Очень.
Сначала боль глушили таблетками, но потом даже самые сердобольные лаборанты отказались мне их давать. Такие дозы обезболивающего могли убить меня быстрее, чем боль.
Похоже, на такое долгое приживление ботов не рассчитывали даже врачи. Никто из них не работал с этим бланком раньше, все ориентировались на технические описания.
Увы, технические описания никак не могли передать моих ощущений.
Боль сходилась, расходилась, иногда била светом из больничного окна, временами подкрадывалась голосами людей. Она въедалась из матраса, на котором я лежал, влетала воздухом, которым я пытался дышать.
Но свою штаб‑квартиру, свое лежбище боль устроила в позвоночнике. Он весь превратился в раскаленный кол, на который я оказался посажен по собственной воле. Я уверен, что, не будь я тогда закреплен всеми возможными методами на кровати, не будь привязан ремнями, словно находился в психлечебнице, я нашел бы способ – и вырвал бы у себя позвоночник, только чтобы избавиться от страданий.
Я орал, когда мог. Иногда терял сознание, но, к моему глубочайшему сожалению, это происходило слишком редко и слишком ненадолго. Я рвался из пут. Вроде бы даже упрашивал пристрелить меня прямо там. И конечно же просил еще укол.
Просил вколоть мне что угодно – морфий, цианистый калий, виагру, – но избавить меня от засевшей в позвоночнике боли.
Так продолжалось, как мне сказали потом, почти трое суток.
Потом я заснул, потому что обессилел настолько, что у меня не хватило сил больше ни на что. Как только боль начала отступать, я ушел в счастливое забытье.
Нельзя сказать, что в момент пробуждения я чувствовал себя прекрасно. Температура, нудящая боль в позвоночнике, к которой добавилась еще и боль в ногах, словно я их отсидел и теперь к ним возвращалась кровь.
После пробуждения меня несколько раз подряд стошнило, хотя лично я грешил уже не на боль от «Ходока», а на то, чем меня пичкали после него. Я выблевал все, что смог, и тут же уснул опять.
Лишь мое второе пробуждение можно назвать настоящим.
Я открыл глаза. На меня уставился один из лаборантов‑медбратьев.
– Ожил, – чуть наклонив голову, сказал он в микрофон у подбородка. – Вроде стабилен. Развязываю? Хорошо, не буду, дождусь.
– Да ладно, развязывай, – буркнул я. – Кусаться не буду.
Лаборант колебался.
Спорить и убеждать я не стал.
– Попить тогда дай. Как там результаты, понятно?
– Так сейчас и проверим, – ответил парень, прикладывая к моим губам спортивный баллончик с водой. – По приборам такие вещи не выявляются. Либо пойдешь, либо… как было.
После того, что мне пришлось вынести, почему‑то я полностью верил в то, что пойду.
Народ набежал минутой позже.
– Буянить не будешь? – опасливо спросил врач, заставляя меня задуматься, что же я не помню из прошедших суток.
– Не должен вроде, – подражая его интонации, так же опасливо ответил я. – Давайте попробуем?
– Да рисковать как‑то не хочется, знаешь… – Врач все же подошел поближе и начал развязывать первый ремень. – Ты тут в одного умудрился вцепиться даже привязанный. Чуть кисть ему не сломал. Хорошо еще, что мы тебе лишь нецелевые усилители вкололи. А если бы кто додумался что‑нибудь из блока «Али» тебе подсунуть? Ты тут всех порвал бы, полагаю. Говорил же, надо «Мандрагору» испробовать. Хоть полегче было бы.
– Как знать, – ответил я, освобождая руки. Лично я не верил, что хоть что‑то могло спасти от той боли, что я испытал. И даже ее уменьшить. Мне казалось, что это невозможно. Лишь одно воспоминание об этой боли – и меня тут же тянуло попросить еще таблетку чего‑нибудь покрепче.
Пока я разминал затекшие руки, окружающие освобождали меня от пут. Ноги, туловище.
– Только не спеши, – в конце концов сказал врач. – Ковылять ты мог и до этого, может, поначалу будет хорошо, если просто повторишь. Не спеши. Аккуратно. Будет больно – сразу говори. Надо дать бланку полностью ассимилироваться, восстановить поврежденные связи. Не спеши.
Я не спешил. Тихо, с поддержкой с обеих сторон, встал – и постепенно перенес вес на ноги. Сделал шаг, другой, третий.
Я мог ходить, это факт. Более того, я ходил точно так же, как и раньше, до болезни.
«Ходок» сработал.
Мы отметили это очень бурно. Только мой статус «выздоравливающего» ограничил объем выпитого мной медицинского спирта тем вечером.
Врачей же не ограничивало ничто.
Лишь количество ими выпитого показало мне, как они за меня волновались.
Хорошая лаборатория. Милые, заботливые люди. У которых оставались силы за кого‑то переживать, волноваться. Помогать не просто по инерции.
Лаборатория, где меня подняли на ноги, находилась в одном здании и являлась частью медицинского центра корпорации. И разделила его судьбу.
Глава 5
– Хлипковат ты для штурмовика, – пробормотал Петр Семенович, явно кого‑то цитируя.
Он обошел вокруг меня пару раз, прежде чем выдал это заключение.
– Пока ты сидел в коляске, выглядел как‑то посолидней, – счел необходимым добавить он после того, как закончил осмотр и вернулся обратно к своему столу. – Садись.
Для меня его придирки были лишь пустым звуком. Я стоял на своих ногах. Да что там – я на них даже ходил, даже на днях пробовал бегать! А в остальном я оставался ровно таким же, каким меня уродили. Хлипкий? Так безопасник не видел моих трехочковых. И вообще – хлипкий для чего? Для какого штурмовика?
Пока что я не знал ничего о том, что он собирается мне предложить.
Словно ловя эхо моих мыслей, Петр Семенович сказал:
– Нет, конечно, можешь продолжать работать на складе, никто не гонит. Да садись уже, налюбуешься еще на свои ноги, надоесть успеют. Но по тому, как ты вел себя на складе и до этого, когда тебя попытались прессануть, мне кажется, что тебе прямая дорога к нам. Думаешь, я не знаю о твоем «граче», что лежит на охране? Раскрою тебе первую тайну нашей службы: на охране нельзя оставить вещи просто «полежать». Все, что ты оставишь – мобильный, сумку, что угодно, – будет проверено. А на мобильный могут и жучка подсадить. Нам, как сам понимаешь, это легко.
– «Викинг», – поправил его я. – На охране лежит «викинг».
– На охране лежит «грач», – невозмутимо ответил Петр Семенович, – который, возможно, тебе впарили по двойной цене как «викинг». У «викинга» регулируемый прицел, ну и по мелочи.
Пришлось пожать плечами. Зря открыл рот. Понятно же, что поправлять специалиста глупо. К тому же я что, планировал подловить его на ошибке? Зачем?
– Идет набор в подразделение оперативной охраны. Не путай с ребятами на входе и теми, что были с тобой на складе. Это скорее наша маленькая корпоративная армия. Хотя иногда они и ходят на обычные вахты, охранять склады и тому подобное. Но чаще – все‑таки занимаются более серьезными вещами. И более опасными.
– Это те, что были с вами на складе? – спросил я. Мог и не спрашивать: кто же еще?
– Нет. – Ответ удивил меня вдвойне. – До тех, что прилетели на склад, тебе еще далеко. Это наш спецназ, группа быстрого реагирования. Впрочем, как пойдет. Может, попадешь и к ним. Туда набирают как раз по результатам школы.
– Школы?
– Ну, конечно. Учебки. Трехмесячные курсы молодого бойца, все как полагается. Если национальная армия не способна сделать ничего, то мы должны иметь собственную. Которая как раз может решать любые проблемы. Так как?
Я пожал плечами. Если честно, мне было все равно. Особого желания становиться под ружье, пусть и в частном секторе, я не испытывал. Но и просиживать джинсы на складе мне тоже не хотелось. Тем более теперь, когда я мог бегать.
– Почему бы и нет? – ответил я наконец. – Паек хоть дают?
– Дают, – усмехнулся Петр Семенович. – И паек дают, и зарплату. И мозги промывают так, что не в каждой армии такое встретишь.
Нельзя сказать, что я проработал в корпорации достаточно долго, чтобы знать о ней все, но все же некоторые пласты ее деятельности, неожиданно обнажаясь, продолжали меня удивлять.
Собственная армия, собственные полицейские силы, собственный спецназ. Даже для крупнейшей корпорации это казалось… лихо. Впрочем, вспоминая все последние конфликты как на континенте, так и за океаном, действительно можно было с уверенностью сказать, что официальные органы власти давно уже не справляются с тем количеством проблем, которые сыпались со всех сторон.
Страны практически не осталось. А значит, и армия становилась условностью. Вовсю говорили о том, чтобы переподчинить армейские подразделения секторам, по месту их дислокации. Это хотя бы позволяло хоть как‑то применять вооруженную силу в случае возникновения конфликтов, вспыхивающих ежедневно. Применять оперативно, сообразно ситуации на местах. Сейчас попытки удержать контроль по‑прежнему делались из центра. К мнению которого отдельные сектора прислушивались все меньше и меньше.
Центр не мог ничего реально контролировать. А значит, все больше скатывался в позицию «английской королевы». Когда все вежливо признавали существование центральных властей, но так же вежливо игнорировали их распоряжения.
Конечно, я понимал, что кое‑какие парни с оружием у корпорации есть. Охранники там, отряды быстрого реагирования… Но чтобы практически регулярная армия…
Масштаб происходящего я осознал только после того, как прибыл на учебную базу корпорации. Таксист с трудом нашел КПП под городом, в паре десятков километров от него, в лесу. Совсем глухом, таком, что оставалось только удивляться наличию наноасфальта, проложенного между деревьями. Отличная дорога, новехонькая, и ее появление здесь говорило о многом. Даже не все федеральные трассы могли похвастаться таким покрытием, стоящим в десятки раз дороже укладки обычного асфальта. Зато – практически вечным.
Но на КПП лесную идиллию развеяла вооруженная охрана из десятка человек в форме корпорации, чем‑то напоминающей армейскую. А внутри, насколько можно было разглядеть, все выглядело как полноценная воинская часть. Взвод солдат бежал по плацу, другой – занимался на полосе препятствий. Под тентами кто‑то сидел, стоял, бегал, работал за компьютерами.
Даже беглый взгляд позволял понять, что на этой базе под тысячу новобранцев.
Какова же «карманная» армия корпорации в числе, если только в учебке столько народу?
Похоже, меня опознали еще у входа, с камер, потому что никто не задавал мне вопросов, не требовал документов.
Меня просто посадили рядом с еще несколькими такими же, прибывшими в нужный час в назначенное место. Но даже ждать долго не пришлось. Как только собрались, по всей видимости, все, кого ждали, нас тут же провели в следующее помещение, абсолютно пустое.
– Пока что я ваш сержант, нубы, – представился встретивший нас парень. – Построились в шеренгу, все вещи, что с собой, вывалили на пол. Все вывалили, без исключения.
Пока мы выкладывали перед собой пожитки, он продолжал говорить:
– Две недели считайте испытательным сроком. На этот период вы считаетесь гражданскими. Вас будут щадить, с вами будут обращаться бережно, чтобы, не дай бог, корпорации не пришлось потом вправлять вам вывихи, лечить переломы и сотрясения мозга. Но не обольщайтесь – первые две недели пройдут быстро. Кто сумеет показать себя мужчиной, а таковых по статистике оказывается лишь один из троих таких нубов, – вот тот на самом деле почувствует всю прелесть службы. Прежде чем вы станете солдатами корпорации, за три месяца вас превратят в фарш. А затем, возможно, слепят из него что‑нибудь вкусненькое. И полезное. Да, думаю, что‑нибудь полезное.
– А ботами когда накачают? – спросил один из вновь прибывших. Слишком молодой, чтобы уметь скрывать свои желания.
– Ну что же, – улыбнулся сержант. – Вот с тебя и начнем.
Полностью проигнорировав вопрос, он подошел к небольшой кучке вещей, разложенных перед парнем.
– Возьми коробку. – Сержант подозвал стоящего позади рядового, и тот подал новобранцу картонную коробку. – Напиши на ней свое имя. Это что? Ножницы? В коробку. Футболка? Чистая хоть? В коробку. Трусы? Ну ты смешной, еще и несколько пар. В коробку. Клей? Да ты сдурел? Приехать к нам с клеем? И думаешь, я его пропущу? На пол бросай.
Сержант надавил каблуком, раздавив тюбик и заставив клей растечься по поверхности. Не обращая внимания на клейкое пятно, он продолжал:
– Бритва? Возьми. Зубная щетка? Возьми. Носки? Какие носки? Теперь ты в армии, сынок, в коробку. Журнал? Хоть тетки голые есть? Это я заберу, если ты не против. Может, потом верну. Ты же не против, гражданский? Я так и думал. Ноутбук? В коробку. Да мне до лампочки, что он дорогой и капризный. В коробку. Или можешь забирать свое заявление, разворачиваться и на выход.
Сержант отошел от бедолаги, оглядел остальных и спросил:
– Всем понятен принцип? Взяли по коробке и быстро сложили туда все, что вам не пригодится на базе. Остальное – к досмотру. Коробки будут ждать первой вашей нубской ошибки. И последней, потому что у меня нет ни малейшего желания нянчиться с гражданскими. Еще меньше желания у меня нянчиться с солдатами, но тут уж выбирать не приходится. Но если солдата я не могу просто так вышвырнуть за территорию учебки, то гражданского – легко! Это всем понятно? Не слышу.
Он, по классике голливудских боевиков, слегка потренировал нас правильно отвечать командиру. Надо признать, действительно слегка. Похоже, ему и правда было лень хоть чему‑то учить тех, кто еще не подтвердил своего статуса.
С вещами мы разбирались еще минут пятнадцать.
У меня осталась зубная щетка, паста и одна фотография, где мы с родителями сидели у аквариума, в котором плавали огромные рыбы. Мне на ней было девять. Фотография, сделанная давным‑давно, когда я верил, что счастье достижимо.
Тогда моя вера, возможно, была истинной.
Пистолет, конечно, у меня изъяли. Его даже не положили в коробку к прочим вещам, а описали и унесли в другое место.
– Поверь, – доверительно сообщил мне сержант. – С оружием у нас проблем нет.
То, что сержант назвал испытательным сроком, оказалось на редкость скучным мероприятием. Врачи, потом врачи, затем опять врачи. Казалось, нас отбирают не на пушечное мясо для корпорации, а в центр подготовки космонавтов. Которого, по слухам, уже и не существует. Давно что‑то я не слышал, чтобы хоть кого‑то отправили на орбиту – хотя бы просто для того, чтобы доказать, что еще на это способны.
Сначала у нас просто взяли анализы. Все, что смогли. Я видел, как врач одобрительно кивал, глядя на мою карту. Еще бы, после лаборатории, где моим ногам вернули подвижность, я, можно сказать, представлял собой образцово‑показательный экземпляр современной наномедицины. Все новехонькое, с иголочки, последние модели ботов, последние модели прошивок.
И, что мне нравилось даже больше, никаких излишеств. Наверное, это отношение осталось у меня от отца. Тот тоже тянул до последнего, прежде чем согласился, чтобы ему и его семье ввели хоть какие‑то, пусть и самые невинные, бланки. А про генетические модификации организма при нем вообще не стоило даже заикаться.
После первичной проверки, которую вроде как прошли все вновь прибывшие, пришла пора нагрузочных тестов. Так их называли те же врачи. Это означало, что полежать под каким‑нибудь прибором удавалось все меньше, а бегать, опутанным при этом проводами, приходилось все больше.
В общем, ничего близкого к тому, чего бы я ждал от военизированной учебки. Никаких тебе подъемов в шесть утра и обливаний холодной водой. Отнюдь. Нас вообще расселили в комнаты по два человека, если уж на то пошло. И вставали мы часов в семь, не раньше. Где‑то звучал горн, по‑моему, не настоящий, а лишь из динамика, что означало общую побудку на базе. Но и после горна к нам не вбегал сержант, не требовал одеться за сорок секунд, не заставлял нас прыгать по командам «подъем – отбой».
Горн всего лишь означал, что пора вставать. Я все время думал, что было бы, если остаться при этом в постели. Когда твое «непослушание» заметят, и заметят ли вообще? Но экспериментировать мне не хотелось, соседу, похоже, тоже, поэтому сия тайна так и осталась покрытой мраком.
Сосед оказался старше меня лет на пять. И тяжелее килограммов на сорок. В общем, солидно выглядел, внушительно. Очевидно, что, как и многие люди его комплекции, он оказался добродушен и нетороплив. Это мы, недоростки, злые и резвые. Ему‑то зачем?
– Виктор, – протянул он руку в первый наш день, как только нам показали, где устраиваться.
– Юрий, – ответил я.
Два единственных слова, которыми мы тогда обменялись в первый день. Нельзя сказать, что Виктор был неразговорчив. Но – точно не словоохотлив.
К концу первой недели наконец начало сказываться отсутствие физической нагрузки все то время, пока я проездил на коляске. Я понимал, что ничего особенного пока меня делать не заставляют, но все равно начал уставать. Приходил вечером с очередного цикла тестов, валился на кровать и засыпал.
Сосед лишь удивленно на меня смотрел, но не говорил ничего. По нему вообще казалось, что он заскучал от недостатка ежедневных нагрузок. Может, так оно и было на самом деле.
Врачи не спешили делиться с нами выводами о нашем здоровье. Кое‑что начали показывать лишь на десятый день – и то весьма странным образом.
Я ввалился в комнату с твердым намерением улечься спать, даже не раздеваясь. Всю дорогу от очередного велотренажера, который к вечеру сменил беговую дорожку, мои мысли крутились вокруг ключевого вопроса этого вечера: напрячься и снять армейские ботинки, которые нам выдали, или же заснуть прямо в них? По поводу остальной одежды подобных мыслей у меня даже не возникало – я твердо знал, что раздеваться не буду. Нет сил.
Конечно, мысленно я пообещал себе, что лишь чуть‑чуть посплю, а с утра переоденусь во все чистое, приму душ, почищу зубы.
Сложно посчитать точно, но, по‑моему, пару таких обещаний поутру я благополучно забыл.
Заснуть я не успел.
– Можно с тобой посоветоваться? – раздалось с соседней койки. Возможно, это были и не первые слова моего соседа после нашего знакомства, но точно одни из немногих. Похоже, ему действительно важно было с кем‑то поговорить.
– Давай, – вздохнул я и сел на кровать, вместо того чтобы на нее лечь. Раз уж заснуть сразу не удавалось, то я начал неторопливо снимать ботинки, одновременно подумывая, не снять ли наконец одежду, раз уж возникла такая оказия.
– Мне сказали, что у меня пролапс митрального клапана, – с ходу заявил Виктор. Слегка подумав, он поправился: – Сказали, что для обычной жизни – ничего страшного, нужно просто наблюдаться. Но посоветовали больше тяжестями не увлекаться. Вот.
Я осторожно кивнул. Интересная информация, но я пока не видел поля для обсуждения, советов и рекомендаций. Видимо, Виктор сказал еще не все.
Виктор тоже помолчал какое‑то время, а потом добавил:
– Сказали, что в таком виде мне служить нельзя. Только если со специальным бланком. Там всего с десяток ботов, полностью контролирующих работу сердечной мышцы и клапанов. Но говорят, что опасно. У бланка смертность до ста случаев… на десять тысяч. Его даже из магазинов отозвали: слишком много смертей. Еще они мне список дали. Семь разных бланков помимо этого, самого опасного. В совокупности, они посчитали… насчитали почти две сотых на то, что я не переживу ассимиляции. Врач мне посоветовал не ввязываться. Сказал, что слишком опасно. Отправил думать.
– А если ты откажешься? – спросил я. – Что будет?
– На все четыре стороны, – пожал плечами Виктор. Кровать под ним при этом жалобно заскрипела. – В силовое ведомство корпорации я не гожусь. У них свои правила.
– Да… неслабо, – протянул я. – Так и не ввязывайся. Тебе так хочется служить в маленькой частной армии? Или просто хочется служить? Тогда иди в настоящую армию, там наверняка требования послабее.
– Может. – Виктор вновь пожал плечами. – Хотя сейчас во всех частях проверки либо врачи от «Наноздоровья» проводят, либо от «Генной логики». Где как договорились. Может, конечно, они не так придираются. Но я сюда хотел. Что мне еще делать? Ты же видел, что в городе творится? Либо к бандюгам пристраиваться, либо в армию. Таким, как я, просто тихо посидеть нигде не дают. Все хотят либо на мне потренироваться, либо к себе затащить. А когда не получается, то опять – ножи, пистолеты, угрозы. Устал.
Я покивал. Его ситуация казалась понятной. Не сказать, что я когда‑то переживал нечто подобное, – меня в банды никогда не звали, но положение Виктора легко было представить.
– Так вот и хочу посоветоваться, – сказал он. – Глупость, может. Но вот ты бы как поступил на моем месте?
Я вспомнил «Ходока». Какой там один процент. В период ассимиляции мне казалось, что я сдох тысячу раз. Хотя, если подумать, я бы все равно лег под ту капельницу опять. Но я не мог ходить – насколько ситуацию Виктора можно сравнивать с моей?
– Тяжко, – признался я. – Ты пойми, мне эта армия до лампочки. Пока что, во всяком случае. Может, потом мозги промоют и я ее сильно полюблю, но пока… С другой стороны, мне и терять нечего. Один остался, семьи нет, родители умерли. С этой стороны – я бы, может, и рискнул. Тем более если с сердцем что‑то. Ты же теперь об этом знаешь. Всю жизнь бояться будешь. Точно – я бы рискнул. Хоть и опасно. Только я – это я. Ты бы лучше сам решил.
– У меня тоже семьи нет, – нашел сходство между нами Виктор. – Давно родители умерли, в аварии. И ни жены, ни детей. Да, бояться я точно не хочу.
– Ты подумай. Не спеши. Может, оно того и не стоит. Подумаешь, лишний блин на штангу не наденешь, – так не в этом счастье.
– А в чем? – тут же спросил Виктор. – Я и не знаю. Хотел просто – чтобы со своими вокруг. Чтобы не думать каждый день, кто тебя вечером в подворотне ждет «на поговорить».
Я видел, что решение он уже принял. И его выбор меня не радовал. Особенно меня не радовало то, насколько я повлиял на чужое решение. Дай бог, он не окочурится с бракованными ботами у сердца. Мне только этого довеска на совесть не хватает.
– Ты не спеши, – повторил я. – Подумай, прикинь.
Раздеться я так и не разделся. Хорошо хоть ботинки снял.
Через минуту я уже спал. Лишний груз на душе, может быть, и тянул, но спать хотелось все равно.
– Очень неплохо, молодой человек. Очень, очень неплохо, – заявил мне врач. – Отменное здоровье с точки зрения… здоровья. И мои коллеги, похоже, вас неплохо загрузили. Все самое новое, самое надежное. Кроме, конечно, вашего любимого «Ходока», но тут уж, как я понимаю, либо пан, либо пропал. Здоровье у вас отличное…
В его словах чувствовалось очень большое «но», и я сразу насторожился.
– Да… отличное здоровье. Вот только хиловаты вы. Мышечная масса, вес. Явная склонность к простудным заболеваниях, хотя, похоже, все детство вы закалялись, так что в рамках фенотипа вы сделали максимум. Рост опять же. Хиловаты вы для воина, сами не думаете?
Я лишь пожал плечами. Вопрос явно не требовал ответа. Если бы я так думал, то меня бы здесь и не было. По поводу трехочковых вспоминать не хотелось. Что им тут мои баскетбольные достижения? Да тут, наверное, через одного чемпионы. Еще и накачанные ботами так, что и к соревнованиям давно уже перестали допускать.
– Ну да, ну да, – покивал врач то ли моим, то ли своим мыслям. – С другой стороны, вроде как не со стороны идете. А раз вас из безопасности порекомендовали, значит, тоже о чем‑то думали.
– Шустрый я, – буркнул я, лишь бы сказать хоть что‑то. Я сам неожиданно оказался чуть ли не в той же ситуации, что и Виктор. И вдруг понял, что не хочу обратно в город. В пустую квартиру, в темные подворотни, которые все реже оказывались освещены, не хочу возвращаться к прошлому. Что бы ни было впереди, оно казалось предпочтительней того, что осталось позади.
Так я думал.
– Да, точно, шустрый, – вновь закивал доктор. – Это верно подмечено. Но я так скажу: в охране вам будет неинтересно, в штурмовые группы – точно не возьмут, вы бы видели тех детин, что там служат. Можно попробовать лишь в специальные подразделения, но в них и набор разовый, и далеко не всегда вообще хоть кого‑то берут.
– А эти чем занимаются? – с легким подозрением спросил я. Отдельный спецназ в частной армии – это казалось слишком даже для корпорации.
– Да все тем же, – махнул рукой врач. – Просто не всегда сила все решает. Иногда, как вы говорите, шустрым быть важнее. Ну и умным. В общем, в учебку я вас пропущу, но учтите – если на выходе вас все вербовщики забракуют, то пойдете в охрану. И деваться будет некуда, потому что контракт подписывается сейчас, а куда вы попадете – узнаете только потом.
Я пожал плечами, соглашаясь.
По мне – охранять какой‑нибудь из магазинов корпорации на отшибе тоже было неплохим занятием. Все лучше, чем ездить в коляске.
Нас тренировали. Я ожидал вначале тупой армейской муштры, но оказалось даже интересно.
Муштра, конечно, тоже присутствовала, но отнюдь не в смертельных дозах. Например, теперь мы жили в казармах по двенадцать человек, повзводно. И тренировать наш взвод начали прямо с момента, как мы положили свои вещмешки на кровати.
– Это ваш взвод, родной и любимый, – сказал в первый же день сержант, опять новый. – Ровно на две недели ваш. Через две недели – ротация. Новая комната, новый взвод, новые соседи. Нам нужно, чтобы вы умели работать в разных ситуациях, умели срабатываться с разными людьми. Но нам не нужны тут сопли, дружба семьями и прочая ерунда! Те, что живут с вами, – должны помочь вам на тренировках так, как помогли бы вам в бою. Но не считайте их друзьями. Они – лишь ваш взвод. А вы – пушечное мясо. На эти две недели – мое пушечное мясо. Вопросы?
Похоже, что вопросы отучали задавать в первую очередь. Все молчали.
– Тогда на занятия… бегом… марш! Стоять! Это было слишком медленно! Упор лежа… принять. Двадцать отжиманий! До пола. До пола, я сказал. Кому‑то надо помочь, солдат?
Это он обратился к моему соседу по отжиманиям, который, похоже, слишком уж сильно отклячил задницу вверх, чтобы уменьшить нагрузку. Вряд ли сосед не способен на двадцать отжиманий, вроде как он вполне в форме. Либо рассчитывает на то, что таких вот отжиманий будет еще очень много, и заранее готовится к длинному забегу по этой дистанции, либо просто проверяет, насколько далеко можно зайти в вольностях с новым сержантом. Возможно, конечно, и просто не умеет отжиматься.
Обо всем этом я думал вскользь. Не сосредотачивался и на отжиманиях. Чего тут такого, двадцать раз – даже с больными ногами я отжимался много, благо ноги тут в ход не шли. А уж сейчас, с ногами, да еще после двух недель проверок, я чувствовал, что постепенно вхожу в форму.
– Встали! Быстрее встали! Я так понимаю, что вы встаете медленно, потому что вам понравилось? Люблю, когда солдатам нравятся физические упражнения. Не могу им отказать в их желаниях. Упали снова, двадцать отжиманий! Быстро! На счет, не отстаем.
Я же говорю, мне нравилось. Чувствовать свое тело заново в норме, держаться наравне с остальными. Я уж и забыл, как это бывает – не отставать ни в чем от других. Не ловить взглядов, направленных на твои ноги, а не на тебя. Плохое быстро забывается. Быстро, но весьма болезненно.
– Охрана – это то, чем вам всем придется заниматься, – вещал преподаватель. Из «офицеров», судя по всему, хотя формальных званий выше старшины здесь никто не имел. Только какие‑то должности в службе безопасности корпорации. О которых они тоже не распространялись. Наши преподаватели не всегда даже представлялись, когда вели занятия.
– Придется заниматься, даже если вы попадете в специальные подразделения. Охрана – это часть нашей работы, это наша суть. Если хотите, вся наша служба создана только для того, чтобы охранять. Хотя иногда эта охрана превращается и в наступательные акции. Но моя задача сегодня более простая и более узкая. Обсудим обычную охрану. С азов. Допустим, вы стоите на входе в офис или в магазин. Перед вами рамка и просветка. Никакого пропускного контроля или проверки документов на входе, хотя нам сейчас это не так важно. Нам важна фильтрация – выбор потенциально опасных объектов из толпы, непрерывно идущей мимо вас. Модель понятна?
Я кивнул вместе с остальными. Так как мы сидели и сержанта рядом не было, то вскакивать и заявлять «так точно, сэр» было как‑то глупо. Тем более что эсбэшник явно этого и не требовал.
– Начнем с простого. Ошибочно считают, будто выявление потенциального убийцы, самоубийцы или даже террориста требует от охранника специальных навыков. Выражусь точнее – навыки, безусловно, нужны, но это отнюдь не сакральные знания, которыми могут обладать только некие особо одаренные люди. Итак, правило хорошего охранника номер один – на работе не отдыхать, не спать и не зевать. Смотрим первый эпизод.
Офицер без звания опустил экран и включил проектор.
Запись сильно походила на те условия, которые он описал изначально. По всей видимости, офис корпорации, запись велась откуда‑то чуть сверху, из глубины холла. Я заметил буквы, вензель «НЗ» на стекле панорамного окна у входа. Две рамки, сканер для сумок. Два охранника с этой стороны зоны досмотра, видны были только их затылки, но не лица. Качество записи позволяло даже видеть экраны, на которых высвечивались данные с рамок и с ленты сканера.