Я и раньше‑то не тупил на занятиях, но сейчас любое упражнение, требующее запоминания на мышечном уровне, неоднократных повторений, доведения каких‑либо движений до автоматизма, не отнимало у меня вообще никаких сил.
«Шеррингтон» оказался для меня крайне удачным приобретением.
А для главврача, похоже, я оказался крайне удачным подопытным.
– Повторим еще раз. В работе наблюдателя, в работе охранника, в любой работе, в которой необходимо уметь «читать» людей, крайне важны мелочи. Именно поэтому я обобщаю весь тот набор способностей, которые отличают хорошего охранника от плохого, словом «наблюдатель». Потому что прежде всего вы должны быть наблюдательными. А еще включать мозг, а не действовать только по шаблону.
Тот самый офицер, что приклеил нам ярлык «пушечного мяса». Он так и оставался безымянным. Менялись сержанты, взводы, а он продолжал вести занятия. Я заметил, что никто из сержантов не любит присутствовать на его занятиях. И мне сложно было это объяснить, потому что подавать материал лектор явно умел.
Может быть, сержанты тоже не любили думать, что они лишь пушечное мясо?
– Помните этот расхожий штамп в фильмах о Второй мировой? Про скрепки в документах? У русских они всегда ржавели, а у немцев, как тем и полагается, оказывались блестящими. И так контрразведка ловила шпионов пачками. Помните? Не все уже помнят, сейчас этих фильмов уж и не смотрит никто. Одна проблема с этими скрепками – это штамп. Если вы надеетесь выявить злоумышленника, полагаясь лишь на штампы, вам не следует всерьез заниматься охраной. Вы должны наблюдать. Оценивать. Осмысливать. Сопоставлять факты, замечать несоответствия. Ловить любое отклонение и быстро просчитывать, находится ли оно в рамках фенотипа или носит патологический характер. Пример. Скажите мне, когда люди держат руки в карманах?
Мы молчали. Взвод за день успел исполнить прихоть сержанта и совершить шестикилометровый марш‑бросок по ноябрьскому бездорожью. Пострелять в тире, выиграть одну учебную схватку на площадке «городская свалка» в режиме полного уничтожения. В общем, к этому моменту никому уже не хотелось брать инициативу, поддерживать умные беседы и выпендриваться перед преподавателем.
Мне лично было вполне комфортно тихонечко сидеть в уголке и лишь следить за тем, чтобы не уснуть. Спать не стоило. Заснешь – и может так оказаться, что ты вновь делаешь марш‑бросок. Второй за день.
– Говори, – ткнул лектор пальцем в первого попавшегося из взвода.
– Если холодно, думаю, – медленно ответил парень, вставая.
– Так, – кивнул лектор, – еще? Кто? Давай ты.
Он ткнул пальцем в следующего.
– Если понты, например, – встал второй боец. – Знаете, молодежь такая ходит, руки в карманы.
– Еще?
– Ну еще… – продолжил тот же, – еще, может, удобно ему руки в карманах держать. Есть такие люди, любят.
– Ну хорошо, допустим. – Взмахом руки лектор посадил обоих. – И все это говорит о том, что любой человек с рукой, или руками, в кармане – не подозрителен. Даже если у него в этот момент в руке пистолет или кнопка взрывателя – он не подозрителен. Теперь допустим, что вы ведете наружное наблюдение. Вы знаете, что сейчас по улице пройдет дублер самоубийцы. Если основной подрывник заколеблется, решит в последний момент передумать, то задача второго – нажать эту кнопку. Он прямо сейчас держит на ней руку. Но он – не подозрителен. В рамках нашей задачи – нет, если мы говорим только о руках. Вопрос: когда он станет подозрителен? Кто‑нибудь?
Я все же не выдержал и поднялся.
– Слушаю, боец.
– Если он побежит или пойдет быстро, но не вытащит руку из кармана. Нормальный человек почти всегда постарается вытащить руку и помочь бегу или быстрой ходьбе. Это рефлекс, и его сложно остановить. Конечно, если уж не совсем мороз.
– Отлично, боец! Садись.
Офицер прошелся перед партами.
– Я рад, что хоть чему‑то вы учитесь. Горд за себя, так сказать. Еще раз повторю, вам нужно не просто запомнить кучу базовых шаблонных реакций, которые я здесь описываю. Вам намного важнее научиться смотреть на тактическую обстановку и постоянно оценивать странности, которые в ней возникают. Когда вы их заметили – время действовать. Где бы вы ни были.
Глава 7
Закончился пятый взвод. Проскочил шумный шестой. Действительно шумный. Когда в один взвод разом попадают три балагура, взвод получается шумным. Это было весело – находиться вечером в казарме. Говор, анекдоты, байки и побасенки не умолкали ни на минуту.
Но и шестой взвод я воспринял слегка отстраненно. Каждый адаптировался по‑своему. Я – решил просто не привыкать к тем, с кем все равно придется расстаться через пару недель. Вот балагуры, например, поступали с точностью до наоборот – они перезнакомились в первый же день, стали чуть ли не закадычными друзьями. На две короткие недели, но стали. Зрелище было еще то – трое двухметровых тяжеловесов, поигрывающих вечерами мускулами, непрерывно хохмящих и хохочущих над своими же шутками. Неплохими шутками, надо сказать, – я даже не ожидал столь тонкого юмора от таких громил.
Но и веселый шестой, и последние две недели вместе с ним закончились.
Лагерь быстро пустел. Декабрьская пересменка не предполагала новых курсантов, а старые разъезжались один за другим. Большинство получило назначение заочно – без приезда офицеров, лишь по общим данным и результатам тренировок. Им просто сказали – прибыть на новое место службы в определенный день, в определенное время. И все. Под конец все‑таки приехали сваты, из каких‑то более сложных структур корпорации. Посмотрели на оставшихся, кое‑кого увезли с собой.
Я остался. На меня никто даже и не глянул, если честно. Наниматели словно меня не видели.
В конце концов разъехались и сваты. Оставшихся нераспределенными курсантов распихали по каким‑то оставшимся вакантными должностям. Я не сильно интересовался, каким именно. Больше меня интересовало, почему никуда не назначают меня. Парни уезжали один за другим, и за неделю на базе не осталось никого из курсантов.
Кроме меня. Единственного, кого так никуда и не определили.
На базе присутствовала лишь внешняя охрана да часть сержантов из тех, кто не взял увольнительных и не отправился в город. Еще на базе был Костик, и только это хоть как‑то скрашивало мое существование.
Увидев его пару дней назад, я подумал было, что не один я тут такой горемычный. Но, как оказалось, я ошибался. Костю просто распределили прямо сюда, оставив на базе и быстренько присвоив звание младшего сержанта. Следующий набор новичков должен был начать обучение в январе, сразу после праздников, так что теперь задача Кости поменялась – теперь он будет гонять необученных курсантов, вбивая в них дисциплину вперемежку с мелкими воинскими премудростями.
Сержантам разрешалось покупать пиво и пить его. Правда, формально я сержантом не был, но, похоже, сейчас на это всем стало наплевать. У меня был куратор, последний сержант. В теории он должен был заниматься моей подготовкой до тех пор, пока меня не распределят. На практике, конечно, он этого не делал. Лишь придирчиво осматривал меня утром на мини‑построении, которое состояло из одного курсанта и одного сержанта. После этого писал мне на бумажке задания на день и отпускал восвояси.
Задания не отличались сложностью. Пробежка. Занятия в тренажерном зале. Тактические занятия. Стрельба в тире, изучение видеоматериалов и все такое. К вечеру я делал все и оставался предоставленным самому себе. Себе, Косте и пиву.
Зима начиналась неторопливо, температура не опускалась ниже нуля, снег, что выпал всего пару раз, не успевал как следует улечься, таял.
Мы сидели вечерами на веранде, укутавшись в вынесенные из казармы одеяла, и потихоньку попивали пиво, почти не разговаривая. Не о чем особо было говорить. Ни у меня, ни у Кости никого не оставалось снаружи. Новости, которые иногда доносились из внешнего мира через телевизор, радио и Сеть, как‑то тоже не вдохновляли на вечерние беседы.
Где‑то что‑то взорвали. Эпидемии. Пожары. Локальные конфликты, теперь даже не всегда и понятно, по какому именно поводу.
– И что думаешь? – спросил Костя, сделав глоток. Мы не охлаждали пива, брали банки прямо так, слегка теплыми. Просто пили его неспешно. Если продержаться с полчаса, то даже это пиво комнатной температуры казалось ледяным. Где‑то как раз третья банка. Может, четвертая. И в этот момент мы понимали, что норма на сегодня выполнена. Можно возвращаться в тепло.
Плохо было только то, что ни он, ни я почти не пьянели. Пиво стало скорее традицией, чем реальной возможностью задурманить сознание. Пловцы последних версий вычищали из крови алкоголь быстрее, чем он успевал в нее всасываться.
– Ничего. – Я знал, о чем он спрашивает. Не было смысла придуриваться и уточнять. Мы оба думали сейчас только об этом. Уже целых две банки пива все размышления сводились к последней новости, которую мы услышали, выходя из казармы. Глупо – оставлять телевизор включенным, глупо, если намереваешься провести приятный вечер.
Новости могут только портить настроение, ничего больше.
– Ничего не думаю, – повторил я.
– А я вот думаю. – Костя словно только и ждал, что моего уточнения. – Думаю, что не дай бог оказаться среди тех ребят, что сейчас на границе сектора.
– Как ты там окажешься? Там же войска стоят, не корпорация.
– Я понимаю, – покивал Костя и сделал еще глоток. – И не дай бог оказаться на их месте. Представляешь? Полный карантин. Это ведь теперь значит, что они будут только стрелять. Все равно, ребенок там ползет, женщина умоляет ее спасти… Стрелять, да еще и выжигать фосфором. Та еще работенка.
– Кинь еще банку, – попросил я.
– Держи, – подкинул мне Костя третью. – Ты не спеши, куда ты его хлещешь‑то? Надеешься напиться?
Если честно, то да – я надеялся хоть чуть‑чуть захмелеть. О чуме в соседнем секторе думать совсем не хотелось. Но и не думать было невозможно.
Я пытался хотя бы представить, каково там сейчас было. Виделись не самые лучшие картинки. То же самое, что и грипп, только намного, намного хуже. А для меня и воспоминаний о гриппе было предостаточно.
Хорошо еще, что эта разновидность чумы, в обиходе названная «торопыга», полностью выдыхалась дней за двадцать, быстренько деля всех на живых и мертвых. Смертность до сорока процентов. «Генная логика» официально признала, что гемма, защищающего от новой напасти, не существует. Наши тоже развели руками – чума появилась слишком быстро, чтобы хоть кто‑то успел среагировать. Первые вспышки фиксировали всего полгода назад, в экваториальной зоне, и вот – она уже здесь, совершенно в другом климатическом поясе. И чувствует себя прекрасно.
Так что у людей в юго‑западном секторе надежда была только на стандартные препараты, вакцины, антидоты, лекарства, молитвы, изоляцию, полный карантин в каждом отдельном поселке, городке, деревне. Кажется, спасать города стало уже поздно.
И если им повезет, если хоть одна из вакцин покажет приемлемый результат или Бог подключится к процессу и явит свою милость, то вот тогда умрут четверо из десяти. Если нет – то и больше.
А если хоть кто‑то из зараженных пересечет барьеры, что выстроили между их сектором и нашим, то же самое начнется и здесь.
Веселая жизнь. Веселое время.
Веселые мысли.
Офицер прибыл по мою душу через пару дней. Ровно в тот момент, когда я всерьез начал подумывать о том, не пойти ли к начальству, чтобы начать выяснять мою дальнейшую судьбу.
Меня вызвали к нему прямо с утра, я только‑только успел умыться.
Мужчина не старше тридцати сидел в пустой комнате, похожей на комнату для допросов. Небогатой мебелью: лишь стол и единственный стул. Явно поднялся по карьерной лестнице из рядовых – подтянут, мускулист, пусть и не слишком крупный, помельче среднего бойца корпорации.
То, что присесть мне здесь точно никто не предложит, я определил еще со входа, пользуясь уроками лекторов. Тоже, так сказать, применение наблюдательности, пусть и в весьма прикладных целях.
Хорошо, могу и постоять.
Мужчина молчал, рассматривая документы на столе. Иногда переворачивал лист и принимался за следующий. Он явно никуда не торопился.
Что ж, я тоже.
Я встал по стойке «вольно», упер взгляд в противоположную от меня стену и расслабился.
По крайней мере, я могу стоять. Пусть это и не самое приятное занятие, но то, что я стою, а не сижу в коляске, перевешивало все остальное. Успокаивало.
Простая мысль, что «могло сложиться и хуже», успокаивает почти всегда. Всегда проще жить, зная о возможных альтернативах. О том, что можно было уже и не жить, например.
Стена переливалась пронзительно‑блеклым серым цветом. Цемент просто кидали на стену – и после этого даже не удосужились его выровнять. Наверное, если потихоньку расковырять одну из неровностей в не самом видном месте, то вполне можно устроить маленькую нычку. Для пары окурков, например. Очень удобное место для заточения. На эту стену можно смотреть вечно и каждый раз находить в ней что‑то новое. Новый рисунок случайно сложившейся мозаики, новый оттенок серого, новую тень, запрятавшуюся в глубине кратера от цемента.
– У меня не хватает бойца, – спокойно, словно находясь в середине беседы, а не начиная ее, произнес мужчина. Отвлек меня все же от важных мыслей о куске стены напротив. Жаль, а я так углубился в процесс…
Произнесенная информация не требовала ответа вроде бы. Но и смотреть на стену после того, как с тобой заговорили, показалось мне невежливым. Я перевел глаза на своего потенциального работодателя.
– Тебе сказали, чем мы занимаемся? – спросил он.
– Нет. – Я продолжал смотреть на него, пока еще не понимая, как лучше себя вести. Что, если ему нужен боец, значит, мне надо бухнуться к нему в ноги и умолять меня взять? Я готов, просто боюсь, что это может вызвать обратный эффект.
Похоже, мой потенциальный наниматель не сильно удивился.
– Взвод тактических операций. Обычно такой один на сектор. Но сейчас на юго‑западе чума, так что на них полагаться стало нельзя. На западе все подразделение погибло в последней заварухе. На юго‑востоке – группу так и не смогли восстановить после взрыва тактики. В том секторе вообще все хуже и хуже. Восточный сектор сохранил хорошую группу, под стать нашей. Есть одна маленькая команда на севере. И это все. Поэтому, возможно, нам скоро предстоит работать и по соседним секторам, а может, и дальше, если придется, то и через сектор.
– Несмотря на карантин? – удивился я и тут же мысленно выругался. Нашел что спросить. Лучше было бы выяснить, что в понимании этого мужчины является «тактическими операциями». При которых, судя по всему, иногда кладут целые подразделения.
– Да, – подтвердил мужчина. – Несмотря на карантин. Потому что мы все время в карантине. Непрерывном. Остров на пересечении трех секторов – на Горьковском водохранилище. Как раз на стыке. Река, автоматический периметр раннего обнаружения. Мы можем вылететь в любом направлении без нарушения протокола. А потом отсидеться положенный срок, прежде чем выдвигаться в другой сектор. Схитрили.
Я молчал. Про специфику работы спрашивать стало как‑то уже поздновато.
– Наверное, я единственный, кому наплевать на твою комплекцию, – произнес мужчина. Хорошая тактика молчать, пока собеседник не расскажет все сам. – Но зато меня беспокоит полное отсутствие опыта. Обычно к нам приходят не из учебки.
Я молчал.
– Петр Семенович тебя очень рекомендовал, – признался мужчина. – Хоть он и сам не знает, почему так за тебя печется.
Я молчал.
– Ладно, – вздохнул собеседник. – Собирай манатки – и через десять минут на КПП. На месте посмотрим, как вживешься. Звать Оператор.
Мужчина встал и протянул мне руку.
– Юрий. – Я шагнул вперед и пожал ее.
– Хм… ну посмотрим, какой ты Юрий, – непонятно молвил Оператор. Что же они все так любили кого‑то цитировать? Даже и непонятно кого.
Часть вторая
Тактические операции
Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора, и тех надлежит Мне привести: и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь.
Евангелие от Иоанна
Глава 1
– Нас двадцать четыре. Ровно, – сообщил Оператор, как только вертолет окончательно устаканился на площадке и шум его винтов начал стихать. – Поделены на четыре отделения по шесть. Ты пока идешь ко мне в отделение, потому что чехарды сейчас устраивать никто не хочет, а бойца выбило именно в моем, командирском.
– Выбило? – лишь переспросил я.
– Да, выбило. Ушел в резерв.
– Он жив?
– Он отправился в резерв. Это для нас главное. Мы не говорим «умер» или «искалечен». Мы говорим – «в резерве», что значит – больше не в строю. Этот – выжил. Долго объяснять детали. Коротко – он сжег себя на недавней операции. Нужно так было, иначе бы все легли. Сейчас он ни ходить нормально, ни уж тем более воевать больше не может. Часть функций потом восстановится, но он не боец. Ранняя пенсия. Резерв. Ты вообще знаешь, что такое разовые бланки?
Я неопределенно пожал плечами.
Конечно, по самому названию можно и догадаться, о чем вдет речь, но сталкиваться с подобными вещами мне не приходилось. Да не очень‑то и хотелось, если честно. Тут на всю жизнь бланк вводишь и не знаешь, чем это может закончиться… Но одно дело – рискнуть единожды. А еще и разовые бланки – это, по мне, уже слишком.
Оператор объяснять ничего не стал, видимо, решив, что раз мне неинтересно продолжение, то и не к спеху.
– Я прикреплен к этому отделению весьма формально, как ты понимаешь. Командир отделения – Бронза. Вон видишь четыре домика? Ваш первый слева. Ну и мой, да. Найдешь там его, отрапортуешь. А у меня еще дела.
– А как его зовут‑то? – заспешил я, пока он не ушел. – На самом деле? Не Бронзу же мне искать.
– Почему это? Бронзу и ищи. А как зовут, я уж и не помню. Да ты его увидишь, сразу поймешь, что это он, искать и не надо. Они все там, в казарме.
– Мать твою, я думал, Опер шутит.
Бронзу действительно сложно было с кем‑то спутать. Отчетливый бронзовый загар, явно искусственный. Более того, этот цвет кожи навевал мысли, что загаром дело не ограничилось. Видимо, какой‑то побочный эффект от бланков. Я о таком даже и не слышал. И волосы – ярко‑рыжие, хоть этот цвет ему и удалось замаскировать короткой прической‑ежиком. Но теперь на бронзовом черепе торчали жесткие рыжие волосы, так что – да, его невозможно было ни с кем перепутать.
– Он говорил, конечно, что новичок хиловат. – Бронза делал вокруг меня уже второй круг. – Но чтобы настолько… Да у нас и одежды на тебя нет.
– Могу пока в своей походить, – буркнул я.
– Не, – качнул головой Бронза. – У нас одежда особая. Не на просто так. Ладно, разберемся. Показывай оружие.
Зачем это ему понадобился мой «грач‑викинг»? Но задавать новых вопросов я не стал – и так чувствовал себя слегка неуютно. Здесь не оказалось никого даже сравнимого со мной по росту. Ближайший из пятерых, похоже, был метр восемьдесят. И надо полагать, что как раз его здесь звали как‑нибудь типа «Малыш» или «Коротышка». Так что у него радость. Это направление кличек теперь полностью перейдет ко мне.
Я вытащил «грача» из сумки и протянул рукояткой вперед.
Бронза недоуменно на меня уставился:
– Не, я сказал – оружие. А это что за водяной пистолет? Ты что, с собой оружия не привез? Откуда тебя вообще взяли?
– Из учебки, – буркнул я, чтобы не создавать у своего нового отделения лишних иллюзий. Вот сейчас реально помогало то, что это была седьмая команда, с которой мне приходилось знакомиться за последние месяцы. Как‑то уже вошло в привычку постоянно с кем‑то начинать все заново. Меня бы сюда после того, как мама больше года учила меня дома, без школы, почти без улицы. Только родители и Интернет. Вот был бы шок. И не надо о родителях: не лучший момент. Их надо вспоминать в отдельное время, в отдельном месте, так, чтобы эти воспоминания были наполнены каким‑то смыслом, а не просто портили настроение.
– А вот это уже прикол… – Бронза нашарил позади себя кровать и присел на край. – Не шутишь? И зачем нам птенец? Дай.
Последнее относилось к оружию. Я вытянул руку чуть сильнее, и он все‑таки взял пистолет. Не отрывая от меня глаз, выдернул обойму, передернул затвор и за несколько секунд разобрал пистолет на детали.
Провел рукой по затвору.
– Хоть подшлифовал, – хмыкнул Бронза, собирая оружие обратно. – Хоть это хорошо. И больше у тебя ничего нет?
– Нет, – подтвердил я. – Да и это – не то чтобы мое. Так, купил по гражданке.
– Понятно. Тюжок, веди его в арсенал, подбирай. Только я тебя умоляю, посмотри на него! Не надо, чтобы он потом ползал с тремя пушками на горбу. Без экстрима.
С дальней койки легко вскочил Тюжок.
– Меня Юрий зовут, – сказал я, намекая, что нехило бы познакомиться и с остальными.
– Тебя пока что зовут Тощий, – улыбнулся Бронза. – До тех пор, пока не заработаешь себе что‑нибудь поприличней. Еще у нас есть Богослов…
С одной из коек, не отрывая глаз от экрана планшетного компьютера, поднял руку один из бойцов.
– …И Ыть, – мне благожелательно помахал последний оставшийся неименованным в отделении.
– Как? – переспросил я.
– Ы‑ы‑ыть, – подтвердил Бронза. – Ыть, скажи ему что‑нибудь, чтобы он не удивлялся.
– Так, ыть, не вопрос. Что сказать‑то?
– А, ну да. – Мне осталось лишь кивнуть. Тюжок уже выходил из двери, и мне волей‑неволей пришлось повернуться вслед за ним. – А куда такая спешка? Завтра нельзя будет с оружием разобраться?
– Ты, похоже, совсем вслепую к нам попал, да? – усмехнулся Бронза мне вдогонку. – Какое там завтра. Через пять минут могут куда‑нибудь сорвать. И ты «грача»‑то прибереги. Не самый плохой вариант для ближнего боя.
Арсенал находился в пяти минутах ходьбы. И не охранялся.
Сначала мне показалось, что не охранялся вообще. Тюжок наклонился к двери и оперся рукой о стену, после чего дверь немедленно открылась. Лишь через несколько мгновений я понял, что боец не просто оперся, а положил ладонь на сканер.
– Доступ разрешен, – вежливо сообщил динамик женским голосом.
– Рядовой Тощий, добавить в список доступа, – тут же приказал Тюжок. – Доступ пользователя без ограничений.
О, какой уровень доверия. Так вот впервые видеть человека – и тут же ему открыть доступ в арсенал. Видимо, тут к жизни относились совсем уж просто.
– Ну а Тюжок почему? – нарочито беззаботно спросил я. Лучше уж сразу выяснить все детали, чем мучиться в догадках.
– Утюг. Утюжок. Тюжок, – коротко бросил мой провожатый, заходя внутрь. Действительно, последовательность прослеживалась. А по поводу Утюга у меня никаких вопросов не было. Как еще назвать сто двадцать кило сплошных мышц.
– Ага, – лишь кивнул я, следуя за ним.
– Оружейный пояс бери, подгоняй, – скомандовал Тюжок. – Одежду уже завтра, пока обойм, сколько в пояс влезет, возьмешь. Вон из ящика две осколочных сразу возьми, только не дергай, они там рассыпухой лежат, не зацепи чего не надо. Второй пистолет нужен?
– Не знаю, – честно ответил я. – Нужен?
– Ну ты с двух рук стрелять умеешь?
– Нет. – Резать правду‑матку было приятно.
– Все равно бери. Может, научишься. Ну или так, чтобы был. Вот тут «викинг» есть, если хочешь, чтобы обоймы не путать. Или «грач», если тебе больше нравится.
Я не стал усложнять себе жизнь и взял второго «грача». По крайней мере, я знал, чего от него ждать. А единожды обманутый с «викингом», как‑то теперь я ему не доверял, хоть оружие этого и совершенно не заслужило.
– Ножи бери. Один обязательно, а так – смотри сам. Если раньше не работал, то возьми чего попроще. Вот «катран» возьми, не пожалеешь. Нет, не этот, рядом. А чему вас в учебке сейчас учат?
Вопрос явно не требовал ответа.
– Ты не снайпер, часом? Нет? Хорошо, потому что снайпер у нас Богослов, он же медик. Сначала пулю в лоб, потом примочку туда же. Ладно, давай без выдумок, бери АКС‑У,[6]и все. Должен быть пристрелян по центру, но пошли проверим. Куда рванул? Обоймы‑то я за тебя таскать буду? Пока четыре. Четыре всегда с собой держи. Одну дымовуху возьми. Пока все, остальное все равно без тренировки не освоишь. Спускаемся в тир, посмотрим, стрелять‑то хоть тебя научили, или как?
Тир разместился в подвале прямо под арсеналом. Место для него выбрали крайне опрометчиво, по моему мнению. Но все походило на то, что у здешних ребят сформировалось какое‑то совершенно свое мнение об опасностях, реальных и мнимых. Случайного подрыва арсеналов здесь как‑то совсем не боялись.
Хотя надо признать, тир был изолирован весьма тщательно.
– Давай, пристреляй пока, – поощрил меня Тюжок, тут же разваливаясь в потрепанном кресле. – А потом уж посмотрим, что ты умеешь. Можешь не жадничать, тут еще цинк есть.
Он выдвинул тот самый цинк пяткой из‑под стола, подтверждая свои слова. Вообще вокруг, позади стоящего у рубежа стрелка, все очень мало походило на тир. Тут, похоже, иногда и ели. Иногда – играли в карты. Может, и не играли, но колода валялась на столе.
– Любая мишень? – спросил я.
– Выбирай на вкус, – сопровождая разрешение небрежным жестом, подтвердил Тюжок. – С предохранителя не забудь снять.
А вот это звучало уже как издевательство.
Самым тяжелым в отделении все‑таки был Тюжок.
Остальные, конечно, тоже – не чета мне, достаточно посмотреть на Богослова, который лишь килограммов на десять отставал от лидера.
Среди них я чувствовал себя не то что «тощим» – я чувствовал себя младенцем.
Радовало лишь то, что ближе всех по росту‑весу к моим параметрам подбирался именно командир взвода. Он больше всего походил на нормального человека, которого хотя бы можно встретить на улице и даже не заметить, что он проходит мимо. Где‑то сто восемьдесят, и вес под девяносто. Ничего особенного – обычный подтянутый мужчина средних лет, следящий за собой и не разменивающий походы в спортзал на пиво.
В принципе это внушало мне оптимизм.
Значит, мозги здесь все же применялись. И значит, вполне возможно, у меня здесь даже побольше перспектив, чем у всех остальных. Стать когда‑нибудь командиром взвода, например.
Я тут же одернул себя. Рано что‑то я стал задумываться о перспективах.
Перспектива, похоже, сейчас у всех оставалась одна – выжить. Что‑то последние волны эпидемий совсем отбивали любое желание думать о будущем, заглядывать куда‑то вперед, хотя бы на пару дней.
Может сложиться, что через пару дней будешь лежать на кровати, не в силах встать, харкать кровью и радоваться лишь тому, что сын еще может поднести воды. Тому, что потомок, единственное чадо, должен выжить. И еще тому, что есть надежда быть похороненным.
Такие маленькие радости. Они становятся ценными, когда не остается других.
Не думать о родителях, не вспоминать родителей.
Я взял за правило выделять специальное время для воспоминаний. Не так давно, когда понял, что мысли о родителях, об их последних днях, вообще обо всей моей жизни с ними, постоянно меня одолевают. Причем очень часто – в не самые удачные моменты.
Поэтому постепенно я научил себя вспоминать их только в особое время. Специальное. Время поминовения. И должен сказать, что это мне очень помогло. Потому что я мог вспоминать не только их последние дни, но и всю жизнь. Разные курьезные случаи, что у нас происходили. Запах волос матери, когда она наклонялась над моей кроватью в детстве. Руки отца, поддерживающие меня, когда я учился кататься на коньках. Много чего. А если надо, я вспоминал и их смерть. Пусть мне и самому тогда было не очень, я помнил те дни тоже. Но даже у этих воспоминаний появлялся какой‑то странный благородный оттенок, если они приходили вовремя, в назначенное для этого время.
Не у смерти, только у воспоминаний.
В их смерти не могло быть ничего благородного.
– Будешь в паре с Богословом, – сказал Бронза, когда мы с Тюжком вернулись. – Его напарник отправился в резерв. Всегда его слушай. Только не давай забить себе голову всякой ерундой.
Указание показалось мне слегка противоречивым, но этой темы я решил не углублять.
– Где моя койка? – спросил я вместо этого. Дело было к ночи. Тюжок после пристрелки еще долго гонял меня по стрельбищу. Стандартный набор выскакивающих со всех сторон мишеней – и Тюжок в качестве инструктора, все время движущийся за моим левым плечом. Банально, но я был рад уже тому, что особых нареканий от него не услышал. Хоть в стрельбе вес и рост не нужен.
– Я же сказал, – удивился Бронза, – будешь в паре с Богословом. Догадайся, где твоя койка? Правильно, рядом с ним. Вы ночью к вертолету даже выбегать должны вместе. А еще лучше – так и в лагере от него не отходи.
– А в туалет? – уточнил я, уже направляясь к той койке, что, судя по всему, теперь принадлежала мне.
– И в туалет, – ответил Бронза. – Он, кстати, как раз там сейчас, так что можешь сходить встретить. Чтобы потом одному не ходить. В лагере спокойно, это понятно. Здесь мы прикрыты плотно. Но это – вопрос привычки. Лучше и здесь не расслабляться.