненная симптоматика постепенно улучшилась.

Обратимся теперь к сновидению другого пациента, мо­лодого человека двадцати лет, которому оно приснилось под конец психотерапевтических сеансов. Персонаж, с которым он сталкивается, это широко известная ведьма, которая уже встречалась нам в сказке о Гензеле и Гретель и которую мы обнаруживаем здесь в другой форме. Это сказочное суще­ство, наряду со злым великаном, колдуном, русалкой, кар­ликом, является одним из тех сказочных героев, которые часто встречаются в сновидениях пациентов. Вот как мо­лодой человек описывает свое сновидение:

Я приехал со своей сестрой в небольшой городок и бродил с ней по улицам. Позднее я оказался один и вышел на маленькую средневековую улицу, которая ве­ла справа налево и слегка поднималась в гору. Я оста­новился перед волшебной антикварной лавкой. Вошел в нее. Хозяйка была слегка полной, а на голове у нее была вуаль. Она была очень привлекательна и выгля­дела как настоящая леди. Она очень любезно показала мне разные замечательные вещи. Я догадался, что она была ведьмой, и попросил научить меня колдовству. Она показала мне некоторые трюки и, в частности, ис­чезновение шарика. Мне было очень трудно повторить это. Я должен был прикрепить шарик к веревке и при этом сказать «Симсалабин» или что-то в этом роде. Я обнаружил, что колдовать очень трудно. Она научила меня всевозможным вещам, и, когда я овладел ими, она взяла меня с собой в свое личное помещение. Там мы продолжали колдовать. Теперь трюк удавался мне хорошо, так хорошо, что ведьма почти никогда не мог­ла отыскать шарик. Мы нашли его за радиатором, и я должен был крепко обмотать его веревкой. Когда я с этим справился, она сказала мне, что это фрагмент ми­ра, который я сам смог создать. Я сомневался в этом, но она вернулась к своим делам и записала что-то в свою книгу.

В раннем детстве этот молодой человек был перепол­нен жизненной энергией и радостью. Но на седьмом году жизни его отца арестовали по политическим мотивам, и только через восемь лет тот смог вернуться в семью. Это обстоятельство вызвало у его матери состояние сильного

страха, которое очень мешало естественному развитию мальчика. Ему не позволялось гулять одному и по вече­рам он всегда должен был оставаться дома. Став старше, он по-прежнему всегда должен был сообщать, где он был или куда идет. Таким образом он сделался одиноким че­ловеком, который слишком много времени проводит до­ма, погрузившись в бесплодные мечтания. Когда он при­ступил к психотерапии, то, обращаясь к проблеме взаи­моотношений с матерью, всегда внутренне был настроен очень негативно относительно всего материнско-женского, так как оно было связано для него с атмосферой стра­ха. Тем самым он отклонял существенную часть своей соб­ственной субстанции, потому что человек всегда является результатом взаимодействия отца и матери. Вследствие это­го у него развился сильный комплекс неполноценности, который стал сильной помехой в его деятельности и при­вел к полной неспособности выбрать профессию.

Приобретя в процессе психотерапии некоторое коли­чество мужской энергии, с помощью которой он смог пре­одолеть негативно направленные по отношению к матери страхи, после приведенного выше сна в конце занятий он еще раз обратился к проблеме отношения к матери. За демонически-ведьмовской областью страха он обнаружил другую сторону собственной внутренней природы, до сих пор всегда им отвергавшуюся. Раньше он всегда говорил: «Из такого человека, как я, не может выйти ничего пут­ного». Но теперь он убедился, что обладает замечатель­ным музыкальным дарованием и значительным талантом рисовальщика. Этот музыкальный компонент был связан с материнской стороной. Теперь пациент стал его разви­вать и, решив учиться в известной школе искусств, без тру­да выдержал вступительные экзамены.

Как уже сказано, сновидение положило начало этому развитию. Волшебница, которой действительно присуще нечто от прежней злой, держащей в плену ведьмы, теперь учит его созданию фрагмента мира, причем именно шарик представляет собой очевидный символ мира. В тот момент, когда молодой человек видит сон, он сам еще не готов по­верить и признать это, что подтверждается его сомнениями в конце сновидения. Символизируемая в волшебнице «великая мать природа», которая свои дары и способности предоставляет в распоряжение тому, кто готов учиться у нее и сотрудничать с ней, не обращает внимания на его сомне­ния и уверенно вписывает его дальнейший путь в книгу судьбы.

При слове «ведьма» мы привычно вспоминаем злую ведьму, вроде известной нам из сказки «Гензель и Гретель». Но в сказках не менее резок мотив доброй феи, которая бо­гато награждает того, кто, повстречавшись с нею, честно ей служит. Если мы сопоставим обе эти стороны великой ма­тери природы, то в сказках ярче всего этим сторонам соот­ветствуют Госпожа Метелица и ведьма из сказки о Гензеле и Гретель.

В сказке о Госпоже Метелице у одной вдовы было две дочери: одна, родная дочь, была ленива и любила только наряжаться, а другая, падчерица, была прилеж­ной и трудилась как золушка. Часто ей приходилось си­деть у колодца и прясть, пока не сотрет пальцы до кро­ви. Когда однажды у нее из рук выпало веретено и упа­ло в колодец, она с перепугу прыгнула туда, чтобы его достать. Там, внизу, она вышла на луг, где увидела печь, которая предложила ей вынуть готовый хлеб, а росшая неподалеку яблоня потребовала стрясти спелые яблоки. Девушка сделала то и другое и наконец добралась до до­ма Госпожи Метелицы, поначалу напугавшей ее стару­хи с большими зубами, но та приветливо пригласила ее в дом, и девушка взялась поддерживать у нее чистоту и стелить ей постель. Когда она взбивала перину и при этом летел пух, тогда наверху шел снег. Послужив при­лежно некоторое время, девушка попросилась обратно наверх, и Госпожа Метелица подвела ее к большим во­ротам. Когда ворота распахнулись, на девушку посыпал­ся золотой дождь, так что она вернулась домой с бога­тыми дарами.

Тут, конечно, ленивая сестра захотела получить то же самое и тоже прыгнула в колодец. Но внизу она прошла мимо печи и яблони, не исполнив того, о чем они просили. Добравшись до дома Госпожи Метели­цы, она только один день усердно трудилась, а потом опять стала лентяйничать, пока Госпоже Метелице это наконец не показалось глупым и она не отказалась от ее услуг. Она подвела ленивицу к тем же воротам, но вместо золота на нее полилась смола, так что она при­липла так крепко, что не могла освободиться до самой смерти.

В этой сказке мы вновь видим две области, обыденную область сознания и магическое царство бессознательного, которое в данном случае находится под землей, и путь туда лежит через колодец. Существование связи между верхом и низом прекрасно иллюстрирует тот факт, что наверху идет снег, когда внизу сильно взбивается постель.

И в душе, по сути дела, нет верха и низа. Если мы ис­пользуем такое выражение, как глубина, относящееся к психической сфере, то тем самым мы переносим понятие из нашего пространственного мира на явление внепространственное. Центральной фигурой магического про­странства является Госпожа Метелица, тождественная бо­гине природы, повелительнице стихии. Точно так же, как в сновидении пациента, она обнаруживает присущий ведь­ме негативно-демонический аспект в виде своих больших зубов. Этот угрожающий негативный аспект актуализиру­ется при встрече с ленивицей, так как только усилия, при­лежание и подлинная заинтересованность могут выявить позитивные стороны бессознательного. Тот образ действий, при котором хотят насильно и эгоистично эксплуатировать содержащуюся в бессознательном энергию себе в угоду, в большинстве случаев обречен на крушение и оканчивается смоляным дождем.

Печь, которая в сказке первой встречается девушке, вполне можно считать древнейшим в человеческой исто­рии символом изменения. Можно добавить еще некото­рые рассуждения относительно этого символа. Если мы по­пытаемся встать на точку зрения первобытного человека, то сможем понять, каким чрезвычайным открытием стало для него превращение естественного продукта, зерна, в съедобный и вкусный хлеб. Данное действие следует от­нести к духовному достижению в плане самообуздания и управления влечениями, которым мы обязаны нашим отдаленным предкам, в полной мере заслуживающим наше­го уважения. Что же еще могло означать для людей того времени в течение долгой и суровой зимы не уступить этой сильнейшей потребности, голоду, и вместо того, чтобы съесть пшеничное зерно, развить в себе способность жить не одним мгновением, а перейти к сознательному плани­рованию. Таким образом печь, которая формой и функ­цией символизирует плодоносную материнскую утробу, стоит сразу у входа в магическое царство «Великой Мате­ри». Тот, кто равнодушно проходит мимо нее, не может ожидать, что ему что-то удастся. В культе Деметры в Гре­ции колос пшеницы — это «дитя» богини зерна. Его на­зывают «сильным», потому что в хлебе коренится сила лю­дей. К тому же, кто никогда не предпринимает усилий, чтобы собрать созревшие плоды природы, представленные в сказке яблоней, природа сама в конце концов не будет благосклонна, и он столкнется с ее демонической стороной. Это совершенно явно прослеживается в подробно рас­смотренной нами сказке о Гензеле и Гретель, но здесь не­обходимы еще некоторые дополнительные замечания и рассуждения: собственно, конец этой сказки представляет­ся нам в свете современной морали безнравственным, так как отец, который был слишком слаб, чтобы оказать со­противление злой мачехе и вместе с ней отвел детей в лес, не только не наказан за свой безнравственный поступок, но еще и награжден, разделив с детьми добытые ими со­кровища. Таким образом он оказывается с лихвой возна­гражден за свое малодушное поведение, в то время как не последуй он злому совету своей жены, он остался бы бе­ден, как и раньше. Но не следует думать, что сказки реша­ют обычные проблемы, существующие в рамках человече­ского культурного сознания; скорее их можно назвать сно­видениями человечества. Подобно личным сновидениям, сказка столь же мало заботится об обычных этических нор­мах, присущих сознанию. М. Л. фон Франц говорит поэто­му о этосе (обычае, характере) бессознательного, самой природы, когда к счастливому результату приводит «пра­вильное» поведение, в противоположность неправильному, ведущему к несчастью¹². Вся двусмысленность нашей проблемы добра и зла лежит в основе этой сказки. В «Фау­сте» она выражена Мефистофелем фразой:

Ich bin ein Teil von jener Kraft,

die stets das Bose will und stets das Gute schafft.

Частица силы я,

Желавшей вечно зла, творившей лишь благое.

(Пер. М. Лозинского)

Именно то, что отец одержим злым духом мачехи, в конце концов приводит семью к избавлению от горькой нужды.

В то время как благая сторона матери утоляет голод и вознаграждает усилия, злая мать использует именно эту ин­стинктивную потребность, чтобы заманить ребенка и по­том держать его взаперти (Гензель), а также использовать его работоспособность и продуктивность (Гретель) для удов­летворения собственных эгоистических инстинктивных по­требностей. Преодоление этого мощнейшего демонизма достигается благодаря хитрости, то есть того образа дейст­вий, который сказке явно весьма по вкусу — вспомним сказку о «Мужике и черте» или «Храбром портняжке» — и часто такое поведение приводит к успеху. Получается, та­ким образом, что Гретель, благодаря заключению внутри не­гативного материнского комплекса, как мы могли бы вы­разиться с точки зрения психологии, кое-чему от него нау­чилась, так как именно хитростью ведьма заманила детей в свое царство. В этом мотиве содержатся некоторые знания сказки о сверхъестественных силах природы, с которыми не совладать силой отдельного человека. А значит, в борьбе за свое существование он тоже должен действовать окольны­ми путями и скрывать свое оружие. Таким образом зло пре­одолевает само себя и сгорает в собственном огне.

Часто пациенты сообщают подобные сновидения о злой, держащей взаперти в лесу ведьме, сохранившиеся в их па­мяти с детства. Так, например, одна двадцатичетырехлетняя женщина рассказала мне о том, что в возрасте десяти-одиннадцати лет ей снилось, будто она приходит в лес, и вдруг деревья ее больше не отпускают, будто там была ведьма, ко­торая ее заманила и приказала деревьям ни в коем случае ее не выпускать. Это сновидение произвело на нее такое сильное впечатление, что она даже написала о нем в шко­ле сочинение.

Конечно, можно сказать, что ребенок получил такое сильное впечатление или был так напуган рассказанной или прочитанной сказкой, например, «Гензель и Гретель», что в сновидении просто воспроизводится услышанное или прочитанное. На это можно возразить, что в течение одного-единственного дня мы получаем бесконечное множест­во живых впечатлений. При этом остается открытым во­прос, почему в сновидении выбран именно этот мотив, в то время как другие, которые в реальности могут быть зна­чительно страшнее, не находят своего отражения в снови­дении. Если внимательно в это вглядываться, то всегда можно обнаружить ясно выраженное отношение такого ска­зочного мотива к личной проблематике ребенка, видевше­го сон. Так было и в нашем случае.

Пациентка рано потеряла во время войны отца и росла вдвоем с матерью, без братьев и сестер. С восьми до десяти лет она тяжело болела туберкулезом и должна была много месяцев находиться в больнице, лежа в постели. После ее выписки оттуда мать и окружающие из опасений за ее здо­ровье тщательно следили за тем, чтобы она по возможно­сти меньше двигалась. К постоянно всплывающим горест­ным переживаниям ее детства относилось и воспоминание о том, что она должна была неподвижно лежать в тени на одеяле, в то время как все остальные дети резвились вокруг нее, играя и бегая на лужайке. Она судорожно пыталась, ис­пользуя всевозможные хитрости и уловки, заманить кого-нибудь из детей к себе на одеяло, чтобы он остался и играл с ней, но, к сожалению, это редко удавалось. Так, с одной стороны, ее собственная болезнь и забота окружающих бы­ли той самой, держащей взаперти, ведьмой, а с другой сто­роны, она сама в какой-то степени отождествляла себя с ней, в силу того, что пыталась, в свою очередь, заманить и удержать других детей.

Во время терапевтического сеанса, когда давно забытое детское сновидение снова всплыло из бессознательного, впервые стало ясным ее отношение к своей собственной судьбе, а также к теперешнему заболеванию. Она обрати­лась за помощью из-за сильной депрессии и помех в работе. Теперь она вспомнила, что в детстве она еще долгое время после выздоровления испытывала леденящий страх перед возвращением болезни, перед тем, чтобы снова оказаться больной. Она никогда не осмеливалась по-настоящему по­играть с другими детьми и всегда оказывалась в ситуации одиночества, чему сопутствовал обычно ряд других факто­ров. В основе ее теперешней депрессии и продолжительной неспособности конструктивно трудиться и действовать все еще лежал прежний глубокий страх и неуверенность в соб­ственной телесной природе, к которой относится и ин­стинктивный слой бессознательного. Так как любое соз­нание возникает только из бессознательного и тело является материей (от лат. mater, мать) людей, то здесь существует связь с переживанием образа великой матери, которая в глазах пациентки наделена чертами враждебно настро­енной, магически удерживающей и схватывающей. Здесь речь идет о сверхличном значении фигуры матери, которая именно в качестве личной матери выражает свою негатив­ную сторону желанием удержать при себе ребенка. Таким образом, в ведьме выражен смертельный аспект матери-природы, которая своей страшной стороной разрушает свое собственное порождение и вбирает его в себя. Из бессоз­нательного также исходит соответствующее темное дейст­вие, так как любое созревание и становление сознания дос­тигается лишь усилием и сталкивается с преодолением со­противления бессознательного. Но последнее постоянно грозит вновь омрачить или поглотить обретенное сознание, что, к сожалению слишком часто случается в случае слабо­сти Я при психическом заболевании.

Насколько пациентка подвергалась этой опасности, по­казывает сновидение, относящееся к началу занятий. Кро­ме того, оно бросает свет на мотив Человека, принявшего животный образ, о чем нам уже известно из первой сказки о змее. Пациентке снилось следующее:

У меня были стерты ноги, и при этом я танцевала в каком-то помещении. Кто-то, кто сам был тигром, сказал мне: «Если мы превратимся в хищников, то мы больше не вспомним о нашей болезни». Но я этого не сделала.

Это сновидение прежде всего напомнило ей сказку Ан­дерсена «Русалочка»¹³, к которой мы уже обращались. У Андерсена характерным для морской принцессы является то, что возникшие из рыбьего хвоста ноги при ходьбе и танцах болят так, будто она ступает по острым ножам. Процесс обретения человеческой души, означающий со­зревание и сознательность, здесь явно связан со страда­нием и болью. Пациентка к этому времени делала пер­вые, еще очень трудные и часто неудачные шаги, чтобы выйти из состояния бессознательности. Наряду с депрес­сией у нее часто наблюдались сильные инстинктивные и аффективные явления, после которых она чувствовала не­которое облегчение, но которые приводили к неприятным ситуациям, так как противоречили «высшей» человеческой стороне ее личности. В сновидении она впервые избегает соблазна укрыться от своего страдания в анимистической бессознательности, соблазна, который всплывает из ее соб­ственной психики. В хищнике образно представлен бес­сознательный инстинкт ее собственной природы, который угрожает ее человеческому Я. Вспомним еще о том, что подобное стремление было также грехом принца, который в нашей первой сказке превратился в змею и для освобо­ждения нуждался в любви к нему девушки. Там говорит­ся, что его превращение было следствием проклятия в на­казание за то, что он соблазнил сироту. Таким образом, это сновидение современного человека проливает свет на древний мотив преодоления человеком своей животной природы и на возникновение этого мотива.

Чтобы выразить чрезвычайное разнообразие элементов комплекса, состоящего из различных далеких и, соответст­венно, чуждых сознанию, бессознательное часто возвращает из мифа и сказки образы фантастической зоологии. И то­гда в наших снах всплывают сфинкс, единорог, птица фе­никс, гриф, гарпии, кентавры и тому подобные чудовища, с которыми сновидец вступает в те или иные отношения.

Приведенное ниже сновидение, описанное двадцативось­милетней пациенткой, случилось у нее вскоре после нача­ла психотерапевтических сеансов.

Я иду со своим другом по доскам, лежащим в воде, иногда там глубоко, иногда мелко. Путь ведет вдоль бе­рега, но мы идем по доскам, потому что на берегу лета­ет рой пчел. Когда мы вновь вышли на берег, пчел уже не было. Тогда мы приблизились к большому дому, по­хожему на замок, справа стояла башня, она сужалась к верху и имела много окон, но все вокруг было выгорев­шим и запущенным. Мы обошли башню. Там, должно быть, жила семья священника. За домом находился сад. В нем мы увидели птицу грифа, который откладывал яйцо, как наседка, и мы посмеялись над ним. Это ему пришлось не по вкусу, и он погнался за нами. Тут вдруг моего друга не стало. Я спряталась в доме без окон. Но гриф тоже мог туда проникнуть, и, кроме того, там внут­ри были белокурая девушка и волк. Гриф хотел меня убить, но девушка с волком дали мне хороший совет: я не должна ничего есть, а все отдавать птице. После это­го я сделала ему кушанье из луковицы. Я полезла в ку­хонный шкаф на верхнюю полку. Выше, над моей го­ловой была еще полка, там всегда стояла еда, которую гриф себе добывал. Когда он пришел в третий раз, я да­ла ему меда. Я ощутила сладость во рту, и мне не по­нравилось, что я как будто съела то же, что и он. По­том он пришел еще раз, и я почувствовала горячее ды­хание над моей головой. Теперь он стал волком и сказал мне: «Какой замечательный ночной горшок»; ночным горшком была я. У меня были длинные, вычурные, в стиле рококо, конечности. Потом я убила волка, удушив его. Тем временем он превратился в куницу. Я удиви­лась тому, как легко это произошло. Потом я на всякий случай сунула куницу в горшок с кипящей водой, и то­гда она вновь превратилась в птицу грифа. Когда я на­конец опустила в горшок птицу, я поняла, что наступи­ло еще одно, третье испытание.

К сожалению, в рамках настоящей работы мы не мо­жем подробно рассмотреть это символическое красочное сновидение и должны ограничиться центральной пробле­мой взаимоотношений пациентки с грифом.

В связи с этим сновидением ей по ассоциации вспом­нилась сказка братьев Гримм о птице грифе, которая в дет­стве произвела на нее сильное впечатление. Эта сказка начинается с того, что у короля тяжело заболела дочь. «Глу­пому Гансу», младшему из трех сыновей крестьянина, уда­лось вылечить королевскую дочь, после того как его стар­шие умные братья потерпели неудачу. Но для того, чтобы жениться на принцессе, он должен выполнить три задания короля. Третье из них состояло в том, чтобы добыть перо из хвоста грифа. Кроме того, ему надо было получить от этой птицы, которая «все знает», ответы на три вопроса. Ганс отправился в путь и наконец добрался до жилища гри­фа. Там он обнаружил старуху, мать грифа, спрятавшую его от птицы, которая съедала каждого встретившегося ей хри­стианина. Ночью она вырвала у грифа перо и сказав, что видела дурной сон, хитростью выманила у него ответы на три вопроса. Так Гансу удалось невредимым вернуться до­мой и жениться на королевской дочери.

Гриф в этой сказке — явно очень злое, опасное и вра­ждебное для человека и для христианина существо. Его совместная жизнь со старухой напоминает комбинацию черта с его бабушкой. В похожей сказке «Черт с тремя зо­лотыми волосками»¹⁴ герой должен отправиться в ад и с помощью чертовой бабушки получить эти волоски от са­мого злодея. Существо, именуемое грифом, известно нам уже из дохристианских времен, когда оно был описано Ге­родотом и Плинием. Наиболее обстоятельное описание принадлежит сэру Джону Мандевиллу в 85 главе его из­вестного путешествия: «Кроме того, там имеется много грифов, больше, чем где бы то ни было, и иные говорят, что передняя часть их туловища подобна орлиной, а зад­няя — львиной, и это правда, потому что так они созданы, но туловище грифа крупнее, чем восемь львов, и он силь­нее, чем сто орлов. Ибо нет сомнения, что он может от­нести в свое гнездо лошадь вместе с всадником или пару запряженных волов, идущих в поле за плугом, потому что он имеет когти на ногах столь же большие, как туловище вола, и из них делают сосуды, а из ребер — луки, чтобы выпускать стрелы»¹⁵.