Выбор стороны
Я долго не просыпалась. Я проспала завтрак, потом бранч, потом обед. Когда я проснулась, Мартин был рядом с Джейми.
– Мы были заняты, – сказал он. Он держал в руке бежевый конверт, в таком женщины присылали благодарности.
Я села на кровати, смущенно потрогала спутанные волосы.
Джейми протянула мне правую руку. На ней была черная резинка.
– Хочешь?
– Да, пожалуйста, – сказала я, протягивая левую ладонь. Она опустила на мою ладонь черную резинку, и я попыталась стянуть свои каштаново–синие волосы, но получалось неловко с одной рукой.
– Давай помогу, – Джейми придвинулась ко мне, аккуратно собрала мои волосы в хвост.
– Что происходит? – спросила я.
– Тео встал в кафетерии за ужином прошлым вечером, – сказала Джейми. Ее длинные черные волосы ниспадали гладкой волной на плечи, и ее карие глаза были невинными, как всегда, но и мудрее. Она за ночь стала старше на несколько лет.
– Да? – осторожно спросила я, желая услышать.
Джейми кивнула.
– Он сказал, что это все–таки был он, а не Майя.
– Блин, – сказала я. – Он все–таки это сделал?
– Он сказал, что обвинили не того, не тот человек пострадал, и наказать нужно его.
Я пыталась что–то сказать, но слов не было. Если бы я могла формировать слова, если бы могла озвучить мысли в голове, я бы сказала что–то о смелости, о надежде. Потому что Тео был связан с этим, но еще мог измениться. Может, справедливость все–таки восторжествовала. Новая справедливость. Это важно, это помогало стать человеком, каким мог быть, и это помогало оставить того, каким ты был, позади.
– Майя была там? – спросила я.
Джейми покачала головой.
– Нет, но она должна была услышать. Новости быстро разносятся в Фемиде.
|
|
– Но это не все. У нас есть двойной агент, – гордо добавил Мартин и кивнул на Джейми.
– Да? – спросила я.
Джейми кивнула.
– Я собиралась сказать сегодня МакКей, что закончила с ее стороной, но Мартин нашел меня первым и рассказал, что она сделала с тобой.
– Не твоя сестра, – исправила я, – а Натали.
– И нам нужно отомстить ей, – твердо сказала Джейми.
Я фыркнула.
– Как? Судить Натали? Чтобы мы были хорошей стороной, другие должны в нас верить, – сказала я.
– Есть другие способы, – отметил Мартин. Его глаза блестели, он явно думал об этом.
– И какие? – спросила я.
– Мы ходили в твое общежитие утром. На первый этаж, – сказал он.
– На место преступления, – добавила Джейми.
– И мы поспрашивали. Стучали в двери. Проверили весь коридор. Пара девочек со второго курса видели произошедшее, – объяснил Мартин. – Максанна Брафф проходила мимо, когда Натали сломала тебе пальцы. Она написала Рори Белл и рассказала о том, что увидела. Рори показала нам сообщение, и Максанна рассказала, что видела.
– И что? Натали не согласится на суд.
– Знаю, Алекс, – мрачно сказал Мартин. – Мы не говорим о нас.
Я покачала головой. Он не мог предлагать пойти к мисс Мерритт. И я не пошла к ней в прошлом году.
Прошлый год.
Я словно вернулась во времени, снова стала жертвой.
Но я быстро вернулась в реальность, ведь ситуация была другой. Не преступление, а отношение. В прошлом году не было Сторожевых псов, у Картера не было вариантов. В прошлом году из вариантов были только Пересмешники.
Теперь была новая угроза.
Из–за них мы не были прежними. Нам нужно было измениться. Но я не знала, как именно, так что сменила тему.
|
|
– Мы можем сначала поговорить о двойном агенте? – сказала я и повернулась к Джейми.
– Я не хочу быть как они. Я хочу быть на хорошей стороне, – сказала она, и я хотела сказать, что не была уверена, что мы – хорошая сторона. Вряд ли мы сделали что–то хорошее в этом семестре. Мы лишь ослабели. Термиты разрушали наш фундамент.
Но это была Джейми. Она выбрала другой путь. Она выбрала Пересмешников.
– Я не хочу быть на стороне тех, кто сломал тебе пальцы, – продолжила Джейми.
Я посмотрела на перевязанные пальцы, которые скоро будут нормальными, но могут не стать прежними. Гнев с новой силой вспыхнул во мне, и я была готова вскочить и отыскать Максанну и Рори, а потом рассказать всем – всем ученикам и учителям – что случилось в общей комнате.
Но мне нужен был план. Нужно было действовать методично. Нужно быть умной, продумать стратегию, потому что то трио было опасным.
– У них был шпион. Я могу быть вашим шпионом, – сказала Джейми. – Я могу помочь так даже больше.
Я хотела спросить, как понять, что она не обманывает. Но это не было проверкой на верность. Я не могла проколоть ее палец, проверить ее кровь в машине, которая скажет, что ей можно доверять.
Я должна была полагаться на инстинкт, а он мог ошибиться.
– Алекс, ты помнишь, что я обещала доказать, что я достойна?
– Да.
– Ты знаешь рыжеволосую девушку, которая встречалась с Картером?
– Да, – осторожно сказала я.
– Я знаю, кто она. Первокурсница. Она не знала, что он сделал с тобой в прошлом году. Теперь знает, – сказала Джейми.
|
|
– Ты ей сказала, – сказала я и не смогла подавить улыбку.
Джейми гордо кивнула.
– Я не рассказывала просто так. Я повела ее в библиотеку и показала его имя в книге.
– Что она сделала?
Джейми пожала плечами.
– Скажем так, они уже не вместе.
– Джейми Фостер, ты маленький линчеватель. Ты Пересмешник.
– Так ты не выгонишь меня?
– Джейми, я уже говорила, что не прогоню тебя. Я серьезно. Ты с нами. Ты – Пересмешник.
– И?
– Хорошо. Пользуйся мной, пока я слаба, – пошутила я. – Если хочешь быть двойным агентом, Джейми, это твой выбор. Будет очень опасно. Тебе нужно быть очень осторожной. И тебе придется постоянно следить за спиной.
– Это обычная жизнь в академии, – сказала она.
– Точно, – отозвалась я.
– Это не все, – сказал Мартин.
– Какая радость, – сказала я.
– Это тебе понравится, – добавил он и дал мне бежевый конверт.
Мое имя было написано на нем четкими черными буквами. Я открыла конверт. Там было письмо от Паркера Хума.
Дорогая Алекс,
Прошу, прими это как мое официальное письмо об отставке из совета Пересмешников как вступающее в действие мгновенно. Было приятно работать с тобой, и я желаю тебе всего лучшего в твоих будущих делах.
С уважением, Паркер
Я рассмеялась.
– Это гениально. Ты видел? – спросила я.
Мартин покачал головой, и я отдала ему письмо. Он улыбнулся, прочитав, и прищурился, изображая серьезный взгляд.
– Очень профессионально.
– Точно научился от папочки.
– Потому он, кстати, и ушел. Он рассказал мне утром. Сказал, что то, что произошло с твоей рукой, сильно его напугало. Он переживал, что папуля узнает о Пересмешниках.
Из–за моих рук он ушел. Я посмотрела на Джейми. Она осталась из–за моих рук.
Порой инстинкт мог ошибаться. Но порой он был прав. И порой нужно было просто поверить ему.
Я провела целым пальцем по своей синей пряди. И в голову пришла идея.
– Джейми, у меня есть первое официальное задание для тебя.
Глава тридцать пятая
Ее хорошее имя
У меня были задания и для меня, например, с Т.С., мне нужно было отдать долги остальным.
– Думаю, ты многому научилась у трех братьев, – прошептала я Т.С., когда нашла ее в библиотеке.
Она посмотрела на меня и приподняла бровь.
– Чему я научилась у братьев?
– Как шалить, – сказала я.
– Ты о чем?
– О веселых шалостях.
– Типа натянуть кому–то трусы на голову? – воодушевилась она.
– Только в сто раз круче, – сказала я.
– Я участвую, – сказала Т.С.
С ней было просто.
Даже с моей пострадавшей рукой мы смогли подготовиться за час, потому что Т.С., как всегда, была неотразима. Она знала, как взять то, что нам надо, как пройти незаметно, и как делать грязную работу без шума.
– Мои братья так гордились бы, – сказала Т.С., когда мы закончили. – Нужно сделать фотографии. Они этому меня учили.
– Покажем Майе, – сказала я, и мы вернулись в нашу комнату за нашей соседкой. Сначала она немного сопротивлялась, и этот огонек в ней дал понять, что она приходит в себя.
– Сейчас? Наружу сейчас? Там же холодно, – возразила она.
– Вот куртка, – я отдала ей свою куртку, и мы вышли в ноябрьскую ночь.
Мы добрались до театра, и двери выглядели по–новому. Арку обвивала, словно гирлянда на Рождество, веревка с черными трусами–боксерами. Майя шагнула ближе, чтобы рассмотреть. Там было около двадцати боксеров. Она склонилась, не желая задевать трусы, но достаточно близко, чтобы рассмотреть ярлычок, пришитый внутри: «Вещь Бита Босворса».
Я ждала слов Майи.
– Его мама пришивает имя к его нижнему белью? Кто может это забрать? Кому это надо? – спросила она.
– Я знаю, но нам повезло с мисс Босворс.
– И кто носит только черные трусы? – добавила она. – И откуда у вас возникла эта идея?
– Слушай, – начала я. – Это не Элита. Это даже близко не заменяет Элиту, но пока мы смогли сделать только это. Я смогла придумать только это.
– Нет, это не Элита. Не поймите меня превратно, но я хотела ту чертову награду больше всего в жизни. Но знаете, что? Кое–чего я хотела больше. Или меньше. Потому что, когда я услышала, что сделала Тео вчера в кафетерии – хотя я все еще считаю его мерзавцем – я поняла, что важнее, чтобы школа знала, что я – не обманщица. И он показал им это. Это было хуже всего, хуже ухода из дебатов, хуже проигрыша в Элите. Потому я так страдала – я не хотела, чтобы люди думали так обо мне. Чтобы вся школа думала, что я та, кем не являюсь.
– Мы еще не закончили очищать твое имя, Майя. Мы сделаем больше, – добавила я, хоть знала, что потребуется много сил, чтобы исправить причиненный вред. Но я была готова действовать.
– Но я должна еще кое–что сделать, – сказала мне Майя. – Сказать, что мне ужасно жаль, что я не заметила, через что ты проходила как глава Пересмешников, и как ты рисковала, – она посмотрела на мои ладони.
Т.С. быстро вмешалась:
– Прости, и я тебе устроила тяжелое время. Знаю, ты просто пыталась поступить правильно.
Я помахала здоровой рукой, словно это был пустяк, но я сдерживала слезы. Потому что это было серьезно. Была я публичным человеком или одиночкой, а то и смесью из двух, цель была одна: поступать правильно. Я не всегда справлялась, но старалась.
– Давайте пока просто полюбуемся, – сказала я, мы отошли на пару шагов и смотрели на свои труды. Мы стояли втроем во дворе и глядели на арку, украшенную черными трусами.
– Я всегда думала, что в Фемиде происходит мало шалостей, – сказала Майя.
– Не будем забывать, что шалости должны быть разрешены. Их даже стоит поощрять, – сказала я.
Мы пошли в кафетерий на ужин, и я заняла свое привычное место. Джейми была в другом конце с девочками ее возраста, видимо, друзьями с ее курса. Она смеялась над чьими–то смешными словами. А потом состроила гримасу.
Я повернулась к своим друзьям и принялась за свой салат. Лист латука упал с вилки, которую было сложно использовать с тремя неподвижными пальцами.
Майя рассмеялась.
– В следующий раз стоит взять сэндвич.
– Может, в следующий раз ты мне его и возьмешь.
Мартин доел, встал и постучал вилкой по стакану, призывая к тишине.
– Небольшое объявление. Хотел дать вам знать, что Майя Тан, если она хочет, может полноценно вернуться в команду дебатов.
Мы этого не планировали, но это было частью восстановления. Это было хорошим поступком. Он повернулся к Майе.
– Полагаю, ты хочешь вернуться.
Она кивнула, воплощение сдержанности и вежливости.
– Хорошо. Тогда мы будем ждать Национальные в следующем семестре, где ты направишь команду так, как умеешь только ты.
Зазвучали аплодисменты. Хлопали не все. Далеко не все, но достаточно учеников. И хоть мои пальцы не могли держать вилку, я хлопала громче всех.
Аплодисменты утихли, Мартин сел, и я заметила копну рыжих волос в паре столиков от себя. Бывшая девушка Картера. Она смотрела на меня, наблюдала за мной и, когда поймала мой взгляд, сказал губами: «Спасибо».
* * *
По пути в общежитие после ужина я увидела Дэлани и Тео во дворе. Они шли, держась за руки, в их последнюю ночь вместе перед его отъездом. Глядя на них, я вспомнила, как держала Мартина за руку в ночь после того, как сыграла ему Болеро. Я ощутила укол, понимая, что какое–то время не смогу играть. Но пустота отступила, ведь та ночь была не только музыкой. Она была чем–то большим. Я не потеряла это нечто большее, это у меня отнять не смогли.
Они прошли мимо кабинета музыки и танцевальной студии, и я вспомнила разговор с Тео, когда он упомянул письма мисс Мерритт.
Она была опечалена, как сама писала, узнать, что его мечты не сбылись. И она предлагала ему варианты для его творческой энергии.
Предлагала варианты. У нее были варианты. Она могла предложить команду дебатов. Она толкала его, колола словами. Она пользовалась нашим духом соперничества, распаляла огонь, чтобы мы слушались ее – выступали и выступали, помогая заполучить трофей Дж. Салливана.
Чтобы она могла победить. Чтобы она получила самый важный трофей. Чтобы хвалиться потом этим достижением.
И я рассмеялась. Вряд ли ее ждал трофей в этом году. Награду все–таки заберут Мэтью Уинтерс. Я надеялась, что они заберут трофей домой и будут смеяться над мисс Мерритт.
Я поспешила к Дэлани и Тео, желая подтвердить свои подозрения.
– Привет, – сказала я, зная, что мешаю, но это было важно. – Мисс Мерритт предложила тебе клуб дебатов, да? Это было в ее письме летом?
Тео кивнул.
– Да. Она сказала, что знает, что я разбираюсь в политике, и дебаты мне подойдут.
Я посмотрела на свою руку, и моя решимость усилилась.
– Эй, ребята, – Дэлани указала на время на телефоне. – Мне пора. Меня ждет наше с Джейми задание.
Она подмигнула мне.
– Я будто почетный Пересмешник, – добавила она.
– Ты точно такая, Дэлани, – сказала я.
– Видимо, и это тебе все знают, – сказал ей Тео и поцеловал ее в щеку.
– Да, – сказала Дэлани и добавила для него. – Я приду к тебе в комнату, когда закончу.
Она убежала, а я осталась под небом с Тео Макбрайдом.
– Мне жаль твою руку, – тихо сказал он.
Я посмотрела на свою ладонь, постоянно возвращалась к ней взглядом, словно к новой татуировке.
– Ты сможешь играть? – спросил он.
– Говорят, да. Но кто знает, будет ли все прежним, да?
– Точно. Никто не знает, – сказал он, и ему не нужно было ничего добавлять, потому что мы всегда говорили на одном языке и понимали друг друга. – Я буду рад послушать твою игру.
– Я буду рада посмотреть на твой танец, – сказала я и собиралась сдерживать это обещание всю жизнь. Ведь дело было не в школе, не в этом моменте. Когда мне станет тридцать или сорок, когда Фемида останется далеко в прошлом, когда я буду вспоминать школу смутно, я сберегу это обещание и не забуду его.
Я пошла в ближайшую аптеку и купила крем для удаления волос на лице, а потом вернулась в свое общежитие. Когда свет потускнел, и в здании стало тихо, я отправилась в комнату Анжали и тихо, осторожно и быстро нанесла крем на ее брови, пока она спала.
Я сделала так и с Маккенной.
Отсутствующие брови будут отлично смотреться с новым цветом их волос.
Глава тридцать шестая
Птицы могут летать
Наступило утро понедельника, и Сторожевые псы дали о себе знать. На каждом дереве во дворе висели листовки «Присоединяйтесь к Сторожевым псам» с улыбающейся собакой, держащей молоток. Казалось, пес одновременно улыбался и рыча. Рылыбался. И там было время и место встречи – через три ночи. Собрание. Листовка была и на доске объявлений, и на ней пес грыз одну из наших птиц. Голова птицы была в пасти собаки, крылья и тело свисали с зубов. И там был заголовок, словно он требовался, – «Собаки едят птиц».
Если бы у меня был маркер, я бы нарисовала что–то на их листовке. Я прошла бы к дереву, открыла бы маркер даже своей пострадавшей рукой и написала бы: «Но птицы летают».
Но я пошла в кафетерий и ждала Сторожевых псов. Они не упустят шанс появиться, хоть были без бровей и с новыми прическами. Я оглядела кафетерий и заметила самые яркие головы. Маккенна снова была в шапке, а Анжали носила шарф на голове. Но шарф не скрывал красные волосы Анжали. Яркие пряди цвета огня торчали из–под ткани. Волосы Маккенны были едкого оранжевого цвета, как дешевый фруктовый лед.
Они выглядели как клоуны.
Я прошла к ним и села за столик.
– Красивый шарф, – сказала я Анжали и повернулась к Маккенне, пожав плечами. – Не расстраивайся. Не все могут хорошо смотреться с радужной головой, – сказала я, накручивая на палец свою синюю прядь.
Конечно, их волосы и пострадавшие брови нельзя было сравнить со сломанными пальцами. Но нельзя было опускаться до такого уровня. Нужно было сражаться честно, и то, что противник использовал смертельное оружие, не означало, что ты должен был так делать. Нужно было использовать оружие, с использованием которого мог потом жить.
Например, краску для волос почетного Пересмешника. Как двойной агент, добавивший ингредиенты в шампуни девушек – красную краску для блондинки Анжали и обесцвечивающую для черноволосой Маккенны. Как крем для удаления волос.
Они не успели заговорить, клоуны не успели оскалиться или плюнуть, а я продолжила:
– Могло быть хуже. Вам могли сломать кости. Волосы отрастут.
Я повернулась к Натали, третьему мушкетеру, и только у нее из них был свой цвет волос и брови на месте.
– Ты, Натали, задира, – сказала я. – И ты не уйдешь безнаказанно.
Она рассмеялась.
– Я уже осталась без наказания.
– Это ты так думаешь, – сказала я. – Но я знаю то, чего не знаешь ты.
Натали напряглась и прищурилась на миг. Теперь я была опасной. Теперь она должна была остерегаться меня. Но я играла не по ее правилам, а по своим, по правилам Пересмешников. Наши правила могли меняться, но оставались хорошими.
* * *
На уроке английского тем утром мистер Бауманн рассмеялся при виде Анжали. И он прикрыл рот рукой и отвернулся. Но его плечи дрожали, и он все еще смеялся. Это меня обрадовало. Я взглянула на Майю, и она улыбнулась.
Урок английского закончился, и мистер Бауманн отозвал меня в сторону.
– Как твоя рука? – сказал он.
– Неплохо, – сказала я.
– Тебе нужно смягчить задания? – спросил он.
– Нет, спасибо, – сказала я, потому что не нуждалась, да и не приняла бы такое. Я бы улыбалась и терпела даже две сломанные руки, даже если бы ладони были в гипсе. Я поежилась, представив, как хожу со своими драгоценными руками в гипсе, сбивая стаканы со столов, рамки с каминов. Но, хоть они пострадали, я упрямо настаивала бы, что смогу сделать все сама.
Может, я не могла. Может, я приняла бы помощь. Может, стоило принять помощь мистера Бауманна, как сделал Тео.
– Я рад, что ты в порядке, – сказал он. Он сделал паузу, и я решила задать вопрос.
– Вас расстроило, что клуб дебатов не победил?
Он покачал головой.
– Нет. Ни капли.
– Почему?
– Я не учу их побеждать. Я учу их состязаться с достоинством.
Я обдумывала эти слова. Состязаться с достоинством. Вот бы все учили этому. Но, может, хватало того, что это делали некоторые. Может, это было начало.
Наступил его черед задавать вопросы.
– Что думаешь о книгах в этом семестре?
Он знал, что я думала. Я писала сочинения. Анализировала сцены. Я участвовала в обсуждениях в классе, может, не так сильно, как Анжали, и точно не так сильно, как Майя, но достаточно. Но мне казалось, что он спрашивал не как учитель.
– Думаю, некоторые школы–интернаты – жуткие места для детей, – сказала я. – Полночные суды, группы типа «Виджилс».
– Точно, – сказал мистер Бауманн. – Так и есть. Может, это удастся изменить.
Возможно.
Я подумала о последних строках «Сепаратного мира», где Джин говорил: «Я активно исполнял долг все время в школе», – да, все мы были активны в Фемиде. Все мы боролись. Порой мы знали врага. Иногда – нет. Порой мы были врагами. Иногда враг скрывался в ее кабинете.
Я знала, где был ее кабинет, так что пошла к мисс Мерритт, показала секретарю свою перевязанную руку как билет в первый класс, чтобы попасть к завучу. Получилось, и я опустилась напротив мисс Мерритт.
– Мне так жаль, что так произошло с твоей рукой, – сказала она. Ее волосы были стянуты в косу, как обычно, она сцепила ладони перед собой, прислоняясь к большому дубовому столу. – Как ты? Я могу что–нибудь для тебя сделать?
– Вам жаль? – с нажимом спросила я. – Или вам жаль, что я не могу играть на пианино?
Она на миг опешила. Она не привыкла к вопросам учеников. Но она быстро оправилась.
– Алекс, я ужасно себя чувствую из–за того, что ты пострадала. И ужасно, что ты не можешь сейчас играть. Произошел ужасный несчастный случай. Снег бывает жестоким.
Ложь, которую мы озвучили.
– Это был не снег или лед. Это было не падение. И не несчастный случай.
Она приподняла бровь, словно бросала мне вызов продолжать.
– Что скажете, если узнаете, что со мной это сделала другая девушка? Другая старшеклассница? Звезда вашей команды по лакроссу, которая стремится выиграть Национальный?
Она взяла помаду со стола и нанесла свежий персиковый слой на губы, потерла их между собой. Когда она закончила, она сказала:
– Я бы сказала, что ты говоришь об обвинении. И с таким обвинением стоит серьезно подумать, соответствует ли результат общим интересам. Все может быть сложным. Может, лучше всего забыть о плохом и жить дальше.
Я не была удивлена, ни капли. Но ее слова не терзали меня так, как раньше в этом году. Они усилили меня.
– Я подозревала, что вы так скажете. Давайте я перефразирую, – я подняла правую руку. – Виноваты тут только вы. Потому что, если бы вы справлялись с работой, этого бы не произошло. О, а еще брошюра про сломанные пальцы это не исправит. Лучше не станет, – и я кивнула на пустое место на ее полке. – Похоже, это место еще побудет пустым. Может, вам стоит поставить там вазу. С искусственными цветами.
– Можешь уйти, – сказала она.
– И уйду.
Я пошла на уроки, потом на занятие с мисс Даматой. Делать было почти нечего. И мы говорили. Обсуждали теорию и историю музыки, и с мисс Даматой я могла многому научиться, слушая ее, а не только играя.
А потом она сказала:
– Ты не должна делать это одна, – сказала она.
Я непонимающе посмотрела на нее.
– Вы о чем?
– Приносить добро в школу.
Я повернулась к клавишам, ударила по паре нот левой ладонью. Она послушала пару аккордов, а потом сказала, коснувшись моей ладони, заглушая мою музыку.
– Алекс, – мягко сказала она. Пара светлых прядей из ее заколотых волос сияли на солнце, лучи падали в окно. – Я знаю о Пересмешниках. Знала несколько недель. И знаю, что ты ведешь их. И что ты стараешься, потому что школа не справляется в защите и помощи ученикам.
Я думала отрицать. Уйти. Сыграть в глупую.
Но не было смысла. Она знала, и я не могла это изменить.
Она рассказала, как догадалась. Сначала были мои слова в прошлом году о группе нас, обвиняющих другого ученика, а потом выступление на собрании и мои вопросы о правилах поведения.
Часть меня хотела, чтобы меня отругали. Но другая часть, которая была сильнее, знала, что мисс Дамата не собиралась это делать.
– Знаю не только я, Алекс. Мистер Бауманн тоже знает, и мы говорили об этом. Мы хотим тебе помочь. Мы хотим работать с учениками и Пересмешниками. Чтобы ситуация стала лучше.
– Почему? – спросила я и впервые признала взрослым, учителю, наше существование.
– Потому что я бы ни за что не послала своих детей сюда, – сказала она, в голосе звучал сдерживаемый гнев.
– Не послали бы?
– Ни за что. Мне не нравится, что школа отводит взгляд. Не нравится, что репутация и достижения важнее всего. Не нравится, как администрация сюсюкает с учениками, заставляя вас действовать самих. Они не признают, что вы – подростки, настоящие люди, и вы тоже совершаете ошибки. Я хочу преподавать в месте, куда могла бы послать своих детей, когда они подрастут. Где нет слепой идеализации, а смотрят на проблемы в лицо и пытаются их решить.
– Все хуже, мисс Дамата. Мисс Мерритт не просто думает, что нас не стоит ругать. Она по своей воле отводит взгляд.
– И это тоже.
– Что все это значит? – робко спросила я.
– Мистер Бауманн и я хотим встретиться с тобой и другими лидерами, если вы хотите. Мы не хотим раскрывать вас, не хотим выдавать вас, – рассмеялась она. – Мы хотим помочь и работать с вами. Мы хотим, чтобы система была лучше. Мы хотим помочь вам. Мы не хотим, чтобы вы и дальше боролись одни.
План был понятным. Это нужно было сделать. Так мы все изменим. И если эти два учителя хотели помочь, нужно было заняться делом. Тут были улики, все было понятно, и нужно было не только наше правосудие. Потому что это уже не работало.
– Тогда можете помочь мне, – сказала я. – Натали Моретти сломала мои пальцы. Мисс Мерритт не хочет ничего делать с этим. Но есть две второкурсницы, которые видели это и готовы подтвердить. Думаю. Натали нужно выгнать. Вы можете помочь?
– Обещаю, что мы сделаем все, что сможем.
– Тогда я спрошу у членов совета о встрече.
Я спросила у ребят, и решение было единогласным. Мартин и Джейми хотели выслушать их. И на следующий день я сказала мисс Дамате, что мы встретимся.
– Но у нас, – сказала я.
– Конечно, – ответила она, не задавая вопросов.
– Мы встретимся в прачечной Тафт–хэя. Мы сможете с мистером Бауманном прийти туда в восемь?
– Мы будем там в восемь.
Я вышла из кабинета, и Джонс ждал меня на крыльце.
– Знаешь, Алекс, я думал, что пора поменять мое положение.
– О чем ты?
– Это были давние взгляды, так что тебе лучше сесть, – игриво сказал он.
– Я постою. Я бы лучше прошлась, – сказала я, и мы пошли на обед.
– Я тебя предупреждал, – сказал он и хлопнул в ладоши. Он не успел заговорить, я замерла и сказала:
– Только не говори, что ты в тайне любишь скрипку, и фаза с гитарой прошла.
– Ни за что. Это не изменится.
– Тогда что?
– Я решил, что ты могла бы использовать мои таланты.
– Я?
– Пересмешники.
– Джонс, ты говоришь о том, что я думаю?
Он пожал плечами и вытянул руки.
– Если нужен гонец или кто–то еще, я готов.
– Ты хочешь быть Пересмешником? Точно? Ты не веришь в Пересмешников.
– Это же не религия?
Я рассмеялась.
– Нет.
– Слушай, Алекс, – серьезно сказал он. – Все изменилось. Они сломали тебе пальцы. Я решил, что вам нужна вся возможная помощь.
Я улыбнулась и пожала его ладонь левой рукой.
– Приветствую в Пересмешниках, Джонс, – сказала я, мы пошли в кафетерий. Я думала, как бывали сложные и простые решения, но выбирали мы. С кем объединяться. Что выбирать. Чему противостоять.
И с кем быть. Потому что это всегда был наш выбор.
* * *
В семь сорок пять я вышла из общежития, встретилась с Мартином и Джейми, и мы пошли по мощеной дорожке двора с ноябрьским ветром.
– Холодно, – сказала я, укутываясь в свой теплый шарф – не тонкий и французский – плотнее.
– Думаю, даже приятно, – сказал Мартин. Он был в джинсах и свитере.
– Типичный парень, – сказала я Джейми.
– Точно, – она радовалась общению, шуткам между нами, ее новыми друзьями, потому что старые ей уже не подходили.
И Мартин был далеко не типичным парнем. Иначе я с ним не была бы.
Он взял меня за левую руку.
– У тебя замерзли руки, – сказал он, и Джейми зашагала быстрее, оставляя нас с Мартином наедине.
– Знаю. Мне нужны перчатки. Я не думала, что тут так холодно, – сказала я ему.
– Варежки подошли бы лучше, – сказал он, вытащил из кармана толстовки полосатые сине–зеленые варежки. – Я купил их для тебя. Подумал, что они тебе пригодятся на ближайшие пару недель. Тебе нужно заботиться о ладонях, чтобы быть готовой к прослушиванию в Джулиарде.
Я надела их и протянула руки.
– Мне нравится, – сказала она. Я остановилась, и он тоже. Я обвила руками его шею, и его теплые губы встретили мои, жар тут же усилился. Мои ладони согрелись. Я пошевелила немного пальцами в перевязи, представила, как через месяц они будут легко летать над клавишами.
Я буду думать так, сколько потребуется, пока это не станет правдой.
Мы прервали поцелуй и догнали Джейми у двери моего общежития. Она вошла впервой. Мартин придержал дверь для меня. Я оглянулась перед тем, как войти, на двор, где было тихо холодной ночью. Я представила двор в начале учебного года, полный учеников, тех, с кем я общалась, за кем следила, с кем боролась, кому помогала, кому врала, ради кого врала, с кем играла, с кем ела огонь, сбегала, смеялась и любила. Я думала о том, какими были люди.
Те, кто убегали, когда было тяжело.
Те, кто принимали плохие решения, но начинали заново.
Те, кто ломали кости.
И те, кто делал самое сложное, кто совершал ошибки, но находил силы сказать: «Больше я так делать не буду». Как Джейми. Для этого требовалась настоящая смелость. Такому не научишься. Такое просто делали в один из дней, когда понимали, что на то были силы, и это продолжали делать беспрестанно.
И был Мартин, который жил и любил с нежностью и пылом, который делал науку сексуальной, который был парнем, любящим девушку. И эта девушка любила его.
Я была где–то между ними, или я двигалась по кругу. Или я была в центре, пытаясь понять, какой была, какой хотела быть. Я не всегда была уверена. Но потом наделала ошибок.
Но это меня не остановило.
Я не дам одному неудачному падению повлиять на меня.
И я пыталась снова, зная, кем была, а кем – нет.
Потому что, хоть они и забрали то, что я любила, я не сдалась. Я была не только тем, что любила. Я была другом. Девушкой. Хранителем тайн. Я была девушкой с синей прядью. Я была той, кто выступил против мисс Мерритт. Я была той, кто просил о помощи. Я не изменяла своему парню. Я играла на пианино одной рукой. Я была зрителем. Я ела огонь.
Я выжила.
Я – Пересмешник, и я не буду отводить взгляд, я не буду вести себя тихо.
Я буду бороться.