ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ




Хоть я знала, что Миранда должна была ударить пяткой – у не были кожаные сапоги с шипами в четыре дюйма в моей версии – по его голени, отправляя Калибана страдать на пол, я так не сделала.

Я повела себя как примитивное существо, животное, ведомое только инстинктом. Я развернулась, подняла колено и вонзила его в его яйца.

Генри схватился за пах и упал на пол. Он застонал, класс охнул, а мисс Пек застыла.

 

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Евнухи

 

Вообще–то, отходить от сценария не всегда хорошо.

Но было так приятно.

Было приятно, даже когда я сидела в кабинете директрисы, и директриса Вартан говорила, как расстроена моим поведением. Она не понимала, что произошло. Мистер Кристи был там как мой наставник, и он тоже был в смятении. Ведь ученики Фемиды не били других учеников Фемиды.

– Алекс... – начала мисс Вартан. Она скрестила ноги. Она была элегантной, как и ожидалось от директрисы. Она была в бежевых слаксах, синих туфлях и белой блузке. Но когда–то она была другой, была мятежницей. Я знала это, потому что правая мочка ее уха была красной и в шрамах. Когда–то у нее был плаг в ухе. Она могла быть готкой, красить свои рыжие волосы в черный, носить толстые кожаные браслеты и слушать норвежский дэт–метал весь день. А потом она связалась с образованием, дырка в ухе затянулась, цвет волос стал естественным, и она стала носить нормальные блузки.

Она поджала губы, нахмурилась и снова произнесла мое имя:

– Алекс, похоже, у нас был необычный урок английского, да?

Она спрашивала это? Будьте настоящей директрисой. Отчитайте меня. Давайте. Скажите, что я напала на ученика.

Но она не могла. Потому что она не могла принять, что такое случилось.

– И у вас с генри возникло недоразумение, – добавила она.

Я хотела сказать «нет». Недоразумения не было.

Мисс Вартан сделала паузу, вдохнула, а в это время часы тикали на стене за ее спиной, часы в старом стиле, с кукушкой в деревянном домике с острой крышей.

– Алекс, мне показалось, – сказала она и закатила глаза, выражая осознание, что ее следующие слова прозвучат кошмарно, – что ты ударила другого ученика на уроке?

Она спрашивала, хотя было ясно, что я ударила другого ученика. Но мысль, что ученик может ударить другого была невозможной для нее, она не могла этого понять.

– Уверен, ты знаешь, Алекс, что мы не должны вредить другим ученикам, – сказал мистер Кристи.

– Я так поняла, ты ударила его коленом между ног? – мягко добавила мисс Вартан. – Такого ведь не могло произойти*

Я посмотрела на потолок, на часы, на плакат Совершенства на другой стене. Гольфист взмахнул клюшкой и смотрел на свой бросок, солнце величаво опускалось на горизонте. Может, мисс Вартан еще и играла в гольф. Она могла так спасаться от стресса академии Фемида.

– Это было в сценарии. Это было в сцене. Мисс Пек сказала нам сыграть сцену, и там был удар, – сказала я.

Они рассмеялись, широко улыбаясь, и с облегчением отклонились на спинки кресел.

– Теперь–то все понятно! – сказала мисс Вартан, радуясь, что ее Сахарная школа останется без пятен.

– Нам нужно было привести и Генри, – сказал мистер Кристи, потирая ладонью рыжеватую бороду. Я отчасти ожидала, что он вытряхнет оттуда крошки от маффина после завтрака. Он явно снова их ел. – И убедиться, что он… в порядке.

– В порядке?

– Да, – сказала мисс Вартан. – Против правил бить другого ученика…

Я прервала ее:

– Это было в сцене. Я же говорила.

– Понимаю, – сказала мисс Вартан. – Так что вряд ли тебя ждет отстранение.

– Отстранение? Тут такое бывает?

– Как я и сказала, нормы поведения запрещают бить учеников, – сказала мисс Вартан.

Я фыркнула.

– Нормы поведения? – спросила я и прикусила язык. Я не дала себе сказать то, что хотела – что их нормы поведения ничего не значили. Только одни нормы были важными в Фемиде.

– Уверена, все будет хорошо, – сказала мисс Вартан, а я не верила, потому что Генри был свиньей, и он будет обвинять меня, потому что ненавидит.

«Не будет хорошо, – хотела сказать я. – Меня изнасиловал ученик в вашем общежитии, а это не хорошо. И вы ничего не можете с этим сделать, потому что думаете, что мы в порядке, что все это – и мой удар коленом по яйцам – тоже хорошо. Но ничего хорошего, ведь рядом не было Пересмешников. Я не могу быть уверенной в своей безопасности. Потому что вы не можете меня защитить, а их тут нет».

Я ждала, пока они прилетят, пока Эми или Мартин, или Илана спасут меня. Я знала, что они спасут меня. От самой себя, от моих эмоций, что раскачивались как маятник – хорошо в одну минуту, плохо в другую. Я нервно взглянула на дверь, ожидая Пересмешников. Мистер Кристи склонился и спросил мягко, как у шестилетней:

– О чем была сцена?

– О насилии, – холодно сказала я. Когда я увидела, как побелела мисс Вартан, словно в ее лицо вкололи белую краску, я продолжила. Мистер Кристи снял очки и прижал пальцы к переносице. – Мисс Пек выбрала сцены, которые хотела увидеть в нашем исполнении. Она читала ранние наброски. Она знала, что первая сцена у меня о насилии. И она заставила меня играть ее. И она знала, что произойдет в сценарии. Генри схватил меня за волосы, дернул, ударил кулаком меня по животу. Так было в сценарии. Я это написала. Сцену попытки изнасилования. Калибан пытается изнасиловать Миранду, но она ударяет его. С силой и дважды. И я промазала. Ударила его по яйцам, хотя должна была попасть по коленям. Я хотела придерживаться сценария, но поскользнулась. Но она останавливает его. Понимаете? Она. Останавливает. Его.

Мисс Вартан все еще была бледной, она открыла рот, но тут вошел Генри. Он не выглядел как большой блондин Генри. Казалось, его лишили остроты, словно его отмыли. Мисс Пек прошла следом, и я поняла, что она была его наставницей. Он низко опустил голову, как собака, которую поймали за жеванием тапочек хозяина.

– Здравствуй, Генри, – тепло сказала мисс Вартан. – У вас двоих был интересный урок английского, да?

Эвфемизм.

Генри кивнул.

– И вы с Алекс играете лучше, чем мы думали, – она звучала слишком радостно, как по мне.

Он снова кивнул.

– Вы серьезно восприняли указания в сценарии, – отметила она.

Он кивнул еще раз.

– Но нам нужно наказать вас. Потому что против норм поведения бить другого ученика по… – она умолкла.

– Гениталиям, – подсказал мистер Кристи.

– Да. Туда.

– Эм, да, но Алекс не виновата, – сказал Генри. – Мы пытались сыграть как можно лучше. Мы договорились заранее, что нужно выложиться на полную. Это в стиле Фемиды.

Я не смела смотреть на него. Не осмелилась, ведь не могла поверить, что он врал, прикрывая меня.

Мисс Вартан обрадовалась.

– Да, это в стиле школы. Отличники, даже когда задание их запутало, – сказала она и хмуро посмотрела на мисс Пек. – Мы не должны просить учеников играть сцены насилия, мисс Пек, – твердо сказала мисс Вартан. – Мы не хотим создать климат, в котором мы навязываем насилие.

Но вы так и делали. Я хотела кричать на них. Вы создали это, создали это место, эту окружающую среду.

Мисс Вартан повернулся ко мне и Генри.

– Надеюсь, вы можете простить нас за то, что поставили вас в такое положение.

Мы напали друг на друга не из–за желания сыграть отлично, а из ненависти друг к другу. И они просили их простить. Это была Сумеречная зона, Плезантвилль, перевернутый мир.

– Эм, все хорошо, – сказала я.

– Да, хорошо, – повторил Генри.

И нас отпустили.

 

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Мятежник

 

– Спасибо, что спасла меня сегодня, – сказала я Эми за обедом.

Она с вопросом посмотрела на меня.

– Я про урок английского, – сказала я.

– О чем ты? – спросила Эми.

Я объяснила, что произошло, и как Генри сменил пластинку.

– Полагаю, вы с ним поговорили.

Эми покачала головой.

– Я не знала, что такое произошло, – сказала она.

– Тогда почему Генри сказал, что все было хорошо? – спросила я.

Я получила ответ после обеда, когда Джонс догнал меня во дворе.

– Я же говорил, что буду помогать, – сказал Джонс.

– Ты о чем?

– Генри – дебил.

– Да, но о чем ты?

– Он же отступил?

Я застыла и коснулась его руки.

– Что ты сделал, Джонс? – спросила я, сердце полетело к земле, а потом отскочило и взмыло, как на американских горках. Если Джонс нарушил нормы – наши нормы поведения – то я не хотела думать о том, как он разозлит Пересмешников. – Ты ударил его? – прохрипела я.

Он рассмеялся.

– Нет, это примитивно, и я мог повредить руки. И я куда изобретательнее.

– Что ты сделал?

– Когда они увели тебя из класса, я подошел к нему и сказал, что поведаю всех школе, что он приходил ко мне прошлой ночью в общей комнате и приставал, а я отбился.

– Он так сделал? – я была потрясена.

Джонс покачал головой.

– Нет, но я легко могу пустить слух, если это тебе поможет.

– Но это могло плохо кончиться, Джонс. Он мог пустить слухи о тебе.

– Мне плевать. Мне нравятся девушки, и никакие слухи это не изменят. И я не хотел, чтобы с тобой произошло что–то еще плохое.

Я не знала, что еще сказать, так что просто сказала:

– Спасибо Джон.

– Никому не говори.

* * *

Тем же днем Т.С. ворвалась в нашу комнату после тренировки, потная и грязная от игры под дождем. Ее волосы были спутаны, на ногах была грязь.

– Ты не поверишь, что произошло с мисс Пек после сегодня! Она на испытательном сроке на месяц!

Она танцевала по комнате, взмахивала кулаками, пока кружилась. Танец был одновременно шаманским и хип–хопом. Я вскочила из–за стола, где делала домашку.

– Отойди оттуда! Ты серьезно?

– Серьезнее некуда. Такой серьезной я еще не была, – Т.С. ударила по воздуху кулаком. – Ис–пы–та–тель–ный срок! – пропела она, растягивая гласные. – Еще лучше. Ей запретили смотреть «Виндзорских насмешниц». Это ее наказание! Представляешь? Она раздавлена.

Я рассмеялась.

Т.С. закивала, схватила меня за локоть, и мы уже танцевали вместе.

– Разве не круто, что наказывают учителей и дисциплиной, и глупостями?

– Испытательный срок и лишение возможности увидеть глупую пьесу.

– Да. А она очень хотела ее увидеть. В том и дело. Она так сильно хотела увидеть ту репродукцию, потому что она, – Т.С. сделала паузу и нарисовала пальцами кавычки, – эксперт по Шекспиру. Мисс Вартан отругала ее. Сказала: «Как вам не стыдно, мисс Пек!», только назвала не мисс Пек, а Сьюзен. Так и сказала: «Как тебе не стыдно, Сьюзен!». Это ранит еще сильнее, ведь они любят правильное обращение. Но сказать взрослому «как тебе не стыдно»? Учителю? Красота! Она спросила, чем та думала, заставив учеников играть сцену насилия, еще и жестокую, и как это скажется на нас и нашем взгляде на мир.

– Но это ведь откуда–то взялось.

Т.С. перестала смеяться.

– Все же это неправильно. Учитель не должен заставлять делать такое. У тебя было право защититься. Ты сказала, что не потерпишь и – бам! По больному месту.

– Жаль, я не сделала так с Картером, – мрачно сказала я.

– Алекс, ты не могла. Ты помнишь произошедшее.

– Т.С., – прошептала я. – Я теперь помню больше.

Она уставилась на меня.

– Да?

Я кивнула и опустилась на кровать.

– Да, порой, когда я играю на пианино или вижу тех, кто был на концерте, или что–то слышу, воспоминания возвращаются. Я помню обрывки.

– Например?

– Просто мелочи тут и там.

– Например?

– Как я не хотела идти в его комнату. Как на пути в его комнату я сказала, что хочу вернуться. Как там я едва могла стоять, не ощущала тело. Я просто рухнула на пол. Как, когда он начал… – я сделала пауку, закрыла глаза и продолжила, – когда он начал со мной, я пыталась оттолкнуть его. Я толкала руками его грудь, качала головой, говорила «нет».

– Мне так жаль, Алекс. Мне так жаль, что это произошло, – Т.С. подошла ко мне и обвила меня рукой. – Но я рада, что ты вспомнила больше. Это поможет твоему делу. Это поможет на суде. И я знаю, что ты победишь.

Победа – странное слово. Что я выиграю? Я даже думать об этом не могла, так что поменяла тему.

– Кстати, откуда ты узнала, что мисс Вартан сказала мисс Пек?

Она понизила голос до заговорщического шепота:

– Секретарь мисс Вартан без ума от меня. Я принесла ей трюфели, и она все мне рассказала.

– Ты ее подкупила.

– Зато не зря, – Т.С. вскочила на ноги. – Думаю, на меня влияют Пересмешники, да? – она порылась в шкафу, нашла полотенце и сумочку с принадлежностями для душа, сняла кроссовки и пошла к двери. Возле двери она обернулась. – О, я чуть не забыла. Эми звонила до этого. Сказала, они выбрали дату. День твоего концерта. Суббота твоего Листа, изменившего Бетховена, через две недели. Странно, да?

Вот так совпадение.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Тайный парень

 

Начался обратный отсчет до суда.

Майя разогналась не на шутку. Она проводила каждую свободную секунду, готовясь, расспрашивая свидетелей, обсуждая стратегии с Т.С. и мной шепотом в кафетерии, нашей комнате и между уроками.

Неделя до суда, она прошла в комнату, открыла свой черно–белый блокнот и стала похожей на прокурора.

– Пройдемся по потенциальным свидетелям.

– Опять? Тебе не кажется, что мы перегибаем?

Она пронзила меня взглядом.

– Это невозможно, – сказала она и стала перечислять имена, их показания, и как команда Картера попробует опровергнуть это. После часа я поверила, что Майя может делать так всю ночь, не уставая. Но мне нужен был перерыв.

– Я кое–что забыла в актовом зале, – сказала я. Она кивнула, что–то чиркая в блокноте.

Я пошла по коридору и позвонила Мартину.

– Вечер пятницы, – сказала я. – Знаешь, что это значит?

– Что мы можем выйти с территории академии, и ты хочешь увести меня на тайное свидание?

– Как–то так, – сказала я.

– Куда ты хочешь?

– В «Заморозку мозга», – сказала я про магазин мороженого на улице Кентфилд. – Встретимся у Макгрегор–холл через, – я взглянула на часы, – две минуты.

– Хорошо, – сказал он и завершил звонок.

Я открыла дверь своего общежития, посмотрела по сторонам. Но я не выглядывала Картера, и осознание испугало мня. Я проверяла, чист ли путь. Я побежала по двору к Макгрегор–холлу, где ждал Мартин. Я была обычной девушкой, убегающей с территории школы с парнем, хоть мы убегали от Пересмешников, а не от учителей или охранников. Такой была Фемида – Пересмешники были нашей полицией.

– Тебе так сильно захотелось мятного мороженого с шоколадной стружкой? – спросил Мартин, пока мы уходили в ночь.

– Лучший вкус, – сказала я.

Он придвинулся ближе.

– Ты не знаешь, как сильно я хочу просто держать тебя за руку, – прошептал он.

Мое сердце забилось в десять тысяч раз быстрее.

– Насколько сильно? – спросила я.

– Все силы уходят на то, чтобы сдержаться, – сказал он.

– Ты сильный.

– Как только мы отойдем подальше, я возьму тебя за руку.

– Буду знать, – сказала я. – Разве у вас нет везде шпионов?

– Шпионов? – спросил он.

– Да, Эми или Илана не будут прятаться в кустах на улице, ожидая тебя?

Он рассмеялся.

– Снова ты со своими теориями заговора.

– И?

– Нет, – с нажимом сказал он. – Они доверяют мне. Потому я в группе.

– Они знают твой любимый вкус мороженого?

Он покачал головой.

– Но я скажу тебе, – он взял меня за руку, когда мы отошли от Фемиды. Его кожа была теплой, покалывала мою ладонь. Он склонился, чтобы прошептать, и задел губами мое ухо. – Мне тоже нравится мятное с шоколадной стружкой.

– О, хватит!

– И с Орео, – игриво сказал он.

– Близко. Хорошо, что мы отправились туда, – пошутила я, мы повернули на улицу с «Заморозкой мозга». – Хотя мы скорее прячемся.

– Кстати, – сказал он, и я напряглась. Так говорили взрослые, это звучало обреченно, как слова «это не сработает». Но он коснулся ладонью моей щеки, нежно и тепло. – Я хочу, чтобы ты была моей девушкой.

– О, – сказала я. – Это можно? Тебе можно?

– Можно, – он рассмеялся. – Ты всегда хочешь знать, что можно.

– Ты сам сказал, что нам нельзя быть вместе, – отметила я. – Ты даже не можешь держать меня за руку на территории академии.

Он вздохнул.

– Знаю. Я не должен так делать.

– Как тогда мне быть твоей девушкой?

– Это будет между нами, ладно? И когда суд закончится, и все уляжется, нам уже не нужно будет притворяться.

– Так я твоя тайная девушка? – спросила я.

– Да.

– А ты – мой тайный парень?

Он кивнул.

– Ладно, я скажу да.

И страх сорвался с неба, за ним развевался черный плащ, как у темного супергероя с темным прошлым. Я говорила себе заткнуться, молчать, ничего не говорить. Но страх был сильнее меня.

– Ты же делаешь это не из жалости? – спросила я.

– Ладно тебе, я думал, мы прошли это.

– Знаю. Знаю, ты считаешь меня безумной. Но просто скажи. Ты не делаешь это из–за того, что ощущаешь, что это твоя вина?

Он провел ладонью по своим каштановым волосам, качая головой.

– Но ты сказал в ту ночь, когда принес мне бутерброд, что это меньшее, что ты можешь сделать, – сказала я.

– Это все не из жалости, Алекс. Я хочу, чтобы ты это понимала.

– Я знаю. Но я хочу знать, что у всего этого нет других причин. Ты знаешь, что я не могу изменить произошедшее.

– Я не пытаюсь изменить прошлое. Будущее – можно попробовать. Как завтрашнюю ночь. Может, и тогда погуляем?

Я кивнула. Мы заказывали мороженое, а часть меня переживала, что мы обманывали себя, думая, что это настоящее – его вина утихала, пока он был со мной, а я с ним могла исцеляться. Но пока что я ела мороженое со своим тайным парнем. Кто знает, сколько продержится этот тайный парень…

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Любая девушка

Т.С. и Майя посмотрели на меня, вскинув брови, когда я вернулась через два часа.

– Задержалась в актовом зале? – спросила Майя, ее карие глаза разглядывали меня как рентген, искали следы моего похода за мороженым – спутанные волосы, красные губы, недавно заправленная блузка.

– Да, – сказала я и переоделась в пижаму.

– Ты уже все отрепетировала? – спросила Т.С., словно тоже хотела меня допросить.

– Да, – буркнула я и пошла в ванную почистить зубы. Когда я открыла зубную пасту, я вспомнила колпачок на полу в комнате Картера в то утро, и я вдруг оказалась в другом месте.

– Ох.

Шум, звук, что–то среднее между лаем и шепотом, как «ух». Казалось, что–то сел на мою грудь. Было темно, во рту словно побывал носок. И там был Картер. На мне. Надо мной. Во мне. Он двигался во мне, я ощущала его. Я ощущала его пенис в себе, хоть я едва осознавала это, все еще отчасти спала, отчасти дремала, отчасти бодрствовала, была отчасти мертвой. Но я ощущала его и его дыхание. Он дышал тяжело, ритмично…

Я поняла, что звук издала я. Это «ух» было моим, из–за чьего–то веса на мне, чьего–то тела на мне. И я пришла в себя с этим «ух», попала в миг между сном и реальностью. И теперь я была тут, в его кровати, голая, под ним. Но он прижимался ко мне, двигался все быстрее, и я хотела что–то сделать, что–то сказать, но ощущала, как все замедляется, и я могла лишь дышать, дышать, дышать…

Я стояла там с тюбиком пасты в одной руке, щеткой в другой руке, воспоминание о втором пробуждение было ярким, живым, ужасным. Я яростно почистила зубы, словно могла стереть память.

Но не могла. Теперь она была частью меня.

Я не выходила из общежития до конца выходных. Не видела Мартина, не звонила ему, не писала ему. Кого я обманывала? Я была не той девушкой, которая убегала со своим тайным парнем с кампуса. Я была девушкой, которую изнасиловали.

* * *

– Я хотела сказать тебе, – сказала мисс Дамата, когда я еще раз отрепетировала Девятую симфонию в свободное время между уроками в понедельник утром. – Один из моих коллег из Джуллиарда будет в гостях у меня и моей семьи. На выходных, когда ты выступаешь. И он в приемной комиссии университета.

– Он, – начала я, ощущая дрожь от возможности, которую она показывала мне, – хочет посмотреть мое выступление?

Она кивнула, широко улыбаясь.

Я подпрыгнула.

– Это невероятно. Не верится. Вы серьезно? Не шутите?

– Думаю, ты меня хорошо знаешь. Я не из тех, кто любит шутить.

– Это… – я замолчала, потому что крутость выступления перед настоящим работником Джуллиарда из приемной комиссии не удавалось описать словами.

Она добавила:

– Ты знаешь, что это не добавит баллов при поступлении. Но это не помешает.

– Это точно не помешает, – сказала я, ощущая себя как бутылка колы, готовая извергнуть в стороны шипящие пузыри. – Я так рада.

Я склонилась и обняла ее, она обняла меня, и я ушла на французский, рано попала в класс – за десять минут до звонка. Я была первой, так что спокойно заняла свое место сзади. Мисс Думас писала на доске.

– Бонжур, Алекс.

– Бонжур, мадам Думас.

Я вытащила учебник, Мартин прошел мимо, постучал по моей парте по пути. Я должна была ощущать вину за то, что не позвонила ему, не встретилась с ним в субботу, хоть обещала. Но мне надоело ощущать, что я должна что–то сделать.

Через пару минут мисс Думас попросила нас сдать сочинения, описывающие учебный день с конструкцией «on fait ». А потом она сказала, что остаток урока мы будем использовать «ça fait ».

После урока я сунула тетради и книги в сумку. Я ощущала Мартина рядом, за собой, может, ждущего у двери. Я застегнула сумку и встала.

– Эй, – сказал он.

– Привет, – вяло сказала я.

– Ты хорошо держишься? Суд меньше, чем через неделю.

– Я не хочу говорить о суде, – холодно сказала я.

Мартин напрягся, начал спрашивать другое, но я не хотела говорить о себе, суде или Пересмешниках. И я парировала вопросом:

– Что делал на выходных?

– Написал половину проекта про сипух, смотрел хоккей. Мои «Баффало Сейбрз» проиграли. Знаю, это и тебя расстраивает. И я поспал три часа днем, словно умер для всего мира.

– О, я бы хотела так.

– Так иди.

– Пропустить урок и поспать?

– Да. Что лучше этого?

– Кто бы мог подумать, что в тебе скрывается разбойник, – сказала я.

– Порой мне нравится нарушать правила, – сказал он.

Мы притихли, пока шли дальше.

– Я надеялся увидеть тебя в субботу, как мы договаривались, но, может, ты не хотела, – тихо сказал он.

Я не хотела его видеть. Я не хотела никого видеть. Я не хотела ничего делать. А потом я посмотрела на него, в его карие глаза с зелеными вкраплениями. И я увидела в них немного боли. Он хотел увидеть меня, надеялся увидеть меня. Он что–то испытывал ко мне. Он был не просто Мартин Пересмешник, Мартин–ботан, Мартин, что отлично целовался. Он был Мартином, парнем, которому нравилась девушка.

Девушка, которую увидит профессор из Джуллиарда. Пианистка.

И я сделала то, что не должна была. Я взяла его за руку и втащила в пустой класс. Я прижала ладони к его лицу, потом запустила пальцы в его волосы, мягкие и пушистые. Я прижалась губами к его сладкому рту, теплому и голодному. Я отошла на пару шагов, не отпуская его, и моя спина столкнулась с доской, там меня не увидели бы ученики или учителя. Я прислонилась к доске и целовала его сильнее, притягивала его тело ближе к себе. Его джинсы были возле моих, наши пояса соприкасались. Он был моим, я хотела его, и я не отпускала его. Я притянула его ближе, он прижался ко мне, между нами не осталось места, и я не могла перестать целовать его, а он не мог перестать целовать меня, и мы прижимались друг к другу, и я не могла терпеть, я очень сильно хотела его.

Я уже не была той девушкой. Я была простой девушкой, целующей парня, которого она хотела, где она хотела и когда хотела.

Я была готова.

 

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Много стирки

 

Я смотрела на себя в зеркало, потянула за юбку.

– Это выглядит глупо, – сказала я Майе.

Я была в бежевой блузке и длинной синей юбке. Ужасно. Майя выбирала.

– Это классика, – сказала Майя.

– В этом нет вкуса, – я потянула за темно–синий хлопок. – Посмотри на меня, Майя!

Я стояла посреди комнаты, перед ней, заставляя ее смотреть на жуткий наряд.

– Выглядит изысканно, – сказала Майя.

– Изысканно? – фыркнула я.

– Алекс, – рявкнула Майя, – это не показ мод. Все постарались.

– Я будто какой–то проект, – я все–таки высказала долю сомнений в ней.

Майя покачала головой.

– Ты знаешь, что это не так.

– Похоже на то, – сказала я, зная, что веду себя неблагодарно.

Майя поджала губы, выдохнула и сделала паузу.

– Алекс, я знаю, что тебе сложно. Прости. Тебе это проходить, а не мне. Прости, что навязываю свое мнение.

– Просто наряд мне кажется глупым. Я бы такое не надела. Ты словно пытаешься нарядить меня как девственницу, не раздвигавшую ноги для парня. Так это выглядит. Это часть шоу.

– Так переоденься, – тихо сказала Майя. – Я хочу, чтобы тебе было удобно. Чтобы ты была собой, – и еще тише. – Я делаю это для тебя, Алекс. Других причин нет.

– Знаю, – спокойно сказала я, сомнения пропали. Я сняла юбку, бросила на кровать Т.С. – Я рада, что это делаешь именно ты.

Я взяла черные слаксы из своего шкафа. Я надела их, поправила. Майя широко улыбнулась. Она открыла дверь.

– Готова?

– Идем, – сказала я.

Мы пошли без грязного белья. Мы словно стали старше. Но у подвала стало ясно, что кто–то принес белье. Много. Машины гремели, слышно было даже в коридоре, как фоновую музыку. Мартин и Илана стояли у дверей прачечной как часовые. Мы миновали их, попали внутрь. Двери закрылись, как по волшебству, но я была уверена, что их закрыли Мартин и Илана. Сушилки работали на полную, как и стиральные машины. Много простыней и полотенец летали в них.

Диван и стул были отодвинуты, вместо них были два длинных коричневых стола, один у дальней стены, другой – в десяти футах от ближайшей стены. У дальнего стола был стул, подвинутый под углом.

За дальнем столом сидели трое учеников, ставшие советом для этого дела. Они были в застегнутых на все пуговицы рубашках, классических свитерах. Эми представила их, и некоторых я знала, как Келли Регис, с которой была на биологии в прошлом году, и Паркера Хума, чей папа был сенатором. И там была Лила Вонг, второкурсница, которая была в студсовете, по словам Эми. Она рано начала, была гонцом на первом курсе. Они кивали, когда их представляли, и быстро улыбались. Их улыбки так же быстро угасали. Они выглядели как суди. Были судьями. Они будут судить меня, будут судить Картера.

Эми указала нам сесть, и я устроилась у дальнего края свободного стола. Майя села рядом со мной. Там было еще три пустых стула. Мы с Майей выждали пару минут в тишине, шумели только сушилки и машины. А потом Эми сообщили:

– Входит подсудимый.

Мое сердце сжалось. Я решила сделать вид, что это еще одно выступление, репетиция или концерт, как этим вечером, и Картер был зрителем, обычным парнем, который увидит, как я выступаю. Это успокоило мое колотящееся сердце. Картер сел с другой стороны моего стола. Кевин Вард был с ним, был его адвокатом. Стул посередине остался пустым, был преградой между сторонами.

Эми посмотрела на дверь, проверяя, что она закрыта. Мартин и Илана остались на другой стороне, сторожили до конца. Эми представила членов совета Картеру. Они тоже кивали, улыбались и быстро прекращали, как со мной.

– Здравствуйте, – сказал Картер.

– Рад встрече, – Кевин слабо кивнул.

Эми взяла свой блокнот и кашлянула.

– Функция совета – выслушать представленные доказательства по делу Картера Хатчинсона, нарушившего нормы поведения учеников сексуальным насилием другого ученика. Совет выслушает показания и вынесет вердикт. Если Картер Хатчинсон виновен, его ждет отстранение от команды по водному поло. Он подписал бумаги и согласился на эти условия. Если его не признают виновным, мы уберем его имя из книги и пригласим служить в Пересмешниках.

Эми посмотрела на Келли.

– Келли Регис, я передаю дальнейшее тебе, – сказала она, отошла к двери и встала там.

Келли посмотрела сквозь толстые очки, прочла обвинения. Ее длинные светлые волосы упали на лицо, пока она читала, и она заправила пряди за уши.

– Александра Николь Патрик обвиняет Картера Дрейка Хатчинсона в сексуальном насилии, – сказала она и прочитала справку из норм поведения:

Сексуальное насилие против стандартов, которых придерживаются ученики Фемиды. Сексуальное насилие – сексуальный контакт (не только сношение), когда одна сторона не давала или не может дать вербальное согласие, т.е. произнести четкое «да». Если человек не сказал «нет», это не значит, что он или она произнесли «да». Молчание не равно согласию. Молчание может означать страх, смятение, опьянение. Только да – это согласие. Если «да» не было, это нет.

Она посмотрела на Картера и Кевина, потом на Майю и меня и объяснила:



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-12-18 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: