Я сложила лист вчетверо, потом еще пополам и еще, принесла к почтовому ящику Пересмешников в кабинете студсовета, где они значились как «Пересмешники/пение а капелла». Дальше у меня не было урока, и я пошла в библиотеку, чтобы начать сбор информации о несправедливости Девятой симфонии. Снег уже напоминал дождь, и я забыла зонт, так что шагала быстрее. Я добралась туда, убрала волосы с лица и пошла к компьютерному каталогу, заметила свободный компьютер в конце ряда. Ученик, сидевший за другим компьютером, встал и чуть не сбил меня.
Это был Картер, и я застыла. Этого я пыталась избежать, потому и не ела в кафетерии, потому ходила долгим путем в классы, потому ходила не одна.
– Эй, – сказал он тихим голосом из–за библиотеки. – Что делаешь?
Я думала юркнуть в соседний ряд стеллажей, спрятаться в толстом справочнике с темно–синей обложкой. Я открою самый толстый, сожмусь в комок внутри, затеряюсь среди страниц и закроюсь от него и от себя с ним.
– Так… – он сделал паузу на минуту. Я старалась не смотреть на него. Я старалась выглядеть не заинтересованно, скучающе, занято. Но я видела его, даже когда старалась не делать этого. Его белые волосы не были мокрыми. Почти. Значит, он был с зонтом. Я посчитала это странным. Парень, изнасиловавший девушку, носил зонт. Парень, насилующий спящих девушек, брал с собой зонт из–за вероятного дождя или снега. – Почему каждый раз, когда я тебя вижу, ты отводишь взгляд? – спросил он, шагнув ближе. Он протянул ко мне руку, словно хотел коснуться пряди волос.
– Не надо, – едва слышно сказала я. Он не услышал меня, но я сама убрала волосы с лица, стянула их в хвост, чтобы он не мог их коснуться. Я представила невидимую стену между нами, и он не мог дотянуться со своей стороны до моей. А я со своей стороны заметила его острый нос, высокие скулы, голубые глаза. Я не помнила его глаза. Мои глаза были закрытыми. Он был высоким, под два метра. У него были широкие плечи.
– Я не знал твою фамилию, так что не смог тебя найти в школьном указателе. И не смог позвонить, – добавил он мягким тоном.
«Лжец», – хотела сказать я. Ты не хотел звонить, ты хотел хвалиться. И ты делал это перед своими тупыми друзьями, лжец. Ты мог легко меня найти. Это не сложно. Как и со всеми.
– Я хочу просто еще раз тебя увидеть. Ты не хочешь меня видеть?
Как он мог так себя вести, нормально говорить со мной? Я с любопытством смотрела на него, как в научном эксперименте, на его голубые глаза – как голубой шифер – и странной формы нос. Я словно парила над ним. Я отделилась от тела и нависла над собой, бесстрастно смотрела на сцену подо мной. Я смотрела, как говорили те, кто не должен был, но не могла повлиять, лишь смотрела.
«Ты проголосовал? Проголосовал ли ты, чтобы секс без согласия, как был у тебя со мной, стал наказуемым? А, Картер? Да?».
– Зачем? – спросила я.
– Зачем? – он опешил.
– Да, зачем?
«Ты скалился мне на физике, врал обо мне друзьям. Зачем просишь увидеться?».
И я вспомнила, почему он говорил со мной. Он считал, что я доступная. Он хотел еще один легкий секс. Грудь горела, чесалась, сердце хотело выскочить как камикадзе с приемами карате и мачете и бить его, превращая в пыль и черное облако дыма, чтобы он с пшиком пропал.
Но он был тут, улыбался мне, пытался выглядеть мило. Но меня не обмануть. Он – волк.
– Так ты дашь мне номер в этот раз? – спросил он. – И в следующем месяце мой день рождения, было бы весело отпраздновать его.
Еще чего.
– Мне нужно идти, – я повернулась и ушла. Забыла о компьютере, поиске информации и снеге, становящемся дождем. Я промокну. Я побегу под дождем, лишь бы быть подальше. Я толкнула дверь библиотеки, помчалась по ступенькам, вода била меня по щекам. Небо было хмурым, полным темных туч. Я неслась по двору, миновала Макгрегор–холл, поднялась по ступеням своего общежития, желая знать, что произошло, пока я не отключилась. Я хотела знать, почему говорила с Картером, почему заигрывала с ним, почему поцеловала такого. Я толкнула дубовую дверь и врезалась в кого–то плечом. – Простите, – буркнула я.
– Эй, Алекс!
Джулия.
– Я хотела тебя поймать, – сказала она и заговорила привычно о том, как хорошо, когда помогаешь несчастным детям. Ее светлый хвост подпрыгивал, пока она говорила, и я возвращалась в прошлое.
– Почему Т.С. всегда заставляет нас делать то, что мы не хотим? – спросила я у Мартина, Джулия танцевала неподалеку, ее светлый хвост подпрыгивал от движений.
Мартин пожал плечами. Т.С. сообщила, что нам нужно было хорошо обращаться с ватерполистами, чтобы разрушить стереотипы.
– Думаю, так и должна делать девушка лучшего друга. Это правильное определение.
Я рассмеялась.
– Это я увижу в словаре?
Мартин задумчиво кивнул, но он играл.
– Скорее всего. Я смотрел недавно, – было громко, так что он прикрывал ладонью мое ухо, пока говорил со мной. Его волосы щекотали мою щеку. Мягкие. Его волосы – светло–каштановые, чуть растрепанные, но привлекательные. Мне хотелось коснуться его волос из–за их ощущения на моей коже.
Группа заиграла громче. Звуки со сцены, ударные, гитары и вокалист с его воркующим голосом гремели в моей груди.
– Не знаю, совпадет ли со словарем мое понимание лучшего друга, – сказала я почти в его ухо.
– Как прошли зимние каникулы? – Мартин резко сменил тему.
– Без событий, – сказала я. – А у тебя?
– Выдались насыщенными. Меня бросила девушка, – сообщил он. – Она была из моего родного города. Хотела перевестись в Фемиду посреди года, но не удалось. И она отправилась в школу в Вирджинии и сказала сайонара.
– Ты расстроился? Хотел, чтобы она приехала сюда?
– Я думал, что расстроюсь сильнее, но я даже боялся того, что она приедет в Фемиду.
– Тогда хорошо, что она не тут.
– Точно.
– Почему ты боялся?
– Думаю, мы потеряли связь. Сложно сохранить ее, когда вы в разных школах. Лучше быть с тем, кто из твоей школы, да?
– Точно. Я встречалась со старшекурсником в конце прошлого года. Он уехал в Дартсмут, и мы даже не притворялись, что будем видеться по выходным.
– Сложно быть с тем, кто в милях от тебя, особенно когда… – он утих.
Пауза. Музыка заполнила ее, но тишина казалась неловкой. Я была немного навеселе – это состояние было для меня необычным – и я прижала ладони к уху Мартина. Правая ладонь была сверху, задевала его волосы, а левая ладонь под ней касалась его щеки.
– Когда что? – спросила я, шепча, но он слышал меня.
Он ответил не сразу. Он словно думал, как закончить свое предложение, а потом сказал, смеясь:
– Когда она назвала меня сдвинутым на науке, когда порвала со мной.
Я рассмеялась. Не знаю, что было смешного, но он был крутым сам по себе. И я сказала:
– А мне кажется, что круто, что ты сдвинут на науке.
– Ага, я не боюсь признать, что сдвинут, – сказал он и посмотрел на меня. Я поняла, что его глаза были карими, как мои, но с вкраплениями зеленого, которые делали их ярче и мягче одновременно.
– Может, нам стоит встречаться с людьми из своей школы, – сказал Мартин.
Он не напился, в отличие от меня. Он звучал трезво. Вряд ли он вообще пил. И мне нравилось это в нем. Но я не успела это сказать, как поняла, что мне нужно пописать.
– Мне нужно пописать, – сказала я и пошла в туалет.
Когда я вернулась к нашей группе, Мартин меня не ждал. Он говорил с Клио. Я злилась, потому что мне нравилось с ним говорить. Я отвернулась от них, шагнула к сцене и чуть не врезалась в человека рядом с собой.
– Прости, – сказала я.
Юноша выглядел хитро и игриво. Он сказал:
– Меня зовут Картер, и я играю в водное поло.
Он сказал это так, словно был на встрече анонимных алкоголиков, словно признавался. Отчасти так и было. Мы должны были преодолеть стереотипы, и я послушно пожала его руку. Он склонился ко мне.
– Мне нравится эта группа.
– И мне, – сказала я, это прозвучало как флирт.
И я услышала первые ноты своей любимой песни «Artful Rage».
– Обожаю эту песню! – закричала я, схватила Картера за руку и поспешила к сцене с ним.
– Ты хотела бы таким заняться? – спросила Джулия.
– Что?
– Ты хочешь помочь?
– Мне нужно идти, Джулия, – сказала я и побежала, минуя по две ступеньки за раз. Я добралась до своего этажа, пробежала по коридору, открыла дверь и захлопнула ее за собой, а потом прижалась к ней.
Казалось, снег опустился в снежном шаре, открывая сцену. Мартин и я, он сказал, что одинок, а я – что мне нравятся сдвинутые на науке, и он на это намекал на физике. А потом он сказал, что стоило встречаться с людьми из своей школы. Появился Картер, Мартин уже не был рядом, и музыка заиграла, сделав Картера милее.
Я тряхнула снежный шар. Снежинки закрыли сцену. Но сквозь них я видела четко одно: я пошла не с тем парнем.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Поврежденный товар
Мартин Саммерс.
Мартин, сдвинутый на науке.
Мартин с мягкими каштановыми волосами.
Мартин, которого я знала с тех пор, как наши лучшие друзья стали встречаться, с которым я говорила в кафетерии, рядом с которым сидела на физике, который верил в справедливость Аттикуса Финча и Бу Рэдли.
Мартин Пересмешник.
Мы с Мартином флиртовали в ту ночь. Мы болтали, флиртовали, касались друг друга, но осторожно, только начиная познавать друг друга.
Я встала, посмотрела в зеркало на двери, увидела девушку с мокрыми волосами, в мокрой одежде и обуви. Девушку, у которой были два варианта в ту ночь, и она выбрала неправильно. Если бы я не поговорила с Картером, если бы мне хватило смелости дальше говорить с Мартином, я бы обедала в кафетерии сегодня, завтра и дальше, тратила бы очки на фраппучино с Мартином вне академии. И я училась бы дальше, так и не узнав о Пересмешниках больше, чем в день, когда Кейси рассказала о них.
Я схватила полотенце, опустила голову и вытерла волосы. А потом я сделала то, что никогда не делала в Фемиде. Пропустила урок. Это был французский, на нем был Мартин, и я не знала, как говорить с ним. Я потеряю очки за пропуск урока, но мне было плевать. Мне было некуда идти, да и не с кем. Так что я забралась под свое оранжево–лиловое одеяло и два часа дочитывала «Убить пересмешника».
* * *
Мое отсутствие на французском заметили. Днем Т.С. наказывала мячи, а Майя разминала язык в клубе дебатов, но в дверь постучали.
– Кто там? – спросила я.
– Мартин.
– Минутку, – крикнула я, быстро причесалась, нашла на столе блеск для губ. Но, крася губы, я ощутила себя глупо. Я точно не нравилась Мартину, ведь он знал, что я напилась, пошла к Картеру. Я была поврежденным товаром, и искра между нами в ту ночь точно погасла. Я бросила блеск для губ на стол и открыла дверь.
– Привет, – сказал он.
– Привет, – сказала я, пока он заходил.
– Я принес домашку по французскому, – сказал он и вытащил лист из заднего кармана. Он протянул его мне. – Мисс Думас дала нам стихотворение Рембо, и нам нужно написать ответ в рифму до пятницы.
Мой рот раскрылся.
– Пристрели меня. Просто пристрели.
– Что? Тебе не хочется стать французским поэтом? – сказал он.
– Не хочется, – мне стало лучше. Я говорила себе, что все хорошо, ведь между нами ничего не происходило и не будет, и это радовало, ведь я не должна была сейчас думать о парнях. Я не должна вообще думать о парнях, особенно о тех, кто так хорошо выглядел в этих джинсах. – Хочешь поработать над этим вместе? – спросила я и вдруг пожелала забрать свои слова. Он подумает, что нравится мне. Что я пытаюсь что–то начать. Он не захочет иметь дело со мной, кроме своей обязанности как Пересмешника.
– J’aimerais vraiment ça, – сказал он.
Я покраснела и на миг отвела взгляд. Я говорила себе, что это пустяки, но мне нравилось, как это звучало. «Был бы очень рад».
– Тут? – он огляделся.
Я быстро покачала головой. Я не была готова к парню в моей комнате.
– Пойдем в общую комнату, – сказала я, и мы спустились и провели час, сочиняя фальшивые французские слова для рифмы, а потом занялись самой противной домашкой по французскому за все время академии.
Когда мы закончили, он попрощался. Я тоже попрощалась, но хотела сказать, что мне это очень понравилось.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Несправедливый суд
– Браво! Бис! – кричал гулким голосом мистер Кристи. Он вскочил со своего кожаного кресла с высокой спинкой и хлопал, поглядывая на учителей. В клуб факультатива входили мисс Дамата, мистер Уалдман, мисс Пек, мисс Думас, учитель испанского мистер Бандоро и директриса мисс Вартан. Мы с Джонсом закончили сонату Моцарта, легко подчинили эту сонату, но не собирались выступать на бис. Им повезло и с одним произведением. – Как насчет Гершвина в следующий раз? – предложил мистер Кристи, проходя к нам в передней части комнаты.
С высокими потолками, деревянными панелями на стенах, синим турецким ковром клуб факультатива напоминал Бежевую башню. Тут собирались учителя среди кожаных диванов и кресел, стеллажей с книгами в кожаных переплетах и потрескивающего огня в камине, согревающего всех нас, и стола с печением с шоколадной крошкой и чашками горячего какао с зефиром. Мистер Кристи предложил нам горячий шоколад. Я покачала головой. Они могли тянуть за струны и заставлять нас выступать, но не могли споить.
– Думаю, Гершвин был бы хорош, – мисс Пек присоединилась к нам.
– «Рапсодия в стиле блюз» или «Американец в Париже»? – спросил мистер Кристи.
– Может, «Рапсодия в стиле блюз» или «Американец в Париже», – она попыталась пошутить. Мистер Кристи все равно рассмеялся.
Я посмотрела на Джонса, стараясь не улыбаться. Он слабо кивнул им, и я знала, что он думал о том же, о чем и я – они могли заниматься тем самым в тайне. Мы с Джонсом оставили их строить друг другу глазки. Мы поздоровались с парой учителей, улыбались, благодарили, когда они хвалили нас. А потом я услышала, как мистер Уалдман сказал директрисе:
– Может, в следующий раз посмотрим на матч по водному полу? Было бы весело. У нас ведь лучшие игроки по водному поло, да?
Казалось, Картер был всюду, и я не могла спастись.
– Идем, – сказала я Джонсу, и мы пошли оттуда. Он проводил меня в общежитие, по пути мы боролись с холодом января, натягивая шапки ниже и поднимая воротники. Когда я добралась до своей комнаты, я включила обогреватель и стала оттаивать. Я устроилась за столом, доделала домашку по мировой истории, а потом написала еще сцену «Бури».
Майя ушла на турнир по дебатам (она уже выступила в клубе), а Т.С. была на тренировке по футболу – в зале, потому что снаружи было слишком холодно для футбольных деток. Ее слова, не мои. Я дописывала диалог Миранды и поняла, как проголодалась. С голосования прошла неделя, мы должны были в любой момент узнать результат. А к Пересмешникам я приходила две недели назад. Две недели питания объедками в своей комнате. Может, стоило согласиться на горячий шоколад и взять с собой немного печенья. Я включила на ноутбуке серию «Закона и порядка», чтобы отвлечься.
Мой желудок заурчал в конце серии, и Т.С. ворвалась в комнату.
– Ужин, – заявила она и вручила мне бутерброд с индейкой на ржаном хлебе с сыром. – Особое блюдо от шеф–повара.
– Слава Богу. А то я уже проголодалась.
Она сняла футбольную форму, схватила полотенце и принадлежности для душа и открыла дверь. Я откусила большой кусок бутерброда, а она заглянула в комнату.
– О, чуть не забыла. Я столкнула с Эми, и она сказала, что голосование прошло. Они могут выслушать твое дело, если хочешь, – она придерживала дверь свободной рукой, в другой держала корзинку для душа. – Ты хочешь?
Я подумала о Картере в библиотеке, в кафетерии, на физике, а еще – хоть мы и старались – в клубе факультатива. Но я молчала.
– У тебя хоть есть выбор, – добавила Т.С. – Нужно сказать Эми на выходных.
– Хорошо.
– Может, встретимся с Кейси в субботу, а потом решим? У нас есть много очков, можно сходить пообедать не тут.
– У вас есть план, как заставить меня сказать да?
Т.С. закатила глаза, словно идея была безумной.
– Я знаю, что ты хочешь, чтобы я это сделала, Т.С., – сказала я. – Потому на связалась с Эми и отвела меня на встречу.
– Я привела тебя туда, чтобы ты знала, что у тебя есть выбор. Я взяла тебя туда, потому что ты попросила.
– Потому что ты ощущала вину, – сказала я. – А не должна была.
– Я делаю это не из вины.
– Ты уже не ощущаешь себя виноватой? Я не хочу этого.
– Ты сказала мне не думать так в комнате Сандипа. Я делаю это не из вины. Я делаю так, потому что это правильно.
– Знаю.
– Как я и говорила, тебе выбирать.
Снова это слово. Выбирать. У меня был выбор, так что мне делать: тихо скрыться в ночи или устроить сцену?
– Я пойду, если мы сможем пойти в «Карри у Гарри», – сказала я. – Ты знаешь, как я люблю цыплят тандури.
– Раз ты этого хочешь, туда и пойдем, – сказала Т.С.
* * *
«Карри у Гарри» был любимым рестораном Кейси на улице Кентфилд. Это была индийская закусочная на краю территории Уильямсона. Мне всегда нравилось сюда приходить, ведь место было в стороне от Фемиды. Это был другой мир со студентами колледжа и тревогами колледжа. Мне нравилось сбежать туда, особенно сегодня.
Мы сели с едой, девушка прошла мимо в синем плаще, хлопающем у ее бедер.
– Отличный плащ, – сказала нам Кейси. Она повернулась к девушке, отклонилась и крикнула. – Мне нравится твой плащ, – Кейси не упускала шанса быть модной. Даже сегодня, посреди зимы, она была в лиловых сапогах с каблуками в три дюйма.
Девушка поблагодарила, и Кейси взялась за жареный сыр со шпинатом. Прожевав кусочек, она спросила у меня:
– Они делают это с гонцами?
– Что? – спросила я.
– Пересмешники, – сказала она, словно это было очевидно.
– Это я поняла. Что они делают?
Кейси пожала плечами.
– Забыла, ты же не знаешь, как работают Пересмешники, – сказала она.
– Да, потому что ты не хотела делиться деталями. Помнишь?
Я пронзила ее взглядом и замолчала. Кейси не повелась, подцепила вилкой еще кубик сыра. Мы молчали минуту, но Т.С. не интересовал наш разговор, она приступила к делу:
– Почти все гонцы школы – часть Пересмешников, – объяснила Т.С., убирая светлые волосы за уши.
– Ты добавила в группу гонцов? – я вскинула бровь. Кейси кивнула как гордый родитель. – Как это работает? Как администрация не знает?
– Не все в Пересмешниках, но это наша помощь. Работа гонца – волонтерская, и Пересмешники предлагают тем, кто хочет стать настоящим Пересмешником, сначала побывать гонцом, – объясняла Кейси внутреннюю работу Пересмешников, словно еще была там.
– И что тогда происходит?
– Гонцы тихие, но сильные. Когда они забирают записки с посещаемостью, они могут отметить, что определенного ученика нет, если нам это нужно.
– Даже если они есть, – сказала я, понимая, почему Мартин кивал гонцу на физике на прошлой неделе, а потом еще пару раз. Мартин сам был гонцом, мог оттуда начать как Пересмешник. Гонцы были проверкой. – Но учитель знает, что они там, – отметила я.
– Не важно. Записки добавляют или отнимают очки. И когда ты получаешь очки каждую неделю, ты даже не знаешь, как их считали. Это небольшой урон, но мы продолжаем, и вскоре баллов уже не хватает для выхода с территории академии, – объяснила Кейси.
– Это довольно умно, – признала я. – Но в чем смысл?
– Чтобы ученики поняли, что мы серьезно.
– Но ученики знают, что это делают Пересмешники?
– Сначала – нет. Но когда близится слушание, все становится понятным, они складывают дважды два, как мы и хотим, так что они приходят, когда их вызывают.
– Но Пересмешники должны быть хорошими, – возразила я.
– Верно, – быстро сказала Кейси. – Мы никому не вредим. Просто показываем, что мы серьезны. Что с нами лучше не шутить.
– А если я решу не проводить суд? Разве честно было забирать его очки?
– Ему вернут очки, если ты откажешься от суда, даже добавят парочку, и никто не заметит, – объяснила Кейси.
– А если его признают не… – я поежилась от мысли, что Картера не признают виновным. Но я сказала. – А если обвиняемого считают невиновным?
– Тогда его приглашают работать в Пересмешниках, чтобы помогать разобраться с правами тех, кого обвинили, – сказала Кейси.
Я кивнула, впечатленная тем, что сестра все учла в группе.
– Такое было раз или два, и за меньшие преступления. Например, украденную папку пару лет назад, – отметила Т.С.
Я повернулась к своей лучшей подруге.
– Ты все знаешь. Ты тайно состоишь в Пересмешниках? Ты в совете, но не сказала мне?
– Нет, – сказала Т.С. – Просто мы с Кейси недавно обсуждали работу группы.
– Встречались на темных парковках или посылали сигналы азбукой Морзе?
– Ох, мы переписывались по электронке или встречались после тренировок, на которых я показывала Фемиде, как надо играть, – сказала Кейси.
– Мечтай, – парировала Т.С.
Я посмотрела на Т.С.
– Но зачем? Почему тебя стало интересовать все, что связано с Пересмешниками?
– Потому что ты – моя лучшая подруга, дурочка.
Я опустила вилку. Хоть я знала, куда меня направляли, я хотела сама решать.
– И вы уже решили, что я буду продолжать? Тогда какой смысл мне решать? Вы уже продумали все за разговорами.
– Я просто хочу, чтобы ты не переживала, Алекс, – сказала Т.С. – Судя по тому, как ты ешь, ты ощущаешь опасность неделями. Я знаю, что ты боишься. Ты стараешься избегать его, выбираешь обходные пути в класс, не ходишь в кафетерий. Будешь весь год пропускать еду, чтобы избегать его?
– Не знаю, – я прожевала кусочек курицы.
Т.С. встревожилась.
– Ты не хочешь, чтобы в Фемиде было безопасно? Боже, ты выступала в клубе факультатива, а теперь они хотят увидеть, как Картер играет в водное поло. Они не знаю. Они могут набрать лучших учителей мира, бросать нам вызов, посылать нас в колледжи Лиги Плюща, но они бессильны вне класса. Они могут лишь предложить горячий шоколад и планировать следующее выступление марионеток.
Т.С. перевела дыхание, а я посмотрела на сестру, ее каштановые волосы были как мои, и карие глаза были как мои. Внешне она была почти моей близняшкой, но мы были разными. Она была шумной, защищала права обиженных. Я едва могла помочь Джулии с одним из проектов волонтеров.
– Зачем ты основала Пересмешников? – спросила я.
Он выдерживала мой взгляд.
– Потому что должна была.
Я фыркнула.
– Что это значит? Должна была?
– Я не могла стоять и смотреть, как ученики вредят друг другу.
– Это я знаю, Кейси. Но почему ты? Что тебя вдохновило? Того, что старшие унижают остальных, хватило? И только? Ты сказала: «Эй, я должна это прекратить»?
Я еще не спрашивала такое. Я не узнавала ее причины. Они не были важными. А теперь были важны.
Она глубоко вдохнула.
– Слышала про девушку, которая совершила самоубийство перед тем, как ты поступила в Фемиду?
Я кивнула.
– Слышала. Потому у нас проводят день обучения тревожным знакам.
– Ее унижали.
– Она была из тех, кого унижали старшекурсники?
Кейси покачала головой.
– Нет, не в этом. Но она была старшекурсницей, одного года со мной. На том же этаже одного и того же общежития.
– Ты ее знала? – спросила я.
Кейси кивнула, на миг отвела взгляд и посмотрела на меня.
– Я слышала, что с ней происходило, – сказала Кейси. – Видела, к чему это привело. И что происходит, когда все выходит из–под контроля.
– Потому ты основала Пересмешников.
– Я не хотела, чтобы это повторилось. Я не знала, какое поведение могло довести до такого. Покончить с жизнью. И когда я увидела, как старшекурсники унижают тех, кто не был в Почетном обществе, я не смогла стоять и смотреть, как это повторяется. Я знала, что должна что–то сделать. Дать им выбор.
– Кейси, – тихо сказала я. – Я не буду убивать себя из–за того, что со мной сделал придурок.
– Знаю, Алекс. Ты сильнее этого, и у тебя есть варианты. Что ты будешь делать? – спросила она. – Продолжать дело?
Я словно оказалась в сериале про полицию. Мужчина в костюме и легкой щетиной привел меня в комнату с односторонним зеркалом, чтобы показать подозреваемых, и сказал не спешить. Он терпеливо ждал, пока я разглядывала подозреваемых.
«Этот, посередине», – сказала я.
«Он? – спросил коп. Я кивнула. – Уводи его», – сказал он помощнику.
Я взяла в рот еще кусочек курицы. Я почти доела, но все еще была голодной. Я потянулась к кусочку хлеба наан у Кейси.
– Это моя жизнь. Мой учебный год. Я не хочу, чтобы вся школа знала о моем деле. Больше, чем они уже знают, – сказала я.
– Слушание закрытое, – объяснила Кейси. – Только совет, истец, обвиняемый и свидетели.
Я посмотрела на нее.
– Можешь так это называть. Может, оно и закрытое. Но все узнают.
– Да, все узнают. Но некоторые уже знают, и они знают историю Картера. Какую историю им лучше знать? Ту, в которой ты «умоляла ради этого»? Потому что пока они могут узнать лишь это. Или та хочешь, чтобы люди знали правду, что он изнасиловал тебя? Потому что ты можешь так спасти от него других девушек, защитить их от таких, как он. Ты станешь первой, и парням станет сложнее в этом году и следующих получить такое. Это не только ты.
Я хотела, чтобы все вернулось к тому, чтобы я просто могла играть музыку, быть с пианино, нотами и своими композиторами и не бояться идти на урок, не прятаться в кафетерии, не выживать на батончиках из мюсли. Я была очень голодна. Так хотела, что взяла еще хлеба у Кейси, попробовала ее сыр со шпинатом, а потом – чечевицу с йогуртом из тарелки Т.С.
А я ненавидела быть такой голодной.
Я ненавидела, что не могу быть собой.
Я ненавидела, что не могу ничего сделать, не вспомнив о Картере и том дне, той ночи, что не давала мне покоя, куда бы я ни пошла.
И я хотела вернуться к тому, как было раньше, какой я была раньше.
«Лишиться того, что любишь больше всего», – так будет, если тебя признают виновным Пересмешники – тебя лишат того, что тебе нравится. Я уже лишилась. Бетховен уже не был моим. Но, может, если я сделаю это, я смогу вернуть себе музыку.
Я проглотила чечевицу. Было вкусно. Я посмотрела на сестру и лучшую подругу.
– Я готова, – сказала я.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Шоковая терапия
Через пару дней ко мне пришла Эми.
– Я слышала, ты проголодалась, – сказала она, открывая дверь моей комнаты.
– Да, – я пропустила ее жестом. Она была в тонком сером свитере и узких джинсах, несла кастрюльку с ручками по бокам. Под ее рукой был пакет. Она кивнула на мой стол. – Туда можно поставить?
– Да, это лучшее место, – сказала я, отодвигая ноутбук, чтобы освободить место для еды. Я не ждала Эми этим вечером, но и не была удивлена. Она опустила сине–белую кастрюльку, сняла крышку, вытащила две тарелки, две вилки и большую ложку из пакета.
– Можно с тобой?
– Конечно, – сказала я.
– Я сделала макароны с сыром, – сказала она. Эми была редкостью – одной из немногих учеников Фемиды, использующих кухню в общих комнатах.
– Это я люблю.
– Их просто готовить, у мамы обалденный рецепт, – сказала она, стала раскладывать макароны с вязким сыром на пластиковые тарелки. – Она использует кусочек чеддера, кусочек Монтерей Джека и кусочек сливочного сыра.
– Тогда это похоже на то, что едят голливудские звезды, когда делают себе кубики на прессе? – пошутила я, указывая на свой живот.
– Да. И это вкусно и идеально для любого времени года, – Эми забрала стул от стола Майи.
Я взглянула на еду, сглотнула. Я ужасно хотела есть.
– Выглядит вкусно, – я преуменьшала. – Это круче бутербродов.
Я села за свой стол, где набрасывала сцену «Бури», пока не появилась Эми. Майя была в клубе дебатов, Т.С. что–то изучала в комнате Сандипа. Эми вручила мне тарелку и вилку, взяла другую себе и устроилась рядом. Я попробовала макароны с сыром, и они были прекрасными. Я хотела закатить глаза и застонать, но сдержалась.
– Т.С. позвонила на выходных и сказала, что ты готова двигаться дальше, – сказала Эми.
Я кивнула.
– Ага.
– Что заставило тебя решить? – спросила Эми.
Я замешкалась, подозревая, что это проверка, и мне нужно правильно ответить. Эми ощутила мое волнение и тепло добавила:
– Не переживай. Мне просто нравится спрашивать.
– Ты же это уже знала? – спросила я, прожевав. – Ты бы не принесла мне макароны своего приготовления, если бы не знала.
Эми улыбнулась, ее светло–голубые глаза успокаивали, словно она видела насквозь, понимала, что я чувствовала и знала, о чем я думала.
– Т.С. сказала, что я не хожу в кафетерий, да? – добавила я.
Эми покачала головой, ее короткие волосы почти не дрогнули.
– Нет. Но я тебя там не видела. И ты говорила, что его друзья отпускали комментарии за обедом, так что я сделала выводы.