Я поблагодарил медика и не стал его спрашивать, что я ему должен. Тогда мне казалось, что как только меня поднимут на ноги, я придумаю, как расплатиться с каждым из них.
Удивительно, но именно им я не помог. Ни одному. Даже не был на их могилах. Я не знаю точно судьбы этого парня‑медика. Не знаю, работал ли он тогда, когда на медицинский центр «Наноздоровья» напала группа фанатиков из «Чистых». Перебили всех, потом подорвали здание. Обычной бомбой подорвали, по нынешним временам они – практически пацифисты.
Может, медик и выжил, если это произошло не в его смену. Я даже не стал уточнять в списке погибших, чтобы тешить себя этой надеждой.
Три человека, которые сумели вернуть меня на дорогу, сделать так, чтобы я шел по ней, а не полз в коляске. Мертвы, все или почти все.
Наступали времена, когда такими историями никого не удивишь.
Вообще‑то этих людей было четверо. Не следовало забывать о безопаснике, с которым я встретился в самом конце. Но из‑за того, что как раз с ним судьба свела меня более плотно, в этом списке он стоит особняком.
Глава 3
Конечно же мне заявили, что разговор с безопасностью – пустая формальность. Раз уж кадры и медики дали добро, то для должности кладовщика этого вполне достаточно. Так, посмотрят на меня и поставят галочку в документах – и можно приступать к работе.
Он смотрел на меня так внимательно и доброжелательно, что в какой‑то момент я начал мечтать о том, чтобы рассказать ему все. Всю правду: о своем уголовном прошлом, маниакальных наклонностях, сотрудничестве с конкурирующими спецслужбами и конечно же о том, что буквально на днях я как раз скрепил кровью договор с одним из младших клерков‑чертей.
– Когда вы планировали начать работу? – задал он вопрос, для меня неожиданный. Я как‑то ожидал чего‑то вроде «не привлекались, не участвовали?».
– Как только разрешат, – ответил я.
– Так хотите работать? – спросил он. – Или деньги нужны?
От денег я действительно уже не отказался бы: отцовский счет постепенно таял. Но, очевидно, у меня существовали более веские причины поторапливаться.
Видимо, я выдал себя взглядом на свои ноги, потому что он не стал ждать ответа:
– Из кадров мне звонили, да. Знали, что вы пойдете через меня. Петр Семенович, кстати. Мне почему‑то кажется, что мы с вами еще встретимся. В хорошем смысле. Не подумайте, что я говорю как особист, запугивающий всех и каждого. Хотел бы расставить точки над «i», Юрий.
Петр Семенович аккуратно, не останавливая речи, налил из графина полстакана воды и осторожно полил росток какого‑то комнатного растения, посаженный в пластиковый стаканчик. Всего три маленьких листика. Растение посадили недавно, и с учетом того, что в комнате не было больше ни одного цветка, эсбэшник явно пробовал себя в новом качестве.
– Эта маленькая афера как раз то, на что я могу закрыть глаза. Хороший парень, почему не помочь? Может, я тем самым помогу и компании, которая получит еще одного преданного сотрудника. Но учти, и лучше тебе запомнить это сразу, мы здесь не любим махинаций. С товаром, с данными, с деньгами. Будь честен, работай хорошо, встань обратно на ноги, и тебя ждет светлое будущее в нашей компании. Начнешь мухлевать – и я очень быстро за тобой приду.
Я не удержался:
– А вы… Петр Семенович, а вы разве не штатный психолог?
Он кивнул:
– Да, и что? Я психолог в службе безопасности, не забывай. Так что я умею и стрелять и ловить. Если у тебя возникнут какие‑то проблемы, кто‑то попытается к тебе пристать, кто‑то попробует тебя запугать – иди сразу ко мне. Теперь ты в компании. Я не стану называть ее семьей, потому что слишком большая получится семейка, но одно остается фактом: теперь твои проблемы становятся и моими. Лучше будет, если этих проблем просто не возникнет. А если они все же появятся, лучше будет, если я решу их сразу. Добро пожаловать, Юрий.
Эсбэшник встал и протянул руку для рукопожатия. Тем самым давая понять, что наш разговор закончен.
Так я начал свою работу в «Наноздоровье» – одной из двух крупнейших компаний мира.
Работа современного кладовщика такая же странная, как и работа современного склада. Склад мне нравился – пусть небольшой ввиду компактности продукции – всего три тысячи квадратов, – но если где‑то на Земле и существовала пещера Али‑Бабы, то она была передо мной.
Полная автоматизация подразумевала, что у меня отсутствовала необходимость ездить вдоль стеллажей на погрузчике, сгружать, разгружать, пересчитывать, менять паллеты местами. Большую часть времени я вновь сидел за компьютером, лишь следя за тем, что с какой точки склада изымают механические руки. Здесь мы их называли мехманами, сокращая официальное название «механический манипулятор складской NH Special». Судя по всему, эти мехманы являлись стандартом для всей корпорации, раз у них даже в названии присутствовало «Nano Health».[1]
Мехманы таскали коробки с продукцией вверх‑вниз, на высоту всех пяти уровней, а продольные рельсы на потолке позволяли им скользить вдоль стеллажей, добираясь до любой нужной ячейки. Внизу по узким проходам непрерывно крутились грузовые тележки, привозя новые порции ультрасовременных наноколоний индивидуального пользования, увозя те, что затребовали магазины. Тележки тоже имели небольшую механическую руку и теоретически могли «самостоятельно» изъять коробку‑другую с нижнего уровня. Но пользовались они этой возможностью крайне редко.
Вся эта техника завязывалась воедино в систему компьютерного контроля, обсчитывающую все, знающую, где и что находится, понимающую не только кудаименно подъехать тележке, чтобы забрать нужную коробку, но и какой маршрут она должна проложить по складу, чтобы минимизировать затраты времени, усилий, энергии.
И конечно же все это время от времени сбоило. Это выглядело забавно. Мехман уверенно подтягивался к нужной ячейке, готовясь зацепить очередную коробку с порцией бланков, и неожиданно замирал. Считывание метки на коробке не подтверждало наличия в ней нужных бланков. Самая длинная складская операция – пока мехман посылал информацию в программу, пока она ее обрабатывала и принимала решение, где тогда, собственно, раздобыть нужные бланки вместо «утерянных».
Чаще всего утерянные бланки обнаруживались в другом конце склада. Или оказывалось, что ошибка присутствовала еще при изначальной доставке. Всего этого можно избежать, конечно, и склад, я думаю, вполне мог работать без ошибок вообще. Но такой подход требовал снижения скорости обработки грузов. Так что программа всегда предпочитала действовать где‑то в районе золотой середины, не позволяя, с одной стороны, ошибкам накапливаться, но и не замедляя слишком сильно работу склада ради его совершенства.
Вот так выглядело мое первое поле боя.
То, что теперь я работаю на очень ответственной должности, мне пришлось почувствовать сразу. Прошло лишь два рабочих дня, как ко мне пришли.
Сначала я подумал было, что это проверка самой корпорации. Но если это и так, то либо в ней участвовали великолепные актеры, либо для проверки наняли настоящих громил, а не подставных персонажей.
Я возвращался домой. Во всем доме горел свет, и я рискнул воспользоваться лифтом. Конечно, подобные эксперименты опасны – один раз, пару месяцев назад, я так и просидел в этом лифте несколько часов, пока вновь не подключили электричество и меня из него не вызволили. С другой стороны, потратить почти час, чтобы подняться на свой этаж по лестнице, абсолютно не приспособленной для колясок, тоже казалось занятием не из самых приятных.
На этаже меня ждали трое.
Они заметили меня сразу, но даже не пошевелились, когда я въехал на площадку. Лишь молча смотрели, как я разворачиваюсь, а потом, как осознаю, что, возможно, что‑то не так. Возможно, этот вечер пройдет не совсем по тому расписанию, которое для него планировалось.
Лишь через большую паузу один из них, тот, что прислонился к косяку моей двери, оттолкнулся от него и неторопливо отошел в сторону.
– Ну чего, открывай, – сказал он. – Зайдем к тебе, поговорить бы надо.
Я не двигался. Понятно было, что вызвать лифт, который, возможно, еще не уехал, и заскочить в него обратно я не успею. Никак – не на коляске. Не смогу и прорваться на лестницу. Не смогу открыть дверь и каким‑то образом умудриться запереться изнутри, оставив гостей снаружи.
А раз так, то лучше бы нам поговорить здесь. Как‑то не хотелось мне уединяться с ними в квартире, там, где у меня не останется даже малейшего шанса на появление случайного свидетеля‑спасителя. Или же свидетеля, который быстро превратится во вторую жертву.
Видя мою медлительность, от стены отделился второй.
Я чуть катнул коляску назад, неосознанно, отнюдь не рассматривая всерьез возможность физического сопротивления, лишь рефлекторно пытаясь избежать столкновения с угрозой.
– Нелюбезный, – неожиданно влез третий. В отличие от остальных, так и не шевельнувшийся на своем месте на подоконнике коридорного окна. – И молчаливый. Плохо, что нелюбезный. Может, хорошо, что молчаливый.
– Ключи давай, – сказал второй. – Помогу тебе, калека, добраться до койки. Или до гроба, как уж захочешь.
– Это он правильно сказал, – подтвердил третий. – С этим у нас просто. Не надо ключей.
Третий неожиданно поднял руку, останавливая своего «коллегу»:
– Не надо. У нас к тебе очень короткое сообщение. Можно и здесь, дольше в квартиру заходить. Слушай сюда. Мы знаем все. Где ты работаешь, кем работаешь, где живешь, когда приходишь домой, когда уходишь. В принципе мы знаем даже, когда ты умрешь. Неверно – лучше скажу так…
Третий спрыгнул с подоконника. Самый крупный из всей компании. Два метра минимум, сто двадцать кило опять же – минимум. Но спрыгнул он так тихо и грациозно, что не оставалось никаких сомнений, что в этих килограммах нет ничего лишнего.
– Скажу тебе так: мы быстро назначим дату и даже причину твоей смерти, если у тебя возникнут какие‑то нездоровые мысли. Теперь слушай сюда еще ближе. Через пару дней мы зайдем. Подготовишь планы склада, подходы, где что лежит. Какая охрана, когда меняется, сколько человек. Какое оружие, где, в каком режиме. Все подготовишь. Как сделаешь – мы хорошо заплатим. Так хорошо, что даже в этом кресле тебе будет жить комфортно. И бухло и девочки – на все деньги будут. У тебя только ноги отнялись? Остальное‑то как, способно еще на что?
Оказывается, вопрос не являлся риторическим. Ему действительно было страшно интересно, не повлияла ли моя болезнь на потенцию. Он ждал ответа. Пауза затягивалась. Я же, лишь поддерживая уже выбранную тактику полного молчания, продолжал смотреть на него и тоже ждать.
– А не сделаешь, как сказали, или решишь стукануть, или еще чего выдумаешь смешного – мы тебя грохнем. Только сначала я лично проверю, что там с твоими причиндалами. И оторву их до того, как ты сдохнешь. Понятно?
Он наклонился и посмотрел прямо на меня, близко‑близко. Красивые у него были глаза, такие серо‑стальные. Женщины от таких глаз должны просто млеть.
Видя, что я не отвечаю, он тряхнул коляску, словно пытаясь меня разбудить.
Я кивнул, давая знак, что все слышу. Разговаривать очень сильно не хотелось. Девочки, это ж надо. Комфортная жизнь в коляске, как же. Если бы знали, какое предложение поступило от другой стороны, то поняли бы, что я им отвечу.
Но, похоже, вот как раз этого они и не знали. И наивно полагали, что их деньги для меня хоть что‑то значат.
– Хорошо, – удовлетворенно заметил третий и отодвинулся от меня – так, будто ему было неприятно находиться в такой близости с калекой. – Ты думай, быстро. Готовься. Через пару дней чтобы все собрал, записал. У нас времени нет, чтобы тебя ждать.
Они ушли по лестнице. В отличие от меня, эти парни явно не любили полагаться на волю судьбы. И веерных отключений электричества.
Включать телевизор не хотелось, потому что ничего хорошего говорить там не могли. Время вечерних новостей. А хороших давно никто не ждал. Но нужно было как‑то отвлечься, просто для того чтобы перевести дух. Так что я все же его включил и выбрал канал новостей международных. Когда новости плохие везде – лучше узнавать о бедах, произошедших где‑то далеко. Можно хотя бы попытаться абстрагироваться, сделать вид, что к тебе это никак не относится.
– …На Лазурном побережье Франции зафиксировано удивительное явление. Град – это вообще большая редкость для французов. Однако к ней они уже начали привыкать. Но на этот раз осадки выпали в виде града в форме оплавленных кристаллов льда значительно крупнее обычного. Град не просто обрушился на прибрежные города и курорты, но и продолжал падать несколько часов подряд. Это вызвало как минимум один крупный пожар, когда взорвалась газозаправочная станция в центре города. Жертвами стихии стали более тридцати человек.
Я потянулся к пульту, чтобы выключить телевизор. Как раз в этот момент лицо диктора сменилось видеорядом с места событий. Град действительно был крупный, падающие и бьющие стекла машин ледышки видно было даже в записи. Пожар, видимо, от той самой заправки, полыхал где‑то впереди, за домами. Видны были лишь сполохи пламени и черный клубящийся дым.
Камера сменила фокусировку. На ближнем плане стояли машины «скорой помощи», кто‑то бежал с носилками, кто‑то грузил людей внутрь. Одни носилки остались брошенными прямо на асфальте. Человек, лежащий на них, видимо, был уже мертв – его закрыли одеялом с головой.
Струи воды, текущие вдоль дороги, вымывали из‑под носилок кровь, и она текла тонкими струйками по асфальту, быстро бледнея и прячась в воде, падающей с неба.
Но оператор приблизил вид, и кровь опять стала заметна отчетливо. Кровь, текущая по дороге, смешивалась с градом, бьющим все вокруг, – град пытался достучаться до мертвого тела, укрытого одеялом, лупил по живым, и видно было, как санитары периодически вздрагивают от особо сильных ударов.
Град падал на асфальт и смешивался с кровью, так же, как и огонь, на фоне которого все это происходило.
Эта картинка долго не уходила из моих глаз. Наверное, надо было не выключать телевизор, чтобы заместить ее чем‑то другим. Хотя замещение вполне могло оказаться еще хуже.
Конечно, я подумал.
И начал готовиться.
Прежде всего в одной из подворотен я купил простенький восемнадцатизарядный «викинг»[2]и даже успел отполировать пару движущихся деталей, которые, по моему мнению, этого требовали.
Хотя нет – еще раньше я собрал вещи, все, что смог. Все, что стоило собирать, а таких было совсем мало, и ут‑ром следующего дня – не моя смена – вывез их на вокзал, положив в ячейку камеры хранения. Совсем немного вещей. Память о родителях. Фотографии, пару флешек с детскими видео, где родители снимали и себя вместе со мной. Две любимые книги матери. Ноутбук отца, старый, но он с ним не расставался до самой смерти.
Там же, в привокзальной подворотне, я и разжился оружием.
В свою квартиру я больше не возвращался.
Сначала я доехал до офиса корпорации, позвонил по внутреннему Петру Семеновичу и попросился на разговор. Рассказал ему все, что произошло прошлым вечером.
Петр Семенович задумался.
– Как ты понимаешь, охрану к каждому мы не приставим, – начал он чуть погодя, – так что ты уж как‑то вывернись. Переберись куда‑нибудь в другое место, можем предложить какое‑нибудь жилье из служебного, с этим без проблем. Ношение оружия формально запрещено, так что я тебе выдавать его не буду и рекомендовать его приобретать… тоже не буду. Но выражусь так: в подобной ситуации оно бы тебе не помешало.
Я молчал. Оружие лежало в сумке у охраны на входе. Но раз он мне его не может рекомендовать, то я не могу ему сказать, что оно у меня уже есть. Также я не стал говорить, что квартиру‑однушку, зато близко от склада, можно было добраться пешком, я себе тоже уже нашел. Кто знает, может, утечка шла именно от него? Может, именно кто‑то из безопасности выдал наружу информацию о новом сотруднике склада, которого можно быстро тряхнуть.
Похоже, он думал в том же направлении.
– Тех, кого ты описал, мы поищем. Может, даже быстренько и найдем. Но проблема не в этом. Это – так, шавок прислали. Этих найдем – других пришлют. Очень многие хотели бы добраться до наших запасов. К сожалению, все они наши клиенты. Хотя и к счастью тоже. Будем шерстить базу, думать, у кого хватит силенок организовать нечто подобное.
– А что случилось с предыдущим кладовщиком? Если не секрет? Я же пришел на чье‑то место…
Петр Семенович махнул рукой:
– Не волнуйся, не убили. Жив‑здоров, просто пошел на повышение. Сейчас продавцом в магазине в самом центре. Представляешь – не просто следил за складом, оказывается, а сидел, читал инструкции к товару, учил, готовился. На внутренние курсы наши ходил. Молодчина парень. Такие нужны корпорации. И, как видишь, его мечта сбылась. Стал продавцом. Говорят, даже неплохим. Я почему знаю – читал о нем перед тем, как с тобой общаться.
Я вежливо кивнул. На данный момент моя мечта была несколько иной. Возможно, менее амбициозной, но как‑то грела она меня значительно больше, чем чужая.
– Ладно. С этим я разберусь. Не волнуйся. Самое главное, за что спасибо отдельное, так это то, что мы быстро выйдем на крота. Кто‑то слил информацию, а это плохо. Не громилы – громилы всегда есть. А вот предатель внутри – его мы сейчас найдем. Не так много людей имеет доступ к информации о сотрудниках.
Да, точно, думали мы явно об одном и том же. Мне бы еще его уверенность – и совсем хорошо.
– Не слабовата ли охрана склада, если на него зарятся настолько серьезные люди? – спросил я напоследок.
Хозяин кабинета молча посмотрел на меня, давая понять, что я задал вопрос неуместный, по меньшей мере. И протянул мне руку, прощаясь.
После переезда все затихло. Моего нового адреса не знал никто. Возможно, помогло это, а может, безопасники действительно сумели сделать свою работу. Я надеялся на второе, но полагался на первое. А тем временем я работал, день за днем.
В смене насчитывалось лишь четверо. Я, механик, два охранника. Все. На весь склад, может, не такой и большой по территории, но уж точно недалеко ушедший по ценности от сейфа со слитками драгметаллов какого‑нибудь крупного банка.
Мы заступали в сутки, принимали смену в течение пятнадцати минут. Никаких пересчетов по каждой паллете, по ящику. Никаких инвентаризаций при сдаче смены. Наверное, потому что это было нереально.
Сдача смены заключалась лишь в дактилоскопии ладоней меня и сменщика. И десятиминутном отчете программы обо всех недочетах, выявленных на текущий момент.
Механик занимался только техникой и к товару не лез вообще. Охранники соответственно охраняли. С учетом того, что склад разместили буквально в открытом поле, отнеся внешний периметр ограждения на сотню метров от здания, охрана здесь не казалась такой уж тяжелой задачей.
Автоматические пулеметные турели по углам, как в старом анекдоте про консерваторию, эту задачу только облегчали. Современный вариант строфы «Железо и медь – запоры твои».[3]
По нынешним временам – не такое уж и излишество. «Мой дом – моя крепость» – эта поговорка опять входила в моду. А также в законы – как писаные, так и уличные.
Вся территория склада, включая периметр, считалась частной собственностью. Любой появившийся на ней без приглашения мог быть убит. И компании за это ничего бы не было. Это я знал точно.
Думаю, что компании подобного масштаба ничего бы не было в любом случае. Но когда‑нибудь в прошлом она хотя бы попыталась оградиться от возможных нападений. Заблокировать подступы. Концентрировать и ценности и охрану в более крупных центрах, чтобы обеспечить превентивное задержание злоумышленников.
Но это могло оказаться не очень с точки зрения логистики поставок. Нашего склада вполне хватало на огромный город и область. Сейчас все больше входило в модуслово «сектор». Он не совсем совпадал со старыми границами области, потому что в ряде мест эти границы сместились к географически значимым разделителям: рекам, горам, где‑то даже к оврагам.
Так вот, наш склад был фактически всего лишь перевалочной базой между лабораториями, заводами – и магазинами сектора. Обратная сторона медали такого подхода – любой, оказавшийся, пусть даже случайно, в пределах периметра, мог сделаться мертвым. Сразу и без предупреждения. Конечно, сложно, очень сложно случайно перелезть через трехметровый забор, верхнюю колючку под током – и после этого заявлять о своей невиновности.
Эта часть моей работы мне не нравилась. Дико неуютно проходить сотню метров от забора до ворот, зная, что, сработай неправильно автоматика, – и даже охранники, давно знающие меня в лицо, могут и не успеть ее остановить.
Или не захотеть этого делать.
Хотя теперь мне хотелось, чтобы пулеметов было побольше. И охранников – раз в десять. Никто не нашел меня на новой квартире. Или же нашли тех, кто искал меня, – безопасность молчала, а я не спрашивал. Я даже как‑то слегка успокоился. Лишь слегка. От пулеметов все равно не отказался бы.
А еще мне не нравился высокий забор. С уроков православия я помнил немногое. Но, например, хорошо запомнил вот это: «Кто высоко поднимает ворота свои, тот ищет падения».[4]
Мы, не только эта компания, а все мы, поднимали наши стены все выше. Возможно, я не мог выразить этого словами, но и тогда мои ощущения говорили мне, что это не к добру.
До конца первых трех месяцев – официального испытательного срока в компании – мне оставалась всего неделя. И в принципе мне очень нравилась работа. Особенно когда ко мне не приставали громилы по вечерам.
Конечно, большую часть времени я лишь сидел и восторгался слаженной работой техники, иногда пытаясь что‑нибудь почитать. Начинал понимать, как мой предшественник умудрился подсесть на инструкции. Но временами становилось и интересно. Когда программа оказывалась не в состоянии понять, что же, собственно, происходит и почему одни датчики говорят о наличии нужной коробки в нужной ячейке, а другие – на мехманах – заявляют, что коробки там нет. Вот тут кладовщик и должен был выступить во всем блеске, в сиянии своей славы. Сходить на место лично (сходить – это, конечно, громко сказано, скорее, проманеврировать между постоянно мечущимися тележками), разобраться. Иногда даже принять решение.
Ну а еще приходилось постоянно принимать машины с товаром и отгружать заказанные грузы в магазины.
Но в момент, когда все началось, я занимался именно разбирательствами внутри склада.
Весь, абсолютно весь товар «Наноздоровья» паковался одинаково. Ампула вкладывалась внутрь специального контейнера с двусмысленной аббревиатурой «НЗ» на внешней поверхности. Контейнеры, обеспечивающие полную безопасность содержимого, вкладывались в ящики по десять, двадцать, сорок и восемьдесят экземпляров. Широкоупотребимые препараты шли чаще всего в крупной упаковке, редкие, дорогие и те, что не пользовались большим спросом, приходили в упаковках поменьше. Ящиков емкостью меньше десяти не было, хотя на складе существовала еще одна комната для разовых экземпляров. Наверное, единственное помещение, где роботизация отсутствовала и кладовщик мог все делать вручную. В этой комнате хранились не всегда самые дорогие бланки – просто те, которые пришли распакованными, россыпью, в отдельных контейнерах, не упакованных в ящики.
Я проверил еще в первые дни моей работы – «Ходока» не припрятали в этой части склада. Судя по записям в компьютере, этот бланк здесь вообще не появлялся. Продавец не наврал насчет редкости, даже исключительности, и дороговизны моего фетиша.
Думаю, в этой комнатке хотели бы побывать многие. За некоторые, абсолютно однотипные коробочки люди расставались с состояниями. Там, на заветной полочке, лежал первый образец «Alois‑XXI», рекламу которого сейчас начинали крутить по всем каналам, – бланк, призванный излечивать болезнь Альцгеймера. Наследуемые наноботы, хотя спроси меня – как раз для этого бланка наследуемость являлась не столь уж очевидным преимуществом. Думаю, что кто‑то где‑то в корпорации напортачил. Перепутал, дав лаборатории не то задание на разработку. Бывает.
Хотя возможно, кто‑то просто хотел разом накрутить цену. Аналог любого бланка, если он вообще предлагался на рынок в наследуемом варианте, стоил сразу раз в десять дороже. И в пятьдесят, если наследуемость поддерживалась по отцовской линии.
Внутри, без выноса на широкую публику, для бланков даже существовала специальная категоризация. Сначала по сроку действия, вплоть до «пожизненных». Затем две верхние ступени иерархии – наследуемость от матери к ребенку, через преодоление наноботами плацентарного барьера, и наследуемость от отца – в этом случае ботам приходилось размножаться почти непрерывно, не просто поддерживая оптимальное для организма количество, но и проникая в половые органы, попадая в чрево будущей матери заблаговременно, вместе со спермой.
Чтобы потом чаще всего просто оказаться пойманными в ловушку презерватива.
Крайнее расточительство, по моему мнению. Но многие платили за саму возможность. Теперь это стало неонаследством. Возможно, единственным, что стоило передавать потомкам.
Там, в этой комнате, на нижнем стеллаже, скромно, почти у самого пола, лежал «Акробат» – бланк для гимнастов и космонавтов, улучшающий действие вестибулярного аппарата так, что человек мог спрыгнуть с многоэтажки, покувыркаться в воздухе полдюжины раз и при этом спокойно приземлиться на ноги. Ноги, конечно, он все равно бы сломал, да и сам бы, скорее всего, погиб после такого эксперимента, но в рекламе это все равно выглядело замечательно. Конкурент даже выпустил вдогонку полный аналог, который они назвали «Веретено».
Похоже, ни те, ни другие не совсем понимали, зачем, собственно, выплескивать узкоспециализированные препараты на общий рынок. Но когда у тебя столько денег, понимание не всегда обязательно. Поэтому реклама крутилась по телевизору и в Сети, а бланк, в единственном экземпляре, лежал в моей кунсткамере. Иногда его покупали, по предварительному заказу, и тогда он уезжал, а на его место приезжал новый.
У входа слева в комнате стояла коробка, с россыпухой «бронежилетов». Целых шесть – почти что рекорд для коллекции редкостей, их окружавших. Армейский образец, который вообще не попадал на открытый рынок. Но на нашем складе он все равно присутствовал – потому что время от времени компания могла предложить этот бланк сотрудникам службы безопасности. Поэтому несколько штук всегда лежали наготове, чтобы каждый новый охранник мог почувствовать себя защищенным, загоняя под кожу наниты, уберегающие его от пуль.
Лично я в это не верил. Считал, что этот бланк специально разработан, чтобы солдаты охотней шли в бой, веря в свою неуязвимость. Ну и в принципе, еще кожа приобретала такой гламурный сероватый оттенок. Говорят, сейчас это стало модно и очень нравилось девушкам.
Наверное, именно поэтому «бронежилеты» пользовались на черном рынке бешеной популярностью. Конечно же не потому, что их раскупали бандиты, готовясь к новым разборкам. Один такой бланк, если бы я захотел и умудрился вынести его из комнаты, стоил у скупщиков три моих месячных зарплаты.
Ерунда, мелочовка. Деньги меня сейчас интересовали меньше всего.
Но как раз в этой комнате все обычно бывало в порядке. Потому что товар, находящийся в ней, оборачивался медленно, и всегда оставалось время разобраться и сверить каждую мелочь. Проблемы случались чаще всего в глубине основного склада, там, где в отдельной ячейке коробки менялись, бывало, по несколько раз в день. Одни увозили, другие привозили на их место.
Программа как‑то рассчитывала и оптимизировала загрузку склада, но и мне всегда оставалось чем заняться.
Я смотрел на упаковку по восемьдесят, стоявшую в ячейке на втором уровне, и пытался понять, что, собственно, не понравилось программе. В упаковке должны находиться кровяные пловцы. Судя по показаниям сканера, они там и находились. За несколько месяцев работы я запомнил даже базовые расшифровки радиометок и мог не залезать в наладонник, чтобы посмотреть, что за товар кроется за тем или иным набором цифр.
В этот раз залезть все же пришлось.
Ну да, кровяные пловцы, «Базовый иммунитет», версия 3.8, срок полезного действия – три года. Три года. Я еще раз посмотрел на записи доставки. «Базовый иммунитет», версия 3.8, срок полезного действия – тридцать лет. Ошибка в одной цифре. Понятно.
Непонятно, где искать вторую такую же упаковку, тридцатилеток, стоящую в несколько раз дороже этой. Ту, которая должна была находиться в этой ячейке. Что еще интереснее – а была ли она вообще, или на склад изначально привезли не то, что было записано в сопроводительном файле?
Бывает. Я посмотрел в переносной компьютер‑наладонник. Здесь больше делать было нечего, надо вернуться и начинать копаться в записях, чтобы понять, что, собственно, произошло. А для этого мне надо посмотреть, как пробраться мимо снующих во все стороны тележек. Останавливать работу склада ради перемещения по нему моей персоны не очень хотелось. Придется, конечно, перенаправить пару‑другую тележек, но эти флуктуации я предпочел бы минимизировать.
В передатчике затрещал голос одного из охранников, Андрея:
– Странно. Эй, Юрий, тут экспедиторы из восточного округа почему‑то вернулись. Ты им что, не то отгрузил? Они тебе звонили?