Дейзи Уитни
Серия: «Пересмешники» #2
Переводчик и оформитель: Лена Меренкова
Оформление: Наталия Павлова
Переведено специально для гр.: https://vk.com/beautiful_translation
Аннотация:
Когда в прошлом году на Алекс Патрик напал ученик, ее элитная школа ничего не сделала. В этом году Алекс – глава Пересмешников, тайного общества, которое защищает учеников. Она отчаянно хотела продолжать дело, но столкнулась со случаем, которым Пересмешники еще не занимались.
Не насилие. Не унижения. Распространение лекарств, с помощью которых ученики жульничают. Но как заниматься делом, где нет очевидной жертвы? Особенно, когда факты не сходятся, и каждая новая догадка сильнее отдаляет Алекс от дорогих ей людей: ее друзей, парня и товарищей по Пересмешникам.
Пока Алекс разбирается в слоях обмана в школе, администрации и среди учеников, которых Пересмешники защищают, ее борьба за правосудие может раскрыть о ней самой больше, чем она ожидала.
Глава первая
Положительное подкрепление
Я притворюсь, что ничего не знаю.
Когда она спросит меня про Пересмешников, я буду все отрицать.
Я не раскрою, кто мы и что делаем, хоть она и вызвала меня в свое логово «чтобы обсудить дела, касающиеся Пересмешников». Так говорилось в записке, которую ее секретарь передала мне в руки минуту назад. На белой хрустящей бумаге была печать завуча Академии Фемиды.
Мисс Айви Мерритт.
Она тут вторая по главенству, она во главе студентов, групп и кружков, вопросов дисциплины. Хотя дисциплина в этой школе была непростым словом.
– Прошу, входите, – сказала она и указала на коричневое кожаное кресло у ее стола. Я опустилась и быстро осмотрела ее кабинет. На ее столе стояли фотографии двух собак. Веймаранеры. Я видела, как она гуляла с ними по кампусу. Она спускала их с поводков, и они оставались рядом с ней все время, идеально обученные.
|
|
Она заметила, что я смотрю на фотографии.
– Фредерик и Фредерика, – гордо сказала она. – У тебя есть собаки?
– Нет, – сказала я. В школе–интернате все эти мольбы «Если купите щенка, я буду его выгуливать» не работали.
– Они близнецы, – добавила она.
«Близнецы? Это щенки из одного помета, а не люди, леди».
– Мило, – сказал я, но меня не интересовала родословная ее собак. Я просто пыталась игнорировать нервное ощущение внутри себя, ведь я не знала, чего завуч хочет. Я говорила с ней раньше, слушала ее речи, видела, как она счастливо наблюдала за выступлениями учеников в клубе занятости. Мисс Мерритт была воплощением академии – она училась тут (третье поколение в ее семье), а потом вернулась как учитель и поднялась по карьерной лестницы до управления. Она больше всех любила школу, посещала как можно больше соревнований и выступлений, и она всегда болела за ребят громче всех.
Но это не помогало понять, что она хотела от Пересмешников. Я знала, что все дела Пересмешников были тайной для учителей и администрации, как бы взрослые ни относились к школе.
Может, дело и было в том, как она относилась к академии.
Я огляделась в поисках подсказок. Полки за ее столом были заполнены книгами, грамотами, наградами, но на верхней полке было пустое место. Его явно недавно протерли от пыли.
Она хотела получить что–то в этом году. Какую–то награду.
Мисс Мерритт отошла от стола к креслу рядом со мной, придвинула его еще ближе. Я смотрела, как она придвигается еще ближе. Я заставляла себя отвлечься – на тугую косу ее волос или ее жуткие очки. Мисс Мерритт была милой, но старалась скрыть свою красоту очками и брючными костюмами, всегда собранными волосами.
|
|
– Для начала, спасибо, что ты пришла. Восхитительное время – начало выпускного года – и я подумала начать нашу встречу с обсуждения ваших планов на колледж, – сказала она. Я растерялась, потому что думала, что мы будем говорить о Пересмешниках или группе, поющей а капелла, как мы называли администрации. – Джулиард все еще на первом месте в твоем списке?
– Да, – сказала я, отвечая кратко, чтобы мы перешли к настоящей теме, а не к собакам и колледжу. К Пересмешникам, которых она хотела обсудить.
– Наши ученики не попадали в Джулиард уже четыре года, – продолжила мисс Мерритт, опустила ладонь на мою. Первым делом хотелось отдернуть руку. Мне не нравилось, когда меня трогали учителя, взрослые. – Но я верю, что ты сможешь изменить это для нас, так ведь?
– Конечно, – сказала я. Что еще я могла сказать? Конечно, я хотела попасть в Джулиард. Хотела всю жизнь.
– Школа нуждается в этом, Алекс, – сказала она, и я уловила нотку мольбы в ее голосе. Она надавила ладонью на мою руку. Я посмотрела на ее ладонь, на толстые голубые вены, а потом на нее. Я хотела знать, зачем я была тут, потому что дело было явно не только в моих планах на колледж. Но она не рассказывала ничего, только сжимала крепче мою руку, и мне это не нравилось. Я стала тянуть свою руку к себе.
Она опустила взгляд, заметила мой дискомфорт и отпустила меня.
|
|
– Прости, мне стоило подумать о твоем... – она замолчала и добавила мягче, – личном пространстве.
Она словно уронила поднос в столовой, и стало тихо, смертельно тихо, и мы ждали, когда хоть кто–нибудь издаст звук.
Я сделала ход первой.
– Что вы имеете в виду? – спросила я, потому что она что–то знала. Я хотела знать, как много она знала.
– То, что случилось с тобой в прошлом году, – сказала она, понизив голос снова, словно это был наш с ней секрет. – Словно того, что ты пережила, мало. Но ученики, которые не знают, что думать об этом, ведь проблема не была озвучена. И теперь тебе приходится жить с людьми, у которых остались вопросы… и общая вина, – она покачала головой, словно мысль ее беспокоила. – Но я надеюсь, что ты знаешь, что если бы ты решила прийти ко мне из–за той ситуации с парнем, не было бы вопросов, что произошло. И, конечно, ты можешь приходить ко мне всегда, – добавила она. – Это моя работа. Потому я здесь.
Я была раздавлена. Я не знала, с чего начать, потому что думала о десяти вещах одновременно, но первым было: «Мисс Мерритт знает, что меня изнасиловали в прошлом году, хотя я никогда не говорила об этом никому в администрации». Я пыталась открыть рот, но слов не было, и я смогла выдавить лишь:
– Как?
– Многие ученики говорят со мной, – она склонилась ближе, похлопывая меня по руке, словно успокаивая. Но я не успокаивалась. Мне не нравилось, что ученики говорили обо мне, еще и с ней – особенно, когда она не очень–то переживала из–за моего личного пространства. – И ты должна знать, что тоже можешь мне доверять.
На миг я ощутила, как сдвигаются стены ее кабинета, падают на меня, желают раздавить. Но от одной мысли, что кто–то мог решить, что я была виновата в произошедшем, я нашла в себе силы и заявила:
– Как можно говорить об общей вине?
– Алекс, ты должна понять, что я не говорю, было это или нет. Но вы с ним не пришли ко мне, и я не знаю деталей. Откуда мне знать, кто был виноват?
– Виноват? Он виноват.
Она отмахнулась и кивнула на фотографии собак на столе.
– Положительное подкрепление обычно помогает лучше всего, – сказала она, и я ожидала, что она помашет пачкой собачьего печенья или угостит меня. – И потому я говорю, что пора просто жить дальше и думать о хорошем. Как Джулиард, – она сияла улыбкой. – Важно, что ты очень талантлива. У тебя есть шансы в Джулиарде, и этого мы обе хотим. Твое поступление туда будет много значить для меня. И, конечно, для тебя. Так что не будем думать о прошлом или проблемах прошлого. Будем развивать твой талант, ведь ты не только звезда за пианино, но и во главе группы певцов Пересмешников, – сказала она, постучав листком по столу. Список учеников, возглавляющих группы и клубы в Фемиде. Мне пришлось сообщить о себе на прошлой неделе, чтобы получить доступ к почтовому ящику в кабинете студсовета и право вешать объявления в кампусе. Но разве она не знала, что пение было прикрытием Пересмешников? – И потому я решила, что хочу, чтобы Пересмешники выступили через две недели на нашем первом собрании клубов в этом году, – добавила она. – Часть моих обязанностей – выбрать учеников, которые будут выступать, и нам нужно задать тон года. Я хочу, чтобы директриса была счастлива, чтобы все учителя были счастливы. Мы хотим, чтобы они любили преподавать тут, и часть этого связана с выступлениями на собраниях. Надеюсь, ты скажешь да, – в ее голосе снова появилась нотка мольбы.
Поэтому она меня вызвала? Это было дело, касающееся Пересмешников? Не из–за того, что меня изнасиловали, хоть она знала об этом. Не приказ убрать Пересмешников, как я думала. Она просто приглашала нас – группу а капелла, какой мы не являлись – спеть на грядущем собрании учителей, пока они будут есть печенье с шоколадной крошкой и пить какао, обсуждая, как хорошо работать в академии?
Назовите это положительным подкреплением. Или подставленной другой щекой. Все сводилось к одному: она знала, что случилось со мной, но не собиралась пачкать об это руки. А я и не удивлялась, в академии репутация была важнее реальности, где были нужны Пересмешники.
И если она хотела видеть только одну сторону истории, хотела радостный облик старшей школы, мы ей это предоставим.
– Мисс Мерритт, я буду рада выступить со своей группой Пересмешников на вашем собрании, – сказала я с широкой улыбкой.
Она поблагодарила меня и попрощалась, а я все не могла понять, знала ли она, что мы – совсем не певцы, а полиция, защищающая учеников. Мы были подпольной судебной системой школы.
Я не знаю, что беспокоило больше: то, что Пересмешникам нужно было поддерживать скрытность из–за поведения школы, или что она позволяла нам существовать.
Глава вторая
Картинки фильма
– Ты умеешь петь?
– Платить за это не станут, – сказал Мартин, открывая дверь своей комнаты и впуская меня. – А ты?
– Нет, – сказала я.
Он рассмеялся.
– Что смешного?
– У меня есть оправдание – я повернут на науке, – сказал он и не шутил. Я даже забрала у него его любимую серую футболку с красной надписью «Наука рулит», чтобы спать в ней летом. Она была поношенной и напоминала о нем. Я носила ее почти каждую ночь, делала это до сих пор. – Но разве у тебя не должны быть все музыкальные таланты?
Я покачала головой, потому что вне скамейки пианино мои таланты заканчивались. Я могла уловить любую ноту, но мой голос не был настроенным инструментом.
– Боюсь, у меня узкие музыкальные способности, – сказала я, ощущая на миг облегчение, отвлекшись от мисс Мерритт.
– Узкие. Неплохо выразилась, – он запер дверь, замок щелкнул. Он потянулся ко мне, обвил руками мою талию.
– Обеззаразь меня, прошу. Я была в кабинете мисс Мерритт, – сказала я, и Мартин послушался, нежно прижался губами к моей шее, сжимая ладонями мои бедра.
Я расслабилась, ощущая его, чего мне было мало летом. Я увидела его вчера, вернувшись в школу, и утром, и мы старались наверстать упущенное.
Его губы поднимались по моей шее. Я перебирала его волосы, вспоминала наш первый поцелуй, первый раз, когда я захотела коснуться его мягких каштановых волос, и как я все еще любила ощущение его волос на моих ладонях. Я смотрела, как пряди падают с моих пальцев, а он притянул меня к себе, моя грудь прижалась к его, его рот приблизился к моему. И его губы оказались на моих, и я могла думать лишь о том, как провела все лето без этого? Без поцелуев, этой близости и этого парня.
Следующий час, казалось, пролетел за десять секунд. Когда мы решили отдышаться, поправляя одежду, потому что еще не зашли слишком далеко, я рассказала ему о встрече с завучем, ничего не упуская. Мартин скривился, проклиная ее, когда я сказала об «общей вине».
– Но порой мне кажется, что я могла поступить иначе. Закричать громче или столкнуть его с себя, – сказала я, прижавшись лицом к его плечу.
Я ощутила ладонь Мартина на своих волосах, он прошептал на ухо:
– Это не твоя вина. И никогда ею не будет. Это на сто процентов его вина, и мне плевать, если мисс Мерритт или кто–то еще говорят иначе.
Я вдыхала его, этого парня, утешающего меня.
– Теперь люди видят меня такой. Девушкой, которую… – я замолчала, потому что, сколько бы месяцев ни прошло, я ощущала, что отмечена. – Какой ты меня видишь? Ты видишь во мне только это?
Он рассмеялся, но приятно, а не издеваясь.
– Этого я не вижу. Потому что я вижу только тебя.
Я невольно улыбнулась, но внутри я хотела быть как он. Видеть себя так, как видел меня он, а не видя, что произошло. Я могла держаться, возмущаться, но мисс Мерритт задела больное место. Потому что, хоть у меня вопросов не осталось, у учеников они могли быть, и от этой мысли мне было плохо.
– И я вижу сексуального музыканта, ведь я не могу просто назвать тебя пианисткой. Это странное слово для парня. И я вижу девушку, которой нравлюсь, которая слушает мои научные истории уже больше полугода. Это круто. И потом я вижу главу Пересмешников и вспоминаю: «Ох, Алекс управляет мной. Я постараюсь помочь Пересмешникам».
Теперь смеялась я, но над ним, над тем, как он шутил над собой, ведь он тоже был во главе Пересмешников, помогал решать, какие дела нам выбрать. Он был Пересмешником со второго года, добрался до вершины. Он был в Пересмешниках, потому что верил в них и хотел помогать другим.
Но я была новой в группе. И я возглавляла ее по одной причине – потому что меня изнасиловали. Я не заслужила пост вложенным временем. Я не поднялась в должности своей работой. Мне вручили это место, потому что лидером был тот, кто побеждал в деле. И хотя ночь, когда Картер Хатчинсон забрал мою девственность, пока я была без сознания, прошла много месяцев назад, воспоминание все еще было легко вернуть.
Когда Пересмешники признали Картера виновным, я думала, что пережила самое сложное. Но летом дома, вдали от школы, я только больше думала о той ночи. Я уже не могла отвлечься на учебу. Лето было ленивым, только пианино и я, и в этой пустоте стали просыпаться воспоминания, как звук пожарной машины, которая ехала из другого конца города, становясь все громче, пока не оглушала.
Я думала, что из жертвы стала выжившей, но я все еще ощущала себя жертвой, хотя в этот раз из–за разума, предавшего меня, повторяя ту ночь, когда ему хотелось, бросая в меня воспоминания с силой, как вспыхивающие неоновые огни. Моя сестра Кейси, которая была на четыре года старше, водила меня к психологу дома, в Нью–Хейвене. Психолог помогла, сказала, что так бывало у выживших – она всегда звала меня выжившей – в то время, когда насилие ощущалось близким, свежим. И это было правильно, ведь, чтобы рана закрылась, ее нужно было открыть еще раз и промыть.
Видимо, соленой водой.
Так ощущалось порой, потому что я вдруг видела вспышки почти белых волос Картера, его губы, которые я не хотела на себе, его обнаженную грудь, к которой не хотела быть близко. Хуже было, когда те ужасные воспоминания сталкивались с Мартином. Потому что в комнате Мартина, когда мы стали целоваться, я вздрогнула, когда передо мной мелькнули руки Картера, и я вспомнила, как они прижимались к матрасу по сторонам от моего обнаженного тела.
Я зажмурилась и пыталась прогнать незваного гостя Мартином, словно могла стереть воспоминания контактом с парнем, с которым я хотела быть. Но, хоть мои губы сильнее двигались на его, он видел меня насквозь. Он знал, что я делала, так что отодвинулся и спросил:
– Ты в порядке?
– Конечно, – быстро сказала я. Слишком быстро.
– Эй, – тихо сказал он. – Мы можем не спешить.
Я покачала головой, прижалась к его губам. Он ответил, но снова отодвинулся.
– Алекс, – прошептал он, – ты думаешь о той ночи?
– Нет, – я закрыла глаза и замотала головой, но вскоре кивнула, выдавила «да», а потом еще слова. – Я не хочу представлять его, когда я с тобой. Я ненавижу это.
Мартин приподнялся на локте.
– Я тоже этого не хочу, но нужно время, да? – сказал он, напоминая мне слова психолога летом. Время, время, время. Будь терпеливой с собой. Мягкой с собой.
Хватит терпения.
Я хотела уже исцелиться, а не только исцеляться. Особенно с Мартином. Мне не нравилось, что я не могла стереть Картера из своей головы. Я хотела, чтобы все место там занял Мартин. Я хотела, чтобы то место было моим, чистым.
Но я не всегда могла управлять этим.
– Но я хочу… – начала я и затихла. Я попыталась снова, в этот раз говоря громче. – Я хочу быть с тобой. Во всем.
Его глаза сияли. Я смотрела в них, темно–карие с безумными зелеными искрами. Он притянул меня ближе, прижался ко мне телом, показывая, что хотел того же, что и я. Но он не просто парнем. Он был хорошим парнем.
– Я буду тебя ждать. Сколько бы ни пришлось. Ты достойна этого, – сказал он, накручивая прядь моих каштановых волос на палец.
И с этими словами одна из теней отделилась от стены и покинула комнату.
Еще один поцелуй, и в нем были только я и Мартин. И я прошептала:
– Нам лучше уйти.
Глава третья
Связь с прошлым
Мы ушли вместе на Р–день, и во дворе было людно. Мы миновали доску объявлений перед Макгрегор–холлом. Она была полна листовок групп, кружков и команд, включая те, что я повесила утром до восхода солнца. Я сделала это рано, потому что мы должны были оставаться незаметными. Пересмешники помогали, но, чем меньше нас видели за работой, тем лучше.
Ясное дело.
Бегите скорее, и вы попадете в Новую девятку. Сможете попасть по верным нотам для Пересмешников? Мы хотим услышать вашу лучшую песню…
Объявление о поиске, мы искали новых гонцов Пересмешникам. Они были самыми заметными из нас, и только они могли потом стать нашим советом, Новой девяткой. Мы выбирали судей для решения дел из совета, так что напоминали гонцам о возможном развитии в Пересмешниках.
Конечно, вопросом было, можем ли мы попасть по нотам для мисс Мерритт и ее собрания? Если нет, поймет ли она это? И если поймет, что тогда? Похлопает, радуясь, стараясь не замечать нас и дальше?
– Иронично, да? – сказала я Мартину.
– Мы сами это на себя навлекли, – отметил он.
И я услышала кого–то за собой:
– Да это же Александра Николь Патрик. Девушка, которая не могла сказать «нет».
Я скрипнула зубами, глубоко вдохнула и обернулась. Натали Моретти. Она была против меня в прошлом году на суде, описала меня как животное с течкой. Она сказала совету, что я терлась об него. Ее глаза были холодными, как в тот день. Ее каштановые волосы были собраны у ее шеи, она носила безрукавку, чтобы было видно гладкие мышцы ее рук. Натали была суперспортсменкой. Звезда лакросса осенью и богиня бега весной. Вряд ли с ее мышцами в ее теле была хоть унция жира. Они напали бы на любую молекулу жира, посмевшую появиться там, съели бы ее и выплюнули, как каннибалы.
– Здравствуй, Натали, – холодно сказала я, решив сдержаться, хоть изнутри все пылало из–за того, что ее имя, лицо и голос вызывали худшие воспоминания о суде. Она была лицом суда и осуждения. Она была живым доказательством, чтобы были люди, считавшие, что я просила этого. Она была напоминанием, что меня не изнасиловали в переулке под дулом пистолета, а я флиртовала с Картером и целовала его.
А потом сказала нет. Но он зашел слишком далеко.
Она была воплощением моего стыда.
Наверное, она и рассказала мисс Мерритт.
– Как прошло лето? Обдумала все, что наговорила? Или развлекала других юношей?
– Закрой рот, Натали, – сказал Мартин, сверля ее взглядом, сжимая кулаки.
– О, как мило. Тебя защищает твой парень, – сказала она мне приторным голосом. И повернулась к Мартину. – На твоем месте я была бы осторожной. Она может потом обвинить и тебя.
Теперь уже была моя очередь говорить:
– Ты ничего не знаешь о нас и обо всем остальном, Натали. И не узнаешь.
– Разве тебе можно так со мной говорить, Алекс? Это не угрозы? Может, мне подать обвинение Пересмешникам?
Я хотела ударить ее. Я представила красное пятно на ее щеке от моего кулака. Я еще никого не била, не знала, как вообще ударять, но картинка была приятной. Я как–то взяла себя в руки, чтобы не попробовать на ней удар.
– Так вперед, – буркнула я.
– Может, я так и сделаю, – сказала Натали, склонилась ко мне, и ее дыхание было в дюймах от моего лица. – Может, я буду твоим делом в этом году, и я обвиню тебя. Как это будет, Александра Николь Патрик? Стать обвиняемой? – она понизила голос, ее рот стал еще ближе, и слова зазвучали низким шипением. – Ты возглавляешь группу только из–за того, что не смогла сомкнуть ноги.
Мое тело сжалось, все мышцы и нервные окончания напряглись и распрямились, я была готова ударить ее по лицу, в этот раз все–таки сделать это.
Но я не успела поднять руку, раздался другой голос:
– Кто рад Р–дню?
Я обернулась и увидела Маккенну Фостер. Я сунула руку в карман, другой рукой поправила юбку, словно избавлялась от грязи, которую оставила на мне Натали. Хоть ни Мартин, ни Маккенна не слышали слов Натали, я не могла не задаваться вопросом, винили ли другие ученики меня в том, что произошло в прошлом году. Думали ли они, что я просила этого, что не была достойна возглавлять Пересмешников.
Верили ли они в общую вину?
Я не знала, понимала ли Маккенна, почему я была Пересмешником, было ли у нее свое мнение об этом. Но сейчас я была рада, что она была тут, перечила Натали. Мы с Маккенной ходили на некоторые занятия вместе, включая право на втором курсе, где она была лучше всех. Она была в студсовете, может, казначеем. У нее были черные кудрявые волосы, и она всегда убирала их назад, носила солнцезащитные очки на голове, чтобы волосы не падали на лицо. Сегодня она закрутила буйные пряди карандашом, хоть несколько выбилось. Она стояла возле младшей версии себя.
– Ладно вам, ваши родители не будут смущать вас глупыми речами, – сказала она и закатила глаза, рассеивая напряжение. Ее родители были известными докторами – поведенческими психологами, вроде бы – которые зарабатывали, катаясь по миру и читая лекции. Мама Маккенны – выпускница Фемиды, нас ждала их лекция сегодня, хоть я была уверена, что для них это была просто очередная остановка.
Девушка рядом с ней кашлянула.
– Простите, – добавила Маккенна и кивнула на спутницу. – Алекс, это моя сестра, Джейми, но ты скоро ее узнаешь, потому что она в оркестре. Она играет на флейте, – сказала Маккенна с гордостью в голосе.
– Я только поступила сюда, – сказала Джейми, и у нее была зловещая уверенность четырнадцатилетней. Она напоминала Маккенну, но с прямыми волосами.
– И Алекс – лидер Пересмешников, – добавила Маккенна, и я успела сказать «спасибо» и «привет», а Маккенна продолжила. – Ладно, хватит болтать. Мы увидим маму с папой. О, и не забудьте посмотреть мои плакаты студсовета, – она добавила это для меня и показала большим пальцем на плакат рядом с моим – там был рисунок молотка с улыбающимся лицом, как из мультика.
Она пошла с сестрой в актовый зал. Я заметила, что Натали шагала за ними. Маккенна представила свою сестру мне, а не Натали. Я не хотела, чтобы Маккенна дружила с этой злой ведьмой. Ее вкус должен быть лучше этого.
Мартин повернулся ко мне, увидел, что мои челюсти сжаты, а губы побелели.
– Что прошептала тебе Натали?
– Я не хочу это повторять, – быстро сказала я.
– Но я уже слышал то, что она сказала до этого.
– И потом слова были еще хуже. Потому я не хочу повторять, – сказала я, но снова задумалась, видели ли меня люди как ту, что защитила себя, или они представляли меня на кровати Картера, раздвинувшую ноги?
Я была связана с этим преступлением. Так бывало, когда решал бороться, потому что все знали, из–за чего ты это делаешь.
Мы с Мартином прошли в зал вместе, Маккенна сидела среди первых рядом, что–то говорила Джейми. Джейми быстро взглянула на меня. Я посмотрела на пол и ощутила боль, желая, чтобы жизнь стала такой, как раньше.
Глава четвертая
Стиль Фемиды
Час спустя Р–день был в разгаре. Технически школа звала его Днем Разнообразия, но мы сократили его. Это напоминало ралли, только энергичными были лишь учителя, администрация, директриса и завуч. Все взрослые вопили, шумели на своих местах на сцене. Мисс Мерритт вела шоу, и она подходила к каждому учителю и хвалила их предметы, описывала, как история, философия, французский, алгебра и прочее могли не только улучшить наши пытливые умы, но и помочь всему обществу!
Моя соседка по комнате Майя сидела с одной стороны от меня, использовала время, чтобы прочесть новые записи в любимых блогах на телефоне – она следила за политикой, правительством и клубом дебатов. У нее был невероятный уровень сосредоточенности. Она никогда не отрывалась от историй, которые читала, не вздыхала, не шептала нам комментарии. Она была как машина, поглощала информацию, чтобы потом ее использовать.
Мартин и Сандип были с другой стороны от Майи, судя по всему, они играли в футбол на телефоне Сандипа. Если Мартин мог после оскорблений Натали делать вид, что управляет командой по футболу, я тоже могла отвлечься. И, если я не хотела, чтобы другие думали о моем прошлом, не стоило и самой зацикливаться на нем. Я должна была выглядеть лучшим образом. И я постучала по плечу Т.С., другую соседку по комнате, и закатила глаза, когда она посмотрела на меня. Она закатила свои зеленые глаза в ответ, и мы стали обмениваться этим и гримасами еще несколько минут, пока мисс Бандоро, учитель испанского, обещала, что все ученики смогут легко говорить на этом языке, если посветят себя учебе. Она говорила, что знания языков сделают нас лучше как граждан.
Я показала Т.С. четыре пальца.
– Я слушаю это в четвертый раз, – прошептала я. – И я все еще не стала лучше как гражданка.
– Как так? Я приговариваю тебя к четырехкратному прочтению правил школы и цитированием их во дворе при всех учениках этим вечером. Задом наперед. Надев солнцезащитные очки.
– А у нас есть записанные правила? – спросила я.
– Собирают где–нибудь пыль, – прошептала Т.С., ее светлое каре задело ее щеку, когда она склонилась.
– Или проданы на ярмарке в гараже, – сказала я.
– Или стали подставкой на собрании учителей, – сказала она.
– Или считаются артефактом на выставке школ–интернатов в каком–то музее.
– Ты победила, – сказала она и дала мне пять.
Голос директрисы, мисс Вартан, заполнил актовый зал. Она сообщила, что проведет почти весь семестр, посещая школы по всему миру, собирая в них лучшие идеи для Фемиды.
– Но, пока я не уехала, нам нужно произнести клятву, как мы делаем в начале каждого года. Клятва чести – основа нашей отличной репутации. Мы должны сохранять честь всегда, и вы клянетесь, что на всех тестах, контрольных, домашних работах и занятиях в клубах интересов вы не будете помогать или получать помощь в завершении дела. И теперь… – она подняла правую руку, как на суде.
Мы повторяли клятву за ней.
– Я не буду врать. Я не буду обманывать. Я не потерплю бесчестного поведения со своей стороны и у других.
Мисс Вартан кивнула и махнула мисс Мерритт.
– Наш любимый завуч будет заменять меня. И у нее отличные новости, так что я передам слово мисс Мерритт.
Мисс Мерритт поблагодарила директрису и сказала:
– Некоторые из вас могут знать, что этот год для Фемиды может стать особенным, и я в восторге от того, что команда дебатов в очереди на состязание в престижной Элите, – Майя тут же подняла голову, оторвав взгляд от телефона, и постучала меня по плечу.
– Элита, – прошептала она и улыбнулась. Элита была особым турниром по дебатам, который проходил в последнюю неделю октября, как раз вовремя, чтобы потом отразиться на шансах поступить заранее, что происходило в начале ноября. Но в этом была уловка – приглашение получить было очень сложно. Нужно было понравиться тайному комитету из бывших победителей Элиты, национальных турниров и других звезд дебатов. Майя молилась, чтобы получить приглашение, с первого года здесь. Она, наконец, попала на один из турниров этого года, проведя команду Фемиды на национальный уровень, где они заняли третье место в прошлом году. Это пропустило их к Элите.
– Тебе нужно пережить стыд за то третье место на национальных, – пошутила я.
– Знаю, – прошептала она. – Я сделаю все, чтобы победить в Элите.
– Ты точно победишь, – сказала я.
Я стала слушать мисс Мерритт, которая озвучивала остальные надежды и мечты на этот год.
– И я верю, что мы – одни из вариантов на получение награды Школа–интернат года от Дж. Салливана–Джеймса.
В зале стало тихо, словно это было прописано в сценарии. Я смотрела на лица учителей, не зная, хотели ли они тоже эту награду, и многие из них пылали желанием. Но один учитель выделялся, не верил этому, хоть было сложно заметить. Я видела, что мисс Дамата, мой учитель музыки, не хранила фотографию Дж. Салливана–Джеймса в шкафу. Она сидела изящно, опустив ладони на колени, но смотрела на учеников, а не на мисс Мерритт у трибуны.
Мисс Мерритт продолжала:
– Знаю, это чудесно! Фемида уже десять лет не получала такую награду, и вряд ли нужно напоминать вам, что эта награда – высшая честь для школы–интерната, потому что там голосуют только равные нам в мире образования, – сказала она, и я быстро подсчитала. Мисс Мерритт стала завучем девять лет назад, так что при ней впервые школа была связана с состязанием за глупую награду. Может, победа сделает ее директрисой, и она хотела повышения. Может, она планировала занять это место основательно, пока мисс Вартан будет путешествовать по школам. – И я не сомневаюсь, что ваши поразительные достижения в учебе, кружках и отношении к обществу помогут нам получить приз.