О себе.
Меня обманули, снова обыграли.
Я не двигалась, не показывала, что слышала ее, что теперь я притворялась, что сплю, смотрела на нее, прищурившись. Она расстегнула молнию на боку черной сумки, сунула туда осторожно то, что не хотела мне показывать, но это было как попытка открыть пачку чипсов без звука. Что–то шуршало миг, этот звук разбил тишину, и я зажмурилась, а Майя затаила дыхание. Я посмотрела снова, она завершила миссию, застегнула карман и опустила сумку со стороны ног, где спал бы Сильвио в Англии.
Ее поведение было подозрительным, как по мне.
* * *
Холод заполнил меня за ночь, словно я спала в иглу, среди блоков льда. Я не дрожала. Лед был во мне, потому что теперь я хотела узнать правду, особенно, когда та сумка стала частью нее. Она была как ребенок с потрепанной куклой. Она была с сумкой на занятиях, в кафетерии, в кровати.
Мистер Бауманн начал обсуждение «Джейн Эйр» на уроках английского, а я смотрела на черную сумку Майи, ремешок обвивал ее лодыжку. Я смотрела на сумку, на тот карман сбоку, глаза были как лазеры, и все в комнате стало размытым. Казалось, я была одна в классе. Другие ученики пропали, голос мистера Бауманна почти утих. Остались сумка и я, и я должна была отделить сумку от нее.
Я должна была знать, что она защищала. И обманула ли меня соседка по комнате.
В конце урока Майя убежала, сказав, что потом со мной пересечется. Я вышла из кабинета, склонилась над фонтаном из белого мрамора, чтобы попить. Когда я выпрямилась, меня ждала Анжали, ее голубые глаза восторженно сияли.
– У меня есть кое–какие новости, – сказала она.
Я оглядела длинный коридор с коврами. Нас окружали другие ученики. Я покачала головой и показала взглядом на других. Мы вышли наружу, чтобы поговорить там, потому что я попросила ее расследовать. Я решила не назначать ее к Майе, потому что я сама должна была понять, что Майя прятала. Я не собиралась мешкать, что бы ни думал Паркер. Если Майя играла мной, я сама узнаю правду. Если нет, я защищу ее перед советом.
– Вовлечены первогодки, – сообщила Анжали шепотом.
– Первогодки? – повторила я.
Анжали решительно кивнула.
– Это я слышала. Я поищу еще. Может, они назовут имена.
– Кто они?
– Другие первогодки, которые это видели.
– Они в клубе дебатов? – спросила я, может, те первогодки поставляли таблетки Тео.
Анжали покачала головой.
– Думаю, они просто воспользовались шансом. И они слышали слова мисс Мерритт об Элите на Р–день, так что решили помочь команде.
– Это ее погубит, – я покачала головой.
Мы заметили, как Паркер идет к нам. Анжали помахала ему, улыбнулась шире. Он еще не дошел до нас, а я шепнула:
– Давай пока не будем рассказывать, что узнали больше, ладно?
Она кивнула и подмигнула.
– Конечно.
– Привет, Анжали, – сказал Паркер с придыханием, и я слышала по тому, как он произнес ее имя, что она ему нравилась.
– Привет, Паркер, – она склонилась, словно целовала его в щеки в воздухе.
Глаза Паркера стали как луны, он просиял. Он мог вот–вот прижать ладонь к ее щеке и поймать ее губы.
А потом, наверное, понял, что его хвост виляет, а язык свисает, он был как пес, встречающий хозяина после недельного отсутствия. Он поспешил стереть счастье с лица.
– Как дела? – спросил он у нее, вернув деловитый тон. – Узнала что–то о Майе?
Отлично. Теперь Анжали знала, что Майя под подозрением. Я не хотела, чтобы это знали. Я хотела пнуть Паркера под столом и мрачно посмотреть на него. Но не могла, потому что тогда он поймет, что я врала ему о том, кто за кем следит.
– Еще нет, но я дам Алекс знать, если что–то найду, – сказала Анжали, не сбившись. Она отлично скрывала эмоции.
Прозвенел звонок следующего урока. Французский.
– Поговорим plus tard, d’accord? – сказала я Анжали.
– Bien sûr, – сказала она и отсалютовала. – Ты знаешь, где меня найти, – сказала она мне, послала поцелуй Паркеру и поспешила на свое занятие, ее цветочный шарф ниспадал на спину.
Я повернулась к сияющему Паркеру.
– Вряд ли нужно говорить о деле на публике, да?
– Разве ты не говорила об этом?
– Нет, – соврала я. – Мы говорили о, – я сделала паузу на миг, перебирая невинные темы, – туфлях.
Паркер взглянул на мои кеды.
– Не знал, что ты носишь туфли.
– Да, я не ношу их каждый день. Ладно. Что–нибудь узнал? – спросила я с нажимом.
– Еще нет, – сказал он.
– Тогда сосредоточимся на этом, – сказала я, не произнесла имя Тео, стараясь показать, как управлять. Но я не знала, могла ли подавать пример.
* * *
Я рано пришла в кабинет музыки. Мисс Дамата встретила меня улыбкой.
– Рада встрече, Алекс.
Ее светлые волосы были собраны в пучок. Несколько прядей обрамляли лицо. Как мисс Мерритт, она была милой, но не пыталась это скрыть. Мисс Дамата была единственным человеком среди учителей. Насколько я знала. Она помогла мне найти силы выступить против Картера в прошлом году на суде. Она не знала о суде. Но она знала, что произошло со мной. И знала, что я не была преступницей. Она мне нравилась.
– Мисс Дамата, я хотела узнать, не выбирали ли вы уже наставников для первогодок, потому что я бы хотела попросить себе Джейми Фостер, – сказала я, чтобы выполнить обещание, данное Маккенне в кабинете студсовета.
– Есть причины, по которым ты хочешь работать с ней? – спросила мисс Дамата.
Вряд ли подошло бы «потому что ее сестра попросила».
– Потому что она хорошо играет Вивальди, – я вспомнила концерт, который она играла на репетиции оркестра на прошлой неделе. – И ей будет лучше учиться с другими музыкантами. Я могла бы ей помочь.
Мисс Дамата одобрительно кивнула. Этот ответ был лучше, чем про ее сестру, и он тоже был правдой. Когда Джейми вошла в кабинет, мисс Дамата сообщила новость. Глаза Джейми загорелись, она захлопала в ладоши. Она схватила меня за руку, сказала, что рада быть моей протеже. Я рассмеялась, ведь слово звучало глупо, но я сказала, что рада быть ей наставницей.
– Может, мы сможем порепетировать чуть позже сегодня, – предложила она с надеждой. Я вспомнила, как встретила ее перед Р–днем, какой уверенной она казалась. Теперь она была как обычная четырнадцатилетняя девушка, неловкая и юная. Может, она вела себя иначе при Маккенне, пытаясь ее впечатлить.
– Конечно, – сказала я. – Будет весело. Хочешь, чтобы мы как–нибудь поужинали вместе?
– Да!
После урока музыки мисс Дамата отозвала меня и Джонса в сторону.
– Как вы знаете, у меня еще есть друзья в Джулиарде, – начала мисс Дамата, и от одного упоминания Джулиарда я выпрямилась. Она была там, учила там. Я побываю там на выходных через пару недель. – И наша группа по традиции каждый октябрь устраивает выступление в местной кофейне, – продолжила она. Я не знала, имела она в виду местную кофейню или в Нью–Йорке. – Это в Виллидже. Мы часто приглашаем лучших учеников к нам. Вот только это в Нью–Йорке.
– Это не звучит как помеха. Звучит круто! – я остановила себя, ведь она не приглашала нас.
– Мы соберемся как раз в выходные, когда ты поедешь в Джулиард, Алекс, и я подумала, что ты захочешь поиграть с нами, – сказала она, и я могла думать только «да–да–да», как и говорить.
Она повернулась к Джонсу.
– Наша лучшая гитаристка на восьмом месяце беременности. Так что ее не будет. Хочешь занять ее место? Знаю, гитара тебе нравится больше скрипки.
– Так это как концерт в Нью–Йорке? – спросил Джонс.
– Думаю, можно и так это назвать, – сказала мисс Дамата.
Он одобрительно кивнул.
– Я получил первый концерт в Нью–Йорке, – сказал он мне, поднял руку в воздух. Я дала ему пять.
– Твои родители в городе, да? Ты останешься у них, или попросить выделить тебе комнату в общежитии Джулиарда на ночь, как для Алекс? – спросила она у Джонса. Я заметила, что он напрягся на миг, когда она спросила о родителях. Джон не ладил с папой. Скорее, даже воевал с ним.
– Мой брат в Бруклине. Я там переночую. Мисс Дамата?
– Да?
– Вы крутая, – сказал он.
Она улыбнулась и сказала:
– На твоем месте я бы вспомнила Генделя, Гайдна и Хендрикса.
Мы поблагодарили ее и пошли в кафетерий.
– Ты будешь говорить родителям, что приедешь?
– Нет, – сказал Джонс. – Мой отец знает, что я не останусь с ними, пока он не перестанет врать прессе. Он снова был в газете вчера.
– Все о том же?
Джонс кивнул.
– Ага. Его обычное отрицание. «Мы не знали заранее о сложностях, которые причинит этот продукт, и мы стараемся наладить ситуацию». Это стандартная фраза.
Папа Джонса был стратегом в Нью–Йорке, разбирался с проблемами, и таких работников вызывали автомобильные компании, когда их шины взрывались и убивали семьи, или энергетические компании, когда проливали тонны нефти в океан. Этим летом фармакологическая компания позвонила папе Джонса, когда их исследователи обнаружили, что – ой! – новый бренд детского аспирина вызывал серьезные проблемы со здоровьем малышей. Папа Джонса нанял команды людей из безработных, чтобы они купили все баночки аспирина по всей стране и избавились от них.
Джонс услышал разговоры папы и возмутился, сказал просто рассказать об этом. Его папа не стал.
Теперь правительство проверяло эту компанию, и его папа старался скрыть настоящую историю.
– Он звонил прошлой ночью, вел себя спокойно, интересовался, как учеба. Я сказал: «Пап, не думай, что мы будем говорить, как раньше, пока ты всем врешь».
– Молодец. Что он сказал?
– Что надеялся, что я пойму, что взрослый мир не черно–белый, – Джонс изобразил кавычки, подражая голосу отца.
Я фыркнула.
– Ага. Потому что в мире детей все кристально–чистое, без оттенков серого.
– Только не говори Мартину, ладно? Меня смущает то, что делает папа.
Мою грудь сдавило на миг. Хоть я никому не сказала бы, хотелось, чтобы он не выделял Мартина. Но я успокоила его:
– Джонс, ты знаешь, что я никому об этом не расскажу. Никогда. Я тебе уже так говорила летом, – я напомнила ему о своем обещании хранить тайну, когда он только рассказал мне.
– Знаю. Но я не хочу, чтобы кто–то знал о таком, – сказал он.
– Не переживай, – сказала я.
– Что там с делом Энни? Ты поняла, кто поставляет его клубу дебатов?
Я застыла и уставилась на него.
– Видишь! Ты потрясена, что я знаю о клубе дебатов. Но твой старый друг Джонс держит ухо у земли.
Я покачала головой, но молчала.
– Алекс, – сказал он, посерьезнев. – Хватит играть. Я знаю, что ты проверяешь клуб дебатов. Я слышу то же, что и ты.
Меня снова тянули, так ощущала себя Эми, когда Джесс в прошлом году спрашивала обо мне. Я резко выдохнула.
– Джонс, – сказала я.
– О, ладно тебе, Алекс. Хватит. Я все тебе рассказываю.
– Это не мне рассказывать.
– Разве ты не принимаешь это слишком серьезно?
– Нет, – быстро сказала я, потому что должна была воспринимать это серьезно, особенно когда я уже изменила часть правил, когда я уже врала совету.
– Раз все так серьезно, это не означает, что ты шпионишь за своей соседкой? Майя тоже на Андерине.
Я прижала палец к губам и зашипела. Я сжала его руку и оттащила в сторону к тихой тропинке.
– Откуда ты знаешь это? Ты уверен в этом? – прошептала я, думая о белой крышке, которую видела ночью, и о том, что было внутри.
– У нее все признаки, – сказал Джонс. – Ты видела человека продуктивнее Майи? Она не прекращает. Ей не нужен перерыв. Она может питать энергией поселок. Думаешь, эта энергия естественная?
Я покачала головой и подняла руку.
– Так Майя такая от Андерина?
– Уверен, ей нужны лекарства, в отличие от гадов, которые принимают эти таблетки, чтобы жульничать. Но ее естественная напряженность усилена таблетками. Ты не знала ее толком на первом курсе. Но тогда она боролась. Была растерянной. Отвлеченной на уроке. Не могла сосредоточиться. А на втором году стала смазанной машиной. Тем летом ей явно поставили синдром дефицита внимания, и она стала принимать лекарства.
– Как это знаешь ты, но не знаю я? Она тебе рассказала? – спросила я, ощущая боль от того, что Майя мне не сказала.
– Нет. Она не говорила. Просто это сходится. И я не рылся в ее сумке. Но я бы поспорил на свою гитару, что я прав.
Это было серьезно.
– Можешь оказать мне услугу?
– Конечно. Какую?
– Прошу, не говори никому о том, что только что рассказал.
Он склонил голову и разглядывал мое лицо, словно мог найти ответ в моих глазах, щеках или носе. Но ответа не было. Только вопросы. Вопросы о соседке, которые я не хотела слышать от других.
– Ты хранишь мои тайны. Я – твои, – сказал он и обвил рукой мои плечи.
Мы пошли в кафетерий, и я поняла, что должна была встретить Мартина тут десять минут назад. Он сидел с Сандипом и Т.С. за нашим обычным столиком, но, увидев меня с Джонсом, он изменился в лице.
И отвел взгляд.
Я взглянула на Джонса, на Мартина, и на миг их роли изменились. Джонс знал о деле больше Мартина. И пока я собиралась так это и оставить.
Но я зашагала впереди Джонса, чтобы он больше не обвивал меня рукой.
Глава тринадцатая
Две половины
Я старалась закончить «Джейн Эйр», но слова расплывались по странице. Черные буквы теряли смысл перед глазами. Я смотрела на страницу, словно она была пустой, поглядывала на Майю, которая за столом печатала, пока музыка гремела в наушниках. Мой желудок завязывался в узлы. Может, я ошиблась в темноте. Может, это было что–то другое. Может, Джонс понял не так, ведь Джонс всегда всех подозревал. Майя не стала бы скрывать лекарства, она не придумала бы обман, и она точно не обманула бы меня. Особенно после последнего года, когда мы многое пережили. Она защищала меня в прошлом году, стояла рядом со мной. Она не стала бы мне врать.
Как я могу порыться в ее сумке? Шпионить за подругой?
Потому что она не сказала мне правду.
Я опустила голову на стол, глубоко вдохнула, зная, что должна это сделать, зная, что такой выбор я сделала в тот день в комнате Эми. Дело было не во мне. Я напомнила себе о Дэлани, о том, что она потеряет, что потеряет Бит. О своей работе: помогать им, слушать и справедливо всех оценивать.
И ради справедливости и следила за соседкой по комнате.
Меня мутило, желудок жестоко сворачивался во мне.
Стул шаркнул по полу.
– Я в туалет, – сказала она. Как только дверь туалета хлопнула, я напала на ее сумку. Я не давала себе сомневаться. Я не выглядывала из–за угла. Я просто бросилась. Через пять секунд я открыла карман, вытащила бумажный пакет, и мои подозрения подтвердились, как и слова Джонса. Потому что в том мешочек было три большие банки оранжевых пилюль. На них были рецепты с именем врача и аптеки в Лондоне.
Я сунула их в карман, застегнула сумку, вернулась за стол. Я даже смогла сделать вид, что прочла две страницы до возвращения Майи. Та села за стол, надела наушники.
Но, пока она слушала музыку, я ощущала себя покрытой синяками, черно–синие пятна покрывали мою кожу от того, что соседка не сказала мне, что принимала Андерин. Она знала все обо мне. Вся школа знала обо мне. Так почему Майя не рассказала о лекарствах?
Потому что они были не только для нее. Для команды.
Я взглянула на ее затылок, она качала головой под тексты Моррисси о презрении к себе.
Я ушла без слов. Прошла по коридору, спустилась по лестнице, вышла за дверь. Я обошла двор, пытаясь понять, что происходит, пытаясь понять, как Майя может раздавать таблетки. Я сделала три круга, а потом поняла. Так резко, что рассмеялась.
То, что у нее были таблетки, не означало, что она их поставляла. Она переживала, что ее обвинят, как Бит, потому что у нее было разрешение. И она спрятала таблетки. Это было просто. Она просто была с дефицитом внимания, а не дилером или жуликом, готовым на все ради победы в Элите.
Верно?
Я вернулась в комнату и не готовилась. Не репетировала. Просто взялась за это.
– Майя, почему ты не сказала, что у тебя синдром дефицита внимания? – спросила я.
– Что? – сказала она.
– Я видела твои таблетки.
Она склонила голову, вскинула брови и сказала:
– Ты лазала в моей сумке.
– Почему ты их прячешь?
– Почему ты шпионишь?
– Почему ты не сказала, что ты на лекарствах? Ты не упоминала ни разу, а мы в одной комнате два года.
– Какое тебе дело?
– Я твоя подруга, – сказала я, словно это было очевидно. Почему она не видела это?
– Но это не связано с тем, что ты вынюхиваешь, да? Ты делаешь это, потому что моя подруга, или потому что Пересмешник?
– Майя! То, что я – Пересмешник, не связано с этим разговором, – я почти кричала. Как она не понимала.
– Едва ли. На Андерине я или нет, это не было проблемой за два года жизни в одной комнате, а теперь вдруг это стало бедой, ведь Пересмешники расследуют дело об Андерине. Этот разговор явно связан с Пересмешниками, а не с нами, – холодно сказала она, словно я была ее соперником в дебатах, и она собиралась подавить меня своим спокойствием, хитростью. И она добавила. – Интересно, может, мне позвать своего адвоката для разговора с тобой? Хочешь зачитать мне права?
– Я не говорю о Пересмешниках, Майя. Я спрашиваю тебя. Я пытаюсь говорить с тобой как подруга.
– Но это не имело значения для старой Алекс. Старая Алекс уважала личное пространство.
Она словно зажгла факел и подожгла комнату, я пылала.
– Не смей говорить обо мне и личном пространстве. Мое прошлое обсуждала вся школа. Не говори со мной о таком.
– Тогда ты лучше всех должна понимать меня.
Я перебила ее слова и спросила снова, прозвучало это твердо и хрипло:
– Ты на Андерине, Майя? У тебя синдром дефицита внимания?
Она не дрогнула.
– Мне нужно знать, спрашиваешь ты это для дела или как моя подруга.
– Как подруга. Как девушка, которую ты защищала в прошлом году, – сказала я, сыграв этой картой впервые. Мой голос дрогнул, слезы выступили на глазах. Я тихо сказала. – Я не о деле. Я о нас. Почему ты скрыла это? Мы говорим обо всем.
– Это личное, – тихо сказала она, голос дрогнул в конце. Ее щеки чуть покраснели, и она отвела взгляд, сглотнула слезы. Она уже не была девушкой за трибуной, бросающей вызов. Она была той, кто любила шляпы, кролика и скрывала тайну. Я ощущала себя худшей подругой в мире, потому что теперь я заставила подругу признаться в том, что она хотела скрыть.
– Я не стала бы осуждать тебя за дефицит внимания, – тихо сказала я. – Я хочу быть рядом, поддержать тебя.
Она повернулась ко мне со стальным взглядом, снова крепкая.
– Спасибо, но мне не нужна поддержка. Я в порядке. Я взяла их только для себя, принимаю по рецепту. Я не говорила, потому что таким не нужно делиться. В этом не нужна поддержка. И это не нужно расследовать. Потому что я не поставляю команде таблетки. Я бы так не сделала, Я не обманываю. Мне не нужно. И я не стала бы других уговаривать так поступить. И если ты – Алекс, моя подруга, то лучше поверь, что это не я.
– Я знаю, что это не ты, – я хотела встать на колени, умолять ее.
– Тогда так и веди себя.
* * *
Я стала шпионкой.
Это произошло не за пару месяцев болезненного преображения. Это случилось мгновенно. Неправильный выбор, когда я порылась в делах подруги, и ты становился тем, кем не был, кем не хотел быть.
Тем, кому подруга не доверяла. Тем, кто лез в личные дела.
Тем, кто нарушал правила. Потому что поступок с сумкой нарушал правило Пересмешников «держать глаза и уши открытыми». Как и ложь совету, что я тоже делала.
Следующим утром Майя взяла из шкафа сумочку для душа, повернулась ко мне, раз Т.С. была на тренировке.
– Я иду в душ, Алекс, – сказала она. – Если ты записываешь мои действия.
– Нет, Майя, – сказала я.
– После душа я почищу зубы, а потом высушу волосы феном и оденусь. Сообщи своим друзьям в Пересмешниках. Думаю, потом я позавтракаю. Может, чай и варенье. И я потом отдам тебе описание своих дел за день.
– Прости, – шепнула я, но знала, что она меня не слышала, она кипела.
– Или можешь ходить за мной, если так проще, – сказала она и ушла.
Я схватила расческу со стола, провела ею по волосам, а потом решила ударить ею об стену. Я швырнула ее и смотрела, как расческа отлетает от кирпичей, падает на ковер с гулким стуком. Я хотела, чтобы она разбилась. Разлетелась на сто осколков на полу. Я была бы рада убрать кусочки. И, набирая в руку кусочки расчески, я бы думала, что хотела, чтобы кто–то сказал мне, что так будет. Чтобы меня предупредили, что Пересмешники могут спасти в один миг и разрезать сердце в другой. Что пребывание в группе означало, что я буду отделена от других людей, которым мы пытались помочь, от тех, кто страдал, и от друзей.
Но стоило ли это моей дружбы? Они были моим кодексом морали. Друзья защищали меня в прошлом году, не задавая вопросов. А теперь я словно оказалась против них, но это того не стоило. Не справедливо, что мне приходилось делать это. Не честно, что хоть кому–то приходилось делать это. Мы не должны были судить друг друга. Шпионить друг за другом. Мы должны были помогать друг другу, смеяться друг с другом и влюбляться.
Только один человек должен был разбираться с этим. Мисс Мерритт.
Женщина с открытой дверью.
Она сказала, что я могла доверять ей. Что я могла прийти с ней со всем. Она сказала, что я должна была прийти к ней в прошлом году. Посмотрим, что она сделает в этом году.
Когда я вышла из общежития, я пошла к зданию администрации, стиснув зубы, напрягая мышцы. Я толкнула дверь с силой, она хлопнула о стену. Я посмотрела в конец коридора, не отводила взгляда, пока шагала к кабинету завуча. Я постучала и прошла внутрь, шоколадного цвета ковер приминали мои красно–белые кеды.
Ее секретарь отвела взгляд от компьютера и повернулась ко мне.
– Здравствуй. Как могу помочь?
– Я ищу мисс Мерритт. Мне нужно ее увидеть, – сказала я.
– Она сейчас не доступна. Я могу что–то ей передать?
– Не доступна? – повторила я, словно не понимала ее слова.
Она улыбнулась и покачала головой.
– Верно. Она не доступна.
– Простите. Я не понимаю. Она сказала, что ее дверь открыта. Я думала, ученикам можно прийти к ней и поговорить. Она сказала, что можно прийти в любой момент.
– Понимаю, – сказала секретарь, как робот, но сладко, словно ее запрограммировали. – Но она сейчас не доступна.
– Когда она будет доступна?
– Когда освободится.
– А когда это будет? Это важно. Очень важно. Это будет самым важным делом дня и семестра.
– Она просто не доступна.
Я сжала край стола, не зная, выгляжу безумно или отчаянно. Мне было все равно.
– Почему? Где она? – спросила я.
– Думаю, стоит оставить ей сообщение, и я передам его.
– Как? Как она со мной свяжется? – я взмахнула руками. – Она позвонит мне? Назначит встречу? Что она сделает? Как я ее услышу? Она напишет мне? Отправит смайлик и ОМГ?
– Думаю, мне было бы удобнее, если бы ты не стояла так близко к моему столу, – сказала секретарь и плавно помахала рукой, прогоняя.
– Мне было бы удобнее, если бы я смогла поговорить с мисс Мерритт сейчас, – сказала я.
Секретарь посмотрела в сторону, показывая, что я должна отойти, и тогда она заговорит. Я отошла и скрестила руки на груди.
– Что передать? – спросила она.
Я закрыла глаза на миг, меня чуть не захлестнула беспечность того, что я хотела сделать. Но я должна быть смелой, должна использовать философию положительного подкрепления. Я знала ее только по записям прошлых дел. Но мне нужно было узнать лично, отвернется ли она.
Я обдумала свои слова, чтобы дать достаточно информации, чтобы вызвать тревогу, но подчеркивая тоном каждое слово, чтобы ничего не потерялось, чтобы было ясно, что была нарушена клятва, которую все мы принимали. Я сказала:
– Прошу, скажите ей, что дело в злоупотреблении Андерином.
Секретарь улыбнулась, не показывая зубы.
– И скажите ей, пожалуйста, что мне нужно сразу с ней поговорить, – добавила я, назвала свое имя, электронную почту и телефонный номер.
– Конечно, – сказала она, и я смотрела, как секретарь записывает послание четким почерком. – Есть что–то еще?
– Нет, – сказала я, пошла прочь и заметила кабинет мисс Мерритт и пустое место на полках для глупого трофея.
* * *
Позже я расхаживала в своей комнате, ждала, проверяла телефон и электронную почту. Казалось, Джулиард мог связаться со мной, раз я так ждала ответа. Но не из–за того, что я хотела услышать ответ мисс Мерритт. Не потому, что я хотела решить эту серьезную проблему в ее школе. Но я хотела знать, станет ли она это делать.
Я открыла телефон на случай пропущенного сообщения. Ничего. Я закрыла его, и вошла Майя.
Она кивнула, выпрямилась и прошла к столу, за который села.
– Что происходит, Майя? – спросила я, как сделала бы до того, как наша дружба стала тундрой этим утром.
– Почему ты спрашиваешь?
– Просто интересно, – сказала я, желая вернуться к тому, как было раньше, желая знать, как себя вести на этой дороге. Но карта была потеряна несколько миль назад, под пассажирским креслом рядом с крошками и оберткой от еды, и водитель не знал, где ее искать.
– Я изучаю дебаты в Майями. Можешь посмотреть доказательство моей тяжелой работы в сумке, где я храню все заметки, которыми делюсь с командой.
– Мы можем уже перестать так делать? Я же извинилась.
– Не знаю. Можем? – с нажимом спросила она. – Тебе жаль на самом деле, или из–за того, что я узнала, что ты шпионишь?
Но я не успела ответить. Я услышала звук, тихий шорох. Я посмотрела в сторону двери, тонкий белый конверт просунули под нее. На нем было мое имя, и я схватила его. Я открыла, внутри была брошюра про Андерин, признаки злоупотребления, последствия, симптомы и номер телефона горячей линии. И к ней была прикреплена записка на простой белой бумаге.
«Я так рада, что ты пришла ко мне насчет этого, Алекс. Надеюсь, эта информация поможет, и, прошу, не сомневайся и сообщай, если я могу с чем–то помочь. Не могу дождаться выступления на собрании. Будет прекрасно! – мисс М».
Четким почерком.
Я зажмурилась, выдохнула, вдохнула глубоко, ощущая гнев, который мог питать поселок, если подключить меня к проводам. Я открыла глаза и смяла брошюру и записку в комок. Завуч даже не написала эту записку сама.
Она относилась к нам как к своим собакам.
Майя смотрела на меня, ожидая, чтобы я сказала ей, что в записке.
– Это от завуча, и я ненавижу ее, – сказала я, а потом поступила резко. И глупо. Я ударила кулаком по кирпичной стене. И было ужасно больно. Я трясла рукой, а Майя смотрела на меня, как на безумную. – Прости, – сказала я, но прозвучало как шипение. Я ушла. Я направилась в кабинет музыки, где была одна, как и в этом деле, как все мы в этой школе.
Я могла лишь искать способ очистить имя Майи. Потому что никто из взрослых не собирался мне помогать.
Глава четырнадцатая
Большое заблуждение
Мисс Мерритт ждала у здания администрации, держала дверь открытой, улыбаясь ужасно широко. Она была счастлива, ясное дело. Мы собирались выступать, а она любила шоу. Я представила, как срываю дурацкую улыбку с ее лица как пластырь. Было бы больно, и под улыбкой все было бы красным.
– Доброе утро, Мартин. Доброе утро, Анжали. Доброе утро, Т.С. Доброе утро, Паркер. Доброе утро, Дэлани. Доброе утро, Алекс, – сказала она, а потом поприветствовала еще несколько гонцов с нами. Она закрыла дверь с ними внутри, отделив меня от группы. – Алекс, все хорошо? Я так переживала, когда узнала, что ты приходила, а меня не было, чтобы тебе помочь. Надеюсь, все разрешилось?
– Разрешилось? – спросила я в шоке от глупости вопроса. – Нет. Ничего не разрешилось.
Она тяжко вздохнула и поправила очки на носу.
– Жаль это слышать. Надеюсь, это не отвлекает тебя от целей этого семестра.
– Полагаю, это должны быть наши общие цели, – с сарказмом сказала я.
– Конечно. Ты сможешь сосредоточиться на музыке? На Джулиарде? Тебе нужна помощь от меня или мисс Даматы? Я могу это устроить. Я знаю, как сложно тут учиться.
– Вы не знаете, как ученикам тут в эти дни, – сказала я, отошла на шаг, словно я нашла суперсилу, о которой не знала, будто я только узнала, что могла летать или поднимать машины рукой. Потому что я не могла поверить, что смогла парировать завучу.
– Прости, что? – сказала она, приподняв бровь. Я смотрела, как бровь ползет над ее жуткими очками. Ее лицо сморщилось, натянутое французской косой.
– Ничего, – сказала я.
Она кивнула пару раз, словно прощала мое поведение.
– Понимаю, что ты переживаешь, Алекс. Время непростое. Последний год тяжелый, – сказала она и указала на двери. – Давай насладимся остатком дня. Потому что я хочу увидеть, почему Пересмешники – лучшие певцы в школе.
Она пошла впереди меня, и я услышала за собой гулкий голос:
– Есть место для еще одного?
Джонс, а с ним и гитара, тонкий и серебряный Стратокастер.
– Джонс! Ты не говорил, что придешь!
– Я люблю сюрпризы. И удивлять тебя.
– Я удивлена, очень удивлена. Раз ты тут, – я полезла в задний карман за листком бумаги, – вот текст.