Когда Гвен предложила мне в этом году отвести Руби, я сразу согласился. Как же тяжело не видеть моих девочек каждый день. Это открыло мне глаза на жизнь, которую я вел вдали от них, хотя мы жили в одном доме.
Гвен и я стали не более чем соседями по комнате, которые, проходя мимо, обменивались односложными фразами, мимолетными взглядами и вымученными знаками внимания. Ничего из этого не было частью клятв, которые мы давали.
На еще одной записке на моем столе нацарапано, что Джерри перенес свою ежегодную вечеринку на сегодняшний вечер. Он выбрал из всех дней недели именно этот, чтобы успеть побаловать свою жену поездкой в Европу.
При этом он добавил: «Счастливая жена — счастливая жизнь». Между тем я собирался сделать звонок, который снова огорчит мою жену.
Рука тяжелеет, когда я поднимаю телефонную трубку. Кончиком карандаша я набираю семь цифр, которые заставят наш кухонный телефон затрезвонить.
Мы поговаривали о том, чтобы избавиться от него, когда все начали использовать мобильные телефоны, но потом Гвен сказала, что есть что-то привлекательное в том, чтобы просто сесть и поговорить с человеком на другом конце провода и уделить ему все свое внимание.
Перед глазами всплывает воспоминание, как Гвен, беременная Руби, сидит на старом стуле, подаренном ее бабушкой, и болтает со своей мамой.
У Гвен была ужасная изжога, она часто не спала ночью, предполагая самое худшее. В то время она могла просто перейти улицу, чтобы поговорить с мамой, но всегда предпочитала позвонить.
С каждым гудком мое сердце замирает. Мне совсем не хочется с ней ссорится или слышать разочарование в ее голосе, когда я скажу, что у меня нет выбора, кроме как пойди сегодня на вечеринку Джерри.
Только такой человек, как Джерри, мог изменить дату вечеринки и ожидать, что все придут. И именно это от меня ожидается — появиться с улыбкой на лице и под руку с Гвен.
Полагаю, этого не произойдет. Даже если бы мы с Гвен не собирались разводиться, она бы выбрала дочь, а не вечеринку. Так поступил бы только я, потому что недовольство человека, благодаря которому у моей семьи есть крыша над головой, могло создать огромные трудности.
Одно его слово, и все мои клиенты разбегутся. Дело не только в его счете, но и в других, которые я заполучил благодаря его рекомендациям.
— Алло? — в трубке раздается мягкий голос моей жены.
Я на мгновение закрываю глаза, прочищаю горло и спрашиваю:
— Как дела?
Мы разговариваем впервые с тех пор, как она вручила мне бумаги.
В тот вечер я подъехал к дому, полный решимости встретиться с женой лицом к лицу, но приехав, не смог заставить себя выйти из машины. Кроме свечения, исходящего от телевизора, света нигде не было.
Я стоял и гадал, какой рождественский фильм смотрят две самые важные женщины в моей жизни. Я подумал было постучать, но злость, которую я испытал в ту ночь, была слишком сильна, и я боялся… ну, всего.
— Я в порядке, занята. После школы Руби будет у твоей мамы. Можешь забрать ее оттуда.
Вздыхая, я провожу рукой по лицу и волосам.
— Насчет сегодняшнего вечера.
— Рори. — Мое имя звучит резко, сквозь зубы. — Не поступай так. Не на этой неделе.
— Джерри…
— Мне плевать на Джерри, и Руби тоже на него плевать. Ты же обещал, Рори. Ты обещал нашей дочери, что отведешь ее туда сегодня вечером. Она только об этом и говорит.
— Можешь послушать меня хоть минуту, Гвен? Пожалуйста?
— Ладно, — фыркает она.
Я выпрямляюсь в кресле, будто это поможет мне донести до нее свою точку зрения. Это та часть моей жизни, которую она не понимает, и которая разрушила мой брак.
— Джерри перенес свою ежегодную вечеринку на сегодняшний вечер, иначе я бы обязательно отвез Руби. Джерри ждет, что мы появимся вместе. Что ты скажешь насчет того, чтобы попросить мою маму сходить с Руби сегодня вечером? А мы с тобой могли бы пойти на вечеринку.
— Ты ведь шутишь?
— Я бы никогда не шутил о том, чтобы провести с тобой время.
Она усмехнулась, а может, чихнула, я не уверен.
— Правильно ли я тебя поняла? Ты хочешь отказаться от встречи с дочерью, чтобы пойти на вечеринку?
— Не-е-ет, — говорю я протяжно, — я хочу, чтобы мы сходили туда как муж и жена. Это же всего лишь день печенья в церкви. Уверен, что смогу загладить вину перед Руби.
— Ты просто невероятен, Рори.
— Что? — тупо спрашиваю я. — Тебе всегда нравились вечеринки у Генсов.
— Вообще-то я считаю, что его жена чрезмерно претенциозная, их дом слишком вычурный, а их мелкие собачонки ужасно раздражают.
— Джерри просто эксцентричен.
— Отличное оправдание для грубости и высокомерия. Мой ответ — нет.
Она замолкает и что-то неразборчиво бормочет.
— Не могу поверить, что ты так поступаешь с Руби.
— Ты же понимаешь, если бы Джерри не был таким важным клиентом, я бы не позвонил. Но он действительно важен. И ты это знаешь.
Не могу удержаться от защитного тона в голосе. Этот разговор повторялся уже не раз, но ни к чему не приводил.
— Единственное, что я знаю, это то, что ты не можешь сдержать обещание, данное собственной дочери, и что ты ставишь этого человека и его деньги превыше всего.
— Его деньги оплачивают вашу жизнь, Гвен.
Она усмехается.
— Рори, существуют и другие клиенты, другие люди, которым нужно инвестировать деньги. Джерри не единственный в финансовом мире, и прямо сейчас мне наплевать. Единственное, что меня волнует, так это то, что теперь я должна сказать Руби, что ты снова выбираешь этого человека и его семью вместо своей собственной.
— Все совсем не так, Гвен, — говорю я, сжимая переносицу. — Жаль, что ты не видишь разницы.
— Не вижу. И не смогу, пока ты не поймешь и не признаешь, что позволил этому человеку управлять нашими жизнями. Что позволил своей работе встать между нами. Я знаю, Рори… я знаю, ты думаешь, что именно так ты должен обеспечивать свою семью, потому что так делал твой отец, но мы теперь живем в другом мире. Времена изменились. Мне нужен мой муж, а Руби — ее отец.
Она вешает трубку прежде, чем я успеваю ответить, что все понимаю, но мои руки связаны, и что отменять встречу с Руби — последнее, чего мне хочется.
Не знаю, сколько времени я просидел с трубкой в руке. Кажется, меня не волнует раздражающий сигнал, который издает телефон. И меня определенно не заботят слезы, капающие из моих глаз. Меня волнует лишь то, что я впервые плачу с тех пор, как мы с Гвен расстались, и я хочу знать, почему.
Неужели я настолько бессердечен, что не смог пролить ни слезинки, когда любимая женщина попросила меня съехать? Может, мне не хватает какой-то эмоциональной частички, позволяющей чувствовать, или я во мне вообще все онемело?
Стук в дверь кабинета заставляет меня очнуться. Я кладу трубку на место, вытираю лицо и прочищаю горло, прежде чем попросить того, кто стоит за дверью, войти.
Теренс Симс входит, подняв руку. Он держит конверт из плотной бумаги, и мое сердце тут же замирает. Развод — последнее, с чем я хочу разбираться, особенно сегодня вечером.
— Просто подумал, что заброшу их по дороге домой.
Он кладет конверт на угол моего стола и указательным пальцем пододвигает его ко мне.
— Очень мило с твоей стороны, — отзываюсь я.
Как только Теренс садится, я встаю и тянусь за своим пиджаком.
— Я как раз собирался уходить.
— Это займет всего минуту. Я отметил то, что нужно изменить, и мне только нужна твоя подпись.
Качая головой, я натягиваю пальто и надеваю калоши.
— Извини, но не сегодня.
— Рори, это наше ответное предложение. Будет лучше, если адвокат Гвен получит его как можно раньше. По правде говоря, я хотел бы положить бумаги ему на стол прежде, чем уйду в отпуск.
— Я прочту сегодня вечером.
Я этого не сделаю, но беру бумаги и хорошенько встряхиваю их, чтобы показать Теренсу, что серьезен.
— Завтра зайду.
Теренс медленно поднимается со стула. Он смотрит на меня с сомнением, но, в конце концов, кивает и направляется к двери. Взявшись за ручку, он поворачивается и снова бросает на меня взгляд. Симс не хмурится и не улыбается, но в его глазах читается недоумение.
Я стою, перекинув через руку шерстяное пальто, и жду, что он скажет. Когда же он решает уйти, вместо того чтобы возразить мне, я с облегчением опускаю плечи.
Без малейшего колебания я беру темно-желтый конверт и бросаю его в корзину для измельчителя.
На улице меня окружают картинки, запахи и звуки Рождества. Городской департамент развлечений провел большую часть дня, устанавливая рождественскую елку в парке, готовясь к церемонии зажжения огней.
Колядующие стоят на углу улицы и поют от всей души, а у дверей кофейни выстроилась очередь за горячим какао или чашечкой теплого яблочного сидра.
Много раз, выйдя с работы, я видел Гвен и Руби, стоящих в очереди. Я оглядываюсь, в надежде их увидеть, хотя знаю, что этого не произойдет. Слишком рано, Руби еще в школе. Эта мысль заставляет меня остановиться посреди тротуара.
Прохожие улыбаются, выкрикивают мое имя и желают счастливого Рождества, но я сосредоточен на своих мыслях. Моя дочь сейчас должна быть не в школе, а я — на работе. Я редко ухожу рано, и, по словам Гвен, в эти дни бываю зол, возмущен и часто жалуюсь, что оставил недоделанные дела.
И вот опять, из-за Джерри я направляюсь в свою комнатку в «Уютном Коттедже» с маленьким холодильником и переносной электроплитой, чтобы подготовиться к его вечеринке, вместо того чтобы быть хорошим отцом и выполнить обещание, данное дочери.
Осознание этого обрушивается на меня, как тонна кирпичей. Вместо того чтобы идти домой, я перехожу дорогу и иду к церкви, надеясь застать Гвен до того, как она зайдет с Руби внутрь.
Люди останавливаются, желая поговорить, посочувствовать тому, через что я сейчас прохожу, приглашают меня к себе домой на праздники.
Я даже не думал о том, где проведу Рождество, потому что искренне верил, что мы с Гвен помиримся. Но как же нам это удастся, если я не предпринимаю никаких попыток, чтобы сохранить семью?
К тому времени, как я добираюсь до церкви, парковка уже заполнена. Я обхожу здание сзади, останавливаюсь, чтобы заглянуть в одно из окон.
Много лет назад преподобный Джон попросил нас всех скинуться, чтобы сделать ступени и установить большие окна. Так подвал соответствовал требованиям пожарной безопасности, и его можно было использовать для мероприятий.
Я как никогда рад, что помог, потому что это дает мне возможность наблюдать за моей семьей. Волосы моей жены собраны в один из тех пучков, с которыми она редко выходит из дома. И все из-за меня, потому что я сказал, что не смогу отвести Руби.
Моя дочь сидит за одним из столов, одна, медленно украшая печенье, в то время как все остальные дети смеются и радостно собирают пакеты, которые раздадут всем местным заведениям. Мои девочки несчастливы из-за меня. Я начинаю дрожать, но не ухожу. Я сажусь на скамейку и жду, когда они выйдут. Не знаю, что я им скажу. Вряд ли будет достаточно сказать, что я сожалею.
Гейб садится рядом и протягивает мне пластиковый стаканчик.
— У вас грустный вид.
— Это так очевидно?
— Я знаю, как выглядит грусть, — говорит он, делая глоток из своей чашки.
Несомненно, ему есть что рассказать. Может быть, он ветеран войны, страдающий от посттравматического расстройства и бросивший семью, а может, как я — трудоголик, который слишком мало времени проводил со своей семьей. Все, что я знаю, это что он все бросил и никогда не оглядывался назад.
Может, так жить легче.
— Вы являетесь членом этого прекрасного учреждения? — Гейб кивает в сторону белой церкви.
— Был, но не появлялся там уже давно.
— Значит, вы сидите снаружи и ждете приглашения?
— Моя семья сейчас там. Я должен был быть с ними, но позволил работе встать между нами.
— И вы не можете пойти и присоединиться к ним?
Я отрицательно качаю головой.
— Моя жена… мы расстались, и я не сделал ничего, чтобы показать ей как много она для меня значит.
— Я правильно понял, что вы не хотите этого развода?
Я отрицательно качаю головой.
— Меньше всего на свете. Но я был плохим мужем, а моя жена и дочь заслуживают лучшего.
— Уверен, вам не нужен мой совет.
Я смотрю на растрепанного мужчину.
— Я бы с радостью его выслушал.
Он оборачивается и улыбается.
— Любовь долготерпима, любовь милосердна. Она не завидует, не превозносится, не гордится. Она не ропщет, не мыслит зла, она не ищет выгоду, и не бесчинствует. Любовь не радуется неправде, а сорадуется истине. Она все покрывает, всему верит, на все надеется, всё переносит. Любовь никогда не иссякает. Коринфянам, глава тринадцатая, стих четвертый.
Гейб говорит так убедительно, его слова так правдивы, что мне ничего не остается, кроме как растворится в них. Я впитываю их в себя и повторяю снова и снова, пока Гейб не начинает вставать.
— Подождите.
Я хватаю его за руку, чтобы он не уходил.
— Не может быть, чтобы все было так просто. Гвен знает, что я люблю ее.
— Разве? — спрашивает он.
Я открываю рот, чтобы ответить, но ничего не выходит. Я отпускаю руку Гейба и смотрю ему вслед, пока он не исчезает из виду. Мой телефон пиликает — это напоминание, которое я установил, чтобы пойти на вечеринку Джерри. Я выключаю его и поворачиваюсь к церкви, чтобы дождаться свою семью.
Глава 4
Гвен
На кухне звонит телефон.
В глубине души я знаю, что это Рори.
Еще слишком рано, чтобы с ним разговаривать, поэтому я игнорирую звонок, надеясь, что он оставит голосовое сообщение или отправит смс.
Когда телефон перестает звонить, я вздыхаю. В тот же момент у меня чуть сердце из груди не выпрыгивает из-за восторженного визга Руби. Я несусь вниз по лестнице в развевающемся халате, как какой-то супергерой.
Только это не так. Я развалина, которая даже не может привести в порядок волосы, накраситься, или, в большинстве случаев, просто принять душ.
— Руби, с кем ты разговариваешь?
Я знаю ответ, поэтому не понимаю, зачем спрашиваю. Меня так и подмывает отнять у нее трубку, повесить ее и отправить Руби наверх, готовиться к концерту, но я этого не делаю.
Не могу себя заставить подготовиться к сегодняшнему вечеру. Думаю, если бы я вдруг появилась, как прежняя Гвен, родители были бы в шоке. Они так привыкли к тому, в какой ужас я превратилась.
— С папой, — говорит Руби, забавно прикрывая трубку рукой.
Мне хочется рассмеяться и сказать ей, что она милашка, но я этого не делаю.
— Он позвонил мне.
Я делаю вид, что занята завариванием чая, в то время как сама пытаюсь подслушать их разговор. Что бы он ни говорил дочери, она взволнована. Надеюсь, он ничего ей не обещает. Еще одно нарушенное слово, и я совсем расклеюсь. Он не может ожидать, что я всегда буду собирать все по кусочкам каждый раз, как он от нас отмахивается. Вчера был последний раз, когда я заменяла его в том, что касается нашей дочери.
— Ладно, пока-пока, папочка. — Руби протягивает мне телефон.
— Он хочет поговорить с тобой, — говорит она, снова прикрывая ладошкой нижнюю часть трубки. — Веди себя хорошо и не обижай его.
Руби протягивает мне телефон и скрещивает руки на груди.
Я улыбаюсь, но внутри меня бушует гнев, и я беру себе на заметку поговорить с психотерапевтом, возможно даже назначить прием для моего ребенка.
Я стараюсь, чтобы ее слова не задели меня, но не очень получается. Руби понятия не имеет о вчерашнем вечере, о том, как ее отец предпочел ей клиента. Она знает только то, что он не смог прийти. Руби была расстроена, и я попыталась исправить ситуацию, сказав ей, что отец загладит перед ней вину.
Понятия не имею, почему продолжаю защищать и оправдывать Рори. Не знаю, почему принимаю весь удар на себя, когда он должен быть направлен на него. Я принимаю каждый упрек дочери, каждое замечание в свой адрес, потому что я ее мать и не собираюсь разрушать ее мир.
— Иди готовься к своему концерту, — говорю я ей.
Я жду, пока Руби уйдет, но она стоит на месте. Наконец, не выдержав, она начинает напевать песенку и выскакивает из кухни. Я жду до тех пор, пока не слышу ее шаги на лестнице, и откашливаюсь.
— Алло?
— Гвенни.
Я закрываю глаза, сердце замирает, когда я слышу, как назвал меня Рори. Он не называл меня так уже много лет. Мне столько хочется сказать ему прямо сейчас. Но больше всего я хочу знать, почему он назвал меня так после стольких лет.
— Рори.
Он издает смешок. Для него это не более чем игра. Я закрываю глаза и прошу Бога дать мне сил пережить этот телефонный звонок.
— У Руби сегодня вечером концерт, верно?
— Да, а что?
— Я собираюсь прийти на него. В шесть тридцать?
— Ты уже сказал ей об этом? — спрашиваю я, чтобы знать, должна ли я подготовить дочь к тому, что он не появится.
И приготовиться самой.
— Почему бы мне не говорить ей?
Я вскидываю свободную руку, хотя рядом никого нет, чтобы увидеть мой драматический жест. На моей кухне развернулось представление, достойное Оскара.
— Не знаю, Рори, может, потому что ты не пришел вчера вечером, и мне пришлось сказать ей об этом. Мне пришлось солгать ради тебя.
— Я был там вчера вечером.
— Нет, тебя там не было, — цежу я сквозь стиснутые зубы.
Я пытаюсь успокоиться, но гнев переполняет меня. Он такой непонятливый, хотя раньше таким не был.
— На случай, если тебе интересно, именно я была рядом с нашей расстроенной дочерью и пыталась заставить ее улыбнуться.
— Послушай, я там был. Просто не смог заставить себя войти после того, как увидел там тебя. Ты выглядела… — он замолкает, и я слышу, как на заднем плане шуршат бумаги. — Увидимся в шесть тридцать. Займи мне место.
Он вешает трубку прежде, чем я успеваю сказать ему, чтобы сам искал себе место. Все бесполезно. Единственное, что мне остается так это проявить твердость.
Я набираю номер своего адвоката. Уже поздно, и звонок переходит на голосовую почту.
— Это Гвен Саттон…
— Мама, — голос Руби заставляет меня вздрогнуть, и я вешаю трубку.
Лучше, чтобы Руби не слышала того, что я собираюсь рассказать своему адвокату о ее отце и его невыполненных обещаниях.
— Мам, — снова повторяет она, стоя на пороге кухни.
— Да, милая?
— Мне нужна твоя помощь.
Моя маленькая девочка стоит в нарядном платьице и выглядит взволнованной. Исчез тот резкий тон, которым она разговаривала со мной раньше. Я знаю, что это было не со зла, но все равно больно.
— Иди сюда, я застегну твое платье.
Она так и делает, поворачиваясь, когда подходит ко мне.
— Что будем делать с твоими волосами? — спрашиваю я, приглаживая ее непослушные кудряшки, но они тут же вновь завиваются обратно.
Руби пожимает плечами.
— Хвостик с ленточкой?
— Хорошо, пойдем.
Мы вместе поднимаемся по лестнице и направляемся в ванную, где она садится за мой туалетный столик. Я стараюсь не смотреть на себя, но ничего не могу с собой поделать. Чтобы выглядеть сегодня достойно, мне понадобится фунт косметики.
Сделав Руби прическу, я говорю ей, что мне нужно принять душ и собраться.
— Почему бы тебе не посмотреть телевизор на моей кровати? Только постарайся не помять платье.
— Хорошо.
Я стою в дверях, наблюдая, как она забирается на кровать и устраивается с пультом в руке.
После того, как Рори съехал, многие мои привычки изменились. Раньше я заканчивала с душем за десять минут, а теперь стою под водой до тех пор, пока она не становится холодной, а подушечки пальцев не покрываются морщинками. Меня это успокаивает и дает время поплакать, подальше от любопытных глаз моей дочери. Однако сегодня вечером я быстро принимаю душ, чтобы подготовиться и выглядеть хоть немного по-человечески на ее концерте.
Когда я выхожу, на кровати для меня приготовлено платье.
— Что это? — спрашиваю я Руби.
Она пожимает плечами.
— Я подумала, что ты могла бы одеться красиво для папы.
Я заставляю себя улыбнуться и борюсь с желанием сказать ей, что он не появится, независимо от того, во что я одета. Вместо этого я прикусываю щеку изнутри, беру платье и иду обратно в ванную, чтобы подготовиться. Я тороплюсь, и злюсь, потому что у меня нет времени полностью высушить волосы.
— Вот что с тобой делает развод, — говорю я своему отражению в зеркале.
К сожалению, женщина, смотрящая на меня в ответ, не говорит мне, чтобы я прекратила себя жалеть и не напоминает, что именно этого я и хотела.
К тому времени, как мы добираемся до школы, я вся на нервах. Ума не приложу почему. Не то, чтобы я не разговаривала с Рори с тех пор, как он съехал, хотя мы почти не виделись — разве что мимоходом. Я вела себя как трусиха и оставляла Руби у его матери в те дни, когда он забирал ее. Так было легче, по крайней мере, для меня.
Оставив Руби с ее классом, я стою среди других родителей, в поисках хороших мест, которые для некоторых будто собственность на побережье — они готовы бежать к ним, расталкивая всех на своем пути.
И, конечно же, всегда есть тот самый родитель, кто принес видеокамеру 80-х годов, заслоняя весь вид. Раньше я была именно таким родителем. Тем, который приходит пораньше и занимает места, который пропускает ужин, чтобы убедиться, что каждому достанется место в первом ряду.
В этом году я опоздала, и теперь сижу практически в конце, позади очень высоких людей. Время от времени я бросаю взгляд на дверь, и молюсь, чтобы Рори вошел. Сомневаюсь, что это подействует, но его приход принесет радость. Не мне, Руби. Ей нужно видеть отца, чтобы знать, что она ему небезразлична.
Дети начинают выходить на сцену. Я вытягиваю голову, чтобы разглядеть Руби, и улыбаюсь, видя, как подпрыгивает ее кудрявый хвостик. Взглянув в последний раз в сторону двери и на толпу родителей, спешащих к своим местам, я понимаю, что Рори нет.
Я стараюсь не чувствовать разочарования, но не могу. Когда свет гаснет, я стараюсь не заплакать. Не знаю, что еще сделать, чтобы Рори понял, что он не может ничего обещать Руби. Больше не может. Я не могу и не буду больше его покрывать.
Чья-то рука касается моего плеча, и у меня замирает сердце. Рядом со мной на корточках сидит Джейсон Хейз, чья дочь Эмили на несколько лет старше Руби.
— Это место занято? — шепчет он.
Я качаю головой и говорю ему «нет» так тихо, как только могу. Он садится рядом со мной и благодарит меня. Я не знаю, что ему ответить, поэтому стараюсь сосредоточиться на учительнице музыки, которая рассказывает нам о сегодняшнем выступлении.
К счастью, класс Руби выступает первым, но, мне придется остаться до конца концерта. Обычно я бы не возражала, но на церемонии зажжения елки снова будет играть школьный оркестр, и, скорее всего, будут все те же песни, что и сегодня вечером.
Моя крошка Руби стоит на ступеньках и поет во все горло. Я невероятно горжусь ею, хотя она и путается в словах. Я вижу это по тому, как она закрывает рот и затем пытается петь еще громче на следующем куплете.
Концерт заканчивается через полтора часа. Как только загорается свет, все бросаются вон из зала. Пока мы ждем наших детей, в холле подают легкие закуски.
— Ну у нее и связки.
Я вздрагиваю от звука голоса Рори. Он стоит передо мной, у него мешки под глазами, как и у меня. Его рубашка помята, и не похоже, что брюки кто-то гладил. Я стараюсь не злорадствовать, но чувствую, будто одержала победу, потому что когда я заботилась о нем, он никогда не выглядел таким потрепанным.
— Что ты здесь делаешь?
Вопрос нелепый, но это единственное, что я смогла придумать, потому что не ожидала его появления.
— Пришел на концерт нашей дочери.
Как будто ему нужно напомнить мне об этом. Он подходит ближе, вторгаясь в мое личное пространство. Я пытаюсь улыбнуться, но могу только отвести взгляд. Несколько наших знакомых останавливаются рядом, чтобы поболтать, вынуждая меня и Рори вести с ними светскую беседу. Уверена, им так же неловко, как и нам.
Когда рука Рори касается моей поясницы, я изо всех сил стараюсь не отстраниться или, наоборот, не приблизиться к нему. Я так давно не чувствовала тепла его рук, что мой разум говорит одно, а сердце кричит совсем другое.
Руби зовет отца. Я стараюсь не позволять этому задеть меня, но не могу. Рори присаживается на корточки и обнимает ее, прежде чем взять на руки.
— Мамочка, слышала, как я пела?
— Да, — говорю я ей, пытаясь надеть на нее пальто прямо на руках Рори. — Ты была великолепна.
— Я забыла слова.
— Ничего страшного. У тебя целый год, чтобы выучить песни для следующего зимнего концерта, — говорит Рори.
— Они меняются каждый год, — бормочу я.
Он кивает и выносит Руби из зала. Мы направляемся к стоянке и останавливаемся у его автомобиля.
— Моя стоит вон там, — говорю я, указывая на свою машину.
— Я подумал, мы могли бы поесть мороженого.
Руби кричит в знак согласия, и мне хочется оттащить Рори за здание школы и отчитать за то, что сказал это вслух.
— Да! Мороженое! Мороженое!
— Что скажешь, Гвенни?
— Идите вдвоем. Увидимся дома, Руби.
Я иду к своей машине и пытаюсь выкинуть из головы сцену, которая разворачивается за моей спиной.
— Гвен, подожди.
— А где Руби? — спрашиваю я, замечая, что он один.
Рори показывает на свою машину.
— Она внутри. С ней все в порядке.
— Чего же ты хочешь?
— Тебя, — говорит он, и мое сердце начинает биться быстрее. — Я хочу вернуть свою семью.
Я отрицательно качаю головой.
— Рори…
— Нет, послушай, — говорит он, беря меня за руку. — Я просто дурак. Я наделал кучу ошибок в том, что касается тебя и Руби, но я собираюсь все исправить. Мне просто нужно, чтобы ты дала мне шанс.
Я отдергиваю руку и нажимаю кнопку на брелоке, чтобы разблокировать дверь.
— Не знаю, Рори. Появление на ее концерте и приглашение поесть мороженого не отменяет всего остального.
— Я знаю, что нет. Я покажу тебе, что могу быть тем мужчиной, в которого ты влюбилась.
Я слегка улыбаюсь, прежде чем спрятаться за рулем своей машины и не дать Рори шанса переубедить меня.
Я сигналю Руби, когда проезжаю мимо, и она машет мне рукой. Я катаюсь по нашему маленькому городу Френдшип, разглядывая разноцветные огоньки. Вокруг все выглядит очень празднично. Мне всегда очень нравится наш городок в это время года.
На одной из скамеек сидит Гейб, друг Руби, со стаканчиком в руке. Я так и не смогла вспомнить слова, которые он сказал мне на днях на катке. Я пыталась, но каждый раз все было как в тумане.
Притормозив, я паркую машину, бегу в закусочную, заказываю два куска пирога и две чашки горячего какао и подхожу к Гейбу.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — хрипло отзывается он.
— Не возражаете, если я присяду?
— Нисколько. Я как раз собирался уходить.
— Пожалуйста, останьтесь. Я купила вам пирог.
Я ставлю коробки с пирогом и напитками на скамейку. Достав одну из чашек из лотка, я протягиваю ее ему.
— Надеюсь, вы любите горячее какао.
— А небо голубое?
— В большинстве случаев, — смеюсь я.
Я сажусь рядом с ним и открываю коробку. К счастью, официантка все разогрела.
— Вам нравится?
— Да.
— Хорошо. Знаете, я надеялась, вы сможете повторить то, что сказали мне на днях в парке.
Гейб ничего не отвечает, продолжая ковыряться в корочке пирога.
Мы сидим и едим, и я все жду, что он мне скажет. Мне начинает казаться, что он не помнит этого, или мне тогда просто что-то послышалось.
— Пирог был восхитителен, спасибо.
— Не стоит благодарности. Кстати, вам досталось того печенья, что дети раздавали вчера вечером?
Он кивает.
— Руби сказала, что специально украсила мое. Руби — необыкновенная девочка.
Я улыбаюсь, услышав это, но как мать, я также обеспокоена. Она не должна так легко болтать с незнакомцами.
— Вы часто с ней видитесь?
Гейб качает головой.
— Только когда дети выходят на улицу погулять. Иногда я сижу и читаю им, пока у них перемена.
Он поворачивается и смотрит на меня.
— Не волнуйтесь… Я сначала спросил разрешения, и рядом всегда есть учитель.
— Я и не волновалась, — говорю я ему, хотя все же думаю, что нужно поговорить с учителем.
Гейб встает и берет свою сумку с вещами.
— Вы ищете счастья, и оно рядом с теми, кого вы любите.
Глава 5
Рори
Решение пойти в церковь пришло спонтанно.
Мне приснился кошмар, от которого я проснулся в холодном поту, чувствуя острую необходимость в своей семье.
Я так и не смог этого объяснить, и до сих пор не могу, но знаю, что мне необходимо быть с ними рядом.
В моем сне мы с женой были чужими друг другу. Незнакомцами, которые проходят мимо, даже не взглянув друг на друга, не поприветствовав.
Тогда как в действительности она для меня всё. Гвен — такой человек, каким я сам хочу стать. Она — тот клей, на котором держится наша семья.
Никогда больше не хочу испытать тот ужас, который пережил во сне.
Я знаю, что мое появление на воскресной службе ничего не изменит между мной и Гвен, но собираюсь продолжить то, что начал на школьном концерте. Я надеялся не только на то, что увижу свою семью, но и на возможность посидеть рядом с женой. Я опоздал из-за пробок, что совсем не типично для Френдшипа. Вдобавок ко всему, на парковке не было мест и мне пришлось пройтись пешком, что заняло больше времени, чем я планировал. К тому времени, как я добрался до зала, свет уже погасили, и мне пришлось стоять сзади.