Этот замечательный праздник
ХАЙДИ МАКЛАФЛИН
Для Кэссиди
Ты самая храбрая девочка из всех, кого я знаю.
Вот тебе маленькое
Рождественское чудо.
Переводчик: Анастасия Сушкова
Редактор: Эра
Глава 1
Рори
В середине дня люди, бегающие за праздничными покупками, проходят мимо большого панорамного окна моего офиса.
Некоторые оборачиваются и смотрят на витрину, которую оформили мои коллеги, в то время как другие кутаются в свои теплые зимние пальто, чтобы защититься от резких порывов ветра.
Снег, тихо кружась, ложится на оконный выступ, словно воплощение картины Нормана Роквелла, придавая городу Френдшип традиционную атмосферу Новой Англии.
Как и в большинстве расположенных на первом этаже помещений в городе, в банке большие панорамные окна, которые выходят на городскую площадь.
Слишком часто в эти дни я ловлю себя на том, что провожу время, наблюдая за жизнью, протекающей за окном, в то время как я сижу за столом, забросив дела.
Мои мысли заняты семьей, или, скорее, ее отсутствием.
Моя жена хочет развода.
Она хочет покончить с нашим браком.
Расторгнуть наш союз.
Чтобы у нашей дочери Руби было два родителя-одиночки.
Неважно, в каких выражениях я это проговариваю — становится только хуже.
Я виноват.
Однако осознание ответственности не отменяет того факта, что я пропустил слишком много ужинов и важных школьных мероприятий, слишком много раз забывал забрать Руби, когда Гвен не могла. А для родителя это самое ужасное чувство на свете.
Каждый раз у меня было одно и то же оправдание — работа. Я должен был догадаться, что что-то не так. Странно, но из-за стресса порой не замечаешь того, что происходит прямо перед твоим носом. Безразличие, обрывочные ответы, планы, в которые меня не посвящали, ночи, когда моя жена ложилась спать, не дождавшись меня — я просто обязан был увидеть все эти знаки.
Наши тихие разговоры перешли в споры, в которых каждый из нас наговорил много того, чего не хотел. Я сказал ей, что она могла бы найти работу и перестать все время волонтерствовать в школе; что если бы она помогала, мне бы не пришлось одному оплачивать поездки за покупками в Бостон или все эти бесконечные внеклассные занятия. Я спросил ее, что бы она хотела, чтобы я сделал, как бы она хотела, чтобы я разобрался с ситуацией — с нами, нашей семьей. Я потребовал, чтобы она сказала мне, что делать.
Она сказала.
Прошло уже два месяца с тех пор, как она попросила меня спать на диване, а потом и уйти из дома. Этот дом должен был быть нашим навсегда — дом, где я пролил пот и кровь, и даже пару слез, пока доводил его до ее идеала. Дом, где мы должны были вырастить детей, проводить время с внуками, любуясь, как они гоняются друг за другом на террасе.
Получив повышение в банке, я нанял подрядчиков, чтобы закончить начатую мной работу. В этом был смысл. Подразумевалось, что я буду больше времени проводить с Гвен и Руби по выходным. Но даже эти дни поглотила работа, и я это допустил.
Семья должна быть на первом месте.
В моем понимании это значило работать больше и дольше, чтобы обеспечить свою семью. Конечно, это также значило, что я бы пропускал родительские собрания Руби, ежегодные школьные карнавалы, книжные ярмарки и утренники в честь окончания учебного года, но две самые важные женщины в моей жизни имели бы все самое лучшее.
Я ошибался.
Звонит телефон, отвлекая меня от мыслей. Я бросаю быстрый взгляд на определитель номера и тяжело вздыхаю.
— Рори Саттон, — говорю я в трубку, не отрывая взгляда от того, что происходит снаружи.
— Как там мои инвестиции?
Все внутри меня холодеет, когда грубый голос Джерри Гэнса лает мне в ухо, не оставляя выбора, кроме как вернуться к работе. Я быстро нажимаю на несколько клавиш на клавиатуре, чтобы открыть его счет. Джерри — мой клиент номер один, мой кормилец, так сказать, и, возможно, катализатор моего развода.
— В полном порядке, Джерри.
Он звонит каждый день с одним и тем же вопросом и, чаще всего, получает один и тот же ответ.
— Где мои деньги?
— Вложены в компанию «Али-баба». Это азиатская версия «Амазон». Их активы высоко котируются, и я уверен, что ваш портфель акций увеличится в кратчайшие сроки. Конечно, вы также инвестируете в другие фонды, ценные бумаги и аннуитеты.
Такой же разговор мы вели вчера и позавчера, и, скорее всего, будем говорить об этом и в понедельник.
— Идеально.
Я мысленно представляю себе, как он сидит в красном кожаном кресле с высокой спинкой, в черном шелковом халате, и потирает руки, как будто он организатор какого-то хитроумного заговора с целью захвата мира.
— Моя супруга интересуется, увидим ли мы вас с женой на нашей ежегодной рождественской вечеринке.
Вздохнув, я отворачиваюсь к окну, каждый раз надеясь увидеть Гвен, выходящую из магазина, паркующую машину или просто идущую по улице.
Я не видел ее с тех пор, как съехал. Это не мое решение, и я не согласен с ним, но, по мнению Гвен, будет лучше если моя мать будет посредником в общении с Руби. Я это ненавижу. Я пытался бороться, но мне не нравится, когда Гвен плачет, поэтому я согласился.
— Конечно.
Немного невинной лжи, по большому счету, не причинит Джерри никакого вреда. Очень сомневаюсь, что Гвен пойдет со мной. Тем не менее, я планирую ее спросить. Мне совсем не хочется получить отказ, впрочем, как и появляться там одному. Чем меньше Джерри знает о моей жизни, тем лучше для меня.
Джерри болтает о других акциях, на которые я должен взглянуть, но я сосредоточен на том, что происходит снаружи. Какой-то бездомный пытается перейти через дорогу вопреки потоку туристов, игнорирующих тот факт, что в нашем городе принято строго соблюдать правила, по которым пешеходы имеют преимущество.
Пожилой мужчина спотыкается, едва успевая опереться на одну из припаркованных вдоль тротуара машин.
— Я тебе перезвоню, Джерри.
Не потрудившись повесить трубку, не надев зимней куртки и галош, я выбегаю на улицу, и грязь, перемешанная с солью, попадает мне на брюки.
— Позвольте вам помочь.
Не колеблясь, я беру его за предплечья и помогаю встать.
— Моя сумка, — бормочет он, указывая на землю.
— Взял, — отзываюсь я, поддерживая его одной рукой, пока наклоняюсь, чтобы поднять его вещи.
Я делаю все возможное, чтобы не задохнуться от окружающего его зловония или не прокомментировать, насколько легка его сумка. Интересно, когда он в последний раз принимал душ или имел возможность постирать одежду? Все в нем грязное — лицо, поношенная одежда, черная вязаная шапочка, которую он носит поверх темных волос.
Я помогаю ему дойти до скамейки в парке недалеко от моего офиса. Когда мы добираемся до нее, я стряхиваю снег, прежде чем он опускается с тяжелым вздохом. В его глазах печаль, но на лице улыбка.
— С вами все будет в порядке?
— Да, да. Все будет в порядке. Эти старые ноги двигаются уже не так быстро, как раньше, — говорит он мне.
— Ну, даже молодые иногда довольно медлительны.
Он улыбается, но быстро отводит глаза.
Не знаю, должен ли я проводить его до полицейского участка или оставить в покое. Может, он голоден? На мели? Конечно, скорее всего, и то и другое, но он ни о чем меня не просит. На самом деле, сидя здесь, на скамейке, он выглядит довольным. Полагаю, будучи бездомным, он знает, как выживать.
Сильный порыв ветра пронизывает насквозь, и я начинаю дрожать. Я тянусь за бумажником, но быстро понимаю, что его нет в кармане.
— Вы простудитесь, — говорит он, плотнее закутываясь в пальто.
Тот факт, что он заботится обо мне, а не о себе, заставляет меня замереть. Кивнув ему и сказав, что скоро приду, я возвращаюсь в свой теплый кабинет.
Когда я возвращаюсь к своему столу и хватаюсь за ручку ящика, чтобы достать бумажник, старика уже нет. Я смотрю в окно, прижимаясь так близко, что оставляю маслянистые следы от рук и лба, но не вижу, куда он ушел. Он словно растворился в воздухе.
Резкий звук сигнала разъединения заставляет меня отойти от окна. Я беру трубку, но тут же отшатываюсь от шума и кладу трубку на место. Покачав головой, осознаю, что так и не положил трубку после разговора с Джерри.
Мое внимание привлекает записная книжка на столе, в которой в совершенном беспорядке записаны даты и заметки. Наклонившись вперед, я отодвигаю в сторону небольшую стопку бумаг, чтобы прочесть записи на сегодня.
«Встретиться с адвокатом по разводам». Мне снова становится грустно, когда я хмуро смотрю на расписание, думая о том, во что превратилась моя жизнь. Развод — это последнее, чего мне хочется, но мне не очень хорошо удалось показать Гвен, что они с Руби были для меня важны.
И сейчас важны.
Посмотрев на часы, я понимаю, что у меня есть десять минут, чтобы пересечь город — хотя на самом деле всего пару кварталов — и сесть на неудобный деревянный стул, в ожидании, пока мой адвокат просматривает предложение Гвен.
День, когда ко мне на работу пришел судебный пристав, был еще хуже того, когда Гвен сказала, что хочет, чтобы я съехал. В глубине души я надеялся, что мы оба образумимся и со всем разберемся. Я ошибся, и мне не осталось ничего другого, как нанять адвоката.
Мой спортивный пиджак висит на спинке стула. Я хватаю его, надеваю и снимаю с вешалки длинное шерстяное зимнее пальто. Мои галоши стоят на коврике, но взглянув на свои ботинки, я понимаю, что их уже не спасти. Я обыскиваю карманы и стол, гадая, куда же спрятал перчатки. Быстро взглянув на часы, понимаю, что у меня почти нет времени. Если я хочу успеть на встречу, то нужно выходить прямо сейчас.
Мне кажется, что на улице было теплее, когда я выходил в прошлый раз, и я ловлю себя на том, что плотнее запахиваю пальто и засовываю руки поглубже в карманы. Хоть пальто и плотное, оно не защищает меня от мороза или мои щеки от обжигающего ветра.
Направляясь к офису своего адвоката, я заглядываю в переулки и подворотни в поисках мужчины, которому помог ранее. Не знаю почему, но что-то тянет меня найти его, проверить, все ли с ним в порядке. Умом я понимаю, что, скорее всего, так и есть, но мне хочется снова его увидеть, чтобы убедиться.
Я перехожу улицу и поднимаюсь по гранитной лестнице, ведущей в офис моего адвоката. Жара внутри здания удушающая, и я пытаюсь расстегнуть пальто своими оледеневшими пальцами. Перескакивая через ступеньки, я взбегаю вверх, и старое дерево скрипит под моим весом.
На двери со стеклянной панелью и расшатавшейся ручкой написано «Адвокатская Контора» — коротко и по существу. На двери моего офиса тоже должно быть написано просто «Инвестиционный банк», но мы принадлежим фирме из Нью-Йорка, чье имя гордо демонстрируется на табличке.
Адвокатская контора небольшая, но в ней царит удивительно домашняя атмосфера. Думаю, что если человек находится здесь, то хочет чувствовать себя комфортно. Мне же совсем не комфортно, и я даже не пытаюсь притвориться.
Я вешаю шерстяное пальто и слегка киваю секретарше. Она вроде как улыбается, но больше похоже на гримасу.
В маленьком городе все в курсе твоих дел. Когда Гвен попросила меня съехать, я подумал, что все проблемы останутся между нами, и возможно, мы решим их до того, как придется принимать радикальные меры. Однако слух распространился, как лесной пожар, мельница сплетен начала вращать свое колесо, и уже вскоре говорили, будто я изменил жене и сам попросил развода. Неважно, сколько раз я пытаюсь защититься, единственные люди, которые слушают — мои друзья, но даже они начинают отдаляться. Пары выбирают чью-то сторону. И я знал, что так случиться.
— Мистер Саттон, пожалуйста, входите.
Теренс Симс работает адвокатом дольше, чем я живу. Мои родители обращались к нему по поводу нескольких юридических вопросов, и для меня было вполне логично обратиться за помощью именно к нему.
Симс сидит за своим старинным дубовым столом в маленьком кресле, которое никак не сочетается с таким великолепным предметом мебели.
— Ты подумал, как отреагируешь на предложение Гвен? — спрашивает он, поворачиваясь на стуле и глядя на меня поверх очков.
— Честно говоря, я его не смотрел.
— Почему?
— Потому что не хочу этого развода.
Теренс откидывается назад, сложив руки домиком.
— Лучше с этим разобраться. Этого хочет Гвен. Однако ее требования возмутительны, и мы должны выдвинуть наши.
Он пододвигает ко мне пять страниц напечатанного текста. В нем пункт за пунктом требованиям Гвен противопоставлены взвешенные и проанализированные аргументы. Больно видеть список требований Гвен. Мое сердце разрывается. Полная опека над нашей дочерью, дом, машина — практически все, что у нас есть. Она хочет получить все, а Теренс предлагает равноправную совместную опеку над Руби, продажу дома и раздел активов.
Откашлявшись, я кладу бумаги обратно на стол и качаю головой.
— Не знаю, что и сказать.
— Развод — это тяжело, особенно когда одна из сторон застигнута врасплох.
— Я не хочу продавать дом. Руби… она там родилась, это все, что она знает. Мысль о том, что моей дочери придется навещать меня в моей квартире… — я замолкаю, чтобы проглотить ком, застрявший в горле. — Я не могу.
— Подумай хорошенько, Рори. У нас есть время, чтобы ответить на требования. — Он снова пододвигает ко мне бумаги, но я к ним не притрагиваюсь.
Не могу. Во мне будто все надломилось. Любовь всей моей жизни хочет избавиться от меня, и я должен ей это позволить.
— Что думаешь? — спрашивает он.
— Помимо того, что не хочу развода? Что дам Гвен все, что она попросит из-за Руби.
Теренс снимает очки и кладет их на стол.
— Сделай мне одолжение. Поговори с Гвен. Может, вам удастся придумать что-нибудь, что подойдет вам обоим.
Он подал мне идею. Я поговорю с Гвен, но не об урегулировании условий. Я собираюсь сделать то, что должен был уже давно — быть хорошим мужем и отцом. Потому что единственное соглашение, которое кажется приемлемым — то, где мы вновь станем семьей.
Я собираюсь вернуть свою семью.
Глава 2
Гвен
Руби напевает свою собственную версию песни «Рудольф — красноносый олень», а я пытаюсь привести в порядок ее от природы вьющиеся волосы.
Стоя позади нее, я смотрю на нас в зеркало на комоде, и ее зеленые глаза встречаются с моими.
— Можно мне надеть новые туфли?
— Не сегодня. Они для рождественского праздника в церкви.
— Разве мы идем не в церковь? — спрашивает она, приподнимая бровку.
В последнее время Руби испытывает мое терпение. Мой психотерапевт говорит, что это потому, что она на меня злится. Что бы я ни сказала или ни сделала, всегда все либо неправильно, либо ставится под сомнение.
— Почти. Сегодня мы идем с твоей церковной группой кататься на коньках.
— Я никогда раньше не каталась с ними на коньках.
— Знаю, но там будут и твои кузены. Они будут кататься с тобой.
— А папочка?
— А что с ним?
— Он умеет кататься на коньках?
— Умеет, но он на работе.
Наверное. Время от времени я сижу на одной из парковых скамеек, смотрю в сторону его офиса и гадаю, чем он занимается.
Нормально ли он питается?
Научился ли гладить свою одежду?
Что ест на ужин?
Потом я вспоминаю, что это больше не мои проблемы, и меня не касается, как он живет. Да и к тому же, абсолютно ничего не изменилось. Мы с Руби по-прежнему ужинаем вдвоем. Я по-прежнему отвожу ее в школу, на все ее занятия и кружки, занимаюсь тем же, что и делала, когда Рори жил с нами.
Клянусь, если бы Руби не приходилось навещать его, она бы никогда не поняла, что отец больше здесь не живет.
Мне горько. А еще я зла, опечалена, обижена и сбита с толку. Я думала, что если скажу Рори, что хочу развода, то он все осознает, но этого не произошло.
Я хотела бы отключить эмоции, но не могу. По ночам я лежу в постели и плачу, потому что всегда думала, что у меня идеальная семья.
Раньше казалось таким обыденным желать, чтобы Рори чаще бывал дома, однако благодаря его усердной работе, я могла позволить себе такую роскошь, как сидеть с Руби дома.
Когда дочь пошла в школу, я подумывала о том, чтобы найти работу. Я упоминала об этом несколько раз, но Рори велел мне оставаться дома. Я и не подозревала, что, если я останусь дома, то его уже здесь не будет.
Я изо всех сил старалась сохранить развод в тайне, но в тот момент, когда Рори снял комнату в «Уютном Коттедже», мой телефон стал разрываться от звонков.
Вопросы сыпались один за другим:
«Он тебе изменил?»
«С кем?»
«Он тебя бьет?»
Хочу ли я встретиться и поговорить об этом?
Одна чашка кофе и кусок пирога, и я вываливаю свои проблемы друзьям. Я все прекрасно понимала, но было так приятно поговорить о том, что происходит между мной и Рори.
Минус в том, что теперь всем все известно. В Френдшипе никто не умеет хранить секреты. Куда бы я ни пошла, все на меня смотрят. Люди либо жалеют меня, либо избегают смотреть мне в глаза.
Разве я слишком многого просила? Чтобы Рори изменился? Чтобы семья стояла для него на первом месте? Чтобы наш брак был на первом месте?
Но он этого не сделал. Он сам должен захотеть, а я не уверена, что сможет.
— Ты закончила?
Голос Руби вырывает меня из моих мыслей.
Я мягко улыбаюсь и киваю, надеясь, что она выскочит из моей комнаты до того, как начнут капать слезы. Я стараюсь, чтобы она не видела, как я плачу, потому что она не понимает. Руби говорит, что я не должна плакать, так как сама заставила Рори уйти. Может, она и права. Я заставила его уйти, хотя должна была попросить его сражаться за нас, чтобы мы могли стать крепкой семьей.
Я смотрю на себя в зеркало и наношу немного румян на щеки, чтобы придать им немного цвета. За последние несколько месяцев консилер стал моим лучшим другом. Он скрывает темные круги под глазами и красные пятна, которые часто появляются после слез.
Расправив плечи, я улыбаюсь и говорю себе, что все будет хорошо, что я буду в порядке.
— Я готова. — Руби стоит в дверях.
На ней пальто, зимние ботинки и больше ничего, насколько я могу судить.
— Здорово, что ты уже оделась, но мы будем играть на улице. Ты можешь надеть комбинезон?
Руби кивает.
— Думаешь, папочка там будет?
В ее голосе слышится печаль. Я знаю, что она скучает по нему. Я тоже, но я не могу изменить свои чувства, даже если мое сердце кричит, требуя дать Рори шанс. У него их было предостаточно.
Я вздыхаю и качаю головой, направляясь к ней. Положив руку ей на плечо, я направляю ее к лестнице.
— Не думаю, Руби.
— Почему?
Руби прыгает с последних двух ступенек, и идеально приземляется на ноги.
— Ему трудно освободиться в середине дня.
Я помогаю Руби собраться, убеждаюсь, что лямки комбинезона пристегнуты, затем сама надеваю пальто и протягиваю Руби ее шарф.
— Может быть, он захочет увидеть меня.
— Возможно.
Я хочу сказать ей, чтобы она не слишком надеялась, но не могу. Не буду. Она быстро поймет, что ее отец только себя ставит на первое место.
— Снег идет! — кричит Руби, когда мы выходим на крыльцо. — Мы можем пройтись пешком до парка?
Я киваю и беру ее за руку. Мы осторожно спускаемся по лестнице. Я мысленно отмечаю все, что мне нужно будет сделать, когда вернусь домой: расчистить дорожку и лестницу, и при помощи снегоуборочной машины — подъездную дорожку.
С каждым днем список становится все длиннее. При мыслях о зиме и о том, сколько выпадет снега, мне хочется переехать в более теплый климат, чтобы не пришлось иметь дело ни с чем подобным. Но Руби любит снег. Достаточно посмотреть, как она носится так, что упавшие хлопья взмывают вверх.
Она улыбается, заставляя улыбнуться и меня тоже.
Мы выходим на Мэйн стрит и сразу же окунаемся в дух Рождества, царящий повсюду. Белые и красные гирлянды обвиты вокруг кованых фонарных столбов. Витрины магазинов празднично украшены, и, несмотря на все происходящее, меня охватывает праздничное настроение. Колядующие распевают песни, на которых я выросла.
— Ты готова к концерту?
Через несколько дней в начальной школе состоится зимний концерт. Руби готовилась к нему своим, особым способом. Она еще слишком мала, чтобы запомнить все слова, но она старается изо всех сил и делает это очень громко.
— Гейб говорит, что я лучше всех.
Гейб?
Я роюсь в памяти, пытаясь припомнить учителей, но не могу вспомнить кого-то по имени Гейб.
— Гейб новенький?
Руби пожимает плечами.
— Это мой друг. Он мне нравится.
Волна облегчения накатывает на меня, когда я понимаю, что Гейб, скорее всего, одноклассник. Думаю, это мило, что Руби влюблена.
Я помню свою первую влюбленность. Это было в первом или втором классе, и его звали Уолтер. Он нравился мне до пятого класса, а потом его семья переехала. Хоть убейте, не могу вспомнить его фамилию, что странно, так как я почти уверена, что провела большую часть того года, рисуя его имя в своей тетрадке и воображая тот день, когда наши пути снова пересекутся.
Я беру Руби за руку, мы переходим улицу и заходим в парк. Из динамиков, установленных на кленовых деревьях, громко звучат рождественские мелодии, дети же тем временем устроили битву снежками.
Все в городе любят приходить в парк, чтобы покататься на коньках. Но лучше всего бывает в полдень, когда собирается церковная группа.
Мама и папа всегда предлагали пойти со мной, но я убеждала их не отвлекаться от работы, и тогда я могла бы притвориться, что взрослее, чем была на самом деле.
Издалека кто-то зовет меня по имени — еле слышно, но есть что-то в том, как реагируешь на голос близкого человека — он всегда доходит.
Я оборачиваюсь и замечаю мою сестру Элизу и золовку Эмбер, отчаянно размахивающих руками. Они заняли нам скамейку, и мы с Руби направляемся к ним.
— Тетушки, — кричит Руби, отпуская мою руку.
Она бросается к ним, слегка поскальзывается на уже утрамбованном снегу, смеется, и с размаху влетает в их объятия.
С тех пор как мы с Рори расстались, они стали моей опорой, моими жилетками в которые можно поплакаться, моим голосом разума, даже если кто-то них со мной не соглашается. Не важно, который час — я могу позвонить любой из них, и уже через несколько минут они будут у меня на пороге — всегда с мороженым.
После того, как я помогаю Руби надеть коньки и удостоверяюсь, что ее шлем плотно прилегает к голове, я целую ее в нос. Она одновременно и рада и возмущена, так как хихикает, пытаясь увернуться.
Моя племянница ждет Руби, нетерпеливо вытянув руку и шевеля пальцами. Взявшись за руки, они вместе скользят по льду, направляясь к небольшой группе детей.
За последние две зимы Руби посетила шестинедельный курс катания на коньках. Этих занятий вполне хватило, чтобы она научилась держать равновесие и кататься вперед и назад.
Я совершила ошибку, наблюдая за ней на первом занятии, когда группу учили правильно падать. В тот день у меня чуть не случился сердечный приступ, но Руби считала, что это был самый лучший день в ее жизни.
— Выглядишь измученной, — говорит моя сестра Элиза, когда я сажусь рядом с ней и вздыхаю.
Я пытаюсь дотронуться до шеи, но из-за толстого свитера, водолазки и шарфа это практически невозможно, и все же я кручу и тереблю шарф, пытаясь ослабить нарастающее давление.
— Все потому, что она совсем не спит, — говорит Эмбер, протягивая мне большую чашку чего-то горячего.
Мне все равно, что там. Но оно мне нужно. Тепло, исходящее от чашки, немного согревает мои руки в перчатках.
— Ты права. А как только высыпаюсь, происходит что-то еще, и сон сова пропадает на всю ночь.
На этой неделе Рори получил бумаги на развод, и я провела полночи, размышляя о том, почему он не позвонил и не появился. Часть меня верила, что он, по крайней мере, разозлится, придет домой, и мы сможем поговорить.
Мои девочки придвигаются поближе и обнимают меня. Я нуждаюсь в этом, но на самом деле не такого утешения я хочу.
Я хочу, чтобы Рори обнял меня. Я так давно не ощущала его объятий, что уже позабыла каково это. Страсть ушла первой. Перемена была неуловимой. У нас не было времени друг на друга, мы были слишком уставшими, слишком занятыми, и чаще всего я была уже в постели, когда он, наконец, возвращался с работы.
Поцелуи на прощанье стали мимолетными, а потом и вовсе переросли в ворчание, когда один из нас выходил из комнаты. Напряжение нарастало, эмоции зашкаливали. Слова были сказаны, поступки сделаны.
И ничего из этого назад не заберешь.
Элиза и Эмбер отстраняются, и у меня появляется возможность перевести дыхание. Если они будут продолжать в том же духе, я расплачусь, а мне не хочется, чтобы Руби это видела. И я определенно не хочу жалости ни от кого из церковной группы.
— Вот, может быть, это поможет.
Сестра протягивает мне белый бумажный пакет из кондитерской.
— Шоколад. Нам всем нужен шоколад.
Она тяжело вздыхает, но я же знаю, что ее жизнь прекрасна. Раньше я думала так же о своей, но у Элизы и Алекса и вправду отличные отношения. Когда я смотрю на сестру, чувствую себя неудачницей.
— Может быть, он опомнится, — выпаливает Эмбер.
Мы с Элизой оборачиваемся к ней, но она смотрит прямо перед собой. Я слегка поворачиваюсь, почти ожидая увидеть Рори на другой стороне катка, но его там нет. Он даже не догадается прийти, потому что я ему не сказала.
— Я ничего не жду, — говорю я им обеим, — я думала… ну, не знаю, что я думала, но все равно ошиблась. Наверное, я рассчитывала, что мы расстанемся на неделю, а не на несколько месяцев.
Надо поменять тему разговора. Уже почти Рождество, и если я продолжу в том же духе, то сделаю праздники Руби невыносимыми.
Собираясь сделать глоток теплого какао, я несколько раз осматриваю каток, ища глазами свою дочь. Я вскакиваю на ноги, и в ту же секунду Эмбер с Элизой оказываются рядом со мной, держа меня за руки.
— Что случилось? — спрашивает Элиза.
— Руби. Вы ее видите?
Даже не глядя на них, я знаю, что они уже осматривают каток, и, может быть, даже ищут за его пределами.
— Руби! — кричу я, но это бесполезно.
Из-за праздничной музыки и смеха вокруг стоит невообразимый шум.
— О Боже, где она?
— Мы ее найдем, — говорит Эмбер, стискивая мою руку. — Пойдем поищем.
— Нам надо разделиться.
Предложение Элизы разумно, но я не знаю смогу ли сдвинуться с места. Тем не менее, я иду, а затем начинаю бежать.
Мои руки дрожат, сердце колотится, как сумасшедшее. Слезы текут по щекам, превращая мои и без того холодные щеки в ледышки.
Впереди я вижу одного из наших местных полицейских и пытаюсь бежать к нему, но там, где я ступаю, снега по колено, и двигаться почти невозможно.
И тут я вижу Руби, стоящую в стороне от катка с каким-то бродягой.
— Руби.
Я тянусь к ней и обнимаю изо всех сил. Она поднимает глаза и улыбается. Конечно, она улыбается, ведь она не знает что такое опасность. Знает лишь доброту.
— Я же говорила тебе не убегать! Нельзя уходить куда-либо без разрешения.
— Но я хотела сказать…
Я опускаюсь на корточки и крепче сжимаю ее ладошки.
Я напугана. Мне хочется сказать ей, что разговаривать с незнакомцами неразумно, но в то же время я хочу, чтобы она испытывала сострадание к другим людям.
— Ты не можешь просто так исчезать из моего поля зрения. Так делать нельзя.
— Но это же Гейб! Он мой друг.
Гейб?
— Милая, ты же говорила, что Гейб учится в твоем классе.
— Нет, мамочка, я так не говорила.
Она смотрит на меня. На ее лице нет никаких эмоций. Я знаю, что она говорит мне правду.
— О-о.
Я не знаю, что сказать или подумать. Понятия не имею, как моя дочь познакомилась с бродягой, и не уверена, нравится ли мне это.
Я встаю и притягиваю Руби к себе.
— Руби рассказывала мне о вас, — говорю я, стараясь быть вежливой. — Вы местный?
— Нет, мэм, просто мимо проходил.
Я крепче прижимаю к себе Руби, даже несмотря на то, что она пытается вывернуться.
— Понятно. Как вы познакомились с моей дочерью?
— Ну, мы подружились на детской площадке. Она решила поделиться со мной своим обедом.
Я улыбаюсь ей сверху вниз, и ее лицо сияет. Она сделала что-то хорошее, и я не хочу винить ее за это.
— Это был добрый жест, Руби.
— Я же говорила тебе, он мой друг.
Я киваю и начинаю подталкивать ее обратно к катку.
— Приятно было познакомиться, Гейб.
Мы не проходим и двух шагов, как я слышу:
— Нет любви без прощения, как и нет прощения без любви.
Слова Гейба заставляют меня резко остановиться. Я оборачиваюсь, чтобы попросить его повторить, но его уже нет.
Глава 3
Рори
Красный кружок на моем календаре служит суровым напоминанием о том, что именно сегодня — день печенья.
День, когда я обещал отвести Руби в церковь, где мы проведем несколько часов, украшая и упаковывая сотни печенек.
Эта традиция началась много лет назад, и как только Руби достаточно подросла, Гвен позаботилась о том, чтобы наша дочь тоже принимала в ней участие.