Урбанизация, конечно, действует повсеместно и безотказно — но слишком медленно. Как правило, требуется смена поколения — и зачастую не одного, — чтобы сложившийся сельский стереотип многодетности сменился городским, ориентированным на меньшее число детей. Кроме того, многое зависит от конкретных социально-экономических условий. Если главе многодетного семейства труднее устроиться на работу и прокормить семью, а его детям — труднее пробиться в жизни, то поневоле начнешь сознательно планировать число своих детей сообразно своим не только сексуальным возможностям. А если таких ограничений не существует или они слабее — безразлично, от избытка ли “нефтедолларов”, иностранной помощи или других форм дотации (скажем, из
==105
Москвы) — то откуда возьмутся стимулы отказываться от привычных стереотипов?
В среднеазиатских республиках бывшего Советского Союза многомиллиардные ежегодные дотации за счет России (с целью стабилизации империи) и монопольные цены на фрукты, во много раз превышавшие общемировые, давали те самые тысячи рублей, которые необходимы для покупки жены и содержания многодетной семьи (включая нескольких взрослых сыновей, годами слоняющихся без работы в ожидании собственной свадьбы). Поэтому там рождаемость была — и остается — одной из самых высоких в мире. Теперь положение начинает — только начинает! — меняться, но, наверное, потребуются многие десятилетия, прежде чем оно изменится радикально, а за это время население удвоится там как минимум дважды. И такая же ситуация — во многих развивающихся странах.
Противозачаточные средства — это очень гуманно, особенно по сравнению с абортом, который, безусловно, является узаконенным убийством ребенка. Совершенно так же, как никотин и алкоголь — узаконенные наркотики, убивающие человека не сразу. Но мы не зря назвали человека бесстыдным хвастуном за его чванливое самоназвание “сапиенс”, разумный. Ах, если бы! Этнографические экспедиции дали поразительное открытие: первобытное мышление дикарей исключает в их сознании связь между половым актом и рождением ребенка. Приятно провести время с женщиной — это одно, а то, что спустя какое-то время появляется ребенок — что ж, случается! (Помните мои собственные детские представления на этот счет? Оказывается, они имеют глубокие корни в истории развития человеческого мышления). И мы, оказывается — не только дети, но и их папы и мамы! — недалеко ушли от своих первобытных предков.
Мало у кого из так называемых деятелей науки и культуры в республиках бывшего СССР жена ни разу не бегала делать аборт. А ведь эти люди причисляют себя к сливкам интеллигенции, живут в крупных городах, располагают исчерпывающей информацией о противозачаточных средствах и имеют возможность купить их в
==106
ближайшей аптеке по символической цене (правда, самые примитивные). Но, увы, даже у деятелей культуры уровень культуры половых — и всех прочих — отношений, как правило, таков, что о культурных способах предохранения от беременности вспоминают только на следующий день. Что же говорить о деятелях не науки и не культуры? Русский мужик, в отличие от узбекского или таджикского, уже сообразил, что многодетная семья в современных условиях — пережиток прошлого, дикость. Однако, в отличие от германского или французского, еще не сделал из этого открытия никаких оргвыводов для супружеских отношений.
Результат: на русскую женщину приходится, в среднем, вдесятеро, а может быть и во многие десятки раз больше абортов, чем на германскую или французскую. При наличии контрацептивов. А на узбекскую и таджикскую, а также бразильскую, арабскую, нигерийскую, индийскую и т.д., у которых стадия массового перехода к абортам еще впереди, — в несколько раз больше родов. Тоже при наличии контрацептивов.
Конечно, все три фактора, накладываясь друг на друга, дают определенный эффект. Как мы уже упоминали, темпы роста мирового народонаселения постепенно — пусть даже сравнительно незначительно — снижаются. И именно на этом отрадном факте покоятся розовые надежды демографов на то, что численность землян на нашей планете во второй половине грядущего столетия стабилизируется на уровне примерно 12 млрд. (±1 —2 млрд.). Но темпы снижения рождаемости могут не поспеть за темпами назревания проблемной ситуации, связанной с “демографическим взрывом”. И тогда не избежать взрыва социально-политического, при котором регулирование численности народонаселения произойдет стихийно-хирургическими методами: войнами, болезнями, голодом. Поэтому желательно, чтобы поспели. Достичь этого, по мнению многих компетентных людей, возможно только одним способом: формированием мирового общественного мнения в пользу необходимости скорейшего и повсеместного перехода от многодетной к “среднедетной” семье (3—4 ребенка). Эта ориентация на “среднедетность”
==107
является одной из существенных составных частей идеологии альтернативной цивилизации. Правда, она до крайности затрудняется рядом обстоятельств, в том числе наличием в мире не одной, а двух противоположных друг другу проблемных демографических ситуаций. А также вопиющей инертностью национальных правительств при решении вопросов демографической политики, их равнодушием к рекомендациям авторитетных международных организаций, позволяющим избежать дискриминации, одинаково для всех стран, для всего мира в целом.
Каковы же эти две проблемные демографические ситуации? Обратимся сначала к развитым странам мира.
5. Что такое выморочность народа
Патриархализм вот уже более полудюжины тысяч лет и до сих пор в той или иной мере господствует во всех без исключения странах мира. Заметим, при моральной поддержке подавляющего большинства женщин. Все попытки свергнуть его революционным путем, предпринимавшиеся феминистками, разбивались именно об это “молчаливое большинство”. Но история уже подписала патриархализму смертный приговор: порождение традиционного сельского образа жизни (включая многодетную семью под авторитарным владычеством мужчины), он оказывается несовместимым с современным городским образом жизни (включая разные формы более или менее эгалитарного сожительства людей, экономически независимых друг от друга и детьми особенно не обремененных). Агония патриархализма, его разложение заживо — в полном разгаре. Нет, наверное, ни одной страны мира, которой в той или иной мере не коснулся бы этот процесс. Правда, для большинства населения планеты он только-только начинается. Во многих развивающихся странах положение в этом смысле почти неотличимо от того, что было пять-шесть тысяч лет назад. Но примерно для четверти мирового народонаселения, как любил говаривать первый и последний
==108
президент СССР, этот процесс уже пошел, причем довольно сильно. А для второй четверти, составляющей население развитых стран мира, он зашел уже довольно далеко, и тут от патриархализма остались лишь жалкие, впрочем, довольно живучие и весьма, если можно так сказать, воинствующие рудименты.
Вот об этой четверти и речь.
Вообразите себе ситуацию, прямо противоположную описанной в предыдущем разделе. Социальный статус и престиж человека в обществе больше не зависит от числа сыновей. Вообще не имеет значения, есть у него дети или нет, женат он или, страшно сказать, разведен, замужем она или — что может быть ужаснее? — полностью одинока. Парии патриархального общества — всеми презираемый бобыль и еще более презренная старая дева — перестали быть пугалом для остальных. Мало того, оказывается, без детей и даже вообще без семьи живется гораздо легче, продвижение по службе осуществляется гораздо успешнее. Если жена представляет собой более дешевую и менее строптивую домработницу — ее еще можно терпеть. Если муж дает возможность сносного существования и не надо самой трудиться — его еще можно терпеть. Если же нет — зачем тратить время и деньги на сочетание законным браком? Провести вечер вместе можно и в ресторане. Провести вместе ночь можно и в отеле. А появится ребенок — вполне достаточные алименты гарантированы, а это лучше, чем служить даровой домработницей у его отца (примечание: речь идет о цивилизованных развитых странах мира, к которым пресловутая “шестая часть земной суши” не относится; хотя здесь все то же самое происходит в нецивилизованных, варварских, диких формах).
Как поведет себя “среднестатистический” человек в подобных обстоятельствах?
Прежде всего он сделает потрясающее открытие: дети не нужны. При традиционном сельском образе жизни они — важные помощники по хозяйству, при современном городском — обуза. Дожив до собственной свадьбы и обзаведясь собственными семьями, раньше они были важными союзниками в борьбе за выживание, теперь — даже не соседи, а вполне чужие люди, норовящие лишь
==109
хоть чем-нибудь поживиться у родителей. Наконец, раньше это была “живая пенсия” на старости лет, единственно возможная в те времена. Теперь — пенсия вроде бы от детей независимая (на деле же “отовариваемая” именно трудом следующих поколений). Конечно, против этого открытия вопиют элементарные инстинкты материнства и отцовства. Конечно, сказываются пережитки патриархализма, в том числе более высокий — при прочих равных условиях — социальной престиж замужней женщины с детьми (прежде всего, в глазах самих же женщин). Конечно, охватывает ужас перед одиночеством, который заставляет порой выходить замуж за первого встречного, заводить ребенка на четвертом, а то и на пятом десятке лет вообще без мужа. Но все это не идет ни в какое сравнение с широкомасштабными оргвыводами из только что упомянутого открытия, которые ежедневно делают сотни миллионов людей в развитых странах мира. Какими именно?
Внушительное меньшинство — до трети населения в возрасте от 25 до 45 лет, т.е. когда давно пора жениться (выходить замуж), а о старости говорить еще рано — по разным причинам предпочитают вести холостяцкий образ жизни. Среди них мало кто из женщин обзаводится ребенком, тем более — двумя-тремя, и очень редко кто из холостяков мужчин самолично воспитывает ребенка. В свою очередь, не менее трети из оставшихся двух третей, сочетаясь браком, добровольно или вынужденно остаются бездетными. Из остальных подавляющее большинство довольствуется одним ребенком, и лишь считанные проценты имеют двоих детей, еще реже — троих или больше. В среднем получается один ребенок на семью, даже меньше. Такова примерно демографическая структура общества, скажем, в Германии. За ней — страна за страной — выстраиваются в том же направлении все развитые страны мира, а в перспективе и развивающиеся. Что получается в результате?
Прежде всего попадает в противоестественное положение ребенок.
В естественном состоянии на 99% его воспитателями являются конкретные образцы для подражания —
К оглавлению
==110
старшие братья и сестры, старшие сверстники из соседних семей, другие взрослые, входящие в состав сложной патриархальной семьи и ее ближайшего окружения. Отец выполняет функции ректора в этом домашнем университете с многочисленной “профессурой”. Мать — проректор по общим вопросам и по учебной части. Важные роли заслуженного профессора-консультанта играет бабушка, а арбитражного судьи — дедушка. Общими усилиями этот педагогический коллектив доводит каждого своего подопечного лет за пятнадцать до состояния взрослого члена общества, готового взвалить на свои плечи собственную семью.
В противоестественном состоянии на одного-единственного ребенка приходится двое родителей, четверо бабушек и дедушек, восьмеро прабабушек и прадедушек, бездетные тетки, холостые дядья — целый взвод генералов на одного юнкера. Разумеется, все его балуют, откупаются подарками и деньгами, а вот уделить любимцу хотя бы минуту — недосуг. В результате массовым тиражом произрастает редкий прежде инфантил — 20-летний молодой человек и даже 60-летний совсем не молодой человек с психологией избалованного ребенка, заведомо не работник (даже если работает), заведомо не семьянин (даже если есть собственная семья) и заведомо не гражданин (даже если есть документ, гражданство удостоверяющий).
Самое же главное в интересующем нас отношении — никудышный отец и никудышная мать, даже если есть ребенок, а всего чаще — совсем не отец и не мать. Это человек с подорванными стимулами к жизни. Родительский дом, а также выморочные дома бабушек-дедушек ему в наследство гарантированы, и любой из них может принести доход, достаточный для безбедной жизни. У многих в дополнение ко всему этому — более или менее солидные родительские и прародительские счета в банках, которые тоже достанутся им. К чему стремиться в жизни? Куда выбиваться? И растущий процент выбрасывается на обочину — уходит в богему, ударяется в наркоманию, кончает самоубийством. Кажущийся парадокс: чем благополучнее страна — тем выше в ней число самоубийц среди молодежи.
==111
Может ли быть будущее у общества i. нарастающей в каждом новом поколении процентной долей инфантилов? Нет, это всегда и везде начинающаяся агония и конечная гибель.
Кроме того, катастрофически ломается возрастная структура общества. В естественном состоянии около половины его членов составляет молодежь до 16 лет, примерно столько же — взрослые трудоспособного возраста и лишь считанные проценты — лица пенсионного возраста. В противоестественном состоянии процентная доля взрослых остается примерно такой же, молодежи — катится от половины к четверти и ниже, а пенсионеров — от считанных процентов к четверти и выше. Даже если прекрасно организовано “отоваривание” пенсий, разливается целое море старческого одиночества, страна превращается в гигантский дом престарелых. Не кто будет кормить растущую армию пенсионеров?
Здесь мы сталкиваемся с третьим последствием массового распространения однодетной, в среднем, семьи: на производство с каждым годом приходит все меньше новых работников, а на пенсию уходит все больше. Наконец “уходящих” становится меньше, чем “приходящих”. Чем закрывать “дыру?”. Ее закрывают сейчас почти во всех развитых странах мира лимитчиками-гастарбайтерами. Тут же возникают чудовищные по своей сложности социальные проблемы. До поры до времени пришлые довольствуются участью батраков на самых непрестижных, самых низкооплачиваемых рабочих местах. А затем начинают, естественно, предъявлять претензии на равноправие. А за равноправием в экономике идет равноправие в культуре — их культуре, наконец, в политике — кому командовать, кому подчиняться. Это очень старая история, и всегда с трагическим концом для туземцев.
Есть и четвертое последствие: коль скоро по нарастающей рождается меньше, чем умирает, нетрудно вычислить год и даже, наверное, день, когда последний Карл женится на последней Кларе и для их Адама уже не найдется Евы... Такой волнующий год уже вычислен для Германии: 2879-й (при современных тенденциях
==112
соотношения рождаемости-смертности). В стране Калевалы ее обитатели поживут чуть подольше, но при сохранении нынешнего уровня рождаемости к 3000 г. и в Финляндии не останется ни одного финна. С 1975 г. в Австрии смертность начала превышать рождаемость, и к 2000 г. число ее жителей сократится на 23%. Предоставляем самому читателю вычислить, в каком году при таких темпах депопуляции (“обезлюдения”) вымрет и этот народ. В точности то же самое относится практически ко всем народам Западной Европы. А в более отдаленной перспективе — и ко всем остальным.
Мои собеседники на Западе при дискуссии по этим вопросам нередко возражают: ну и что же, что вымрут германцы, англичане, французы, русские, белые североамериканцы и т.д.? Их место займут более плодовитые народы — только и всего. Человечество не пострадает. Нет, пострадает! Представим себе на минуту, что все человечество состоит из какой-либо одной нации (в конечном счете, при рассматриваемой тенденции все должно придти именно к такому результату). В принципе, все равно из кого — из русских, китайцев, негров и т.д. Германцев почему-то очень смешит картина будущего человечества, состоящего поголовно из тирольцев с их короткими штанишками, перьями на шляпах и заливистыми песнями. Не вижу в этом ничего смешного: это далеко не худший вариант. Так что же произойдет: обогащение мировой цивилизации или, напротив, ее обеднение? Уверен: катастрофическое обеднение. Мы сокрушаемся по поводу исчезнувших цивилизаций, ищем хоть какие-то следы каждой из них, а тут вдруг добровольно идем на гибель трех тысяч современных Атлантид с очень туманной перспективой, что сохранится хотя бы одна... Худшую антиутопию трудно придумать. Даже коммунистическая выглядит привлекательнее.
Но если депопуляция — выморочность столь же плоха, как и “демографический взрыв”, если однодетная семья в массовых масштабах имеет столь же печальный конец в отдаленной перспективе, сколь и многодетная, — то где же выход из столь сложной проблемной ситуации, способный обеспечить (наряду с другими глобальными
==113
балансами, разумеется) необходимую и достаточно вы сокую устойчивость общества?
Выход давно найден. Он называется...
6. “Демографический оптимум”
Теоретически демографическое равновесие и покоящаяся на нем высокая устойчивость общества достигается очень просто: переходом от многодетной и малодетрой семьи к “среднедетной” семье или, точнее, в среднем к трем детям на каждую женщину “детородного” возраста (18—45 лет). Один ребенок идет на “замену” матери, другой — отца, а третий “компенсирует” нехватку детей в бездетных, однодетных и двухдетных семьях, а также преждевременную убыль людей от болезней или несчастных случаев. Получается даже несколько больше, чем надо для простого воспроизводства поколений, так что предусматривается медленный, очень незначительный рост населения, “избыток” которого, после полного заселения земной поверхности, признанного оптимальным, можно будет направить в космические колонии на другие планеты солнечной системы или возле них. Это все же предпочтительнее убыли, так как при депопуляции — даже самой незначительной — начинают проявляться все те отрицательные следствия, о которых мы только что говорили.
Демографы разработали даже примерные схемы распределения детности семей, чтобы поддерживать “демографический оптимум”. Для простого воспроизводства поколений (как говорится, один к одному) достаточно иметь 2% семей с пятью и более детьми, 14% — с четырьмя, 35% - с тремя, 35% - с двумя, 10% - с одним ребенком и 4% бездетных семей. В итоге 100 семей дадут 241 ребенка — ровно столько, сколько необходимо (с небольшим “запасом прочности”), чтобы не началась депопуляция. В еще более простой схеме, которая предусматривает троих детей на каждую “среднестатистическую” женщину соответствующего возраста, расклад выглядит следующим образом: из каждых десяти женщин одна должна иметь шесть детей, одна женщина — пять детей,
==114
две — по четыре ребенка, две — по три, две — по два, одна — одного ребенка и одна женщина остается бездетной. Как видим, разнообразие довольно большое, но “погоду” делают “среднедетные” семьи, дающие около половины необходимого числа детей, и более трети — многодетные (5—6 детей). В более “уравнительной” схеме, чтобы “компенсировать” одну бездетную, одну однодетную и одну двухдетную пары, необходимо семь семей с четырьмя детьми в каждой.
Понятно, схемы — дело сугубо относительное. Мы привели три примерных расклада только для того, чтобы показать: без “среднедетной” семьи с тремя-четырьмя детьми “демографического оптимума” не достичь.
“Демографический оптимум”, помимо всего прочего, хорош тем, что устраняет впечатление дискриминации, сильно мешающее активной демографической политике и в развивающихся, и в развитых странах (“Как так? Кому-то рекомендуют иметь больше детей, а нам — меньше?!” или “Зачем нам иметь больше детей, когда для спасения человечества рекомендуют меньше?!”) Все страны, все народы выходят в оптимуме на одинаковый уровень рождаемости, только в развивающихся странах требуются огромные усилия, чтобы до него опуститься, а в развитых — еще большие усилия, чтобы до него подняться.
В развивающихся странах рецепт оптимальной демографической политики содержательно прост, но очень труден в практическом исполнении. Опыт показывает, что для того, чтобы от массовой многодетной семьи в сравнительно короткий срок (всего лишь за два-три поколения родителей) перейти к столь же массовой “среднедетной” надо воспользоваться стихийно идущим процессом урбанизации и дать возможно большему числу девочек хорошее профессиональное образование, плюс соответствующий культурный уровень, а затем обеспечить возможность работы по своей профессии. Остальное происходит, можно казать, автоматически. Никакие административные запреты, никакая просветительная работа, никакая дешевизна и доступность противозачаточных средств не дают такого эффекта, как стремление
==115
очень большого числа женщин занимать в общественном производстве такое же место, какое занимают мужчины. В этом случае сама жизнь заставляет супружескую пару ограничивать число детей. На “вершине” общества, среди политических деятелей, а также деятелей науки и культуры, наконец, вообще среди служащих возникает немыслимая прежде мода на малодетные и даже бездетные семьи. Она отдается эхом до самой последней деревни, и типичные семьи с 5—10 детишками начинают уступать место все более частым максимум 3—4-детным. Что и требуется для достижения оптимума. Отправляйтесь в столицу любой развивающейся страны — в том числе в любую из республик Средней Азии — вы увидите этот процесс воочию.
Легко, однако, сказать: дать образование и работу. Но как сделать это в мире, где даже каждый третий мужчина, не говоря о женщинах, либо не имеет работы вообще, либо не имеет постоянной работы, перебивается сезонными или случайными заработками? При существующей цивилизации эта проблема неразрешима, как квадратура круга. Альтернативная цивилизация, для которой широкая занятость женщин — не обязательно в рамках номенклатуры привычных нам сегодня профессий — является одной из основополагающих черт, вместе с тем, создает условия для оптимального вовлечения женщин в общественное производство и значительного повышения их культурного уровня. На этой стороне дела нам предстоит остановиться в одной из следующих глав специально.
В развитых странах тот же рецепт, напротив, очень сложен по содержанию, но сравнительно прост в исполнении, точнее, требует меньше затрат — лишь хорошо продуманной системы мер (нигде в мире не проведенной пока что в жизнь в полном объеме).
В частности, необходимо создать лучшие условия для образования семьи, мало того, для знакомства молодых людей с целью создания семьи. При традиционном сельском образе жизни это достигается либо прямой куплей-продажей невесты, либо системой ритуалов, включающих предбрачные игры молодежи в атмосфере
==116
сильнейшего влияния общественного мнения окружающих, которое в конечном счете и определяет, кому за кого выходить, и объективно содействует формированию пар. При современном городском образе жизни все эти социальные механизмы отпадают. Необходимы новые. Попытки создать их искусственно, в виде специальных клубов знакомств, объявлений, брачных контор большого эффекта не дали, да и не могут дать, в силу пережитков патриархальной психологии, исключающей подобные “костыли” на дороге к семейному счастью, с одной стороны, и самого характера современной семьи, редко складывающейся и быстро распадающейся, если нет общих интересов, с другой. Тот же опыт показал, что наиболее эффективны в данном отношении поэтому клубы по интересам, в принципе, любым, кроме собственно матримониальных, сковывающих знакомящихся изначально. Достаточно почувствовать общность интересов — в танцах ли, в кактусоводстве ли, безразлично, — и жизнь сама рассудит, кому кого провожать, кому с кем встречаться снова и снова, до свадьбы включительно.
Необходимо создать и соответствующие условия для сохранения семьи. Имеется в виду минимизация разводов. Сами по себе они могут являться благом в случае психологической несовместимости супругов, либо возникновения у кого-нибудь из них серьезного чувства к третьему лицу (то и другое на практике встречается довольно редко). В подавляющем большинстве, однако, они происходят по причинам, которые никак нельзя назвать уважительными (с позиций интересов общества) и которые вполне можно устранить или хотя бы свести к минимуму, Когда дело о разводе слушается на суде, в качестве главных причин чаще других называется “несовместимость характеров” или “супружеская измена”. Но что такое “несовместимость”? И почему произошла “измена”? Жизнь демонстрирует гораздо больше примеров, когда очень разные — казалось бы, абсолютно несовместимые по характеру люди благополучно живут семьей. И та же жизнь показывает, что только в одном случае из тысячи “измена” скрывает серьезное чувство к другому,
==117
в остальных это — развлечение вроде танца, большей частью по пьянке и, как правило, никаких последствий кроме очередного скандала, не имеющее. Почему же “несовместимость” или “измена” столь часто обретают вдруг поистине взрывчатый характер? Потому что за ними скрываются более серьезные причины.
Первая из них по удельному весу среди остальных причин разводов — злоупотребление наркотиками, чаще всего — алкоголем. В бывшем Советском Союзе мерзкое, скотское пьянство одного из супругов (в 9/10 случаев — мужа, 1/10 — жены) являлось причиной 54 из каждых 100 разводов. Все может вытерпеть женщина, но когда домой каждый вечер вваливается потерявшее человеческий облик существо и начинает измываться над ней и ребенком — развод предрешен. В других странах роль стакана водки может сыграть “травка” или “доза” — с теми же результатами. Попытки бороться с пьянством чисто административными методами окончились в Советском Союзе несколько лет назад полным провалом. Но проблема денаркотизации общества под страхом его неминуемой гибели остается актуальной не только в нашей стране и является одной из главных препон на пути к альтернативной цивилизации.
Вторая причина в том же ряду — жилищная неустроенность, вынужденное, но неизбежное проживание с родителями жены или мужа. В массовом масштабе это, пожалуй, специфически советское явление, поскольку при нормальной экономике всегда можно купить или хотя бы снять жилье, в зависимости от средств. В СССР единственной практической возможностью обрести крышу над головой было получить полицейское разрешение вселиться в новую квартиру или в квартиру родителей одного из супругов. На новую квартиру могли рассчитывать лишь считанные проценты молодоженов: за ней, как правило, надо стоять в очереди 10—20 лет. Остается квартира родителей. Но в одном жилье исстари нормально проживать могла только одна семья: сложная патриархальная или простая современного типа, безразлично. Когда под одной крышей собираются две семьи, да еще одна из них экономически полностью зависит от другой, как
==118
Израиль от США — только такт с обеих сторон может предотвратить превращение семьи в Палестину и Ливан, вместе взятые. И если в первом случае роль атомной бомбы, разрывающей семью в клочья, играет бутылка водки, то во втором с той же ролью прекрасно справляются теща и свекровь (реже — тесть или свекор), насильно разводящие молодых, чтобы монополизировать воспитание любимого внука.
Помочь этому горю можно только достаточно широкой программой муниципального строительства достаточно дешевых квартир специально для молодоженов, которые получают их в рассрочку на 20—30 лет, с частичным автоматическим погашением долга по мере появления детей. Тем самым и семья сохраняется, и смысл обзавестись вторым-третьим ребенком появляется, и стимул к должной трудовой отдаче возникает, и дополнительные рабочие места на стройках и в промышленности строительных материалов безработицу укорачивают. Целый букет позитивных социальных последствий.
Кстати, та же политика целесообразна и в отношении снабжения молодых всем необходимым — мебелью, одеждой (в том числе детской), даже автомашиной. Разумеется, при возможности. И с теми же последствиями.
Третья причина, имеющая, в отличие от второй, космополитический характер, — элементарный бытовой паразитизм, стремление “проехаться” на домашнем труде одного из супругов (в подавляющем большинстве случаев известно, какого), а иногда вдобавок еще и на зарплате эксплуатируемого. В бывшем СССР (да и в нынешней России) это стремление получило сравнительно широкое распространение, как пережиток патриархальщины, когда любой домашний труд считался уделом женщины, постыдным для мужчины. В результате совокупный рабочий день женщины-матери достиг 14—16 часов: 8 часов на производстве и почти столько же дома (включая дорогу и стояние в очередях). Такую нагрузку способна выдержать далеко не каждая женщина, и если ее морально не поддержать — а об этом в подавляющем большинстве случаев и мысли нет — то вероятность развода превращается в прямо-таки предопределенность.
==119
Любопытно, что та же первопричина выходит на одно из первых мест по удельному весу в разводах даже в тех странах, где сфера обслуживания на высоте и женщине не надо часами стоять в очередях, за корытом и над плитой. Она согласна выполнять свою часть домашней работы — либо большую часть, если видит, что мужу приходится надрываться, чтобы обеспечить благосостояние семьи. Но когда видит, что ее пытаются использовать всего лишь как даровую прислугу — тут же подает на развод.
Панацея от этой беды элементарная: действенная пропаганда опыта счастливых семей, где нет мужа-господина и жены-прислуги, нет “женских” и “мужских” домашних обязанностей, а есть непреложные бытовые заботь!, которые каждый из супругов выполняет поровну (с учетом, понятно, трудовой нагрузки на производстве), в зависимости от способностей и склонностей каждого. Тот же опыт наглядно показывает, что такой подход — первая и самая надежная ступень к семейному счастью.