– Я проверю, – сказала я, и слова сначала ощущались странно, словно я играла роль главы полиции, лишь притворялась. Но я повторила их в голове – «Я проверю» – и они стали успокаивать, словно это подходило моей работе, и так я должна была управлять и помогать.
Бит кивнул, глубоко вдохнул, его грудь поднялась и опустилась. Он открыл рот, но покачал головой.
– Ты хочешь что–то еще мне рассказать?
Он провел рукой по волосам.
– Просто… – начал он и притих.
– Что? – спросила я.
– Просто я даже не знаю, сделаешь ли ты это, но я показал тебе свои таблетки и рассказал все, что знаю. Мне нужна твоя помощь, и я надеялся, что получу иммунитет. Когда все всплывет.
Иммунитет.
Был ли такой вариант? Мы так могли сделать? Я подумала о блокноте, записях, которые я почти выучила. Там не было ничего об иммунитете. Но никто не приходил к Пересмешникам с делом о насилии до меня. Все бывало в первый раз. Правила порой создавались на месте. И я ему верила. Я верила, что люди могли измениться. Я была живым доказательством, и я менялась каждый день, так почему не мог он? Он хотел, чтобы прошлое не мешало ему. Я знала это чувство. Хорошо знала.
И я знала, как люди вели себя, когда не хотели меняться, потому что тогда кто–то звал тебя шлюхой в коридоре. Была большая разница между Битом и Картером, и я не имела в виду их преступления, но и их действия. Один каялся, другой – нет.
– У тебя есть иммунитет. Пока что.
Глава десятая
Перемена
Это будет просто. Майя будет знать, что происходит. Она захочет помочь. Вместе мы сможем докопаться до правды и разобраться с командой дебатов. Мы будем напарницами, как в прошлом году, когда она была моим адвокатом. Это дело быстро закончится, и Майя могла привести свою команду к победе, не пострадав, и не будет скандала. И я успешно проведу нас сквозь первое дело без проблем.
Я пошла сосредоточенно в свое общежитие, спросила у Майи, знала ли она об Андерине в команде.
– Ничего не знаю. Но я бы хотела узнать, откуда такие слухи. Кто тебе это сказал?
– Люди, – сказала я, но порозовела, ощущая себя немного глупо за то, что защищала Дэлани и Бита, которых едва знала, но сомневалась в своей соседке по комнате.
Майя рассмеялась.
– Люди? Это типично, да? Безымянные источники. Просто люди должны были подойти ко мне, особенно когда оскорбляют всю команду.
– Знаю. Но это мы должны делать.
– Защищать людей, которые не могут подойти и указать пальцами? Прости, Алекс, но это подло. Ничего не имею против тебя. Но если люди обвиняют, пусть находят смелость сделать это, не прикрываясь анонимной защитой.
Или иммунитетом.
Она не сказала этого, ведь не знала, что я пообещала иммунитет, но теперь я сомневалась, приняла ли правильное решение, доверилась ли верным людям, защищала ли правильное.
– Эти безымянные источники указывали на меня? – спросила она с ноткой тревоги.
– Нет! Боже, нет. Никто не упоминал твое имя.
– Хорошо. И если я узнаю, что они пытаются выиграть нечестно, я их разобью, – сказала Майя, подмигнув, хлопнув ладонью по столу, показывая наказание. – Серьезно, Алекс. Будь внимательнее. Все это звучит подозрительно. Я не хочу, чтобы какой–то трус, боящийся открыть свое имя, сбил тебя с толку на первом деле.
Это делали со мной Бит и Дэлани? Повели по ложному пути? Сбили со следа? А я–то думала, что конец близко, что я избавилась от гнета прошлого, но я снова пыталась ухватиться хоть за что–нибудь.
Я словно смотрела в зеркало, покрытое испариной, и видела лишь части своего лица.
Мне нужно было поговорить с Эми.
– Продолжим позже, Майя.
– И я ухожу. Мне нужно встретить команду для репетиции, – сказала Майя, и мы вышли вместе. – Я попробую выяснить ситуацию для тебя.
Я попрощалась с ней на лестнице, а потом пошла на второй этаж своего общежития, где жила Эми.
Я услышала ее голос возле ее комнаты:
– О, нет! Мы учили тебя «Aerosmith»!
Ее дверь была широко открыта, но я постучала. Эми широко улыбнулась и кивнула мне. Она была с черным ремнем от гитары на плече, окруженная тремя девушками.
– Алекс, это моя подруга по «Rock Band» – Джесс. Мы тут не шутим, – она указала на Джесс, потом на двух других девушек. – Это Лена и Ваня.
– Круто, – сказала я.
– О! У меня гениальная идея! Ты должна сыграть с нами. Ты – музыкант. Ты отлично впишешься, – сказала Эми. Она повернулась к девушкам. – Алекс отлично играет на пианино. Она пойдет в Джулиард, а потом станет следующим Леонардом Бернстайном.
– Не хочу расстраивать, но Леонард Бернстайн был композитором, – сказала я.
– Ты сможешь сочинять для нас, – Джесс подмигнула мне.
Странно было видеть Эми в своей стихии, с ее подругой, может, даже с ее подругой. Я знала Эми только как лидера Пересмешников, а потом она передала мне факел, ее срок закончился в прошлом году. Я не знала о ее жизни. Но видеть ее в ее комнате с девочками было как увидеть учительницу с подушечками с какао в супермаркете. «Ого, я не знала, что вам это нравится». И да, я знала, что Эми нравились девушки. Но жизнь Эми была ее жизнью, и я не знала ее такой, какой она говорила об игре со своими друзьями.
– Хорошо, девчонки, уносите отсюда попы, – сказала Эми и помахала руками. Она сняла гитару и бросила ее на кровать. Джесс взяла сумку, повесила ее на плечо, повернулась и поцеловала Эми в губы. Я заметила, что Эми закрыла глаза на миг, а потом Джесс прошептала:
– Увидимся позже, детка.
И они ушли.
– Прости, я не хотела помешать. Я должна была позвонить, – сказала я, когда Эми закрыла дверь.
– Тебе всегда тут рады, – сказала Эми, и теперь она стала Эми, которую я знала. Она даже одевалась так же, как в прошлом году – узкие джинсы, футболка, черные высокие кеды. Она села на кровать, и я заняла стул у стола, выдвинула его к центру комнаты. На стене над ее кроватью было несколько рисунков на белой бумаге – вариации одной темы: сердца, обезображенные сердца. Одно было красно–синим, одна половинка была обмякшей, как отключившийся человек. Другое было растянутым, и по краям его держали руки.
– Какое у тебя сейчас дело? – спросила Эми.
Я описала детали. Когда я закончила, я сказала:
– Все как из кусочков… Дэлани сказала, что Тео в этом участвует, Бит говорит – что Тео в этом не участвует. Бит говорит, что половина клуба дебатов использует таблетки, Майя говорит, что никто.
– Да, я понимаю, – сказала она. – Многие мои дела были черно–белыми.
– Да! И я о том, – сказала я, и хоть она не говорила мне, что делать, она хотя бы согласилась со мной.
Я посмотрела на две ладони на сердце, показалось, что мое так растягивали. И одной рукой были друзья, а другой – те, кому я помогала.
– Я не знаю, Эми. Может, это пустяк. Но мне кажется, что роль главы Пересмешников ставит в странное положение, когда ты уже не можешь быть нормальным человеком или другом. Мы с Т.С. глупо поспорили вчера из–за записки в почтовом ящике. И я словно допрашивала Майю. И она сомневалась во мне. Она спросила пару раз, почему я защищала безымянные источники. Ты когда–нибудь ощущала такое?
– Конечно, – сказала она.
– Как именно?
– Например, с Джесс. Мы были вместе и в прошлом году, но я не говорила о тебе, пока ты не решила устроить суд. Я не могла. Но она знала, что я была занята делом – встречалась с тобой, с советом, устраивала голосование. Она спрашивала, над чем я работаю, но я не могла ей сказать. Потому что моя работа – защищать тебя, – сказала Эми.
– Ты ставила меня выше своей девушки? – спросила я. Эми словно протерла зеркало рукой, и теперь я видела то, чего не видела раньше. Как она заботилась обо мне. Как забота обо мне терзала ее. – Но люди знали, что это была я. Они знали, что обвиняла я.
– Некоторые знали. Но это не было опубликовано. Мы не вешали баннер с надписью «Алекс поговорила с нами». И я не могла ничего сказать Джесс. Тут такое же. Никто еще не стал обвинять. Никто не просил тебя устроить суд. Ты не можешь открывать имена.
– И Джесс понимала?
– Ей не нравилось, но она знала, что так должно быть.
И я выпалила:
– У Картера есть девушка.
Эми приподняла бровь.
– Правда?
– Не знаю, серьезно ли у них, но они целовались во дворе.
– Она еще не узнала правду.
– И я подумала… помогаем ли мы? Смысл в том, что можно выступить, сказать нет и «с этим не уйдешь», и вот, что случилось. Он нашел себе какую–то первокурсницу.
– В этом был смысл? – спросила она.
– О чем ты?
– Смысл твоего дела был в том, чтобы он не встречался, или в том, чтобы вернуть тебя?
Я хотела наказать его или вернуть себя? Я бы хотела думать, что верно было последнее. Я уже не боялась. Но это меня изменило.
– Но как себя вернуть? Та я пропала. Пропало то, какой я была, – сказала я, горло сдавило, и я смогла озвучить то, что не давало мне покоя. Слезы жгли глаза, и я прикрыла лицо руками. Я ненавидела плакать при ком–то. Я моргнула, пытаясь сдержать слезы. Это сработало, и я убрала руки и продолжила. – Как ты можешь быть такой спокойной и нормальной, мудро относиться ко всему? Я еще не пережила произошедшее. А ты?
– Мне не приходится видеть ту девушку каждый день, это помогает. Но ты права. Я не такая, какой была.
– Как? Как ты изменилась?
– Я стала лучше, – она улыбнулась и выпрямила спину. – Я стала сильнее. Крепче.
Как сломанная кость становилась сильнее, когда срасталась. Я могла такой быть.
– А еще, – сказала Эми, – думаю, жизнь – это как ты реагируешь на происходящие ужасы. Я была простой девушкой раньше. Я занималась своими делами, одолевала всех в роке. А потом Эллери сделала это, – сказала Эми, похлопав рукой по спине, щурясь, подавленный гнев всегда был с ней. – И я была другой. Я не могу вернуться. Возврата нет. И я узнала, кем могу быть. Я узнала, что могу быть той, кто выступит против задир. И могу быть той, кто поддержит других. Я теперь ничего не боюсь, Алекс. Что мне теперь могут сделать? Мне уже вскрыли спину ножом. Что со мной могут сделать? – сказала она, раскинув руки, словно бросая вызов. – Так и с тобой, Эми. Ты уже другая. Ты не должна быть прежней. Ты должна быть другой. Это ты никогда не забудешь. И через двадцать лет ты вспомнишь, что такое эта уязвимость. И ты будешь помнить, как решила выступить против этого. Ты будешь это помнить.
Я знала, что она права. Я знала это не только из–за слез, текущих по лицу, но и потому, что она хоть немного понимала мои чувства.
Я вытерла слезы и посмотрела на стену Эми, на рисунки сердец, и заметила тот, который не видела раньше. Набросок девушки в платье треугольной формы, ее ноги почти ломались от веса огромного сердца, которое она несла. Оно было в десять раз больше нее. Она была готова бросить сердце другой девушке, и подпись гласила: «Бери его».
Я посмотрела на Эми, которая несла бремя других, их сердца, когда им нужно было, которая несла меня в прошлом году. Тогда меня никто не знал. И я хотела, чтобы меня и дальше никто не знал.
Но возврата не было. Я была другой, не стану прежней. Я должна смириться с тем, что люди думают обо мне. Я должна перестать переживать, что они видели во мне девушку, которую изнасиловали. Я была такой девушкой.
И я могла принять прошлое и назвать его своим. Я могла сделать его своим.
Это уже не будет моим позором. Это не будет тем, что я подавляла.
Что с того, что вся школа знала мою историю? Я могла стать сильнее, лучше. Я могла быть на другой стороне, заступиться не только за себя, но и за других.
– Как и говорят, нет обратного пути.
– Точно, – Эми широко улыбалась. Теперь улыбалась и я, хоть все еще плакала, и мне не нравилось, ведь я не любила плакать. Но я плакала не из–за печали, а потому что отпускала то, какой была. Я становилась новой.
Я встала и потянулась к черной гитаре Эми.
– Одна песня. Сыграем песню о правах.
– Не честно! Ты – музыкант.
– В любви и музыки все честно, – сказала я, включила «Rock Band», где я одолела ее в «Nirvana», «Radiohead», «the Who» и прочем, потому что она все время просила еще одну песню.
Может, дело было в моих навыках игры на пианино. Может, я просто была в правильном настроении.
Глава одиннадцатая
Дикий Запад
Эми взмолилась о пощаде и сделала предложение по делу:
– Нужно, чтобы в их игру вступили гонцы. Я бы сделала так: я бы попросила пару гонцов помочь с расследованием. Вас троих из совета не хватит, – Эми подмигнула. – Я знаю, кого ты хочешь попросить.
– Анжали, – сказала я с улыбкой, потому что Анжали была одной из тринадцати гонцов этого года. Ребята из Девятки, которые не попадали в совет, могли остаться гонцами. Они повторяли задания гонцов – ошибки в сведениях о посещении – но это были необычные гонцы, у них было больше власти, они выполняли много других заданий и часто помогали совету с расследованиями.
Я остановилась у комнаты Анжали на первом этаже. Я попросила ее о помощи. Она тут же согласилась.
– Мне нравилось быть в Девятке в прошлом году, и я хотела помогать больше, – сказала она.
– Я так рада. Я хотела работать с тобой, и теперь мы можем, – сказала я.
– Проси обо всем, – сказала она, отсалютовав, а потом убрала тонкие светлые волосы за уши. Она была выше меня на пару дюймов, может, метр семьдесят пять ростом. Она стояла босиком, была в короткой лиловой юбке с красным топом и синим топом сверху. Сегодня у нее был тонкий изумрудный шарф с серебряными полосками. Мне нравилось, что она носила шарфы каждый день, хоть и было жарко. Мне нравилось, что они были разными и не сочетались с ее одеждой.
Мы обсуждали задание Пересмешников пару минут, а потом стали говорить об английском, словах мистера Бауманна и шахматах.
– Сегодня вечером у меня тусовка с шахматами. Хочешь прийти? – ее голос стал чуть выше, когда она спросила меня, коктейль нервов и надежды был как при приглашении на свидание.
Мне не хотелось расстраивать ее, но я еще не провела сегодня время со своей истинной любовью – пианино.
– Я бы хотела, серьезно. Но меня ждет встреча и свидание с кабинетом музыки.
– Будет весело, и ты смогла бы быть в моей команде, – не сдавалась она. – И у нас лучшие закуски и лавандовая содовая.
– Лавандовая содовая?
– О, это круто! Ты хоть раз пробовала? – спросила она, было забавно, что от волнения и восторга французский акцент у нее усиливался.
– Нет, – сказала я.
– И Паркер придет, – добавила она.
– Можно в другой раз? Тогда я обещаю, что приду. Но мне нужно готовиться к прослушиванию в Джулиард.
– Конечно. Тебе всегда тут рады, – она хлопнула в ладоши, склонила голову, как изящная хозяйка. – И я знаю, что Джейми хочет, чтобы ты поскорее решила. Она так рада, что ты можешь стать ее наставницей.
– Я не знала, что вы с Джейми дружите, – удивилась я. Я даже не видела никого с Анжали в прошлом году. – Она ведь новенькая.
– Маккенна постаралась представить ее мне. И всем, – Анжали закатила глаза. – Это как целая программа по приему Джейми. Но она сама по себе крутая.
– Тогда веселитесь, – сказала я, пошла в подвал на встречу с парнями. Я написала им до этого, позвала на собрание.
– Эй, ты, – Мартин взял меня за руку, когда я села рядом с ним на диване цвета горчицы. Кончики его волос были еще мокрыми после душа. Я хотела прильнуть и поцеловать его, может, забраться на него, ведь я обрела новую уверенность. Я даже представила Паркера как маленькую собачку, которая бегает за теннисным мячом весь день. Я бросила бы один, он убежал бы, пока я целовала бы Мартина.
А потом еще.
Может, потом я бросила бы мяч так далеко, что Паркера не было бы долго, и мы с Мартином останемся одни, и я забуду о том, что это последний год. Я сжала руку Мартина крепче, жар разгорался во мне. Я взглянула на него. Он слабо улыбнулся, приподнял брови, словно спрашивал «Что такое?». Я сжала его руку снова, и он обвел мою ладонь указательным пальцем, и я хотела растаять.
Я заставила себя сосредоточиться.
– Занятой день, – сказала я, вытащила блокнот и озвучила детали – записку, встречу в гримерке, Энни, Тео в команде дебатов и совет Эми попросить о помощи Анжали.
– Ого, впечатляет, – Мартин улыбнулся мне. Зеленые искры в его карих глазах горели, и я знала, что он был счастлив. Он потер ладони. – Теперь мы знаем, что все происходит в команде дебатов, и нам нужно понять, кто главарь. Или главари. Мне кажется, что тут не один преступник.
Паркер нахмурился, постучал ручкой по его вездесущему блокноту. Он кашлянул и сказал:
– Я не понимаю, почему ты пошла одна к Биту.
– О чем ты?
– Почему ты не взяла одного из нас с собой?
– В записке просили прийти одну.
– Но разве не лучше иметь поддержку. Третий человек записал бы детали рассказа Бита, – отметил он и склонил голову, что–то отметил в блокноте. Я терпеть не могла его блокнот. Почему он всегда писал в нем, когда был не согласен со мной? Я решила, что украду блокнот, когда буду в комнате Мартина. А потом отправлю его в Мадагаскар. Группа лемуров будет ждать его прибытие, порвет его на клочки, свисая с деревьев. Они выбросят обрывки на землю как конфетти.
– Говоришь, я не могу передать происходящее? Что я – не надежный свидетель? – спросила я.
– Нет, – сказал Паркер, поднимая руки, словно его поймали. – Конечно, нет. Я просто предлагал, что полезно взять с собой третьего. Кого–нибудь еще. Но ты этого не сделала. Продолжим.
– Ну уж нет, – я ударила по своему блокноту. – Мы разберемся с этим. Ты не считаешь, что я способна управлять?
Глаза Паркера тут же наполнило удивление.
– Я так не говорил. Я просто хочу, чтобы мы делали все согласно правилам.
– Чувак, нет правила, говорящего, что ей нужно брать с собой члена совета, – сказал Мартин.
Перевод: отвали.
И Паркер поступил в своем стиле. Он пожал плечами и криво улыбнулся.
– Простите, ребята, – он быстро рассмеялся. Наверное, научился этому у отца, уклоняющегося от уплаты налогов. «Эй, сын, когда тебя загоняют в угол за твое ужасное поведение, просто посмейся. И ты победишь».
Но потом я поняла. Паркер отступил, когда так сказал Мартин. Не я. И мне это не нравилось. Потому что я поняла, как делать эту работу. И я это видела. Нужно было, чтобы и Паркер увидел. Я посмотрела на него.
– Паркер, мне нужно, чтобы ты выражал уважение.
Он кашлянул, залепетал, пошевелил ногами, как ребенок, которого подняли в воздух.
– Н–н–но я тебя уважаю.
– Не похоже, – отметила я. – И я не прошу соглашаться со всеми моими словами. Я не прошу перестать озвучивать свое мнение. Но я прошу перестать вести себя так, словно ты слушаешься только Мартина, – сказала я, и эта новая я мне нравилась. Мне нравилась уверенность. Это нравилось и Мартину, потому что он сжал мою ладонь.
– Конечно, – буркнул Паркер и сказал громче. – Прости, Алекс. Я исправлюсь.
– Спасибо. Давайте выберем, на ком сосредоточиться, – я сменила тему. Я отпустила руку Мартина, взяла свой блокнот и открыла на списке подозреваемых.
– Я бы выбрал Бита, – быстро сказал Мартин.
– Что? – выпалила я. Это удивляло так, как если бы он назвал меня.
– Да, – сказал он. – Он актер. Он мог даже написать сценарий встречи с тобой.
– Ошибаешься, – сказала я, но не возмущалась, не злилась. Я говорила так, словно отвечала на уроке и была уверена в ответе. Ведь я была уверена. Бит говорил правду, я знала, что он оставил в прошлом случай с «Эвитой». – Ты его не видел. Не видел, каким он был, – сказала я, услышала, как доказывала слова Паркера, что стоило взять кого–то еще.
– Каким он был? – спросил Мартин.
Я выпрямила спину, села прямо, ощущала, словно нужно было что–то доказать, и я подробно описала встречу, боль в его глазах, то, как он просил меня помочь. Я опустил часть о том, что он показался мне очень красивым.
– Он актер, Алекс, – тихо сказал Мартин.
Я сжала губы. Предположение, что я ошиблась, вызывало желание возвести стену. Поднять щит.
– Думаешь, он все придумал?
– Такое возможно. Он смог подсыпать вещества тем старшеклассникам в прошлом году, так что он не чист.
– Мы судим его из–за того, что он уже был пойман? – спросил Паркер у Мартина, в этот раз напав на другого.
– Нет. Я говорю, что нельзя его сразу защищать, – сухо сказал Мартин. Его нельзя было легко вывести из себя, и Паркер это сделать не мог.
– Я уже его защитила. Я дала ему временный иммунитет, – сказала я, не дрогнув.
– Иммунитет? – голос Мартина впервые стал выше. – Ты не можешь никому предлагать иммунитет.
– Почему?
– Мы так не делаем.
– Где это сказано?
– Алекс, тут нет жюри, – сказал он.
– Да, но я ему поверила. У него не идеальное прошлое, но у кого оно есть? У всех есть мотив поделиться информацией. Он хочет быть подальше от проблем. Он боится оказаться связанным с этим, как Дэлани. И мы не проверяем ее. А он показал мне рецепт Энни. Все было правильно. Может, он и актер, но не поставщик лекарства.
– Может, и не поставщик, но вряд ли он просто так просил пообещать иммунитет, – сказал раздраженно Мартин.
– Это не законы Дикого Запада, Мартин. Я приняла решение, все обдумав. Учла обстоятельства и то, что он описал, я поверила, что есть повод дать ему иммунитет, – сказала я как обученный адвокат, ветеран суда. – Если окажется, что он – преступник, иммунитет будет убран. Перейдем к следующим подозреваемым.
Мартин кивнул.
– Да. Мы явно перешли раннюю стадию расследования. Тео – ключевой подозреваемый. Нам нужно усиленно проверять его. У нас есть информация, повод следить. Мы уже знаем, что он на Энни. Мы знаем, что команда дебатов может жульничать, так что пора понять, поставщик он или нет. Нам нужно поискать поддельные рецепты, дополнительные баночки таблеток, признаки, что он раздает их. И многое сходится. У него есть мотив. Он не может танцевать, но хочет состязаться. У него есть способности к дебатам. Он умный. Он может держаться своих взглядов. Дебаты – натуральный спорт для него, но не как капитан команды или их лучший участник, а как надежный член команды. Но он не мог победить в Элите сам, это должна сделать команда. И он продумал план, чтобы вся команда победила. Он начал использовать Энни. Это его игра. Он понял, что, раз это помогает ему, почему не раздать это команде? Но это только моя теория, – сказал он.
– Хорошая теория, – сказала я, собираясь хвалить, когда нужно, чтобы оставаться сильной.
Мартин добавил:
– И еще одна причина, почему это Тео. Доступ. Если у него такая плохая рана колена, что он не может танцевать, то он на какое–то время сидит на обезболивающих. Может, он начал с Викодина. Ему нравится, что так он может чувствовать. Он мог использовать все больше. Викодин был его наркотиком летом, а Энни подходит для учебы. Он пошел к врачу, пожаловался, что не может сосредоточиться на учебе. Бум. Он получил рецепт на Энни.
– Другой вариант, – Паркер посмотрел на блокнот, кашлянул и поправил очки на носу. Он молчал, словно собирался произнести что–то сложное. Он медленно выдохнул. – Мне не нравится это говорить, ведь она твоя подруга. Но нам нужно проверить Майю.
Я быстро ответила Паркеру, радуясь, что уже поговорила с соседкой.
– Она говорит, это просто слухи. И она ничего об этом не знает.
– Что еще она сказала бы? – он постучал по блокноту, словно там были доказательства, что Майя связана с жульничеством. – Успех команды для нее выгоднее всего. Все знают, что она отдала бы первого ребенка, лишь бы победить в Элите и попасть заранее в Гарвард. И она амбициозна.
– Она забрала у тебя шанс получить отличную оценку, Паркер? – спросила я.
– У меня отлично по всем предметам с тех пор, как я тут, – парировал он.
– Что ж, отличник, мы не судим людей из–за догадок. А доказательств нет. Вообще, – сказала я, теперь злясь и не скрывая этого. Я поступила правильно, задала правильные вопросы и сделала правильный выбор.
– У нас есть лишь догадки, – продолжил Паркер. – Догадки насчет Тео, и мы начнем с него. Просто нельзя никого упускать.
– Я уже с ней говорила об этом. Она говорила разумно и спокойно обо всем. Не психовала. Она не возмущалась. Тот, кто поставляет таблетки, не такой. Мы не будем ее проверять, – заявила я и посмотрела на Мартина. – Да?
Мартин удерживал мой взгляд, смотрел на меня карими глазами. Его глаза были просто карими, искры пропали.
– Вряд ли Майя вовлечена, – тяжело сказал он. – Но стоит наблюдать за ней, может, она все–таки связана.
– Как ты можешь такое предлагать? – мой голос стал невероятно высоким от шока.
– Я не думаю, что она вовлечена. Но что–то серьезное происходит в ее команде. А она капитан. Будь это другая команда, мы тоже учитывали бы капитана из–за его роли.
Тишина была такой густой, что можно было закрывать в бутылки. Паркер нарушил это:
– Нам нужно ее проверить, – сказал он. Большинство победило. Майя была под подозрением. Он кашлянул и продолжил. – Есть еще предложение. Анжали стоит назначить следить за действиями Майи. Мы втроем слишком близки к этому. И мы привлекли Анжали к расследованию.
Он не сбивался. Точно возвращал книжки в библиотеку вовремя. Может, у него была книга по шахматам, и он проверял каждый ход. Он все говорил как по книге, любил законы.
Он был прав, и мне это не нравилось. Потому что в театре с Битом я впервые ощутила себя лидером Пересмешников. Я словно оставила прошлый год позади, миновала ямы на дороге и попала на гладкий участок. Но теперь кочки трясли так, что я крепко сжимала руль, чтобы не вылететь.
Я выдохнула и отвела взгляд.
– Ладно. Я скажу Анжали. Мартин, присмотришь за Битом?
Он кивнул.
– Паркер, возьмешь Тео?
Паркер кивнул.
Я сунула блокнот в рюкзак, застегнула его.
– Я посмотрю с других сторон, – сказала я, надеясь, что шансы еще есть. Я не хотела, чтобы это была моя соседка или парень, похожий на меня. И я не хотела, чтобы это был человек, которому я дала иммунитет. Я хотела, чтобы это был кто–то другой.
Но правда была в том, что я не хотела, чтобы это был хоть кто–нибудь. Если Бит говорил правду, если Дэлани говорила правду, то Майя была связана с тем, что закончится не так, как она хотела.
Это могло закончиться только плохо.
Я знала, что боролась теперь ради своей соседки по комнате.
Глава двенадцатая
Спор и гитара
Часы спустя я кипела от слов Паркера, пока надевала футболку «Наука рулит».
Майя уже была под одеялом, спала, и она не была в этом замешана. Я говорила себе об этом, пока ложилась в кровать.
Крепкая Майя. Амбициозная, прочная, правильная Майя. У нее была мягкая сторона, которую видели редкие люди. Как любовь к шляпкам. И я не про кепку «Манчестер Юнайтеда». Я про дамские шляпы с широкими полями, которые покупали у модистки. Она не носила их тут, но она и ее мама надевали нарядные платья, туфли и шляпы каждую субботу, ходили на чаепитие. Или что дома у нее был кролик. Черно–белый, по имени Сильвио.
– Не знаю, почему мы выбрали это имя, но забавно было назвать кролика Сильвио, да? – сказала она нам одной из ночей в прошлом году.
– Ты такой ребенок, – отметила Т.С. – Только у детей кролики.
– А если есть братья, то заводят собак? – спросила Майя у Т.С., младшей из четверых, единственной девочки.
– Да, у нас собаки. Беспородные. Бегают за фрисби, ловят палки в океане. И мы дали им имена, типа Фреда и Сьюзи, – Т.С. рассмеялась.
Майя бросила в нее подушкой и тоже рассмеялась.
– Твоих собак не зовут Фред и Сьюзи.
– Ладно. Арчибальд и Фиона. Мы дали им британские имена, – пошутила Т.С.
Майя вскочила с кровати и сделала вид, что недовольно смотрит на Т.С.
– У меня появится собака, и я назову ее Т.С.
– Я была бы рада стать тезкой с твой собакой, – сказала Т.С. – Только не с кроликом!
– Могло быть хуже. У вас могли быть коты, – сказала я. – У мамы мейнкуны, и они весь день проводят на диване. Они выходят только ночью, мяукают и ходят по поверхностям кухни. Потому я и ушла сюда. Хотите знать, как их зовут? Рауль и Аурелия.
– Ты победила, – заявила Т.С.
Майя вернулась на кровать и укуталась в одеяло.
– Сильвио порой спит со мной. Я не знаю, когда он придет, но порой просыпаюсь, и он спит у меня в ногах.
Я перевернулась на другой бок, представила кролика Майи в ее ногах. И я услышала, как Майя перевернулась.
Странно.
Майя не ворочалась.
Майя умело отключалась, как только голова задевала подушку. Но сейчас она не работала в двух режимах: вся сосредоточена или мертва для мира. Она лежала и не спала, дышала, изображая, что спит.
Я уснула, проснулась позже от скрипа двери. Наверное, Т.С. ушла для ночи с Сандипом. Я открыла глаза, но Т.С., наверное, успела прийти, потому что лежала поверх одеял. Это Майя закрыла дверь шкафа, вернулась к кровати, держа что–то в руках. Я не могла понять, что это было, но увидела маленький коричневый пакетик из бумаги и белую крышку сверху.
Как от баночки с таблетками.
На миг кровь замерла во мне, воздух застыл в легких. Я увидела то, что не хотела видеть. Узнала то, что не хотела знать.
Но не о ней.