Я вскочила.
– Это ложь!
Я не дам ему сказать последнее слово.
Я повернулась к Т.С.
– Веди меня к Пересмешникам.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Помещение
Физика днем была хуже, чем обед, ведь в классе был Картер. Вена на моем лбу так пульсировала, что все могли ее услышать. Я была уверена, что она лопнет с брызгами крови, и все обернутся и скажут:
– Вот это ты устроила, Алекс.
Но Картер не замечал меня, и мы переписывались, пока мистер Уалдман рассказывал об эффекте Мейснера, магнитных полях и сверхпроводимость. Спасало лишь то, что мы всегда сидели на одних местах. Картер был на первом ряду, а я – почти в конце рядом с Мартином. Я весь урок думала, чтобы он не обернулся, пыталась представить, как использовать Мартина как щит, если Картер начнет поворачиваться в свою сторону.
Я хорошо знала Мартина. Я часто видела его лицо, он прибегал узнать о посещаемости на моих уроках. Но я не встречала его лично, пока Т.С. и Сандип не стали встречаться после весенних каникул на втором курсе. Вскоре мы стали делить столик в кафетерии, и, раз Т.С. и Сандип почти все время были увлечены собой, мы с Мартином говорили чаще между собой, а не с ними. Мартин странный, например, с птицами, но при этом он целеустремленный. Он высокий, с растрепанными каштановыми волосами, карими глазами с зелеными вкраплениями. Он был в футболке с длинными рукавами и браслетом или напульсником. Он склонился и зашептал так тихо, что слышала только я:
– С эффектом Мейснера можно устраивать левитацию предметов.
Я тихо рассмеялась и еще тише прошептала:
– Может, ты и смог бы, но не я.
– Я тебе покажу. Я же повернут на учебе, – он говорил так, словно это была тайна. Я заметила, как Мартин полез в карман джинсов. Он незаметно для учителя вытащил телефон. Он открыл экран и быстро закрыл. Его плечи напряглись, на миг он прижался лбом к ладоням. Я хотела спросить, все ли хорошо, а он опустил ладонь на блокнот и написал внизу страницы аккуратными, но большими буквами: «УВИДИМСЯ В ВОСЕМЬ».
Я нахмурилась. Я написала в блокноте «ЗАЧЕМ?».
Он ответил: «Я – ВО ГЛАВЕ ПЕРЕСМЕШНИКОВ».
– Ох, – выдохнула я, мистер Уалдман не заметил. Он был занят, рисуя на доске, лысина на затылке сияла нам. Я и не думала, что Мартин будет вовлечен. Я не знала, кто вообще там будет. Политика и прочие вещи, не включающие мертвых композиторов, не были моим коньком. Я едва задумывалась, кто был в «Пересмешниках». Ирония была в том, что я должна была знать о «Пересмешниках» больше всех учеников.
Моя сестра основала их, когда была старшекурсницей. Я не знала тогда, ведь была в восьмом классе и жила дома в Нью–Хейвене. Но она рассказала мне о них за неделю до того, как я уехала в Фемиду. Она готовилась к первому году в колледже, а я учила сложную часть Листа на пианино, желая впечатлить учителя музыки, как только попаду в новое учебное заведение.
Кейси спустилась по лестнице и села рядом со мной на скамье, для нее такое появление на публике было редкостью. Почти все лето она провела в депрессии, почти не выходила из комнаты и редко общалась с людьми.
– Тебе нужно кое–что знать о Фемиде, – сказала она. – Защищаться придется самой, учителя и администрация не станут делать это за тебя.
– Как это поднимать?
Кейси рассказывала мне о группе старшеклассников из Почетного общества, которым стало скучно, и они начали блог «Бесчестные».
– Нападали на учеников без групп. Администрация слышала об этом и ничего не делала.
– А зачем? – спросила я, это меня ошеломило. – Это был лишь глупый блог. Люди постоянно пишут глупости в Интернете.
– Это были не просто глупости в Интернете. Это были постоянные оскорбления, травля. Одна из девушек так пострадала, что покинула Фемиду и…
– И никому не было до нее дела?
– Кроме нее – никому. Я так думаю, Алекс. Ученики не должны иметь с таким дело, – ее взгляд показывал, что она была на миссии, как перед матчем по футболу. – Фемиде плевать на все, ведь идея угроз уничтожает их понимание учеников Фемиды – тех, кого они учат как будущих лидеров мира, и все такое. Они позволяют это, – она с отвращением покачала головой. – И я решила что–нибудь с этим сделать.
И этим оказались «Пересмешники».
Она дала мне книгу – «Убить пересмешника» – и сказала прочесть ее.
– Если что–то случится, пока ты в Фемиде, ты знаешь, что у тебя есть варианты.
Она покинула комнату, а я вернулась к Листу, ведь все это напоминало мне мелодраму. А потом я начала учебу в Фемиде и два с половиной года не думала о «Пересмешниках», лишь прочла книгу, которую мне дала Кейси.
Может, стоило снова открыть ту книгу.
Я посмотрела на Мартина Пересмешника, а он написал: «ПРИНЕСИ МОНЕТЫ».
* * *
Бу Рэдли оставил подарки Глазастику и Джиму, пока я ела яблоко. Я перевернула страницу, и в дупле дерева у их дома теперь было два пенни. Я откусила еще немного, добавилась бечевка, еще – и появились две фигурки из мыла, а потом дупло закрыли цементом.
Это было обидно. Я решила так и бросила огрызок яблока в урну.
Майя принесла мне яблоко, потому что я не хотела больше ходить в кафетерий. Она была в наушниках. Она включала их, когда училась, и я слышала, что у нее играла «Roxy Music». Майя любила британские группы прошлого века.
– Майя! – закричала я. Она топала ногой и согнулась над книгой за столом, так что не слышала меня. Я скомкала листок бумаги и бросила в нее. Попала по плечу. Она подняла голову и сняла наушники.
– Нельзя было привлечь меня цивилизованно?
– Ты знала, что Мартин из Пересмешников? – спросила я.
– Мартин Саммерс, – сказала она. – Конечно. Он во главе вместе с Эми Николс и Иланой Ахерн.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что я люблю знать такое, – игриво сказала Майя.
– Я даже не знаю, кто эти люди, как и не знала, что в этом всем замешан Мартин. Он сказал мне на физике, – добавила я. – И все знают, кто в Пересмешниках?
– Некоторые знают. Это и не секрет. Просто это их влияние. Но они и не кричат всюду о себе. Общество считается тайным. Но ты меня знаешь – я люблю узнавать то, что известно не всем. Даже Т.С. не смогла бы назвать тебе имена остальных. Она едва знала, что Мартин там, хоть она видит его куда чаще нас.
– Майя… он может уже все знать? Я про Мартина.
– Без понятия, – сказала она. – Но почему тебя так тревожит Мартин?
Я пожала плечами.
– Просто я думала, там будут незнакомцы, ученики, которых я не знаю. Все казалось размытым, далеким, когда мы говорили об этом до этого, похожим на безумную шутку в Интернете, о которой мне рассказывала Кейси до моего прибытия сюда. Но теперь все настоящее, и я иду туда. И там будут ученики с именами и лицами, а еще Мартин, которого я знаю.
– От этого ведь проще?
– Наверное. Посмотрим…
Т.С. вернулась, открыла широко дверь и постучала по своим часам. Ее не было почти весь день, она потренировалась, хоть сезон и закончился, что очень радовало Т.С., а потом поужинала и побывала у Сандипа.
– Опаздывать нельзя, – сказала она.
– Я и не собиралась, – сообщила я.
– Я так и не говорила. Я сказала, что мы будем там вовремя.
– Нет, давайте придем заранее! – бодро сказала Майя, вскакивая из–за стола.
– Это что, вечеринка? – спросила я.
Мария тут же расстроилась.
– Меня не пригласили?
– Я и не думала об этом.
Майя закатила глаза.
– Как всегда.
– Не ходи туда сейчас, – резко сказала Майе Т.С. – Это дело Алекс, а не твое.
Майя подняла руки.
– Думаю, я могу иметь свое мнение, и, как по мне, я вовлечена в это не меньше тебя, Т.С. И я тоже хочу помочь Алекс.
– Девчата, – сказала я. – Я хочу, чтобы со мной пошли обе.
– И, – Майя посмотрела на нас, хитро щурясь, – я умею убеждать. Это не удивительно, ведь Джеймс Бонд из моего города.
И напряжение пропало из комнаты. Т.С. сказала:
– Может, тогда ты найдешь нам грязное белье, мисс Бонд.
– Зачем оно нам? – спросила Майя.
– Если бы ты была высококлассным шпионом, то знала бы. Но ты – нет, так что бери свое белье. И ты, Алекс.
Мы послушались, забрали из шкафов мешки с бельем для стирки. Т.С. вытащила из кармана горсть четвертаков.
– У меня есть, – я похлопала по карману, где были три доллара монетами после подсказки Мартина.
– И у меня, – Майя подбежала к столу и взяла горсть четвертаков. Мы пошли за Т.С. по коридору с мешками грязного белья, как бродяжки.
– Вот так гламур. Скажешь нам, как белье связано с тем самым? – спросила я.
Т.С. покачала головой.
– Из вас ужасные тайные агенты. Вы не можете сложить дважды два.
– Майя, тебе стоит сделать весенний проект по Джеймсу Бонду, – сказала я с фальшивым британским акцентом и даже выдавила улыбку, ведь не хотела быть мрачной и тихой пострадавшей. Я еще могла смеяться, как тогда над шуткой Мартина. Я еще могла веселиться… хотя бы пыталась.
– Отличная идея, – сказала Майя. Она подпрыгнула, развернулась и пошла спиной вперед, чтобы видеть нас и говорить. – Я могу что–то сделать про символизм девушки Бонда.
– Ладно, я поняла, – Т.С. толкнула дверь, ведущую на лестницу. – И что символизирует девушка Бонда?
– Независимость. Обычно она умная, богатая, реализовавшая себя, так что не работает на правительство.
Я открыла дверь общежития и спросила:
– Лучше быть девушкой Бонда, чем Джеймсом Бондом? – мне нравилось, что мы говорили не обо мне или Пересмешниках, или том жутком слове, а общались на обычные темы.
Т.С. покачала головой и указала на лестницу.
– Ты стираешь снаружи, балда?
– Мы будем стирать? – спросила я.
Т.С. кивнула.
– Я думала, это только прикрытие.
Майя вернулась к моему вопросу.
– Быть девушкой Бонда намного лучше. Не нужно работать на правительство.
– Значит, девушка Бонда на самом деле опровергает стереотип девушки Бонда, – сказала я, подчеркивая для Т.С. слово «стереотип» тоном.
– Как нынешний эксперт по стереотипом, должна сказать, что девушка Бонда и принимает, и опровергает их, – сказала Т.С.
– Вы ошибаетесь. Она выше них, – парировала Майя, Т.С. открыла дверь в подвал общежития. Кто–то убрал беспорядок, который я устроила с урной для утерянных вещей.
– Может, оставим дебаты про девушку Бонда, чтобы ты рассказала, куда мы идем? – спросила я.
Т.С. тряхнула короткими волосами и кивнула на коридор.
– В прачечную.
– Это я поняла, Т.С., – сказала я. – Но зачем мы туда идем?
– Пересмешники.
– Знаю! Но почему там? – спросила я.
– Увидишь, – сказала она.
– Ты знаешь, что там Мартин? – спросила я.
– Слышала о таком, – ответила она.
– Почему все это знают, а я – нет.
– Как я говорила, не все это знают, – сказала Майя.
Я все еще ощущала себя глупо. Может, стоило больше внимания уделять событиям вокруг. Может, если бы я была внимательнее, меня бы не… Я замерла, прижала ладонь к холодной бетонной стене. Я все еще не могла произнести то слово, даже в мыслях, без звука.
– Ты в порядке? – спросила Т.С. Я все еще держалась за стену.
– Да, – выдавила я и пошла дальше.
– Да, я знала, что Мартин вовлечен, но мы не говорили об этом. В прошлом семестре они занимались делом первокурсников, которых мы не знаем. Из театрального кружка, вроде.
– Разве это не странно? Что он там?
Т.С. посмотрела на меня.
– Нет. Мартин всегда был, не знаю, выше шумных ссор.
Я подумала об этом. Звук сушилки стал громче, мой мешок с бельем стучал меня по пояснице. Мы шли по линолеуму, я слышала, что работала одна сушилка, бросала белье по кругу. Двойные двери прачечной были открыты. На одной из них была табличка – белый лист с заглавными буквами, написанными синей ручкой: «ДУПЛО».
Умно. Очень умно.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Аттикус и Бу в одном
Голос спросил:
– В каком фильме был могвай по имени Гизмо?
Спрашивала девушка, сидящая, скрестив ноги, на старом диване цвета горчицы в дальней части прачечной. Ее черные волосы были очень короткими, почти торчали как шипы, она была в узких черных джинсах, черных конверсах и в серой рубашке с длинными рукавами. Сначала я подумала, что этот вопрос был адресован нам, как тайный код или вопрос с подвохом. И нам нужно было ответить правильно, или мы не пройдем дальше. Может, мы провалимся в люк в паре футов перед нами. А потом кто–то ответил, бестелесный голос звучал из–под пола.
– «Гремлины» – сказал знакомый голос.
– Неплохо, – сказала девушка с короткими волосами, а потом нам. – Эй, хотите поиграть в викторину?
– Конечно, – сказала Т.С.
Мы прошли мимо трех рядов сушилок и стиральных машин – одни стояли слева, другие справа, еще один ряд был у стены. Юноша и девушка поднялись с пола. Юношей был Мартин.
– Привет, Алекс, у него был нежный взгляд, даже заботливый. Он кивнул Майе и Т.С.
– Привет, – сказала я, все еще немного нервничая при виде него тут.
– Всем привет, – сказала другая девушка. Она была высокой, темнокожей, с длинными косами и карими глазами. У нее была большая грудь, широкие бедра, и она носила голубой топ и длинную серую юбку. Я ее раньше не видела. – Я Илана, – сказала она, протягивая руку. Я пожала ее ладонь, отметила, что ее кожа была горячей, словно она сидела у огня. Наверное, из–за сушилок. Все работали.
– Алекс, – сказала я.
Они пожали руки Т.С., а потом Майе, и это могло быть частью джентльменского – или джентльженского, как сказала бы Майя – протокола Пересмешников. А потом девушка с короткими волосами встала. Я еще не пересекалась с ней на уроках.
– Я Эми. Спасибо, что пришла. Ты у нас первая в этом семестре. Мартин говорит, что всех вас знает. Круто.
Это круто? Но если она так говорила, ладно, это круто.
– Хотите начать стирку, а потом присесть? – спросила Эми.
Это был не совсем вопрос, скорее указание. Майя, Т.С. и я прошли к стиральным машинам. Может, нам нужно было просто посушить вещи. Я обернулась.
– Просто посушить?
Эми, Илана и Мартин рассмеялись.
– Можете постирать вещи, – сказала Эми. – Мы не такие странные, чтобы заставлять вас сушить вещи, а потом стирать их.
Я кивнула, сунула белье в машину, добавила мыло и всыпала монеты. Майя и Т.С. тоже так сделали, и мы вернулись к дивану.
– Садись рядом, – Эми похлопала по месту на диване рядом с ней. Я послушалась. Илана заняла кресло, которое не сочеталось с диваном. Казалось, кресло родилось красным, но пятна от пиццы за годы сделали его цвета грязи. Пятна от пиццы напомнили, что я была голодной – не мешало бы поужинать. Т.С. села с другой стороны от Эми, а Майя устроилась на полу с Мартином. Викторина «Trivial Pursuit» лежала там с цветными фишками на разных местах доски. Они уже начали.
– Можешь быть в моей команде, – сказала мне Эми, дала мне кубик. Илана кивнула Т.С., а Мартин – Майе.
Я бросила кубик, не зная, как это было связано с тем, зачем мы были тут. Но красный кубик не успел долететь до пола, и Эми начала:
– Игра для виду, если у тебя возник вопрос. Стирка – тоже.
Я кивнула, выпала шесть.
– Твой ход, – направляла меня Эми. – Оранжевый пирог.
Я передвинула фишку пирога к клетке с музыкой. Но Мартин не вытащил карточку. Он сказал:
– Родители все детство мучили меня этой игрой. Они заставляли меня играть в это каждую пятницу, так что я забрал их игру во время перерыва и решил победить их, чтобы доказать, что не нужно жить в годы, когда вышло то издание, чтобы побеждать.
Он просто был Мартином, пытался смешить, смеялся над собой. Было не так странно, что он был тут.
– Так что, вместо рассказа о британских группах, скажу, что все, что ты тут расскажешь, останется в секрете, – сказала Эми. Ее голос был милым, невинным, а слова были тяжелыми. – Все, что ты скажешь, останется тут. Пока ты не решишь, что хочешь сделать следующий шаг.
– Что за следующий шаг? – спросила я.
– Не переживай. Мы дойдем до этого. А пока что тебе нужно понять, кто мы, что мы делаем, и почему существуем. Ты ведь знаешь о нашем создании, да?
– В общих чертах, – сказала я, перечислила то, что поведала мне Кейси перед моей учебой в Фемиде, включая часть о системе правосудия для учеников от учеников.
Эми кивнула.
– Именно. Мы – Бу Рэдли и Аттикус Финч в одном. И наша миссия – все исправить. Мы расследуем преступления учеников против учеников и судим их.
Подключилась Илана:
– Нам приходится, – пылко сказал она сильным голосом. – Администрация думает, раз Фемида – прогрессивная школа, тут не бывает ничего плохого. И нет разговоров о ненависти и унижениях. Как это может быть? Это же Фемида. Мы слишком хороши для этого, – она фыркнула и продолжила. – И они устраивают тренинги, чтобы мы знали, что правильно, а что – нет, и думают, что этого хватит. Они думают, что знаний достаточно, и мы ничего неправильного не сделаем, ведь мы тут, и у них есть для нас День отличий.
На первом курсе мы прошли День осознания. Мы узнали о том, как ведут себя хорошие граждане, о травле, о зависимости от наркотиков и алкоголя. Мы узнали, как помешать самоубийству. За год до того, как я попала сюда, девушка убила себя. Это все замяли. Никто не говорил о подробностях, но школа учила замечать признаки желания убить себя на День отличий.
Школа делилась своей мудростью, ничто не могло пойти не так. Нас учили быть хорошими, ведь мы были хорошими. Все было чудесно. Никого не наказывали – только забирали баллы за прогулы – потому что администрация считала, что мы идеальны. Иначе это плохо отразилось бы на них. Только не прогуливайте!
Майя невольно вмешалась:
– Это случилось с моей соседкой по комнате, Келли, в прошлом году. Ее проблему с препаратами не воспринимали. Они не спрашивали, что с ней, не проверяли, какой может быть ее проблема. Она была девушкой, которая не справилась, так что не могла вернуться.
– Они не могут принять, что мы не идеальны. Но мы подростки, и порой мы ужасны, – добавила Эми.
– Потому твоя сестра основала Пересмешников, – продолжил Мартин, и я поняла, что из трех человек – двух незнакомок и друга – он знал о мотивах Кейси больше меня. Может, где–то даже была книга истории Пересмешников, полная правил, законов и списка нарушений, которые они выслушивали. Мартин добавил. – Школа не дала выбора, мы стали сами себе полицией.
Заговорила Эми:
– Так что с тобой случилось, Алекс? – спросила она, глядя на меня голубыми глазами.
Я сглотнула. Как мне рассказать о произошедшем? Я не могла ни слова сказать себе, не то что вслух. Я закрыла глаза, желая, чтобы Кейси была тут и говорила за меня. Но я услышала голос Т.С.:
– Алекс с нашей группой гуляла ночью пятницы, мы пили, и она напилась и оказалась в комнате того парня, Картера Хатчинсона. И она отключилась. И он дважды занялся с ней сексом, – сказала Т.С., ее голос мог оборваться, но оставался сильным, гнев укреплял его. Она злилась из–за этого, а я стыдилась.
Я открыла глаза и отвела взгляд от них. Я смотрела, как мокрая одежда крутится в машинках. Грязь смывалась с них, и они становились как новые. И я могла такой стать, если позволю им помочь мне.
– Мне жаль, Алекс, – сказала Эми. Илана и Мартин сочувствующе шептали.
Я вытерла что–то мокрое со щеки и посмотрела на всех. Я пожала плечами, готовая продолжать. Мне не нужна была скорбь окружающих – хоть она была в тему – из–за того, что я потеряла.
– Что теперь? – спросила я.
– Ты хотела сказать, что мы можем сделать? – уточнила Эми.
– Да, что вы можете?
– Помнишь, два года назад Пол Око перестал играть в футбол? – спросила Эми.
– Он был защитником, да? – сказала я. Пол Око был известным спортсменом в школе, красавцем, молодцом. Но в один день он просто перестал играть. Я не ходила на футбол в Фемиде, но про его выход из команды все знали и без этого. Особенно, потому что он сам ушел. Я была на первом курсе, но до меня доходили слухи, что дело было куда больше. Что он не просто потерял интерес к своему любимому виду спорта.
Майя всегда была рада дополнить:
– Да, это было неожиданно. Вечером в кафетерии он просто встал и сказал: «Я больше не могу играть в футбол. Я ухожу из команды».
– Знаешь, почему он ушел? – спросила Эми, глядя на Майю, чтобы понять, знает ли она ответ.
Но Майя знала.
– Конечно. Он называл ресивера педиком. Каждый день на тренировке Пол говорил, что не хотел проходить рядом с гомиком, – вспомнила Майя. На миг она напомнила мне Т.С. с ее энциклопедические знания о спорте, но между ними было важное различие. Т.С. запоминала спорт, игры и стратегии. Майя – людей.
Эми кивнула.
– Ресивер пришел к нам. Это классический случай унижения словами.
– Он ушел из–за вас? – я посмотрела на Эми, Илану и Мартина. – Это были Пересмешники? Вы такое можете?
– Как и с Бесчестными. Мы зовем их так, как они звали своих жертв, – Эми фыркнула. – Они были лидерами Почетного общества. Президент, заместитель, секретарь и казначей. Доказательство, что власть портит, да? Пересмешники услышали об этом деле три года назад, когда Кейси была старшекурсницей. Мы услышали о деле Пола два года назад. Услышали о них тут, в прачечной, и совет разобрался в обоих случаях. Старшекурсники были обвинены, Пола Око тоже обвинили.
– Вы – совет? – спросила я.
Эми покачала головой.
– Нет, мы управляющие. Мы руководим группой, но не решаем, кто виновен, а кто – нет. Это делает совет из девяти учеников, которых мы назначаем каждый семестр. Новая Девятка, так сказать. Мы сейчас ведем переговоры с кандидатами, потому что по школе можно увидеть наши листовки. Они проходят нашу систему, – сказала она, и мне стало интересно, что она подразумевала под системой, но я не спросила. – А потом мы выберем девять. И когда придет время решать дело, троих случайно выберут за несколько дней до слушания, они вынесут вердикт. Так совет не подкупить, не запугать. Все происходит честно, и это работает.
– Совет только слушает дела, – добавила Илана ровным голосом. – В идеале – в мире Фемиды, как его видит администрация – случаев быть не должно. Но они есть. Их много. Всегда кто–то делает что–то не так.
– И когда Пола посчитали виновным, вы заставили его покинуть команду? – спросила я.
– Мы никого не заставляем, – сказала Эми. – Но он знал, что его ждет.
Мартин поспешил объяснить:
– Если ты соглашаешься на слушание как обвинитель или жертва, ты соглашаешься и на последствия, – сказал он.
– И какие они?
– Лишение того, что ты любишь больше всего, – сказала Эми. – Это наказание. Это правосудие. Пол ушел. И до нашего времени тут четверым ученикам из Почетного общества пришлось оставить свои обязанности. Они должны были.
Я обдумывала это минуту, идея – реальность – что правосудие было и в академии Фемиды. Что учеников наказывали. Что другие ученики помогали.
– А если другой человек не согласится? Как вы заставляете? – спросила я.
Эми хитро улыбнулась.
– Обычно мы не заставляем. Многие студенты соглашаются, потому что у них есть гордость. Мы тут помогаем друг другу. Обычно это не проблема.
Илана склонила голову на один бок, на другой, разминая шею, и добавила:
– Но мы все–таки делаем так, чтобы студенты хотели прийти до слушания и согласиться на условия.
– Вы же их не бьете? – агрессивно спросила Майя. – Это пошло бы против всех целей группы, да? Вы же должны «творить добро».
Илана и Эми обменялись улыбками.
– Мне нравится, что ты привела своего бульдога, Алекс.
– Английского бульдога, – добавила Майя, не позволяя никому другому поставить точку.
– Мартин, объяснишь? – спросила Эми.
Мартин склонился к нам, каштановые волосы упали на глаза. Он убрал волосы, посерьезнел.
– Мы не угрожаем и не бьем их. Это против наших убеждений. Мы ради добра, и чтобы исправить ситуацию. И мы помогаем ученикам, как ты, без жестоких методов.
Илана добавила:
– Мы помогали некоторым первокурсникам в прошлом семестре, – сказала она. – Среди молодежи ужасно много предательства. Но мы разобрались.
Они были мстителями, как Робин Гуд или Спайдермен, защитниками в плащах, борющимися за правду и справедливость.
– И… – Эми нарушила тишину. – Если мы возьмемся за твое дело…
– Вы беретесь не за все дела? – я перебила ее и сразу поняла, что после такого могу остаться с проблемой одна.
Эми покачала головой.
– Не за все. Мы их рассматриваем. Нам нужно убедиться, что мы можем справедливо разобраться с этим делом.
Я не знала, как они могли убедиться, если я ничего не помнила. Мне не нравилось, что я напилась. Что я стала той, кто ничего не помнил, чья защита была в том, что она ничего не помнила.
– Как я и говорила, если мы за это возьмемся, это будет первое дело с насилием для Пересмешников, Алекс. Мы еще относительно новая группа, только развиваемся. Мы хотим быть справедливыми, и нам нужно продумать, как поступать при изнасиловании. Изначальные правила описаны широко, а мы хотим уточнения для каждого случая. И потом мы проголосуем.
– Втроем? – спросила Т.С.
Илана рассмеялась.
– Не мы, – сказала она. – Вы не понимаете. Мы просто следим, чтобы Пересмешники существовали. Пересмешники – это все ученики. Мы не важны. Вы важны. Ученики важны. Они будут голосовать. Кодекс – для учеников. Все – для учеников, друг для друга.
– Мы будем встречаться по отдельности, чтобы подготовиться, а потом сообщим о голосовании, – сказала Эми. Она посмотрела на меня и чуть не опустила руку мне на ногу. Я ощущала, что это было бы по–дружески, но она остановилась, поняв, что не стоило сейчас меня трогать. Это понимание, это осознание мелькнуло в ее голубых глазах, словно она усиленно все ощущала. – Но не переживай, Алекс. Это формальность. Это поддержат. Администрация не поймет, что почти все ученики поймут, что мы не хотим, чтобы такое происходило тут.
– И если это поддержат? – тихо спросила я.
– То мы примем твое дело, и ты сможешь устроить слушание при совете, как настоящий суд с настоящими последствиями. Но мы забегаем вперед, Алекс.
Я представила Картера тут, в этой комнате, с фальшивой подставкой, и как его заставляют оправдываться за насилие и гадкие слухи. Я представила, как слушаю это, перечисляю произошедшее для него и для совета. Я не хотела это делать. Но потом представила, как все шепчутся, повторяют ложь в кафетерии и коридорах школы… семестр назвали бы «Доступная Алекс».
– Кто–то будет заканчивать? – Мартин сжал кубик правой ладонью. Он бросил его на доску и подвинул фишку на две клетки, покрутил дважды колесо. – Джокер, – сказал он. Он посмотрел на Эми, а она – на меня.
– А теперь, – сказала она, – тебе нужно рассказать, что произошло в ту ночь, чтобы мы поняли, хотим ли заниматься твоим делом, и можно ли это дело решить справедливо.
И я начала историю…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Удар
Порой я видела этот сон, но теперь это был не сон. Я представляла наяву. А во сне я была в тесном туалете самолета. Я мыла руки жидким мылом с запахом лемонграсса, точнее, так было написано на пачке, но запах был обычным. Кожа на моих руках была после этого сухой, шелушилась, но так бывало в самолетах. Они высасывали жидкость.
Я повернулась к двери и подвинула засов. Я пыталась отпереть дверь, но не могла. Я толкала, пыталась сдвинуть засов, но дверь не открывалась. Я застряла в туалете самолета, окруженная спертым воздухом и химическим запахом мыла. Мое лицо пылало все сильнее, страх рос, и я хотела выйти.
Я всегда думала, что буду так себя ощущать, если меня изнасилуют. А то и в десять, двадцать или сто раз хуже. Я думала раньше об изнасиловании. Представляла это со мной. В темном переулке с грубым парнем, который был в пять раз больше меня, хватал меня и опускал на колени, прижимал нож к моему горлу. Порой я представляла, как это происходит в моем доме, пока все спят. Он приходил в окно, нависал надо мной. Я резко просыпалась, прижатая к своей кровати, и все правильное в мире вырывали из моей груди.
Это насилие.
Насилием было и кое–что еще. Я всегда думала о нем специфически – с особым атакующим – а не о том, как защищаться, как вспомнить все, если был очень пьян.
И я рассказывала о той ночи Илане, Эми, Мартину и Т.С. с Майей все, что помнила, впервые. Я сказала им, что была очень пьяна, зная, что им решать, подходит ли моя история.
Я закончила, и Эми тут же сказала, что они возьмут дело. Как–то я прошла первую проверку. Странно, но это приободрило меня. Ее скорость решения была еще одним доказательством, что произошедшее в ту ночь не было правильным.
Они собрали игру, а мы втроем забрали свою стирку.
– Дальше ученики будут голосовать, как изменить протокол, – сказала Эми перед тем, как мы ушли. – И ты решишь, хочешь ли продолжать.
Я кивнула, Эми сказала, что они скоро свяжутся. Мы ушли, и на лестнице, ведущей к первому этажу, я сказала Майе и Т.С.
– Девчата, мне нужно на репетицию. Можете забрать мою стирку наверх?
– Да, – сказала Т.С., забирая мой мешок. – Ты в порядке?
– Да.
– Думаешь, ты захочешь дойти до слушания? – спросила тихо Т.С.
Я хотела и нет.
Но сейчас я хотела уйти подальше отсюда. И я пожала плечами, надела толстовку из своей чистой и сухой одежды, а потом отправилась в актовый зал. Было прохладно, и я обвила себя руками и опустила голову. Я смотрела на брусчатку, на мертвую траву рядом, свет старых фонарей во дворе, проникающий среди деревьев, и я не заметила, что чуть не врезалась в кого–то.