В круг опять выскочил маленький очкастый китаец и, затараторив что-то на своем языке, попытался поднять руку Скворцову. Но Тимофей вырвался и врезал очкастой тарахтелке в челюсть. И снова восторг публики!
Бывший МУРовец стоял посреди ристалища спиной к столу главарей, а потому не заметил, как сперва запрыгнул на стол, а потом одним прыжком прямо со стола сзади к нему подскочил помощник Ли Цзяо и ногой заехал ему в спину. Удар был настолько сильный, что Тимофей, раскинув руки, полетел в беснующуюся толпу. Для бандитов, разгоряченных кровью и азартом, было наплевать, что русский потерял сознание — они выкинули его снова в круг под ноги подлому заместителю главаря. Тот поставил на поверженного соперника ногу и так позировал минут пять, руками подбодряя своих гавриков и вопрошая: «Что дальше с ним делать?» Жесты всех китайских контрабандистов были однозначны: добить! Толпа начала трясти руками и автоматами, ритмично выкрикивая какое-то слово, а подлец делал вид, будто размышляет над тем, каким способом ему действовать, на самом же деле он хотел довести бандюков до полного исступления.
Вдруг в небе затарахтел вертолет. Толпа нехотя затихла и начала вертеть головами в поисках источника звука. Встал из-за стола и Ли Цзяо. Но сидящий рядом Саймон Блюмкин за локоть усадил того на место.
— Расслабься, Ли. Это наши русские друзья. Наконец-то они объявились, щщщит! Я им дам, как в выходные водку жрать и на связь не выходить! Так что продолжай свое шоу. Никогда не думал, что это так азартно.
Ли Цзяо что-то коротко выкрикнул, и толпа сперва взорвалась восторгом, а потом с новой силой начала скандировать.
И снова заместитель главаря заходил над лежащим без сознания Скворцовым, демонстративно теребя подбородок и хмуря «в задумчивости» брови.
|
|
Это уже не поединок, а убийство. Андрей не знал, что ему делать. Если он сейчас выскочит на арену и спасет МУРовца, его самого через секунду уложат очередями. А потом и Скворцова тоже. Но ждать нельзя, что-то нужно делать или сейчас его убьют! Да еще вертолет этот!
Как будто неведомая сила толкнула Андрея в спину и он толкнул нескольких бандитов. Китайцы начали толкать его, он толкал китайцев. В результате его вытолкали в круг.
Перед гордым бойцом, стоящим над поверженным врагом, предстал сутулый хлюпик в смешной кепке и с разбитой рожей. Китаец сделал жест, приказывающий убрать лежащее тело. Он с интересом приглядывался к новому сопернику.
— Несчастный, ты хочешь со мною драться? Безумец, ты ищешь смерти? — заместитель главаря банды хорошо говорил по-русски.
— Нет, ну что вы, товарищ, э-э, господин, э-э-э… Меня просто вытолкнули сюда ваши люди.
— Ты испортил мне поединок, поэтому тебе придется со мной драться.
— Мне?? С вами?? Нет, ну что вы, господин, э-э-э, не знаю, как вас зовут. Я не умею. Можно я пойду, а?
И Андрей захромал прочь, но ряды смеющихся бандитов не пропустили его и снова вытолкнули в круг. На этот раз он упал.
— Ой! Ну что я вам сделал? Отпустите меня, пожалуйста!
— Встань и дерись, а то я просто убью тебя, как дряхлую собаку!
Андрей, хныкая, встал. Дрожа всем телом, он в жалкой позе согнул кулачки.
Бандиты аж катались со смеху. Смеялся и китайский боец.
— Ладно, я не больно тебя убью, ты даже ничего не почувствуешь.
Новый взрыв хохота потряс ряды бандитов.
|
|
Но смех вдруг враз затих, когда их кумир, развернувшись в прыжке,. не попал ногой хлюпику в голову! Еще прыжок, уже ближе, и. снова мимо!!
Боец смотрел на дрожащего, хнычащего соперника и ничего не понимал.
Тишину прорвал смех Ли Цзяо.
— Чен, ха-ха-ха, хватит танцевать, снеси уже ему голову!
Такого позора заместитель главаря банды Чен еще не испытывал. Но как, как это произошло, что он дважды не попал своим коронным ударом?? Раздувая ноздри от гнева, он закричал, делая один за другим выпады, из которых ни один не достиг цели! Напротив него стоял доходяга, который кричал от страха и дергался своим жалким тельцем, не в силах даже отлепить своих кулачков от туловища. Но почему-то когда Чен наносил удары, причем смертельные удары, этого доходяги никогда не было на линии атаки.
Ли Цзяо перестал смеяться. На арене происходило что-то странное.
— Чен, ты убьешь его наконец, или признаешь свое поражение от этого осла? Что с тобой, Чен?
У китайского бойца вконец «сорвало резьбу». Закричав не своим голосом, он понесся на странного, зажмурившегося от страха врага со скоростью звука. Подпрыгнул, выставив вперед ногу и вкладывая в удар всю силу, всю мощь, всю энергию, которая у него была, всё умение и навыки… Но… (он видел все, как в замедленной съемке): нога пролетает в нескольких миллиметрах от скулы противника; он летит дальше; правый кулачок странного зажмуренного врага, не разжимаясь, нелепым по своей неловкости движением тычется прямо под его подбородок. Больно!! Но что с ногами? Почему они летят вверх, а голова вниз?? Хрясь! Пыль и темнота.
|
|
Над притихшим ристалищем пролетел жирный шмель. Его сочное «ж-ж-ж» да тихие всхлипывания зажмуренного сутулого хлюпика в кепке — вот все звуки, которые были слышны на площади Нового Фавора минут пять, не меньше.
Бух! На стол взлетел сам главарь банды Ли Цзяо.
Сидящий рядом ЦРУшник вдруг начал что-то подозревать. Он встал, схватил через стол китайца за локоть.
— Ли, а ну подожди. Здесь что-то не то.
Но Ли резко высвободил локоть, толкнув американца на стул, и пошел на сближение с таинственной «кепкой».
— Ты кто?
— Х-хто, я? Я, это самое, ну.
— Прекрати комедию! Ты кто?
Расстояние сокращалось, и главный бандит уже заходил в боевой стойке Брюса Ли вокруг незнакомца. Тот продолжал сжимать кулачки и подшморгивать сопли.
Вдруг напряженную тишину разорвала короткая автоматная очередь. Все разом повернули голову в сторону выстрелов. Стреляли со стороны главных ворот поселения. Стрелял часовой. Ли Цзяо, не спуская глаз с противника, раздраженно бросил через плечо:
— Ну что там?
— Руссики идут!
— Что? Какие трусики? Ты что там. Или ты сказал «русские»? Какие еще русские??
Главарь метнулся к столу и выхватил у одного из американских солдат бинокль. Да, точно, к воротам поселения приближалась колонна гражданского населения с женщинами и детьми.
— Саймон, ты что-нибудь понимаешь? Посмотри в бинокль.
ЦРУшник влез на стол и направил бинокль на колонну людей.
— О, вот так встреча! Это же наши «прокаженные»!
При слове «прокаженные» все вдруг заерзали и начали тревожно переглядываться.
— Нет-нет, всё о'кей, они такие же прокаженные, как мы с вами. Их так специально называли, чтобы их никто не видел. Но они совершили побег и убили две дюжины моих людей. Но что-то я не вижу с ними главного зачинщика.
— Не туда смотришь, Саймон.
Все обернулись на голос с середины арены, на которой стоял выпрямившийся диакон Андрей, в той же дурацкой кепке, но теперь не с опухшим лицом и уже без дрожи в коленях.
— А-а, то-то я смотрю: кто это такие фокусы показывает? Вот, Ли, познакомься, русский диверсант и по совместительству диакон Андрей. Фамилии пока не знаю. Да и не узнаю, не нужна она мне. Сейчас тебя упакуют и засунут в вертолет. А уж там, где тебя распакуют (поверь, это будет очень далеко отсюда), ты расскажешь все. Ребята, введите его в кому.
Двое американских солдат перезарядили и нацелили на Андрея помповые ружья, заряженные, скорее всего, транквилизаторами.
— Нет! — китаец закрыл собой ружья.
— Что «нет»? — Блюмкин начинал раздражаться. Кто здесь смеет мешать ему, фактическому хозяину окрестных мест? — Пошел вон, китаёза!
Ли выразительно повел подбородком. В мгновение ока на американцев оказались направленными три десятка автоматов системы «купца Калашникова». Более, чем убедительный довод, чтобы сменить тон.
Саймон Блюмкин, еле сдерживаясь от бешенства, сквозь зубы процедил:
— Чего ты хочешь, Ли?
— Поединок еще не закончился. Прими тех русских, а я разберусь с этим бойцом.
— А если ты его убьешь?
— Значит, так было предрешено.
— А если он убьет тебя?
Китаец в ответ зло зыркнул на американца и резко обернулся к противнику. Бандиты одобрительно закричали. Ли поднял обе руки, призывая к тишине. Все затихли. Выждав несколько секунд, он рванул на себе майку и рявкнул:
— Поединок продолжается-а-а!!
Банда взревела, не помня себя от восторга и вновь вспыхнувшего азарта.
Ли Цзяо, по-киношному похрустев суставами и сделав пару-тройку эффектных ката, начал сближение. Но Андрей стоял, словно на трамвайной остановке, делая вид, что вообще не обращает на грозного соперника внимания. Более того, он снял кепку и начал ею обтрушивать пыль с одежды. Когда Ли первый раз прыгнул, целя правой ногой в голову, Андрей наклонился и вытрусил штанину, а когда китаец, приземлившись после неудачного удара, развернулся для новой атаки, он полосонул козырьком кепки тому по глазам. В следующее мгновение Ли получил тычок ботинком сбоку под колено, от чего вся его «конструкция» «сломалась» на одну ногу набок, затем его, потерявшего равновесие, двинули в кадык и толкнули на землю. Ли Цзяо упал, хрипя и в бешенстве махая правым кулаком вокруг себя. Левая рука в это время массировала горло и глаза.
Никто не ожидал такого быстрого и трагического для вожака финала, поэтому все молча наблюдали, как Андрей обошел временно ослепленного китайца сзади и взял его горло в «морской» захват.
— Слушать всем! Если вы немедленно не разоружите американцев и всех, кто с ними пришел, я одним движением сломаю шею вашему командиру.
Напряженное молчание.
— Хорошо. Решили делать вид, что не понимаете по-русски? Тогда вашему Ли хуже. Считаю до трех: раз… (никто не двинулся), два… (никакого движения), т…
— Холосо! — очкастый китаец, тот самый, который был шпрехшталмейстером этого цирка, коротко выкрикнул команду своим собратьям, и те нехотя пошли разоружать американцев и наемников.
Саймон стоял белый и какой-то весь вялый.
— Слышь, диверсант, сейчас твои же русские вояки придут и тебе же наваляют.
А тем временем на площадь начали подходить колонисты во главе с княжной Юсуповой и молодым священником отцом Арсением.
Пока новофаворчане встречали своего пропавшего батюшку и подводили его к побитому отцу Василию, Андрей скомандовал всем китайцам сложить оружие. Для пущей убедительности он сдавил горло Ли Цзяо и у того непроизвольно вырвался жалобный стон.
Очкастый снова что-то крикнул бандитам и те повиновались.
— Ребята, подберите автоматы и обыщите каждого. Особенно смотрите не пропустите ножи. Потом вяжите всех в общую шеренгу по двое и усаживайте на землю в центр площади.
Такая работа оказалась всем в радость. Быстро связали американцев, потом китайцев. Усадили всех прямо на землю, в общую шеренгу. Спереди и сзади каждого пятого встали суровые мужики с автоматами наизготовку.
— А этих гавриков вяжи отдельно, — Андрей указал на главного ЦРУшника Блюмкина, рыбоглазого бывшего шефа службы безопасности секты скопцов и заместителя главаря китайской банды, до сих пор не пришедшего в себя после приземления на шейные позвонки. Самого же Ли Цзяо он слегка придушил, чтобы никакие глупости не лезли тому в голову, и теперь уже мягкого и податливого бандита аккуратно запеленал лично.
— Готово. А теперь внимательно смотрим на дорогу и ждем гостей! Здесь недалеко сел вертолет, поэтому скоро к нам придут те, которые присягали служить России, а потом начали служить мамоне.
К Андрею подошла княжна Юсупова и шутливо погрозила ему пальцем.
— А вы все-таки обманули старую женщину, капитан третьего ранга.
— И вы тоже. Почему не дождались меня с разведки? А если бы все повернулось иначе?
— Но ведь все же закончилось хорошо!
— Пока нет. Мы не знаем, кого и сколько принесло сюда на вертолете. Стоп, вы слышите?
— Нет, а что?
— Неужели еще вертолет? Да не один! Вот видите! Братцы, занимаем круговую оборону! Рубеж — ворота, церковь и эти два дома. Если что, прикрываемся американцами и китайцами, как живыми щитами!
Но тут сзади вдруг прозвучал до боли знакомый одесский говорок, заставивший ёкнуть сердце морского диверсанта Андрея Марченкова:
— От кого это вы должны здесь закрываться бедными несчастными китайцами? Андрей, вы говорите обидно! Мы бросаем всё, летим в эту глушь, а нам такое вот спасибо? Ага, оно нам надо? И что мы сделали такого нехорошего, чтобы стоять тут и слушать таких вот разговоров?
Андрей рванул к появившимся из толпы новофаворцев пятерым черным солдатам в тускло поблескивающей кевларовой броне и шлемах.
— Ребя-а-а-та!! Ё-моё, вы-то каким здесь ветром??
— С того самого вертолета.
— А в других вертушках тоже наши?
— Не, там фээсбэшников, как килек в банке.
Встреча боевых товарищей спецназа ГРУ ВМФ России проходила бурно. И хоть шлемов никто не снимал, видно было и так, что это друзья, а искренняя радость диакона Андрея невольно передалась всем присутствующим. Кроме, конечно, ЦРУшника. А после следующего диалога его последняя надежда окончательно лопнула мыльным пузырем.
— Оп-па, ребята, а этот предатель как промеж вами затесался? — Андрей увидел того самого пилота, который перевозил его к скопцам.
— Разрешите представиться: майор ФСБ Владимир Маслаков. Был под прикрытием.
— Да ну? Во дела! Это что ж выходит? ФСБ все время пасло эту гоп-компанию?
— Не совсем. Мы знали, что где-то здесь существует нелегальная лаборатория и канал сбыта нового синтетического наркотика. Кроме того, в этом месте стали пропадать люди. Наши особисты в ближайших к этим местам воинских частях проделали кое-какую работу, в результате чего мы узнали, что бандиты пользуются военным транспортом и транспортом МЧС. Полгода назад меня внедрили пилотом на вертолет и вот только месяц, как я здесь летаю. Мы собирали данные и о лаборатории, и о секте скопцов, и о заброшенной зоне, и даже о секретной тюрьме ЦРУ. Но тут появляетесь вы и одним махом накрываете всех. Слушайте, как вам это удалось?
— А я вам ничего не поломал? Ну, там, я не знаю, каналы сбыта героина, дальнейший канал транспортировки секретных заключенных из тюрьмы ЦРУ, резидентура, пароли, явки.
— Каналы сбыта героина мы вычислили сразу, буквально за неделю. Секретных заключенных из Китая и Северной Кореи мы тоже перехватывали и негласно передавали сопредельной стороне. А насчет резидентуры. Многих накрыли. Но еще больше полетело погонов и голов с наших военных, которые за тридцать сребреников продали Родину. Короче, вы разворотили такое змеиное кубло, причем не только здесь, в тайге, но и в федеральных центрах, даже в самой Москве, что работы дали нам вагон и маленькую тележку.
— А что с уркаганами с заброшенной зоны?
— Мы там были позавчера. Их главарь Седой умер от смертельного удара в переносицу.
— Это сделал при мне один из американских солдат по приказу Саймона Блюмкина.
— А, понятно. Что касается остальных, то все продолжают жить, как жили.
— Секта скопцов?
— Здесь сложнее. В их логове никого не оказалось. Но мы ищем.
— Регулярно проверяйте поезда, которые идут в этом направлении. Они там похищали «новоначальных». Лично при мне была одна из подобных попыток.
— Да-да, в управлении читали отчет об этом инциденте.
К группе подводных пловцов и капитана ФСБ подошли отец Василий, отец Арсений, староста новофаворского прихода Лизавета, княжна Юсупова и Петр Иванович Головин.
— А теперь два самых важных вопроса, волнующих не только меня, но всех здесь присутствующих.
— Пожалуйста.
— Первый. Кто похищал людей и отрезал головы? Потому что, как я понял, ни заключенные Седого, ни тем более лохматый Остап, ни даже скопцы этого не делали.
— А-а, вы об этом. Здесь как раз все проще, чем всё остальное. Все похищения и смерти — дело рук отмороженных деток местных заправил. Они, видите ли, так развлекались. Начитались каких-то черных книжек, насмотрелись похабных фильмов, разбесились с жиру, надулись спесью от безнаказанности, накурились-накололись — и организовали «Ложу «999», что в перевернутом виде означает «666», то есть секту сатанистов. Таежные эпизоды — только часть их зверств. Они так всех достали, что некоторые высокопоставленные родители упрятали своих ублюдков за границу от людского самосуда.
— Но откуда такие сведения? Неужели есть доказательства?
— Да еще какие! Они всё записывали на видеокамеры и мобильные телефоны, а потом отправляли друзьям.
Княжне от услышанного стало плохо и ей подставили стул.
— Вам плохо? — капитан ФСБ участливо склонился над женщиной, которой только что объявили, что мир сошел с ума. — Андрей, познакомьте нас.
— Охотно. Перед вами княжна Наталья Николаевна Юсупова, одна из «людоедов» и «монстров», которые жили за тюрьмой ЦРУ в так называемой «заброшенной колонии прокаженных».
— Это что, шутка такая? Там нет никакого поселения! В бараках жили два десятка охранников и всё.
— О-о, товарищ капитан, видать, вы еще не глубоко копнули! Я требую, чтобы этих людей реабилитировали. Слышите?
— Да-да, конечно, но как.
— Теперь второй вопрос. Этим людям, которые всю жизнь провели в бараках, негде жить.
— Простите! — вперед выступил отец Василий. — Это как «негде жить»? А наши дома? Мы еще раз всем приходом обсудили наше положение. Так вот, десять семей приняли решение остаться, а остальные — как договаривались: в Москву! Наши дома теперь ваши, уважаемая Наталья Николаевна.
Старая княжна подняла полные слез глаза, посмотрела на отца Василия, на Андрея, на офицера ФСБ, на морских диверсантов и задержалась взглядом на отце Арсении. Тот подошел, взял ее за руку и успокоил:
— Я тоже остаюсь.
Старая женщина заплакала навзрыд. Над ней склонился Петр Головин, ее «Петенька».
— Господи, Наталья Николавна, отчего ж вы так плачете теперь, когда всё плохое позади?
— Я боюсь теперь умереть, как Моисей, который водил сорок лет евреев по пустыне, и умер, лишь издали увидев Землю Обетованную.
— Ну-ну, вы не Моисей, к тому же у вас еще очень много дел. Вон, приход нужно поднимать, жизнь налаживать.
— Последний вопрос, технический. Как будут переправляться люди в Москву?
— Что касается моих полномочий, то я могу сказать вам только одно: все ваши московские квартиры отчуждены назад. Об остальном вам расскажет представитель Патриархии. А, да вот же он!
К их группе широким шагом подходил… секретарь архимандрита Илии! Вот так встреча! В рясе, могучий, немногословный, он после краткого знакомства четко отрапортовал:
— Всех прихожан перебросят в Москву военно-транспортным самолетом. Там до суда над вашим священником отцом Ипатием вы все будете жить в месте, которое для вас уже подготовлено. После суда сможете вернуться в свои квартиры. Отец Андрей полетит отдельно, со мной.
Он говорил настолько уверенно и спокойно, что ни у кого не возникло и тени сомнений по поводу того, что всё так и будет. Тем не менее, Андрей решил внести ясность в некоторые моменты.
— Но отец Арсений, который должен был вернуться со всеми, хочет остаться здесь и служить приходским священником.
— Пока это невозможно. Отец Арсений и отец Василий — важные свидетели на суде против всероссийской организованной преступной группировки. К тому же им двоим предстоит предстать и перед церковным судом.
Княжна Юсупова ахнула и ухватилась за руку Петра Ивановича.
— Позвольте, но за что? Отец Арсений столько пережил, столько сделал для этого прихода, для нас!
— Я думаю, ничего плохого не случится, и очень скоро ваш отец Арсений вернется к вам в целости и сохранности, и, возможно, ему даже выделят кого-нибудь в помощь. Отец Андрей, мы отправляемся прямо сейчас. Возьмите вещи и подходите к воротам.
Андрей коротко попрощался со своими боевыми товарищами, которые тут же ушли в неизвестном направлении, потом сходил за вещами и направился к воротам. Там его ждали жители Нового Фавора и все обитатели «колонии прокаженных». Во главе людей стояли княжна Юсупова со своим верным помощником Петенькой, отец Василий и отец Арсений. Андрей взял благословение у обоих священников, пообнимался с людьми и в конце подошел к старой княжне. У той снова глаза были на мокром месте.
— Наталья Николаевна, ну что вы опять плачете? Даст Бог, свидимся еще.
— Нет, Андрюша, я уже старая. Святой пророк Давид сказал Духом Святым, что человеку жизни на земле семьдесят лет[47], а я уже сколько лет по отсрочке живу. Так что вряд ли мы с тобой, душа моя, увидимся. Поэтому прими от меня старческое благословение и вот эту ладанку.
Княжна сняла с шеи маленькую серебряную ладанку на цепочке и надела на шею Андрею.
— Эту ладанку подарил моей маме сам Государь Император Николай II. Береги её. И ступай, воин Христов Андрей, с Богом. Храни тебя Господь и Приснодева Мария!
Они обнялись, троекратно, по-русски поцеловались, и Андрей решительно зашагал с секретарем архимандрита Илии через поле к вертолету.
Воздаяние
Шестисотый мерседес в сопровождении двух черных «кубиков» остановился около здания суда. Из машин сперва вышли грозного вида секьюрити в черных костюмах, черных очках и с «уоки-токи» в ушах, а потом из чрева «мерседеса» вылез дородный батюшка в подчеркнуто простецком рубище. Черная шевелюра с проседью, густая борода до глаз, жгучий взгляд, деревянный посох в руке и большой деревянный крест на толстом кожаном шнуре. Короче, сплошной колорит и типаж.
К нему попытались пробиться многочисленные журналисты. Шествуя сквозь эту суматоху, как ледокол сквозь арктические льды, священник наметил краем глаза молоденькую корреспондентшу, которая чуть не плакала от того, что не может протиснуться сквозь плотный строй своих более наглых коллег.
Батюшка вдруг резко остановился и, протянув в сторону журналистки свой указующий перст, громовым басом вопросил:
— Реки, раба Божия!
Та от неожиданности и такого голоса чуть не. Словом, она, заикаясь, спросила:
— Батюшка, скажите, вы признаете себя виновным хоть по одному из эпизодов?
Священник эффектно оперся на посох, набрал в могучую грудь воздуха и на всю площадь загудел:
— «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас»[48].
И пошел дальше. Секьюрити, как мошкару, отогнали журналистов от знаменитого батюшки, за которым закрылись двери суда.
Отец Ипатий вел себя уверенно, даже нагло, и гордо нес свою кудрявую голову в зал судебных заседаний. Там его поджидало несколько лучших адвокатов Москвы, которые, кстати, уже прозондировали почву и сказали, что свидетелей по делу нет, и «мы их порвем». А журналисты, которых будет полный зал, завтра же не оставят камня на камне от обвинителей.
Но свидетели были! Их начали заводить по одному в зал заседаний, и перед судьями (как и перед целым залом журналистов) во всех подробностях разворачивалась картина жутких преступлений организованной группировки, центром которой был священник отец Ипатий. Восемь часов свидетельских показаний, после которых слово попросил представитель Патриархии. Он сообщил, что решением Священного Синода Русской Православной Церкви архимандрит Ипатий полтора года назад лишен сана и запрещен в служении, а год назад предан анафеме. После чего судья стукнула молотком, объявив перерыв в слушании до завтра. Завтра снова предстояло выслушивать показания свидетелей.
Отец Ипатий встал и направился к выходу. Ему никто ничего не кричал в след, не сыпались проклятия от тех, кого он предал, чьи жизни он попытался разрушить, но его словно тяжелым камнем привалили. Ноги то и дело подкашивались, и вся его горделивая осанка все чаще походила на карикатуру. А тут со всех ракурсов эти журналюги, эти стервятники всё клацают и клацают своими камерами! Как дошел до машины, он не помнил. Что ему тарахтели виноватые заискивающие адвокаты, он не слышал.
Дома, когда он плюхнулся на колени перед иконами, на него вдруг так накатило, что он еле успел добежать до туалета, где его безудержно и долго рвало. Тугая струя холодной воды, под которую он подставил голову, облегчения не дала. Он умывался и умывался, но, как ему казалось, не мог смыть с себя той липкой грязи, которую оставили на нем взгляды его бывших прихожан и камеры папарацци.
Наконец, он поднял мокрое лицо и посмотрел в зеркало. То ли вода застилала глаза, то ли слезы, но в мутном зеркале «старец Ипатий» вдруг увидел молодого батюшку, зажигающего в маленьком украинском городке сердца людей верой. Да, не шибко книжного, но бескорыстного и бесстрашного, самоотверженно идущего на конфликт с безбожной властью и подающего пример истинного служения православного пастыря. Он узнал себя в молодости. Как давно это было! Что же с ним произошло?
Ипатий снова умылся и протер зеркало. Теперь на него смотрел совсем другой человек. От былого горения в вере, нестяжательства и истинного служения людям не осталось и следа. Теперь с зеркала на него смотрел некий барин в парчовом халате с горделивой осанкой, презрительными складками у рта и холодным блеском темных, почти черных, глаз. Вдруг его лицо стало меняться. Вытянулся и заострился подбородок, глаза зажглись страшным красноватым огнем, рот искривился в тонкую сжатую полоску. Ипатий отпрянул от зеркала. Что это? Кто это? Он уже где-то видел это мерзкое лицо! Неужели это сам дьявол? Нет-нет, это лицо явно человеческое, но… Точно! Это же Иуда Искариот!! Ипатий точно знал, что это он, и как только он его узнал, лицо в зеркале растянуло свои губы в подобие ухмылки, а из черной пустоты поднялась рука и протянула Ипатию… грязную веревку!
«Рублевский схимник» от ужаса попятился и, споткнувшись о что-то, упал на кафельный пол. В поле зрения попал посох, прислоненный к стене справа от зеркала. Не контролируя свои действия и обливаясь потом, Ипатий ползком приблизился к посоху, схватил его обеими руками и, рывком вскочив, начал бить и бить им в стекло, пока в дорогой бронзовой раме не осталось ни одного осколочка. А вдруг в зеркале был не Иуда, а он сам, его теперешний, истинный облик?
Он сидел на полу, дрожа от страха и царапая себе лицо. Так прошло не меньше получаса.
А потом наступила пустота. Черная безликая пустота, которая все больше и больше обволакивала его могильным холодом. Он снова бросился к иконам и попытался каяться, но давно уже не помнил, как это нужно делать, что при этом нужно чувствовать. Кажется, смирение? Как это, чувствовать смирение? Он забыл! Душа, выжженная гордыней, была пуста. Ипатий машинально повторял слова покаяния, но ему становилось только хуже. В какой-то миг его душе, запятнанной и отяжеленной грехами, сделались невыносимыми слова молитвы, ее бросило прочь от Бога, куда-то в черную холодную пустоту. Он пытался бороться, но в конце концов понял, что это неотвратимо. Сердце сжало ледяной рукой тоски, в голове бешено закружился черный хоровод, сознание переполнилось невыносимым отчаянием…
Утром охрана, открыв дверь комнаты «рублёвского схимника», нашла его повесившимся на старой грязной веревке, неведомо откуда появившейся здесь…
…В далекой сибирской тайге около белого березового креста сидел изможденный мужчина в изодранной одежде и плакал. Так он сидел уже второй день. Он бился о братскую могилу, скреб землю, рвал на себе волосы, потом вдруг замирал на несколько часов, впадая в прострацию, и снова скреб землю. Мужчина сходил с ума. Вдруг ему показалось, что на него кто-то смотрит. Он завертел головой, но никого не увидел. Нет, стоп, вон там, в ельнике, мелькнула красная риза священника! Почему красная? Мужчина рванулся, не разбирая дороги, на видение. Несколько раз падал, ободрал ногу и бок о торчащие ветки кустов. Но ничего этого не замечал. «Батюшка! Батюшка! Отец Арсений, постойте, простите меня, грешного! Ради Бога, батюшка!» — кричал, мечась по ельнику, мужчина. Но ельник в ответ лишь безмолвно качал зелеными лапами. Даже птицы не пели. Почему не поют птицы? Он, повинуясь какому-то порыву, резко повернулся на сто восемьдесят градусов и в кустах увидел белое пятно. Что это? Опять видение? Только не видение, иначе он точно сойдет с ума! Но нет, он подбежал ближе и увидел лежащую на земле сложенную вчетверо половинку листа тетрадной бумаги. Лихорадочно развернул кровоточащими пальцами записку, смахнул пот и слезы с глаз. В записке говорилось: «Сегодня православный священник отец Арсений и диакон Андрей, которых вы нам вчера передали, служат литургию в подземной церкви под первым бараком вместе со старым отцом Арсением». Пальцы вдруг разжались, глаза закатились, и последнее, что, падая, увидел автор записки сквозь пелену ускользающего сознания, был стоящий рядом священник в красной ризе. Красной от крови…
Говорят, этот человек вырыл себе землянку около березового креста, и каждый день плачет на братской могиле тех, кто был ему дорог, но кого он, предав, обрек на смерть.
Служба продолжается
Рано утром, когда еще не рассвело, зазвонил мобильник. Андрей взял с тумбочки аппарат и, увидев на дисплее номер звонившего, рывком сел на кровати. Это был архимандрит Илия.
— Благословите, Ваше Высокопреподобие.
— Господь благословит.
— Я Вас слушаю.
— Машина уже подъезжает. Дело важное и не требует отлагательств.