Съеживается, как бальзаковская шагреневая кожа, площадь пашен и садов (в расчете на одного человека). С одной стороны, как только что говорилось, под сельскохозяйственные культуры запахиваются значительные площади лесов (и это плохо), заброшенных пустошей (и это хорошо). С другой, на пашню идет разбойничье нападение со всех сторон. Ее застраивают зданиями. По ней прокладывают дороги. На ней раскидываются аэродромы, танкодромы, полигоны, склады. Ее разъедают овраги. Она выводится из строя хищнической или преступно-глупой, “чернобыльской” эксплуатацией. В каждом случае счет идет на миллионы гектаров ежегодно. И каждый год на Земле прибавляется сотня миллионов новых голодных ртов. Когда “ножницы” между уменьшением одного (пашни) и увеличением другого (ртов) раздвинутся до предела (нарастающей нехватки
==135
продовольствия на душу населения в мире в целом) — начать “сводить” их в обратном направлении будет вряд ли возможно. С этой минуты можно начинать отсчет приближения даты гибели человечества от голодной смерти.
Кроме того, портится сама почва и ухудшаются условия произрастания на ней сельскохозяйственных культур. Возводится ли плотина на реке без учета последствий от “подтопления” почвы на многие километры вокруг за ней и “ухода” грунтовых вод перед ней, распахиваются ли леса по берегам рек, осушаются ли болота в их верховьях (в этих случаях — с обмелением рек и падением уровня грунтовых вод), засоряется ли почва промышленными отходами или бездумно перегружается химическими удобрениями, гербицидами, пестицидами и т.д. — результат один: подрыв плодородия. Либо на следующий же год, либо в отдаленной перспективе.
Наконец, меняется сам химический состав земной суши. На поверхность каждый год из подземных глубин поднимаются миллиарды тонн пород, которым “положено” оставаться глубоко под землей, чтобы на Земле существовали такие флора и фауна, которые существуют. В составе поднятых на поверхность пород — едва ли не вся периодическая система Менделеева, в том числе редкие металлы и даже трансурановые элементы — источник гибельной радиации. Мы как бы собственными руками создаем на поверхности нашей планеты новую Луну. Или Венеру. Забывая, что та и другая отличаются от Земли одной важной деталью: на них нет и быть не может Жизни.
Вот одно из последних “при открытий”, обрушившихся на нас после снятия цензурой “завесы молчания”. Обнаружилось, что великая сибирская река Енисей на 800 км вниз от сверхсекретного города, известного под кодовыми названиями “Красноярск-26” или “Атомград”, заражена искусственными радионуклидами в сбросных водах местного горно-химического комбината (пойма загрязнена даже на 1500 км вниз по течению от места сброса). Как известно, сибирские просторы в бывшем СССР любили мерять количеством западноевропейских стран, которые могли бы разместиться на них. Так вот, представьте себе, что оказались смертельно зараженными Рейн
==136
или Дунай на всем их протяжении от истоков до устьев. С прилегающими землями. Или еще один Чернобыль на территории, равной половине Франции.
Выяснилось также, что местные Саддамы Хуссейны (других государственных деятелей в бывшем СССР на уровне от района или области и выше не было) ухитрились охлаждать проточной речной водой Енисея... атомный реактор. По пословице: дешево (для военно-промышленного комплекса) и сердито, очень сердито для жизни прибрежного населения.
Впрочем, тут мы переходим к следующей ипостаси загрязнения окружающей среды — радиации. Итак, четвертое — радиационное загрязнение. О нем много не приходится говорить. Чернобыль у всех на памяти и перед глазами. Но ведь беда пришла не только в этот регион. Идет тотальная “чернобылизация” земной поверхности. Разными путями и разной степени интенсивности. Начиная с гибели человека, получившего смертельную дозу облучения при аварии какой-то атомной установки, и кончая тяжелым заболеванием, преждевременной смертью живущего рядом с высоковольтной линией, проводящего слишком много времени чересчур близко к экрану телевизора (попробуйте приблизить голову на сантиметр к телеэкрану — почувствуете, что у вас в буквальном смысле от радиации дыбом встают волосы).
Радиация страшна своей незримостью, вообще нечувствительностью. Это в прямом смысле слова тихая, незаметная смерть. Ну, родился ребенок с шестью пальцами на руках. Ну, внезапно заболел раком молодой человек цветущего здоровья. С кем не бывает, чего не случается. На территории бывшего Советского Союза от несчастных случаев гибнет намного больше людей, чем на Западе, смертность во всех возрастах — намного выше. Так что региональные всплески повышения заболеваемости и смертности проходят для обыденного сознания неприметно. И только бесстрастная статистика констатирует: чем выше уровень радиационного загрязнения — тем выше Уровень заболеваемости и смертности. Образно говоря, радиационное загрязнение — это множество хиросимских атомных бомб замедленного действия. Этакая
==137
управляемая ядерная реакция, только направленная не на получение энергии, а на гибельное облучение людей.
Пятое — тепловое загрязнение, огромные выбросы тепла, получаемого от расточительного потребления энергии, в воздух и, что еще хуже, в воду. Известно, что средняя температура воздуха в центрах крупных городов всегда минимум на 1—2°С выше, чем за городом. Это результат того, что бездумные транжиры энергии, как говорится “топят улицу”. Тысячи домов отдают накапливаемое в них тепло окружающей атмосфере, единственным результатом чего становится более капризная погода. Впрочем, не единственным: ухудшаются условия произрастания флоры и повышается заболеваемость фауны, до человека включительно. И ради этого сжигаются драгоценные нефть, газ, уголь? По Москве-реке мы студентами полвека назад бегали зимой на лыжах. Сегодня проще прокатиться на лыжах (не водных, конечно) или на коньках по Амазонке или по Нилу: тысячи московских предприятий круглый год “подогревают” все реки в черте города на манер батарей центрального отопления. А рядом одно за другим возникают отстойники-водохранилища теплоэлектроцентралей и атомных электростанций с водой, в которой круглый год можно принимать горячую ванну. Если продолжать такую практику по нарастающей, можно сделать погоду в буквальном смысле сумасшедшей. А заодно — свести с ума условия произрастания сельскохозяйственных культур. К первому худо-бедно можно приспособиться. Ко второму можно приспособиться только на кладбище.
Еще более значительную опасность в данном отношении представляют выбросы в атмосферу углекислого газа, что создает на земной поверхности “парниковый эффект” — повышение средней температуры, несет катастрофические перемены в климате, наносит тяжелый удар по сельскому хозяйству, вызывает таяние полярных льдов и подъем уровня Мирового океана, о чем мы уже говорили.
Шестое — шумовое загрязнение. Мы только в самое последнее время год за годом узнаем, что раздражающий
==138
нас слишком сильный или слишком неприятный звук — подлинный убийца, не лучше радиации, только еще более коварный. Дело не только в том, что слишком громкий шум ослабляет слух, вплоть до полной глухоты. Главное в том, что шум вызывает как бы “дезорганизацию организма”, ослабляет сопротивляемость заболеваниям, вообще действует наподобие вируса СПИДа. Мы сочувствуем нашей молодежи, которая обрекает себя на преждевременную тугоухость и возможно даже глухоту самолетными децибелами электро-рок-музыки. Но зачастую не замечаем, как становимся жертвами своего рода аккордов “тяжелого рока” на работе, в быту и на досуге.
Рабочий день в шумном цеху. Администрация, как обычно, плюет на технику безопасности. Постепенно привыкаешь, и к концу дня всего лишь словно оглушенный. А к льготной пенсии в пятьдесят лет подходишь, словно тебе семьдесят. И умираешь в пятьдесят пять, словно тебе семьдесят пять. Даже если в остальном все было хорошо. Тебя убил производственный шум.
Твои окна выходят на шумную транспортную магистраль. Постепенно привыкаешь, а тебя относят на кладбище на несколько лет раньше такого же по здоровью и возрасту соседа, чьи окна выходят в тихий двор. Тебя убил бытовой шум.
Есть люди, которые привыкли проводить вечер, читать и даже писать под оглушительный “рок” — не на всю квартиру, так хоть в наушниках. У них обычно срок жизни тоже укороченный, как у заядлых курильщиков. Их убивает досуговый шум.
Иногда тебя будит ночью мотоцикл без глушителя. На улице ты вздрагиваешь от взревевшего грузовика. В аэропорту тебя ставят в очередь к трапу ревущего самолета. На рок-концерте от чрезмерных децибелов у тебя режет не только уши но и почему-то мышцы живота. И каждый раз — как удар палкой по голове. Как сотрясение мозга. Как контузия на фронте. И когда одолевает серьезная болезнь, врач задается вопросом: что могло послужить “спусковым крючком”? Не исключено, что цепь “шумовых стрессов”.
И все это — по нарастающей.
==139
Я привык спасаться от бытового шума наушниками с тихой, приятной музыкой. Можно внимательно читать и сосредоточенно писать даже когда во дворе грохочет отбойный молоток, молодежь гоняет на мотоциклах, автомобилисты выясняют отношения на пределах своих голосовых возможностей, а окно нельзя закрыть из-за духоты. Но всем ли по карману и всех ли устроит такой способ? Не станет ли он главенствующим в борьбе с усиливающимся шумовым загрязнением окружающей среды на протяжении XXI в.?
Седьмое — химическое (химикатное) загрязнение пищевых продуктов. По масштабам гибельности для человека оно сопоставимо с радиационным. Двести с лишним лет назад выдающийся русский ученый М.В.Ломоносов произнес и записал пророческую фразу: “Далеко простирает химия руки свои в дела человеческие”. Он и сам не подозревал, насколько точно сбудется его пророчество — только со знаком минус вместо ожидавшегося плюса. Последние пятьдесят лет мы, как околдованные, повторяли эту фразу, выводили ее аршинными буквами на фронтонах научно-исследовательских институтов и университетов. Но вот уже лет двадцать как заподозрили, что химия простерла свои руки чересчур уж далеко — в самые глубины человеческого организма, где повела себя, как отъявленный садист-убийца, маньяк-отравитель, словом, форменный Джек-потрошитель.
Сто лет назад великий композитор — П.И.Чайковский, сидючи в первоклассном ресторане столичного города Санкт-Петербурга, попросил стакан холодной воды напиться. Напился — и вскорости скончался в страшных мучениях: вода в городском водопроводе оказалась зараженной бациллами холеры. Понятно, это вопиюще, и наука постаралась сделать все возможное, чтобы такую опасность устранить. Водопроводную воду стали прогонять через сложнейшие фильтры, а заодно нашпиговали таким количеством химических элементов — от хлора до фтора, что все бациллы — и полезные, и вредные — в ужасе бежали в страны “третьего мира”, где окопались в различных сточно-питьевых арыках. А мне мои доброжелатели строго-настрого приказали наливать воду для
К оглавлению
==140
питья из московского водопровода в 3-литровую банку и выдерживать ее сутками, прежде чем использовать верхнюю половину, сливая оставшееся в раковину и тщательно промывая банку для следующей порции. Я сначала воспротивился такой дикости: ведь московский водопровод исстари славился чистотой своей воды! Но когда к концу первых суток увидел на дне банки ядовито-зеленый налет, то понял, что от холеры не помру, однако до сих пор вливал в свой организм достаточно яду, чтобы ослабить его иммунную систему и умереть пораньше, передав потомству гены ослабленного организма, приближая тем самым вырождение человечества. Эта притча довольно точно отражает современное положение вещей. Сам дьявол не догадался бы под видом пользы нанести столько вреда роду человеческому.
Очень хочется поднять урожайность — и мы засыпаем почву химическими удобрениями, которые затем аккуратно, день за днем, оседают вместе с продуктами питания в нашем организме и действуют разрушительно наподобие никотина, алкоголя и прочих наркотиков. Очень обидно отдавать вредителям едва ли не треть урожая — и мы умерщвляем их прямо на полях химическими ядами, которые затем проникают в растения и далее, вплоть до молока домашних животных, а уж потом неизбежно оказываются в нашем чреве. Мы вдыхаем боевые отравляющие вещества в выхлопах автомобилей и в дымах заводских труб. Нас, как сельскохозяйственных вредителей (каковыми, по сути дела, мы и являемся) поливают кислотными дождями, и мы хиреем вместе с лесами, одинаково не выдерживая такого душа. Повторяем, главное даже не в том, что тот или иной химический яд, попадая в организм, играет роль “спускового крючка” для разных болезней, преждевременно загоняющих человека в гроб. Главное в том, что химический яд тоже действует наподобие вируса СПИДа, ослабляя защитную систему организма и передавая потомству все более ослабленный организм. Из поколения в поколение.
Подозревают, что англичане на острове Святой Елены, чтобы избавиться от опасного для них Наполеона, но не вызвать международного скандала, как убийцы
==141
сдавшегося на их милость безоружного человека, которому обещали жизнь, размеренно, годами, подкладывали ему в пищу небольшие дозы яда. И через несколько лет император умер вроде бы естественной смертью.
Человечество в XX в. проделывает с самим собой то же самое. Чтобы скончаться вроде бы естественной смертью в веке XXI.
Наконец, восьмое — загрязнение земной поверхности твердыми отходами, мусором. Вид помойки, городской свалки всегда неприятен. Но кто бы мог подумать, что мусор, постепенно накапливаясь, как бы взводит курок для выстрела, который ныне с года на год может смертельно поразить миллионы, может быть даже миллиарды людей?
Почти полвека назад, когда моя семья поселилась на обычном московском подворье в сорока минутах ходьбы до Кремля и в десяти минутах — до будущего Белого дома, дела с мусором обстояли типично для тех времен. Посреди двора возвышался сарай с окошечком, куда обыватели опрокидывали помойные ведра. В сарае дворники разгребали содержимое на три части: пищевые отходы — в баки на корм скоту, бумагу— на макулатуру, железо, стекло, дерево, кость, пластмассу — на пункты сбора вторичного сырья. И тем неплохо подрабатывали. И на все это с удовлетворением взирал стандартный советский идол с протянутой рукой — гипсовая статуя Ленина во весь рост, стоявшая в каждом дворе, как пресловутая “Девушка с веслом” — в каждом парке. Позднее не раз пытались рационализировать систему сбора мусора, разнося по квартирам казенные ведра для очистков и разделяя окошечки для бумаги и для прочего. Но какой же русский любит какую бы то ни было рациональность? Да и сколько могло быть в те времена отходов? Как говорится, кот наплакал. Те богачи, которые позволяли себе выписывать газеты, использовали их затем как оберточную или туалетную бумагу. Съестное поглощали до основания, кроме, разве, картофельных очистков да вываренных костей. Ну а чтобы выкинуть что-нибудь бывшее когда-то ценным — на это рука не поднималась. В крайнем случае шло на игрушки детям. Покупные стоили
==142
дороговато. Во всех этих отношениях москвичи 50-х годов нашей эры мало чем отличались от своих предков, живших на тех же местах тысячелетием раньше. Мусора было мало, почти весь он утилизировался или закапывался, а остальное уносило вниз по Москве-реке вешним половодьем.
Но вот наступили 60-е годы, затем 70-е, 80-е... Гора мусора год от года росла лавинообразно. Сарай рухнул под этой лавиной, дворники разбежались. На помощь пришли наука и техника. На место сарайчика поставили баки, а на место дворников — мусоровоз, несколько раз в день опустошающий эти баки. Но баков, как водится, не хватает. Мусоровоз, как водится, запаздывает. По субботам и воскресеньям хотят отдыхать все, включая журналистов, оставляющих читателей без газет, и мусорщиков, оставляющих жителей с мусором. А ведь каждый норовит опрокинуть свое помойное ведро не в бак, а рядом, чтобы не перенапрячься, и совершенно не задумывается, кому сегодня понравится грести мусор лопатой. И на месте бывшего сарайчика образовалась такая безобразная зловонная свалка (являющаяся ныне главной достопримечательностью каждого городского двора), что В.И.Ленина пришлось от срама подальше передвигать поближе к улице, чтобы он показывал своей простертой дланью не на мерзость помойки, а на кошмар московского уличного движения. В августе 91-го его и вовсе незаметно ночью убрали. А помойка осталась.
Вокруг дачного поселка, где я живу летом, за последние десятилетия тоже год за годом стали нагромождаться горы мусора, немыслимые прежде. И какого! Ржавых ведер, баков, кастрюль, консервных банок и прочего железа столько, что на этом сырье мог бы прекрасно работать небольшой металлургический завод. Разной пластмассы столько, что хоть сегодня пускай химкомбинат. Матерчатого рванья, костей, бутылок столько, что с тоской вспоминаются золотые времена детства, когда за любую охапку такого богатства заезжий утильщик давал еще более ценное сокровище: резиновый пузырь-дуделку под романтическим названием “уйди-уйди” или “уди-уди”. Свалки растут, как ни старается администрация
==143
поселка минимизировать их все теми ж(баками и мусоровозами. И, конечно же, не только в нашем поселке.
Администрации не до окраинных свалок, потому что поселку грозит несравненно большая беда, причем одновременно с двух сторон. В двух верстах к северу уже выделено место для закупленного во Франции мусоросжигающего завода. Можно себе представить, какое благовоние разольется вокруг, когда задымят его трубы, когда тысячи вонючих грузовиков потянутся из Москвы и обратно, подобно золотарям столетие назад, только не по ночам, а круглые сутки, когда часть из них, как водится, чтобы не томиться в очереди к воротам завода, начнет сбрасывать содержимое поблизости, где поудобнее водителю. А в двух верстах к западу планируется сооружение еще одной гигантской городской свалки, поскольку существующих явно недостаточно. Что же, полсотни тысяч жителей округи вполне могут пожить в мерзости и зловонии ради удобства десяти миллионов... их же самих, когда они не на даче, а в своей городской квартире.
Моя постылая мусорная жизнь представляется символически-типичной для судьбы полутора миллиардов землян в развитых странах мира сегодня и для всех десяти миллиардов завтра. Две смертельных опасности нависают над ней.
Одна — продолжающийся рост Монблана мусора вообще и на душу населения в особенности. Полвека назад одного только домашнего мусора набиралось в среднем не более полусотни килограммов в год на эту самую злосчастную душу. Четверть века назад — перевалило за полтораста килограммов. Ныне приближается к полутонне. Помножьте-ка эти полутонны на пять миллиардов мерзопакостников сегодня и на десять миллиардов завтра, подумайте, как будет выглядеть земная суша под этими монбланами и что стрясется с морем, если сбрасывать мусор туда. Это только бытовые отходы. А промышленные? К 80-м годам, по оценке специалистов, гора всемирного мусора, растущая год от года, весила более 250 млн. т. Из них домашнее хозяйство давало только 25 млн., а промышленность — почти 120 млн. т. Такая
==144
масса мусора занимает объем примерно в 200 млн. куб. м. Этого достаточно, чтобы покрыть полуметровым слоем почти 10 000 кв. км. — целый остров Кипр. А затем через год — еще один? И еще один?.. Да, теоретически мусор можно и должно сжигать, утилизировать, закапывать. Но практически-то ведь горы мусора нагромождаются по нарастающей. Что происходит с атмосферой от сжигания чего бы то ни было — мы уже говорили. Что произойдет с почвой, если под нее всюду закладывать слой мусора — каждый может догадаться сам. Ну а как утилизировать лавину, разрастающуюся год от года? Не проще ли вообще начать такую жизнь, при которой количество мусора не увеличивалось бы, а уменьшалось?
Вспомним, что процесс носит нарастающий, лавинообразный характер не только по части загрязнения мусором — по всем восьми только что перечисленным разновидностям загрязнения окружающей среды. И спасение от восьми лавин может быть только одно: образно говоря, поселиться в такой местности, где лавин нет, где им неоткуда и не на кого обрушиваться.
Другая опасность заключается в том, что помойки не любим только мы, люди. Для других разновидностей земной фауны, в том числе наших родственников — млекопитающих, зловонная свалка — благоухающий санаторий с усиленным дополнительным питанием. По сути, это искусственный питомник-инкубатор болезнетворных микробов. Дело только за тем, чтобы быстрее и вернее донести их до человека. Когда вы видите на помойке ваших любимых кошек и собак — это очень опасно, и в первую очередь для ваших детей. Когда же вы видите там же столь нелюбимых вами крыс — это смертельно опасно для нас всех. Крысы — идеальные переносчики чумы и ей подобных болезней. Шесть с половиной веков назад всего за каких-нибудь три года чума наполовину — а в некоторых странах на две трети, три четверти и четыре пятых — убавила население Западной Европы. Это при тогдашних-то крупных городах масштабами с сегодняшний крупный жэк. При тогдашних-то коммуникациях: две телеги раз в день. Можно себе представить, что произойдет сегодня с миллионными городами и с
==145
сотнями миллионов путешествующих! Правда, сегодня мы лучше знаем, как бороться со старыми болезнями. Но мы же собственными руками создаем питательную среду для новых, защищаться от которых не умеем. Один из последних примеров — СПИД.
И вот в одно далеко не прекрасное лето 1347 г... простите, 1997 г. в гавань Мессины снова придут двенадцать генуэзских галер... простите, теплоходов. И снова привезут с собой страшную, губительную болезнь, опустошающую город за городом. И немногие оставшиеся в живых станут размышлять, откуда обрушилась на людей новая чума: из зараженной воды или из гнилого мусора, или еще откуда-нибудь?
Обязательно привезут. Если будет откуда привозить.
4. Проигранное, но выигранное пари
Эта история давно обошла газеты и журналы Запада, но не дошла еще до Юга и Востока. Да и на Западе осталась многим неизвестной. Поэтому вкратце повторим, как рассказал о ней русскому читателю в журнале “Диалог-США” (1992. № 50) американский публицист Джон Тайерни.
Чтобы решить спор о том, ожидает ли человечество в XXI в. гибель или, наоборот, процветание, экономист-технооптимист Джулиан Саймон и эколог-экопессимист Пол Эрлих заключили своеобразное пари. В октябре 1980 г. они поспорили на тысячу долларов по поводу цен на пять металлов — хром, медь, никель, олово и вольфрам — в слитках, на тот момент стоивших 200 долл. каждый. Если через 10 лет, в 1990 г., цены на эти металлы повысятся и общая стоимость указанных количеств окажется выше тысячи долларов, Саймон обязывается выплатить разницу наличными. Если же цены упадут — соответствующую разницу выплатит Эрлих. Прошло 10 лет. За это время население мира увеличилось на 800 млн. человек. Запасы металлов в земных недрах заведомо не увеличились. По теории экопессимистов, дефицит
==146
металлов должен был увеличиться и цены на них возрасти. Но прошло 10 лет, и в октябре 1990 г. Эрлих послал Саймону чек на 567 долл. 7 центов. Ровно на столько упали цены на перечисленные партии металлов. Саймон выиграл пари. Эрлих проиграл.
Почему упали цены?
В данном случае были конкретные причины по каждому из цветных металлов, “вовлеченных” в пари. Геологи открыли несколько новых месторождений никеля — и высокая, по сути монопольная, цена на него, установленная одной из западных компаний, пошла вниз. Керамика стала широко заменять вольфрам в режущих инструментах, и цены на него тоже пришлось снижать. Консервные банки начали изготовлять из алюминия — и потерпел крах Международный оловянный картель, державший монопольно высокие цены на олово. В телефонных кабелях медь стала заменяться оптическими волокнами—и как в таких условиях удерживать на нее высокие цены? Примерно такая же история произошла и с хромом.
Роковое совпадение случайностей? Может быть, если бы выбрали для спора другие пять металлов или любые другие пять товаров, результат был бы иной? Нет, обоим участникам пари было хорошо известно, что ситуация была типичной в общем и целом для всего мирового рынка товаров и услуг (хотя и с многочисленными исключениями). В 1980-х годах среднестатистический обыватель на Западе за деньги, полученные в конце своей рабочей недели, мог купить больше продуктов питания, одежды, обуви, предметов длительного пользования, разных услуг, даже угля, нефти, газа, нежели его прапрадед в 1880-х годах после рабочей недели гораздо большей продолжительности. Мало того, среднестатистический бразилец, африканский негр, араб, индиец, китаец жили в 1990 г. намного лучше, чем их отцы, деды и прадеды, хотя народу вокруг них стало едва ли не впятеро-вшестеро больше. И в отношении питания, и в отношении одежды, обстановки жилья, транспорта (велосипед, автобус), и в отношении медицинского обслуживания. Конечно, “нижние” 10% бедствовали, как и столетие назад. Еще 20% были за чертой бедности, и еще 40%
==147
недалеко ушли от этой черты, а по западным меркам в нищете пребывали 80—90%. Но если сравнивать с XIX — первой половиной XX в., прогресс безусловно налицо.
При этом обнаружилось, что в относительном благосостоянии той или иной развивающейся страны решающую роль играет не плотность и темпы роста населения, а то, насколько удачно сумела страна “вписаться” в мировой рынок; каковы ее технико-экономические ресурсы, начиная с полезных ископаемых и кончая организацией производства, преимуществами на мировых торговых путях, квалификацией и трудоспособностью работников; каковы социально-экономические условия жизни, начиная со степени милитаризации страны и кончая степенью хищничества правящих классов, уровнем социальной организации производства, уровнем культуры населения вообще. “Нефтяная” страна, где человек на человеке и семьи сплошь с десятью детьми, может жить на порядок лучше, чем “ненефтяная”. Коста-Рика, не имеющая своей армии, всегда будет жить лучше, чем Сальвадор с гигантской по его масштабам армией. Южная Корея, при любой плотности и темпах роста населения, всегда будет жить намного лучше, чем Северная, даже если там останется только один новый Ким Ир Сен.
Таким образом, столкнулись в споре вовсе не Саймон и Эрлих. И речь шла не о пяти цветных металлах. Это было одно из сражений тридцатилетней войны между экопессимистической и технооптимистической идеологией. Эрлих начал ее одновременно с рождением Римского клуба, в 1968 г., книгой “Бомба народонаселения” — пожалуй, самым популярным экологическим бестселлером, разошедшимся в миллионах экземпляров по всем цивилизованным странам мира (треть мира, побежденная социализмом, как мы уже говорили, к ним не относится, а еще полмира, побежденные отсталостью и нищетой, тоже если и имеют цивилизованность, то не современную). В этом смысле “Бомба” Эрлиха сопоставима по значению с “Футурошоком” Тоффлера, о котором мы уже упоминали — самым популярным футурологическим бестселлером, который разошелся два года спустя
==148
по всем цивилизованным странам такими же астрономическими тиражами. Саймон, который был в те времена единомышленником Эрлиха, в 70-х годах занял прямо противоположную позицию, а в 1980 г. после ряда публикаций выступил со статьей, в которой утверждал, что ресурсы планеты безграничны. Именно эта статья и послужила причиной заключения вышеупомянутого пари.
Собственно, война между экопессимистами и технооп-тимистами началась много раньше. При желании следы ее сражений можно проследить по литературе минувших веков. А уж о XX в. не приходится и говорить. Еще в 1905 г. президент США Теодор Рузвельт предупредил американцев о надвигающемся из-за хищнического истребления лесов “древесном голоде”. Именно тогда прозвучало первое предложение запретить рождественские елки. В 1948 г. американские биологи Фэрфелд Осборн и Уильям Фогт выступили с книгами, вызвавшими бурные дискуссии среди западной общественности. Книги назывались соответственно “Наша разграбленная планета” и “Путь к выживанию”. В них предвещалась грядущая перенаселенность планеты, иссякание ресурсов и массовый голод. Осборн и Фогт стали первыми учителями тогдашнего школьника Эрлиха. Но во второй половине 40-х — первой половине 60-х годов, в течение первых двадцати лет после второй мировой войны технологический оптимизм господствовал почти безраздельно, так что отдельные экопессимистические “бунты” быстро подавлялись доминирующим умонастроением мирового общественного мнения. И только со второй половины 60-х годов, когда на читателей обрушилось “экологическое цунами” (на гребне которого книга Эрлиха и стала мировым бестселлером), война между наступающими “эко” и пытающимися отстоять свои прежние позиции “техно” приняла позиционный характер сплошной публицистической канонады с обеих сторон.
Атакующие “эко” несли большие потери и постоянно терпели позорнейшие поражения. Напомним, что “Бомба народонаселения” Эрлиха начиналась словами: “Битва за то, чтобы накормить все человечество, завершилась. В 1970-х годах в мире разразится голод — сотни
==149
миллионов человек умрут голодной смертью”. В эти годы в мире действительно не раз возникал массовый голод (напомним хотя бы о многолетнем голоде в африканской сахели) и в общей сложности за десятилетие только от голода действительно погибли сотни миллионов человек. Но родилось еще больше, прибавился почти миллиард, а погибших сотен миллионов никто как бы и не заметил, как не обращаем мы внимания на сотни тысяч убитых и миллионы раненых ежегодно на автодорогах мира. Через шесть лет после “Бомбы” Эрлих и его жена опубликовали еще одну книгу, с еще более страшными предостережениями. Предостережения оказались правильными, но их снова никто не испугался. И так было, разумеется, не только с книгами Эрлиха. Единственное, на чем держались экопессимисты, это на сочувствии мирового общественного мнения. Психология человека так устроена, что он охотнее воспринимает предостережение, нежели успокоение. Так было и остается до сих пор.