Майя возразила, но судьи остановили ее. Они хотели больше, они склонились к огню, желая еще главу истории.
И Бит тут же заговорил:
– Все произошло так быстро. Вскоре она стала поставлять некоторым из нас подделанные рецепты.
Майя протестовала.
На нее даже не взглянули. Кортни отмахнулась, словно она была мелкой помехой, и смотрела очарованно на Бита, словно он был колдуном в тюрбане, заманил ее к себе.
– Других она научила трюку. Когда посещаешь разных врачей, получаешь рецепты от них. Так получается запас, – сказал он. – Некоторые уже были с синдромом дефицита внимания, как у меня, и, если честно, я даже думал поделиться с друзьями своими лекарствами, – он глубоко вдохнул, прижал на миг ладонь ко рту, словно воспоминание ранило. – Указания было сложно игнорировать, – добавил он, вжавшись в стул. Он выпрямился. – Но я не смог. Я пересек черту в прошлом году, поступил неправильно и осознал это. Я не хотел больше быть таким человеком. Я сделал выводы, которые мне помогли увидеть Пересмешники.
Это был кол в мое сердце.
Он использовал нас, чтобы играть нами. Он прошлым с Пересмешниками рисовал для себя новое настоящее. Бит, плохиш, который исправился. Бит, который стал лучше.
И я повелась на это. Я поверила, когда он позвал меня в театр. Я поверила ему. Я хотела верить ему. Но это была игра, как и сейчас.
– И вскоре половина команды была на крючке. Половина команды или делила чьи–то лекарства, или использовала ее поддельные рецепты, или получила свои. И они стали вдыхать препарат. Если пройти в нашу комнату для собраний, можно ощутить запах на нас. Казалось, препарат покрывал нас. И это работало. Мы были уверенными. Мы пылали. Побежали. Одолевали команды на пути. Мы были неприкасаемыми.
– Тогда почему ты пошел к Пересмешникам? – спросил Сандип.
– Это было непросто. Я не в списке их любимцев, – сказал Бит.
Судьи кивнули с сочувствием. Они понимали, как сложно Биту было сделать этот шаг.
– Но это неправильно, – он посмотрел на судий. – Нужно играть честно. Поступать правильно. Да?
Он ждал их ответа. И они ответили, кивнули, понимали все его слова.
– Потому я пришел сюда.
Пришел с полученным от меня иммунитетом, спасенный от еще одного черного пятна на репутации, потому что я загнала его в угол одной ночью, когда пыталась действовать.
Но Бит играл лучше меня.
И он врал лучше, чем говорила Майя.
Потому что у него был ответ на все ее вопросы.
– Бит, ты сказал, что я показала таблетки команде. Но они не покидали мою сумку. Как ты это объяснишь? – начала Майя.
– Майя, – он произнес ее имя как мягкий упрек. – Ты знаешь, что это не так. Мы это видели. Ты получила их в аптеке в Лондоне.
– Это догадка, Бит. Конечно, они из аптеки Лондона. Я из Лондона, как и мой врач.
Он пожал плечами и улыбнулся, ждал ее вопроса, потому что была ее очередь.
– Вернемся к фразе «любой ценой», – начала она, шагая по линолеуму, отстукивая ритм. – Ты знаешь, что это общепринятая фраза, которая не всегда указывает на жульничество, распространение препаратов или другие меры?
– Конечно. Но ты использовала ее не так, – снова уколол он.
– Я использовала ее, имея в виду идею, идеал, стремление к лучшему. Тяжелый труд ради достижения того, что мы все хотим, – резко сказала она.
– Да, чего сильно хочешь ты, – сказал он и опустил взгляд на миг, словно стыдился того, что это было правдой.
– Я говорила это как тренер, который подбадривает команду, чтобы все старались.
Он сделал паузу, пожал плечами, скривил губы.
– Но ты при этом показала таблетки и рассказала трюк с врачами, так что было ясно, что ты хотела, чтобы мы жульничали с тобой.
Глаза Майи вспыхнули от обвинения. Я смотрела со своего места, сердце разрывалось все больше, пока она пыталась сдержать гнев, потушить огонь, который он распалял ложью. Она взяла себя в руки за пару секунд и продолжила:
– И трюк с врачами. Когда это произошло?
– Третья неделя учебы, полагаю, – сказал Бит, посмотрев на потолок, словно пытался вспомнить детали. Он сморщил лоб на миг. И вспомнил. – Вскоре после первого конкурса, где мы с трудом прошли Эндовер, и ты сказала, что переживаешь, что нам нужно побеждать с большим отрывом.
Майя потрясенно посмотрела на него.
– Я никогда так не говорила!
– Майя, – снова сказал Бит тем тоном.
– Я такое не говорила. Я сказала, что горжусь вами за победу над Эндовером, – сказала она, но голос не был спокойным и собранным. Она защищалась. Я хотела отвернуться, убежать, но не могла перестать смотреть, как она защищалась, а не допрашивала его. Потому что он все перевернул. Он превратил ее в свидетеля, а не адвоката.
– Не совсем. Ты сказала, что гордилась нами, но знала, что мы можем лучше – намного лучше, как ты сказала, – он добавил это с британским акцентом, идеально подражая ей, чтобы судьи верили, что это правда. – И ты добавила, что мы выступаем, так что, если мы можем запутать словами соперников, это получится и с врачами.
Я скривилась, потому что, хоть это была ложь, он использовал те же слова, что использовала бы Майя. Он отточил ее технику речи, ее слова, то, как она соединяла слова, и этим он разбивал ее.
– Я так не говорила! – закричала она.
Я хотела побежать мимо сушилок, столов и схватить ее, обвить руками, укутать в одеяло и увести. Потому что она не должна быть тут. Она была тут, потому что я заставила Бита врать. Потому что я зашла слишком далеко.
Но Бит не закончил. Месть или драма вели его дальше.
– И ты даже попросила меня поделиться моими запасами. Ты сказала, что, раз ты делилась, было бы великодушно с моей стороны тоже поделиться, – добавил он.
Я видела, как пронзило ее стрелой слово «великодушно». Потому что она использовала бы это слово, так она сказала бы.
Она столкнулась не с соперником.
Она столкнулась с тем, кто ее побеждал, и он научился у мастера. Он побеждал ее, играя ее роль. Он был Майей. И он был лучше Майи.
На миг, всего на секунду, я поняла, почему он пытался убрать старшеклассников в прошлом году. Потому что у него был невероятный талант. Потому что он заслужил главную роль. Он заслужил все роли. У него была харизма, он очаровал судий, раскинув сеть соблазнительной лжи.
Майя вызвала своих свидетелей, еще двое из клуба дебатов подтвердили, что она не делала того, о чем говорил Бит. Но их слова звучали слабо. Вред уже был нанесен.
Когда судьи закончили слушание, сомнений не было.
Когда они вернулись следующим утром, вердикт был таким, как я и думала.
Они признали Майю виновной. А Джейми – невинной.
Они не сказали то, что было правдой – это все было моей виной.
Глава двадцать восьмая
Школьные соперники
Майя была зомби.
Она едва говорила, едва смотрела на людей. И не от злости. Она была сломлена.
Так бывало, когда мы забирали. Когда мы наказывали. Когда невиновного признавали виновным.
Это были только дебаты. Но не просто дебаты. Это была любовь Майи. Я тоже была бы зомби, если бы кто–то забрал у меня пианино. Я была бы Тео, без дома, разбитая внутри.
Потому что мы – то, что мы любим. Мы – вещи, люди, идеи, с которыми проводим дни. Они вели нас вперед, сохраняли целыми, определяли нас.
Без них мы были пустыми.
Майя лежала на кровати в наряде с суда часы спустя, солнце опускалось на небе, вечером стало холоднее. Она вернулась в комнату после суда и не двигалась на кровати весь день.
– Майя, мне очень жаль, – сказала я снова.
– Ничего, – буркнула она, только это она говорила весь день.
Ее черные волосы разметались под ней, напоминая веер.
– Майя, я узнаю правду. Обещаю.
– Ничего.
– Я пойму, кто нас подставил.
– Ничего.
Но ничего не было хорошим. Она не просто проиграла. Она была унижена, ее публично обозвали обманщицей. Хуже того – обманщицей, заставившей всю команду жульничать, принимать препарат для победы. Слух быстро разносился по академии.
И, как у меня в прошлом году, ее жизнь стала публичной. Но я тогда решила бороться. Майя не выбирала, она защищала себя, свою тайну, о которой не хотела говорить остальным.
Если я задавалась вопросом, хорошо ли я управляла Пересмешниками, если я задавалась вопросом, подходила ли я для справедливости, теперь вопросы пропали. Ответ был ясным.
Я провалилась.
Невиновного признали виновным. Предполагаемого преступника посчитали ошибочно обвиненным. Два провала по цене одного. И нас кто–то подставил, обыграл. Или этих людей было несколько. Список подозреваемых рос с каждым часом.
Это был Бит? Тео? Они вместе? Или Калвин? Шанс был маленьким, но был. Может, Дэлани как–то защищала Тео? Или Натали с затаенной местью мне и Пересмешникам за прошлый год? Натали насмехалась, увидев меня, тыкала локтями. Или Паркер? Я невольно считала его подозреваемым. Паркер плакал из–за улик. И он должен был следить за Тео, но не справился. Я за пару ночей обнаружила, что он торговал. Паркер всегда был слабым звеном совета. И он всегда сомневался во мне, пытался помешать. Может, Паркер все время играл мною. Но зачем? И он спросил на первом собрании еще до начала учебы, какой была мотивация?
Какой была бы мотивация?
Меня пугало не то, что я не знала, кто стоял за обманом, а то, как много было вариантов, как много учеников могло хотеть нашего провала.
И как я сыграла им на руку.
Но я должна была исправить то, что натворила. И не только с Майей. Но и с Джейми. И я пошла к ней.
С ней была Маккенна. Если бы у меня была младшая сестра, обвиненная в организации распространения лекарств, я тоже была бы с ней как медведица. Я не пустила бы плохих больших Пересмешников говорить их с ней наедине. Я была готова принять ее «Я тебе говорила, что она невиновна».
Маккенна так не сказала. Как и Джейми. Когда я пришла, Джейми впустила меня в комнату, Маккенна придвинула стул. Я села и начала:
– Я хочу искренне извиниться за обвинение, оказавшееся ложным, – сказала я, хоть это было заученной фразой. Я репетировала перед визитом, смотрела в блокноте, как справляться с обвинениями, которые не подтвердились. Вряд ли это отличалось от настоящего суда. Кого–то признавали виновным, кого–то – нет. Думаю, должен быть механизм на случай, когда обвиненный оказывался потом невиновным, чтобы мы не помогали только жертвам все время.
Но от этого не было проще говорить следующие слова:
– Нам очень жаль, что тебе пришлось это пережить. Я уберу твое имя из книги, верну все твои очки и сообщу, что ты останешься в «Голосах» на хорошем счету, чтобы ученики поняли, что тебя признали невиновной, – продолжала я. Я ощущала странное дежавю, но не из–за того, что так было раньше. Я как–то знала, что так будет. – И я хотела бы предложить место советника в Пересмешниках, – добавила я. – Ты станешь де факто членом совета, сможешь помочь нам понимать лучше права тех, кого обвиняют. Ты хочешь присоединиться к нам?
Джейми бодро закивала, а я снова подумала, какая она юная. Ее окружала нежность, почти сладость, что не вязалось с уликами, с услышанными историями.
Но ничто не вязалось между собой.
– Я рада стать частью Пересмешников, – добавила она и широко улыбнулась, став Джейми, с которой я ужинала, у которой была наставницей.
Маккенна пронзила меня взглядом и впервые заговорила:
– Спасибо, Алекс. За то, что провела все вежливо. Знаю, было непросто, – сказала она.
Лучше бы она накричала на меня.
* * *
На следующий день за обедом я словно ела песок. Я встала и сказала:
– У Майи Тан сообщение.
Она не была крепкой или спокойной. Она была мертвой. Она была оболочкой, когда произносила слова, которые съедали ее заживо:
– Я покидаю место капитана клуба дебатов немедленно и до конца своего времени тут. Если хотите знать причину, ответ ищите в книге.
Она ушла. Я не последовала, хоть отчаянно хотела. Я хотела делать всю сложную работу за нее, нести бремя. Я хотела повернуться и закричать изо всех сил: «Я это сделала! Я все устроила! Я буду наказана».
Но она не позволила бы мне. В этом была разница между нами. Она не поставила бы меня в ситуацию, где я могла бы провалиться. В прошлом году она стояла рядом, плечом к плечу. Она защищала меня и справилась.
А я не смогла ее защитить.
Она ушла, пустая, пропавшая, и я начала следующую часть, которую должна была произнести: что Джейми остается в «Голосах» – знак, что она невиновна – и что она стала одной из нас. Я закончила, ощутила на миг, как чувствуется другая сторона. Как стоять перед толпой и признавать, что ты не прав.
Это ощущалось ужасно.
Я пошла прочь, поймала взгляд Картера, сидящего с той рыжеволосой девушкой, обвив ее рукой и ухмыляясь.
* * *
Тем вечером я сидела одна на ступеньках у своего общежития, пыталась понять, как доказать, что Майя невиновна, что она не связана с этим. Было поздно и холодно, но я не была одна. Потому что Мартин написал, что у него была информация, и он пришел ко мне через пару минут.
– Насчет тех листовок, что тебя тревожили, – сказал он.
– Рисунки собак?
Мартин кивнул.
– Я немного поискал и узнал, что это.
– Да?
– Намекнул парень с этажа ниже. Сказал, какие–то ученики хотят начать свою группу. И потому там листовки с собаками. Тихо искали людей пару недель.
– Как соперники нашей системе правосудия?
– Видимо, да.
Я задумалась на миг. Соперники нашей системе. Еще один тайный подпольный суд. Разве одного мало? Разве этого не хватает? А потом я вспомнила Р–день, собрание учителей, мисс Мерритт, и то, что одно или двух, да всех подпольных систем правосудия не хватит для мира. Всегда будут вопросы, что правильно, а что нет, как справляться с делом. И никто из них не сможет сделать то, что важно: восстановить.
Я подумала о Тео, сломленном парне, который не был обвинен. Я хотела встряхнуть его, заставить признаться. Но его даже тут не было. И я уже пробовала врать и шпионить. Это не работало. Ничто не работало.
Но Тео уже потерял то, что любил. Наша система не сработает с ним.
– Иногда мне хочется, чтобы я была в простой старшей школе, – сказала я.
Мартин отклонился, вытянув ноги на ступеньках перед собой.
– Вряд ли там просто.
Мы могли сейчас поцеловаться и помириться. Сейчас был шанс. Мы не ругались. Мы даже не были далеко. Мы были собой, сидели одни на ступеньках в темноте. Мы могли снова быть парнем и девушкой. Но вряд ли я могла. Я не хотела позволять себе чувствовать себя хорошо, ощущать что–то, чувствовать ладони, целовать губы, проводить пальцами по волосам, сбегать в него. Не когда Майя была в таком состоянии.
У меня были дела, которые нужно было выполнить первыми. Например, рассказать правду.
– Это моя вина, – сказала я, и признание смущало и освобождало меня. Я несла это в себе несколько недель, а теперь выпускала.
– О чем ты?
– Я соврала Биту. Надавила на него. Сказала, что знала, что это Тео, и мне нужно было, чтобы он подтвердил, иначе я лишила бы его иммунитета.
– Да?
Я кивнула.
– Из–за меня он соврал о Майе. Из–за меня он привел других подтвердить, что это была Майя. Я разбила все, что мы защищали.
– Ого, – тихо сказал он.
– Ты меня ненавидишь? – спросила я, не ощущая себя уже легко. Потому что я не могла пережить ненависть Мартина. Быть без него уже было тяжело.
– Боже, нет, – сказал он.
– Что ты думаешь?
– Что я думаю?
– Да.
– Что все мы облажались.
– Мы? Не бери на себя мою вину. Я большая. Я могу справиться. Я знаю, что я сделала. Я сделала это, потому что хотела обвинить правильного парня. Я сделала это, потому что не уверена, что эти правила чести для меня важнее всего.
– Все мы не идеальны. Все ошибались. Паркер не справился с Тео. Я говорил больше, чем действовал. Ты хоть пыталась. И кто сказал, что подпольная система правосудия – это просто? – он слабо улыбнулся, я ответила улыбкой, и он добавил. – Но давай попробуем исправить то, что пошло не так.
«Давай».
Это не было «давай будем вместе». Даже близко. Но я была рада и этому.
Глава двадцать девятая
Певица печальных песен
Я испекла Джейми печенье.
Поверьте, кухня – не моя сильная сторона. Но Эми дала мне чудесный рецепт – чашка коричневого сахара и полчашки белого сахара все меняли – и я смогла сделать отличное угощение. И помогла Т.С.
– Ты стала хозяюшкой? – пошутила Т.С., когда я завернула печенье в пленку.
– Никому не говори, что я пекла, ладно? Не хочу, чтобы кто–то узнал, что во мне есть и такая сторона, – сказала я.
– Всемирно известная пианистка не снизошла бы к плите, когда ей нужно кататься с выступлениями по миру.
Я указала на себя большим пальцем.
– Я постоянно заказываю себе рум–сервис, – сказала я и пошла по двору к Джейми.
Она открыла дверь после моего стука, словно ждала меня.
– Печенье! – сказала она, захлопав. Она забрала тарелку и взяла одно. Она попробовала его и сказала. – Вку–у–усно.
– Рада, что тебе нравится, – сказала я.
– Хочешь присесть? – она указала на стул.
Я кивнула на ноутбук на ее столе.
– Нравится Дайана Кролл? – спросила я, голос певицы звучал из колонок.
Карие глаза Джейми засияли как звезды.
– Обожаю ее. Я люблю Эллу, Розмари и Билли и всех первых леди музыки.
– Любимая песня?
– О, это точно «These Foolish Things» Билли Холидей, – сказала она и напела первую строчку. – О, как я люблю эту песню. Я люблю Билли и текст. Они как фильмы 1940–х, где восторженный фанат медленно поворачивается, и эта женщина проходит по паркету, скучает по парню, с которым ей и не суждено быть, но она не может сдержаться. Она любит его, – Джейми сияла. Я не удивилась бы, если бы она закружилась как дошкольница.
– Это и я представляю, когда слышу песню. Старый сладкий фильм, полный тоски по тому, кто ушел, – сказала я. И добавила. – И это хорошая песня для пианино. Джейми, это не как а капелла, но ты не хотела бы спеть, пока я играю?
Она сжала ладони с мольбой.
– Как дуэт! Потому я и хотела видеть тебя как наставницу!
– Идем, – сказала я, и мы отправились в кабинет музыки. Я села на скамейку, и Джейми встала рядом. Я сыграла первые ноты, и что–то изменилось в ней. Она стала выше, лицо стало серьезным, и она чуть покачивала бедрами, пока я играла.
Певица неразделенной любви. Она была такой.
Кто бы мог подумать, что большеглазая первогодка окажется такой певицей? Когда начались слова, стало ясно, что у нее серьезное оружие. Я ждала стандартное сопрано, но ее голос был резким, с хрипотцой, сексуальным. Я видела ее в узком платье цвета вина с красными губами, высоко собранными черными волосами. Одинокий микрофон в ее руках был проводником между ней и зрителями в джаз–клубе.
– А ты умеешь петь, – сказала я после песни.
Она смущенно улыбнулась. Она снова стала Джейми, с идеальными белыми зубами, большими карими глазами, и она сияла. А потом улыбка увяла.
– Почему ты такая милая со мной? – спросила Джейми.
– Потому что ты многое пережила, Джейми. Мы тебя заставили это пережить. Мы в долгу, – она помрачнела от этих слов. Я быстро добавила. – Но я делаю это не из–за того, что в долгу перед тобой. Мне нравится проводить время с тобой.
Она улыбнулась. Она пыталась сдержаться, но не смогла.
– Да?
Я кивнула.
– Да. Думаю, ты заслуживаешь теперь приятное. Жить проще, чем с тем, что мы делали с тобой.
* * *
А потом была суббота. Команда дебатов вернулась из Далласа. Они проиграли в Элите, в кафетерии говорили, что Бит Босворс плохо выступил. Скорее всего, намеренно. Я слышала во дворе, как упоминали и Тео. Я хотела знать детали их выступлений, но это пришлось отложить, ведь у нас было первое собрание с Джейми после обеда.
– Мы хотим узнать, Джейми, что мы могли бы сделать иначе? – спросила я, когда мы устроились в подвале. Джейми была рядом со мной, Паркер и Мартин – напротив.
– Эм, – она заерзала на диване в пятнах от пиццы. Она опустила взгляд, сосредоточилась на своих ногтях. – Мне не понравилось, что мое имя было в книге, – сказала она и стала отрывать кутикулу на левом указательном пальце.
– Думаешь, есть вариант лучше, чем писать имена в книге? – осторожно спросил Мартин. Она пожала плечами.
– Эм…
– Лучше было бы, если бы у нас не было подпольной системы правосудия, – добавил Мартин, смеясь, чтобы поднять настроение.
– Ага, – Джейми теребила ноготь, пытаясь превратить другие ногти в ножницы.
– Думаешь, нам стоило подождать вынесения вердикта, а потом записывать имена в книгу? – спросил Паркер. В моей голове мелькнула мысль, что я не видела Паркера и Анжали флиртующими или вместе после слов Т.С. о той ночи. Я не знала, что произошло.
– Наверное, – Джейми все–таки справилась с тем пальцем. Но на месте оторванной кутикулы выступила кровь. Она сжала левую ладонь в кулак, чтобы скрыть это, подвинула кожицу, чтобы остановить кровь. Я вытащила из рюкзака салфетку и дала ей. Она благодарно кивнула и обмотала указательный палец салфеткой.
Может, дело было в комнате. Тут прошел ее суд, и это ее сбивало. Она была не той Джейми, какой была прошлой ночью, когда пела со мной.
– Может, не стоит и вовсе проводить суды, – сказала она.
– Возможно, – сказала я.
– К этому мы все и стремимся, – добавил Мартин.
После собрания я пошла с Джейми, оставив Мартина и Паркера позади. Я осторожно прижала ладонь к ее спине.
– Ты в порядке, Джейми? – спросила я.
Она покачала головой.
– В чем дело? Там было сложно находиться? Или все из–за разговора? – спросила я, потому что думала, как плохо ей было весь прошлый месяц. Ее имя было в книге, и ее хрупкая репутация в академии слилась с тем, что мы создали для нее – что она стоит за продажей лекарств, что она затеяла то, что могло обернуться большим скандалом. А она была просто девочкой, которую обвинили ошибочно. – Я тебя провожу, – сказала я, мы зашагали по двору.
– Алекс, – сказала она тоненьким голоском.
– Да?
Она ответила не сразу. Мы шли, приближались к ее общежитию. Я заметила листовку на двери. На всех общежитиях висели листовки.
– Мне нужно кое–что тебе сказать, – сообщила Джейми.
Я пригляделась к листовке, пока ждала ее слов. Снова та собака. Но теперь она держала молоток. Молоток с улыбкой. Как нарисовала для студсовета Маккенна.
Картинки проносились мимо: вспышки, фотографии, сцены. Все вставало на места, щелкая, и зрители поняли, кто это сделал.
Я повернулась к Джейми, но не успела заговорить. Она сказала:
– Это была моя сестра. Она за всем стоит. Она подставила Пересмешников.
Глава тридцатая
Хранитель сестры
Я еще минут осознавала, что Маккенна Фостер подставила нас. Но потом все сложилось идеально с самого начала учебного года, когда Маккенна спасла меня от Натали – известного врага. Она хотела, чтобы я думала, что она на моей стороне.
Это сработало. Я ей поверила.
Другой подходящей теперь деталью была просьба Маккенны, чтобы я стала наставницей Джейми. Маккенна это задумала, хотела, чтобы ее сестра была близко ко мне. Но зачем? Я щелкнула пальцами, понимая, что Маккенне нужен был кто–то, кому она доверяла, внутри. А кому она доверяла больше своей семьи?
Кусочки соединялись, но некоторые детали мне нужно было узнать, и я указала на кабинет музыки. Как только мы вошли, я начала:
– Тебя должны были судить, да? Она сделала так, чтобы это выглядело как твоя вина. Она подбросила улики. Но это не была ты, верно? – слова вырывались из меня как хлещущий ливень.
– Это не была я. Это был Тео, но она сделала так, чтобы это выглядело как я, – она скривилась, словно откусила от мыла, словно у признания был такой вкус.
Я хотела бить кулаком по стене. Я всегда знала, что это был Тео, из–за Дэлани, потом из–за увиденных таблеток, потом из–за увиденной сделки. Теперь я знала, откуда он их брал – у Маккенны, подделывающей рецепты, взятые у родителей.
– Она затеяла это с ним лето после его травмы. МакКей сказала, что даст ему все, что он хочет, пока он продает команде, – сказала Джейми я вздрогнула от прозвища ее сестры. – Пока он в команде дебатов. Он был ее основной фигурой. Так она его звала.
Еще кусочек встал на место – Дэлани видела переписку Маккенны и Тео, замышляющих план летом, решивших начать в первый же миг учебного года. По их плану Тео должен был попасть в команду дебатов, убедить остальных тоже использовать Энни. Команду даже не пришлось убеждать, когда мисс Мерритт напоминала об Элите. В Фемиде уговаривать не требовалось, все были нацелены на победу.
Маккенна могла защищать Тео. Она была его щитом, следила, чтобы его не обвинили, чтобы вовремя указали на других. Но не на него.
– А улики против тебя? Ты оставила их, чтобы Калвин нашел. Он сказал, все лежало на виду у тебя в комнате. Ты сделала это намеренно, чтобы он пришел к нам, да?
– Да, – призналась она сдавленным голосом, и я ощущала себя неудачницей. Потому что каждый мой ход был на руку Маккенне. Я нашла улики, и она это использовала. Чтобы ее сестра оказалась обвиненной. И лишь по одной причине того, кто невиновен, делали виновным с виду – чтобы ее оправдали, и она попала внутрь. Где ее сестра теперь и была.
– Она хотела, чтобы ты была ее шпионом в Пересмешниках?
– Я этого не хотела. Клянусь. Но она просила меня и умоляла, а потом сказала, что я должна была. Но потом мы с тобой пообщались, и ты была такой милой со мной, что я просто не смогла. Я не могу быть ее человеком внутри.
Но зачем ей нужен был кто–то внутри так, что она продумала все дело? Я сосредоточилась на этих словах, а потом мысль ударила меня с силой по животу. Жуткие нарисованные собаки. Соперники. Ложное дело было способом уничтожить. Оно должно было погубить нас – уловка, созданная, чтобы раздавить Пересмешников и поднять ее группу с жутким молотком и собакой.
Конечно, Маккенна любила изучать право, любила изучать, как обретали власть. Она поняла, как разбивать нашу власть, обращая все хорошее против нас. Используя все, чего мы придерживались, чтобы разгромить нас – наши принципы и правила, то, что мы давали места тем, кого напрасно обвинили. Но не только она хотела разбить нас. Бит явно играл с нами. Я помнила его идеальное выступление в прачечной и могла представить, как Маккенна приглашает его, зная о его желании отомстить нам.
– Она заодно с Битом, да? – спросила я, расставляя другие кусочки.
Голос Джейми стал натянутым, она добавила еще деталей.
– Он был в нашем доме пару раз за лето. Даже получил себе настоящий рецепт от врача у себя в городе, чтобы выглядело, будто у него синдром дефицита внимания.
– Ему точно понравился каждый миг того выступления, – сказала я. Ему точно понравилось играть в кабинете врача роль подростка, страдающего от синдрома дефицита внимания. Пальцы впились в ладони, я сдерживалась, чтобы не ударить его кулаком по носу, хоть его тут и не было.
– Натали Моретти вовлечена? – я вспомнила о столкновениях и синяках, полученных от нее.
– С ней тяжело. Маккенна зовет ее, когда нужно, чтобы люди соглашались.
– Твоя сестра строит свою мафию, – сказала я.
Маккенна была доном, главой семьи. Толстым и счастливым, курящим сигару и считающим деньги, направляющим своих подчиненных исполнять ее желания. Она никогда не пачкала руки.
– Кто еще? Кто еще работает на нее? И если ты скажешь Дэлани, мои крики будет слышно в соседней солнечной системе, – сказала я, молясь, чтобы мое решение доверять ей не было напрасным.
– Не Дэлани. МакКей ее терпеть не может из–за того, что она говорит Тео остановиться. И МакКей ненавидит волосы Дэлани.
Я с любопытством посмотрела на Джейми.
– Она ненавидит ее волосы? Ее лиловые волосы?
– Да. Считает, что они выглядят глупо. Она сказала как–то ночью, что хочет сбрить их. И ее брови.
– И ее брови?
Джейми пожала плечами.
– Расскажи, кто еще замешан, – попросила я, но она не успела ничего сказать, как я подняла руку. Я знала, кто это был. Девушка, говорившая с Тео после урока английского, сообщившая, что Джейми будет на шахматной вечеринке. Девушка, которую я хотела видеть третьей в совете. – Анжали.
Кивок.
У МакКей был лейтенант в наших рядах.
Глава тридцать первая
Плохое приземление
Инстинкты не помогли.
Я даже не спрашивала, какой была мотивация Анжали. То, что я сразу поняла ее мотивацию, не говорил ничего об Анжали, зато многое – о нас. Она хотела быть в совете, и ее не выбрали – еще один изъян нашей системы. Пересмешники начинали как гонцы, поднимались до судей, а редкие попадали в совет. Многие судьи так и не вырастали из своих ролей. Многие из судий не выбирали дела, не получали власть не расследовали. Эти занятия были крутыми, если честно. Но выполняли их только несколько избранных членов. Остальные были будто повреждены при создании на фабрике, выброшены с конвейера и сметены с пола.
Одно из наших слабых мест.
Маккенна щупала и тыкала, пока не нашла все наши слабые места. И обратила все слабости в свои преимущества. Она станет отличным стратегом однажды, чудесным советником лидера страны.