Как взметнулось в ногах серебро ковылей
И упало, подковам стальным не переча!
Как взревели верблюды, горбами тряся
И посматривая по сторонам со значеньем,
Как запела дорога из-под колеса
И пространства раздвинулись перед кочевьем!
Я гранитным надгробьем стоял и немел,
К побережью реки прирастая ногами,
И, как первый поэт на земле, не умел
Все, что вижу глазами, поведать словами!
1959
Тетеревиный романс
Я это видел, я это слышал,
Этого мне не забыть:
Тетерев на проталинку вышел
И стал из лужицы пить.
Перекатывался хрустальный горошек
В горлышке косача.
Он стоял на земле без сапожек,
Песенку бормоча:
«Ах, тетеря! Чего таишься?
Не бежишь на свиданье бегом?
Иль холодной воды боишься?
Или думаешь о другом?»
На призывную песню такую
Зазвучала ответная грусть:
«Ты не видишь — я тоже токую,
На сучке на еловом томлюсь!»
Он пошел к ней пешком по лощинке,
Глядя вверх, говорил, говорил…
А на лужицах были морщинки —
Это ветер весенний дурил.
1959
* * *
Заросли. Заросли. Хмель и крапива.
В омуте сонно стоят облака.
Иволга пела — и вдруг прекратила,
Рыба клевала — и вдруг ни клевка.
О, это туча! Лиловый передник
Темной каймой отливает вдали,
Зашелестел приумолкший березник,
Теплые капли танцуют в пыли.
Падают полчищем стрелы косые
В гати, в горелые пни и хвою.
Это земля моя, это Россия,
Я нараспашку у речки стою.
Скольким дождям подставлялись ладони
В поле, в седле, на плотах в камыше!
Слушал я их то в горах, то в вагоне,
В пахнущем дынями шалаше.
Ласково струи на плечи стекают,
Слиплись и спутались пряди волос.
Дождь не утих, а уже припекает,
Солнышко сушит листву у берез.
Снова стрекозы парят над водою,
Полдень желаньем и зноем налит.
И над ушедшей лиловой грядою
Непререкаемо солнце горит!
1959
* * *
В глазах твоих весенняя грустинка
Поблекшей медуницей зацвела.
Все потому, что узкая тропинка
Тебя в сосновый бор не увела.
Мне больно видеть — взгляд твой сходен с
                    дымом,
Не отражаться в нем речной заре.
Все потому, что ты в своем любимом
Себя хоронишь, как в монастыре.
Шагни на взгорье, к той сосне горбатой,
Которая влюбленно смотрит в дол,
И вдруг ты станешь сильной и богатой
И заключишь в объятья медный ствол!
И ты заметишь солнце над рекою,
Как золото на отмелях излук,
И ощутишь горячею щекою,
Что есть тепло теплей любимых рук.
И ты иначе милого обнимешь,
Иначе припадешь к его устам.
И, может быть, любовь свою поднимешь
К вершинам сосен, к легким облакам!
1959
У светлояра
На Булатном болоте,
На Колчанном броду
Я тропою Батыя
К татарам иду.
— Режьте голову мне!
Я москвич,
Я русак.
— Что спешить?
Заплати-ка
Сначала ясак.
Предо мною князек,
Мелкий вор,
Казначей,
Он смеется:
— Люблю вымогать с москвичей!
Заплати-ка ямщину,
Возьми-ка ярлык!..
Освещает лучина
Басурманский кадык.
Божьи лики по избам
Темнеют в углах,
Кнут ременный гуляет
По спинам в узлах.
— А-а-а! —
Молодку татарин
Схватил у плетня,
Руки вяжет пенькой,
Волочет на коня.
— Эй, пусти,
Узкоглазый,
Товар этот наш!
Не с тобою
Пойдет она ночью
В шалаш.
Врешь!
Не будет
Красавица
Эта твоей! —
Кистенем я его
Меж заросших бровей.
Кровь
И крики,
И ржанье,
И топот,
И стон!
Режут горло мне…
Тут обрывается сон.
Я встаю
И тревожно
Глазами вожу:
И себя
На лугу,
На копне, нахожу.
В мокрых травах
Лежит предо мной
Светлояр,
Ни колчанов,
Ни стрел,
Ни коней,
Ни татар,
Только где-то
Звенит луговая коса
Да заблудший теленок
Мычит из овса.
Ну и сон!
Мне такого
Не снилось вовек,
Чтобы древность такая,
Двенадцатый век.
Это предок, наверно,
В крови проскакал,
Чтобы я без ошибки
В лицо его знал!
1959
Я вышел рано
Я вышел рано.
Роса на травах,
Роса на злаках,
На всей земле.
Поклон — дорогам,
Поклон — деревьям,
Поклон — селеньям,
Поклон — семье.
В мешке дорожном
Простые вещи:
Две майки, мыло,
Порошок.
Мне с ними лучше,
Мне с ними легче,
Моя поклажа не режет плечи,
Не давит спину — хорошо!
А что там иволга
В ветвях запела?
Какую шутку
Ей дрозд изрек?
С какою целью
Пчела летела,
Потом свернула и присела
На мой погнутый козырек?
А! Отдохнуть?
Ну что же, можно!
Не пропадать в лесах добру!
Раз прилетела,
Такое дело:
Я — пчеловод
И осторожно
Ее за крылышки беру.
Лети, родная!
Скоро ульи,
И ждут тебя в твоем летке.
Колхозный пчеловод Ульяна,
Она ведь тоже встала рано,
И у нее нельзя без плана,
Да вон она
В цветном платке!
Иду лесами,
Иду полями,
Иду по кладинкам
И вброд,
И до последней капли крови
Я в каждом шаге,
В каждом слове
С тобой,
С твоей судьбой
        народ!
1959
* * *
Месяц июль — знойный и дрёмный,
Пылью полынной воздух горчит.
Возле омета месяц огромный,
Это ему перепелка кричит.
Где я? В Рязани над тихой Окою
Или в Тамбове у реченьки Цны?
У Иртыша иль за Ворей-рекою
Тихо смотрю подмосковные сны?
Волжское или другое теченье
Ласково льнет и касается плеч?
Это совсем не имеет значенья,
Только б Россия и русская речь!
Только б суровые, честные лица,
Только бы труженики — не жулье,
Только б готовые поделиться
Хлебом и радостью люди ее!
1960
* * *
Трехструнная тревога балалайки
Зовет меня на улицу села.
Я вспоминаю детство. На лужайке
Здесь верба одинокая цвела.
И вот на этом самом сером камне,
Который и тогда еще лежал,
Я трепетными юными руками
Играющее дерево держал.
Несложный инструмент, наивность детства,
Как веселил ты сельскую толпу!
Ты мне тогда достался как наследство,
Как приложенье к плугу и серпу.
Я распевал прибаски и пригудки,
Белел на балалайке белый бант.
И девки мне дарили незабудки,
И говорили гордо: — Он талант!
Чего скрывать: моя душа гордилась,
Она росла, ей делалось теплей.
Мне это ободренье пригодилось,
Оно во мне живет и по теперь.
Не я на камне, и не я играю,
Не в этом дело. Важно, что игрок
В запале чувств дает родному краю
Свой музыкально-песенный урок!
1960
За сельдью
Капитану рыболовного сейнера
А. Неверову
Палубу вымыли,
Люки задраили,
На море вышли из бухты
Во здравии.
Сутки идем
Сквозь ненастье и изморось,
Море спокойное
И не капризное.
Солнце порой
Еле-еле проклюнется.
Море — как площадь,
Море — как улица.
Море — как рожь
На июньском безветрии,
Даже спокойнее
И незаметнее!
Вдруг ни с того ни с сего
Разволнуется —
Это норд-осту
Оно повинуется.
Море — увалами,
Море — буграми,
Так и танцует
И пляшет под нами.
С качки морской,
Как ворона к вороне,
Миски летают
Друг к другу в салоне.
У капитана
Волненье, эмоции,
Смотрит то в карты,
То в толстые лоции.
Смотрит из рубки
И в голос смеется:
— Как бы на камешки
Не напороться!
А море, как русская
Баба-шутиха,
Побушевало
И снова утихло.
Стало покачивать
Бережно, плавно:
— Я успокоилось, милые,
Ладно!
Вдруг прозвучало,
Как выстрел: — Селедка! —
И завизжала
Стальная лебедка.
Шлюпку — за борт,
Кошелек — на глубины.
Здравствуй, наш промысел,
Древний, любимый!
Лбы рыбаков
Запотели, как стекла,
Куртка на каждом
До нитки промокла.
Не поскупилось
Берингово море,
Вот уж добыча,
Трепещет в каплёре!
Трюм наполняется
Свежим товаром,
Ох, и попалось —
Навалом, навалом!
Все в чешуе,
Словно рыцари в латах!
Радость, как сборище
Чаек крылатых,
Взмыла над морем,
Летит поднебесьем
Берег порадовать
Доброю вестью!
1960
* * *
Вот и вышел в дорогу, и робость
Охватила, как зябкий озноб,
Предо мною не школа, не глобус —
Шар земной с человечеством в лоб.
Предо мною не книги, не парты —
Шелест трав, огрубелая речь,
Под которую, если проспал ты,
Можно на землю втоптанным лечь.
Что ж ты смотришь рассеянно, грустно
В даль веков, золотой ротозей?
Насыпай же скорее свой бруствер
И воюй за себя и друзей!
1960
* * *
Море люблю с кораблями,
Небо люблю с журавлями,
Девушек — с гордостью взгляда.
Тех, что сразу сдаются, — не надо!
1960
Пегас
Запрягу своего Пегаса
В тряский песенный тарантас
И поеду сквозь все государство.
До свиданья! Не ждите нас!
Я Пегасу по раннему часу
Запасу клеверку, овсеца,
Чтоб машиною первого класса
Оставался мой конь до конца.
Я колеса подмажу дегтем,
А Пегасика подкую,
Буду всюду желанным гостем,
Потому что я песни пою!
Ай, люли-разлюли, молодайки!
Вьются волосы по плечу.
Что вы смотрите? Мыло дайте,
Я с дороги умыться хочу.
Отпущу я Пегаса на волю
В деревенское стадо кобыл,
Даже встретиться с кем-то позволю,
Чтобы он все на свете забыл.
До рассвета мой друг попасется,
Поотведает звездной росы
И резвее, резвей понесется
По бескрайным просторам Руси.
Мы объедем с Пегасом все стройки,
Все целинные земли в степях.
Нам завидовать будут все тройки,
Что воспели поэты в стихах.
Лебедянь, Обоянь, Криворожье,
Киров, Куйбышев, Сталинград…
Где дороги, а где бездорожье
Бьет буграми и ямами в зад.
Тут неровно, а там неловко,
Не пугают колдобины нас.
Это творческая командировка,
Без нее ты не можешь, Пегас!
Едем, едем! Дорога, дорога!
Конь со мною из ковшика пьет.
Оба слышим, как жизнь народа
В гулкий колокол времени бьет!
1960
* * *
Не обнимемся — холод мешает,
Не заплачем — не так уж близки,
Плакать гордость не разрешает —
Это на море не по-мужски.
До свиданья, мое голубое,
Отливающее свинцом,
До свидания, мое дорогое,
Помяни меня добрым словцом!
Где-нибудь в подмосковном поселке
Как мне будет тебя не хватать!
А особенно, если девчонки
Будут в песнях тебя воспевать.
Буду слышать твое колыханье
И шуршанье прибрежным песком
Близко-близко, за лопухами,
Где корова гуляет с телком.
Где курлычет журавль у колодца,
Где стучат бельевые вальки…
Все мы русские — землепроходцы,
Все мы истинные моряки!
1960
* * *
Что ты задумался, бор корабельный?
Иглам не страшно идти к январю.
— Я не задумался. Я — коробейник,
Каждому короб грибов подарю.
Вот и тебе! Опускайся в низину,
Лево бери, мимо лиственных лап.
Я не обманут, ставлю корзину
Возле семейства коричневых шляп.
Жарить не будем. Все для соленья.
Ни червоточинки. Ох, и крепки!
Лучше не выдумать для утоленья
Тех, кто под водочку любят грибки.
Любо мне это житье, боровое!
При коммунизме в борах будем жить.
Все здесь всеобщее, все даровое,
Только нагнуться и в рот положить!
1960
* * *
Что такое любовь? Тяготенье,
Встреча острых концов ножевых,
Огнедышащее смятенье
Двух, вчера еще полуживых!
Что такое любовь? Заточенье
Самым юным и самым седым.
Все мы узники, без исключенья,
Все в ее одиночках сидим.
Не убьешь ее пулей, гранатой.
Если кто-то любовь запретит,
Все равно она «Лунной сонатой»
В люди вырвется и полетит!
1960
* * *
Под липами, под вязами
Приснилась сказка мне.
Луна была отвязана,
Паслась всю ночь в траве.
В зеленой зыбке колоса
Заплакало зерно.
И ветер, беспокояся,
Баюкать стал его.
Шла в гости в светлу гридницу
Березка босиком,
Давно хотелось свидеться
Ей с дубом-крепышом.
Почти с курьерской скоростью
Шел муравей сквозь лес.
Он нес вязанку хворосту
Для муравьиной ГЭС.
Подстанция их — вот она! —
У самой у реки.
Как лампы многовольтные,
Горели светляки.
По дебрям папоротника
Через гнилую гать
Шли три отважных плотника
Жилища воздвигать.
Размашисто, уверенно
Летел топор с плеча,
Чтоб выстроить три терема
До первого луча.
На лист кувшинки рядышком
Присев, царевны их
Обмахивались ландышем
От комаров ночных.
И тоненько, по-девичьи,
Просили все втроем:
— Давай, давай, царевичи,
Мы новоселья ждем!
1960
* * *
Надоело мне в квартире
Пыльный фикус поливать.
Я уйду на все четыре
Сам себе повелевать.
Счастье — это не привычка,
Не привычка, нет — не то!
Вылетает электричка
Из зеленого депо.
Или попросту из бора
Лично мне трубит она:
— Милый мой, я за тобою —
Есть местечко у окна.
Северянин, Лось, Тайнинка,
Вот и Софрино — сойдем.
Другом мне теперь тропинка
И вода — поводырем.
На пути лежит рябая,
Перезябшая река,
Глубина невесть какая,
Перейду наверняка.
И решительно и бодро
Речку вброд перехожу,
До какого места мокрый,
Ни за что вам не скажу!
1960
Ковыль
Он стоял на обочине
Серебристо-рябой.
А его то и дело рабочие
Сминали ногой.
Он сгибался и кланялся
Пшенице степной:
— Государыня, радуйся,
Простор этот — твой!
Он следил за колосьями,
Каждый шорох ловил,
А его то и дело колесами
Каждый трактор давил.
Солнце краешком чалило,
Двигалась ночь.
Как она опечалила:
— Не могу вам помочь!
Жался он, жалко ежился,
Доходило до слез:
— Ах, зачем я размножился?
Ах, зачем я возрос?
Над степными пространствами
Без кнутов и плетей
Гнали электростанции
Тьму веков из степей.
1960
В океане
Я брился в Тихом океане.
Бил по борту соленый вал,
И прыгала вода в стакане,
И борщ чечетку танцевал.
Мне улыбалась повариха,
Кренясь в салон плечом тугим:
— Узнал, почем у нас фунт лиха?
Узнал?
   Тогда скажи другим!
Мне все в пути казалось ново:
И то, что пыль морская в грудь,
И то, что шли без останова,
И то, что нет земли вокруг.
Вода, вода, вода — и только!
Одна она со всех сторон.
Над ней моя морская койка
И мой несухопутный сон.
Непроходимые глубины,
Таясь в молчании ночном,
Скрывали, сколько душ сгубили,
В пучину приняли живьем.
Ненадобно других доходов
Коварной древней западне:
И кости русских мореходов
Лежат на дне, лежат на дне.
Не оценить ценою денег,
Ценою самых сильных чувств
Обыденного слова «берег»,
Слетевшего с рыбачьих уст.
На горизонте горы, горы,
Бесстыдно камень обнажен.
Когда тонули командоры,
Они, наверно, звали жен.
И так ли это было? Тайна,
И вымысел — еще не факт.
Но бухта с именем Наталья
Мне говорит, что было так.
Я здесь твержу другое имя!
Всем расстояньям вопреки
Глазами серыми твоими
За мною смотрят маяки!
1960
Петропавловск
Город-бухта,
Город-сопка,
Город-сад.
У тебя своя походка,
Твердый шаг.
Собирается
Москва-столица
Спать,
Ты уж выспался,
Тебе команда
«Встать!».
Выйти в море,
Выйти в горы,
Выйти в цех —
Дел найдется —
В Петропавловске
Для всех.
Мореходка
Марширует на плацу,
Бескозырки
Петропавловску
К лицу.
Каждым бревнышком
И каждою доской
Этот город —
Мореход
И волк морской.
Вот беда, что
Часто землю здесь
Трясет.
Пусть трясет,
А Петропавловск
Все растет!
Над широкою
Авачинской губой
Город ширится,
Хорош, пригож
Собой.
Волны бьют
В береговой его гранит,
Пурги хлещут,
Дождь сечет,
А он стоит!
И понятно
Это все само собой,
Потому что
Петропавловск —
Часовой!
Из Москвы
К нему теперь
Рукой подать.
Сел на «Ту»,
Поел два раза —
И слезать!
1960
Лось на путях
А.Ушину
Лось на путях! Дайте зеленый!
Он на красный свет не пойдет.
Он стоит под ветвистой короной
И, как поезд, ждет.
Дайте ему «зеленую улицу»,
Чтобы он никуда не свернул.
Разве, скажите, лось не умница:
Дали зеленый, и сразу шагнул!
Пошел, как путеобходчик, по рельсам,
Люди ликуют: «Лось! Лось!»
Простим ему, что он первым рейсом
Не руду, а рога свои гордые нес.
Они у него своего рода индустрия.
Арматура, железная стать.
Здравствуй, здравствуй, природа русская,
Не губить тебя надо — спасать!
1960
Владимир
С. Никитину
Город спит в вишневом белом дыме,
В тишине владимирской весны.
Тихо над сердцами молодыми
Веют замечательные сны.
Камень стен церковных глух и древен,
Ржавь насквозь проела купола,
Но краса владимирских царевен
Уцелела и до нас дошла.
Я твержу девчонкам черноглазым
У обрывов клязьминских крутых:
— Встретились бы раньше богомазам,
Кинулись бы с вас писать святых.
А они смеются: — Наша внешность
Грубовата для святых досок,—
Обнажают тело, то-есть грешность,
Загорать ложатся на песок.
Предо мной ворота Золотые,
Древности былой надежный щит.
Мимо них не конница Батыя,
А такси владимирское мчит!
1960
Разговор с недовольным
«Легче поворчать,
Чем поворочать!» —
Говорил рабочий мне один.
— Бросьте вы мне голову морочить,
Гражданин!
Что брюзжите?
Что пищите горлом:
«Я устал от всяческих субботников!»
Посмотрите: вас расперло,
Вы едите за бригаду плотников!
Власть нехороша?
А где же лучше?
Лучше нет, поверьте
Нам, поэтам!
Это ведь счастливый случай,
Что родились вы в Стране Советов.
Вам бы при царе
Пыхтеть и гнуться,
Стариться от преждевременных морщин,
Вам бы царь не дал раздуться
До социалистических толщин.
Что вам не хватает?
Дачи? Площади?
Дача — это прах, жучки, гнилье!
Что вы свой язык везде полощете,
Как над грязной прорубью белье?
Вы смеетесь:
«Много ль сам доволен?»
Много! Много!
Потому что я
Радостью труда навеки болен,
Для меня он — песня бытия.
Ваше недовольное величество,
Обыватель времени ракет,
Посмотрите, всюду электричество —
То ангарский, то днепровский свет.
Это мы —
Турбины, пульты, тракторы,
Головокружительные «Ту».
Это наши мирные реакторы
Преодолевают темноту!
Не аршином расстоянье мерьте,
Наша мера — вымпел на Луне!
Не ворчите, гражданин, поверьте,
Захлебнетесь в собственной слюне!
1960
Иван-чай
Ничего я не знаю нежней иван-чая!
Своего восхищенья ни с кем не делю.
Он стоит, потихоньку головкой качая,
Отдавая поклоны пчеле и шмелю.
Узнаю его розовый-розовый конус,
Отличаю малиновый светлый огонь.
Подойду, осторожно рукою дотронусь.
И услышу мольбу: «Не губи и не тронь!
Я цвету!» Это значит, что лето в разгаре,
В ожидании благостных ливней и гроз,
Что луга еще косам стальным не раздали
Травяной изумруд в скатном жемчуге рос.
Он горит, иван-чай, полыхает, бушует,
Повторяет нежнейшие краски зари.
Посмотри, восхитись, новоявленный Шуберт,
И земле музыкальный момент подари!
1960
* * *
Здравствуй, лес, мое шумное детище!
Что ты прячешь, скажи, под полой?
Протяни ко мне ветви и ветвищи,
А не трудно — склонись головой.
Положи свои лапы мне на плечи,
Нам не знать, что такое вражда.
Тихо вырони капли и каплищи
Ночевавшего в листьях дождя.
Понимаю тебя, если, дрогнувши,
Ты кричишь своему палачу:
— Затушите преступное огнище,
Черным углищем быть не хочу!
Я люблю твои тонкие иглища,
Твой сосновый и терпкий настой,
Шаловливые гульбища, игрища
Ветра буйного с легкой листвой.
Если скажут, что лес — это веники,
Ты на это, мой друг, не гляди,
Подымай в высоту муравейники,
Глубже в землю корнями иди!
1960
Красота